Апельсин, окруженный синим

      Сынмин заканчивает второй год обучения, и его тренеры уже обсуждают с ним вопрос о рекрутерах. Все они говорят одно и то же, только разными словами, что на самом деле сводится к тому, насколько большой у него потенциал стать популярным — что он уже велик.       Но с этим ему предстоит разобраться в будущем, поэтому вместо этого он продолжает делать то, что делает, в умеренных количествах. Дело не в том, что он не горит желанием — потому что это действительно так, — а скорее он хочет насладиться последним годом, который у него есть, прежде чем всё начнёт набирать обороты, и никто не может винить в этом подростка.       Он даже позволяет себе по-настоящему насладиться началом летнего сезона в местной команде, чем он и продолжает заниматься, несмотря на то, что все говорили ему подумать о более интенсивных тренировках, как будто он ещё недостаточно тренируется в течение учебного года.       В любом случае, Сынмин хочет, чтобы его лето было относительно свободным, если это возможно. Если он слишком перегрузит свой график бейсболом или работой, у него не будет столько времени, чтобы тусоваться с друзьями или Минхо. Сынмин даже говорил с Минхо о том, что друзья старшего снова приедут в этом году, и, похоже, они собираются вернуться, что является для него еще одной причиной, чтобы сделать своё свободное время приоритетом.       Его родители также приняли участие в принятии этого решения за него, выразив, как они гордятся тем, как далеко он продвинулся, но также хотят убедиться, что у него ещё есть время, чтобы вырасти должным образом и получить нормальную школьную жизнь без того, чтобы бейсбол дышал ему в шею. Во все времена. Сынмин отмахивается от их беспокойства и заверяет их, что с ним всё в порядке, что он полностью насыщается жизнью подростка, но их слова в конце концов доходят до него.       Он замечает это чувство в середине учебного года, вскоре после того, как обнаруживает, что его разговоры с Минхо снова зашли в тупик, прямо перед тем, как дела действительно наладились, а его графики стали более хаотичными. Старшему требуется больше времени, чтобы ответить, а иногда он даже не отвечает по несколько дней, но когда Сынмин спрашивает, как у него дела или что такого он задумал, он извиняется и говорит, что с ним всё в порядке и он просто занят в школе. Сынмина легко убедить, потому что это имеет смысл.       Минхо учится предпоследний год обучения в старшей школе, которая известна как одна из самых сложных в учебе из-за того, что вещи имеют тенденцию накапливаться. Вдобавок ко всему, старший, вероятно, выходит на улицу и испытывает такие же вещи, как и положено любому подростку.       Однажды в пятницу он прерывает разговор с Сынмином, извиняясь, потому что Джисон хочет уйти на вечеринку, а его и остальных втягивают в это. Сынмин игнорирует боль и говорит, что всё в порядке, и просит его повеселиться, затем выключает телефон и до конца ночи занимается домашним заданием.       Сынмин сначала думает, что это потому, что приближаются промежуточные экзамены, и их разговоры начинают сильно меняться в начале декабря, но время идёт так же, ничего не меняется. Разговоры по-прежнему сухие, ответы по-прежнему спорадические, звонки почти полностью прекращаются, и такое ощущение, что они ходят кругами.       Одновременно с изменением их текстовых сообщений и звонков слова родителей Сынмина начинают действовать в его сознании. Они находят уютный уголок в глубине его мозга и устраиваются там, гноясь, как паразиты, пока Сынмин не может думать только о том, как много он упускает.       Его друзья тусуются и начинают расширяться, в то время как Сынмину приходится отказываться от большего количества планов, чем он может реализовать из-за тренировок или школы. Чанбин побивает школьный рекорд по борьбе и начинает разговаривать с парнем, которого он называет до смешного скрытно, работы Хёнджина начинают замечать художественные академии, и он выигрывает соревнования одно за другим, а Чонин начинает разговаривать с той самой девушкой и устраивается на работу в библиотеку. Он появляется на некоторых встречах Чанбина, посещает все выставки Хёнджина, кроме трех, и однажды узнает о влюбленности Чонина, хотя в тот день он может остаться только на время, но этого достаточно, чтобы узнать её имя и то, как они встретились.       Сынмин несколько раз извиняется за своё отсутствие, но все говорят, что всё в порядке и они понимают. Поначалу он раздражен — раздражен, потому что они не должны так легко прощать его нерешительность, но они не перестают этим заниматься, пока он постепенно не начинает им верить.       Со временем всё становится лучше.       Приходит весна, а затем следует конец учебного года. Бейсбол со школьной командой заканчивается, проходят финалы, и его график становится менее хаотичным. Он использует своё свободное время, чтобы тусоваться с друзьями почти каждый день, и разговоры с Минхо снова начинают казаться такими же, как раньше. Их большой групповой чат гудит от ожидания выпускного Чана, на который Феликс с радостью предоставит ссылку, когда этот день наступит, и Сынмин, Чанбин, Хёнджин и Чонин собираются в гараже художника, чтобы посмотреть его.       Минхо в целом кажется более живым и восторженным, особенно когда начинают говорить о его возвращении в июле, и это вызывает знакомое трепетание в его груди.       Неуверенность Сынмина в том, что он что-то упускает, начинает исчезать и сменяется лишь головокружением по поводу возвращения Минхо, а также того факта, что Чан, Джисон и Феликс тоже приедут. (Он неохотно признает, что он немного больше взволнован самим Минхо, либо это просто другое волнение.)

***

      Сынмин встречает Минхо на автобусной остановке, как всегда, и старший быстро обнимает его. — Привет, хён, — говорит Сынмин с широкой улыбкой, его сердце быстро бьётся, а в голове одновременно крутятся тысячи мыслей. — Привет, — отвечает Минхо, но он звучит приглушенно, потому что его лицо впивается Сынмину в плечо.       Они расходятся, и Сынмин приветствует Суни и Дуни в своей кошачьей переноске, забирает их у Минхо и позволяет старшему забрать остальное, потому что у него нет ничего, кроме его обычного рюкзака и небольшого ланч-бокса. — Для чего нужен ланчбокс? — спрашивает Сынмин на обратном пути.       Минхо смотрит на него сверху вниз, как будто забыл, что он здесь. — О, это еда от моих родителей, — говорит он. — Я пропустил обед дома из-за того, что приехал мой автобус, поэтому мама собрала мне кое-что.       Сынмин кивает, и они продолжают говорить о других вещах. Что-то в их разговоре кажется немного другим, но он не может этого понять. Это легко и естественно, как всегда, и ничего особо не бросается в глаза, но Сынмин чувствует, что что-то изменилось, и это похоже на зуд под кожей, до которого он не может дотянуться. Однако он не комментирует это, а вместо этого приходит к выводу, что это просто потому, что они теперь стали старше.       Они достигают дома бабушки Ли, и Сынмин выпускает Суни и Дуни из их переноски, в то время как Минхо почти бросается в объятия бабушки, держа её дольше, чем Сынмин думает, что когда-либо видел, чтобы они обнимались. Он отводит взгляд и чешет подбородок Дуни, когда слышит, как они начинают что-то бормотать друг другу, чувствуя себя незваным гостем.       Как только они расходятся, это проходит, но зуд под кожей усиливается, когда он замечает нехарактерный остекленевший взгляд Минхо. Сынмин объясняет это тем, что Минхо скучал по бабушке. Возможно, в этом году им не удалось часто видеться. — Сынминни, хочешь остаться на ужин? — спрашивает бабушка Ли, наклоняясь перед ним, чтобы аккуратно поправить его челку. — Сегодня вечером я собираюсь приготовить гамджа-тан.       Сынмин улыбается ей и смотрит на Минхо, который делает тоже самое. Он взвешивает свои варианты, прежде чем вежливо отказаться, сказав, что его мама хочет, чтобы он пришел домой на ужин, потому что парень Минсо скоро уезжает, и что он хочет, чтобы Минхо обосновался. Это не ложь, но и не вся правда. Хёнгу правда уезжает, и они поужинают , но его последний день завтра, а не сегодня. И он действительно хочет позволить Минхо обосноваться, но его интуиция также подсказывает ему дать Минхо и его бабушке немного времени наедине с собой.       Минхо проводит его к воротам, пока бабушка начинает готовить ужин. — Ты уверен, что не хочешь остаться? — спрашивает Минхо. — Мы действительно не против, чтобы ты остался.       Когда старший моргает, его глаза полны только тепла. Сынмин не хочет ничего, кроме как остаться, чтобы Минхо принадлежал только ему, потому что он так скучал по нему, но он качает головой. — Всё в порядке, хён, — говорит он. — Всё равно ты выглядишь уставшим. Мы можем просто потусоваться завтра.       Минхо поджимает губы. — У тебя есть практика?       Сынмин кивает. — Она заканчивается в одиннадцать, — говорит он. — Но тебе не обязательно за мной приходить. Разве ты не хочешь поспать?       Сынмин немного расслабляется, увидев кошачью ухмылку, расцветшую на лице его друга. — Ты можешь просто отплатить, купив мне что-нибудь вкусненькое на обед, — говорит Минхо, теперь больше похожий на самого себя. — Давай завтра пойдем на пляж.       Сынмин широко улыбается, и его сердце замирает, но это не так уж и плохо.

***

      Минхо появляется на следующий день, как и сказал. Некоторые из его товарищей по команде передают ему привет, поскольку благодаря прошлым сезонам они уже привыкли видеть мальчика. Сынмину требуется ещё секунда, чтобы закончить разговор с Янъяном, а затем он покидает землянку, чтобы прогуляться с Минхо. — Как прошла практика? — спрашивает Минхо.       Сынмин поправляет сумку на плече. — Это было ужасно, — морщится он. — Я действительно думал, что умру. — Серьёзно? — Да. Настоящая смерть. — Черт, это отстой. — Минхо выглядит совершенно встревоженным. — Почему было так плохо? — На следующей неделе у нас три игры, поэтому наш тренер сегодня провёл для нас очень трудные упражнения, — отвечает Сынмин, вытаскивая из рюкзака бутылку с водой. — Мы плохо играли на прошлой неделе. Мы должны это исправить. — Фу, это действительно отстой. Что произойдет, если ты не «восполнишь это» или что-то в этом роде? — Моя настоящая смерть будет гарантирована.       Минхо вздыхает и качает головой, а Сынмин хихикает от разочарования на его лице, когда он открывает бутылку. Он идёт, делая жадные глотки, когда Минхо бормочет что-то о том, что Сынмин умрёт от слишком большого количества яиц, и это даже не так уж и смешно, но он захлебывается водой и борется с собственным удивлённым смехом.       Минхо пугается рядом с ним, и его растерянный вид только усугубляет ситуацию. Вскоре за ним смеётся и Минхо, видимо, обнаружив, что Сынмин весело задыхается.       Они пытаются успокоиться, потому что некоторые прохожие бросают на них странные взгляды, вероятно, потому, что они выглядят глупо — пара подростков, ковыляющих по обочине из-за шутки о яйцах в десять утра. Они подавляют смех и бормочут извинения, кланяются перед тем, как уйти, ударяясь друг о друга плечами и хихикая, будто ученики начальной школы.       Они поворачивают за угол, и в поле зрения появляется рынок. Хотя после тренировок у него обычно не так много энергии, Сынмин пока не хочет идти домой.       Он останавливается и поворачивается к Минхо, который делает несколько шагов вперед, прежде чем понимает, что идёт один. Старший оборачивается к нему с выражением растерянности на лице. — Почему ты там? — Можем ли мы сегодня пойти на рынок? Я голоден. (Это не так, но он сомневается, что Минхо уже позавтракал, и в любом случае Сынмин не против пообедать сейчас.)       Минхо моргает, глядя на рынок, а затем снова на Сынмина. Он думает об этом ещё несколько секунд, прежде чем пожать плечами. — Ты купишь мне еды?       Сынмин закатывает глаза, но кивает, догоняя Минхо и обнимая его за плечо. Старший издает звук дискомфорта, но пытается отойти лишь на несколько секунд, прежде чем сдаться.       Сынмин держит его за руку, пока они не доходят до рынка, где он опускает руку и вместо этого хватает Минхо за локоть (очевидно, чтобы его было легче тащить). Они обшаривают некоторые продуктовые ларьки, но ничего не находят, потому что не уверены, на что у них есть настроение на что-нибудь особенное. Несмотря на то, что еда была основным мотивом прихода на рынок, они на самом деле не торопятся искать где-нибудь поесть, медлят и останавливаются, чтобы поговорить с некоторыми владельцами продуктовых ларьков. (Мотивация Сынмина немного более расплывчата, чем просто еда, но он не знает, как сказать, что ему просто захотелось пойти на рынок с Минхо, чтобы это не звучало странно.)       После суеты по рынку и покупки продуктов здесь и там, они доходят до секции небольших ресторанов и заказывают несколько блюд поменьше, чтобы поделиться ими друг с другом. — Когда приедут остальные? — спрашивает Сынмин, как только им приносят еду, кладя перед Минхо пару палочек для еды, прежде чем взять себе немного.       Минхо требуется секунда, чтобы ответить, и Сынмин поднимает взгляд и видит его за телефоном, ловкие пальцы перемещаются по экрану. Он отправляет последнее сообщение, затем выключает телефон и откладывает его в сторону. — Извини, мне пришлось написать бабушке, — говорит он. — Что ты сказал? — Когда сюда прибудут остальные? — повторяет Сынмин, а Минхо безмолвно кладет кусок паджона на его тарелку, который тот с радостью принимает.       Брови Минхо хмурятся на несколько секунд, пока он думает. — Шестого, которое, я думаю, будет следующей средой, — говорит он. — Их автобус приедет рано утром. Я подумал, что смогу забрать тебя с тренировки, а мы сможем забрать их? Если только у тебя в этот день не будет игры.       Сынмин проглатывает то, что у него во рту, и делает глоток воды. — Я не думаю, что это сработает. Они поедут на одном автобусе?       Минхо качает головой и берет ложку бульона ччигэ. — Чан и Джисон приедут на автобусе, но его поведёт старшая сестра Феликса, — говорит он. — Они упомянули, что у нее здесь есть какие-то дела, но не уточнили, какие.       Сынмин поднимает бровь. — Что это вообще значит?       Минхо с полным ртом риса издает звук, который Сынмин может расшифровать только как что-то вроде: — Я знаю столько же, сколько и ты.       Они ещё немного говорят о друзьях Минхо, затем немного о друзьях Сынмина, пока он что-то не вспоминает. — Ой, подожди, ты сказал, что хочешь пойти сегодня на пляж, да? — говорит Сынмин, когда старший кладет ему на тарелку ещё кусочек паджона. Сынмин слегка посмеивается. — Посмотрите на моего хёна, он так хорошо обо мне заботится.       Минхо слегка хмурится. — Ты платишь за половину из всего этого. Я просто хочу, чтобы мы оправдали твои деньги.       Сынмин не верит в это, но Минхо уходит, прежде чем он успевает сказать что-нибудь еще. — Нам не обязательно идти сегодня, я просто сказал это, потому что хочу поехать в ближайшее время, — говорит Минхо. — Ты, наверное, устал, не так ли? Мы можем пойти на следующий день.       Сынмин качает головой. — Нет. Мы можем идти. Я тоже хочу пойти, — честно говорит он. — Должны ли мы пригласить и остальных?       Минхо слегка задыхается, улыбаясь и кивая. — Да. Я скучаю по ним.       Глаза Сынмина задерживаются на его улыбке на секунду дольше, замечая легко приподнятые губы и то, как морщинятся уголки глаз. Как только старший поднимает голову и его улыбка превращается в растерянное выражение, взгляд Сынмина устремляется к еде на тарелке, и ему приходится притворяться, будто он не чувствует на себе взгляда Минхо.

***

      Чонин следует за Сынмином и Минхо, когда неделю спустя они должны встретить Чана и Джисона на автобусной остановке. По дороге они берут небольшую коробку кексов, чтобы поприветствовать Чана на праздновании его выпуска, на котором Сынмина и его друзей явно не было. Чан смеется и дико краснеет, но с благодарностью берет их и щипает за щеки, как чересчур ласковая бабушка.       Они оставляют свои вещи у Минхо, а кексы в холодильнике на потом, идут куда-нибудь пообедать, а затем возвращаются после того, как поели. Несмотря на то, что они поели, в основном, фаршированные блюда, бабушка Ли приносит им свежие фрукты и закуски, а Сынмин забавно слушает, как с Чонином полчаса разговаривают о рыси.       В конце концов к ним присоединяются Чанбин и Хёнджин. Они приходят с фруктами и пробиотиками для бабушки Минхо, которая улыбается, ерошит им волосы и воркует, говоря, что они «такие хорошие мальчики». Сынмин категорически не согласен, особенно когда Хёнджин крадет дольки апельсина из его рук всего через несколько секунд после того, как Минхо их очистил. Он обращается к Минхо за помощью, но тот просто смеется и просит Хёнджина хорошо поесть.       Сынмин жалуется на это, пока Минхо не чистит ему еще один, комментируя что-то о том, как ужасно, что он даже не может почистить свои апельсины.       Сынмин бросает на него взгляд, но не говорит, что может.       Проходит час, и бабушка Минхо в конце концов извиняется и уходит на рынок со своими подругами, говоря, что придет домой и приготовит им хорошую еду, как только приедет Феликс. Чанбин, Хёнджин и Джисон стараются подразнить Минхо, когда его бабушка, уходя, оставляет жирный поцелуй на его щеке, а Сынмин смеется над тем, как его уши становятся ярко-красными.       Проходит ещё час, солнце начинает садиться, когда на улице становится слышно, как подъезжает сестра Феликса. Мальчику требуется всего лишь секунда, чтобы выскочить из машины и взволнованно поприветствовать всех, его сестра не отстает.       Сынмин и остальные, кто не знает сестру Феликса, немного неловко стоят в стороне, пока Минхо, Чан и Джисон приветствуют старшую сестру Феликса, но сам Феликс разговаривает с ними, пока остальные заняты. Их разговоры в конечном итоге сливаются, и вскоре после этого следуют вопросы. — Нуна, вы с Феликсом можете занять мою комнату на ночь, — говорит Минхо. — Ты останешься ведь только до завтра?       Сестра Феликса кивает, и Сынмин наблюдает в режиме реального времени, как её глаза осторожно скользят по нему, Чанбину, Хёнджину и Чонину. Они приземляются на самого старшего из четверых, и на её лице расплывается улыбка с сжатыми губами. Феликс вскрикивает и бьет её по руке. — Нуна, не делай этого!       Сынмин хмурится. Минхо хмурится. Все хмурятся, кроме Чанбина. Сынмин поворачивается к борцу и видит, как его лицо теряет цвет, а затем внезапно принимает позу и натянутая улыбка возвращается. — Ты Чанбин, да? — сестра Феликса говорит. У Сынмина вырывается вздох, прежде чем он успевает его остановить, и вскоре после этого остальные понимают это. — Черт возьми, Феликс — это тот парень, о котором ты раньше скрывал? — Хёнджин практически кричит. — Боже мой, она поэтому здесь? — Чан поворачивается к Феликсу с выражением предательства на лице.       Феликс лишь смущенно пожимает плечами, в то время как его старшая сестра продолжает осматривать Чанбина с ног до головы, который теперь совершенно бледен, пытаясь сохранять хладнокровие.       Среди всего этого Сынмин бросает взгляд на Минхо, и старший улыбается, наблюдая, как Чанбин и Феликс путаются, пытаясь объясниться.       Минхо ловит его, и Сынмин, как и в прошлый раз, тут же отводит взгляд.

***

      Сынмин и Минхо идут на пляж после вкусного ужина, который готовит бабушка Ли, и празднуют выпуск Чана. После этого Чанбин пригласил Феликса и Рэйчел к себе домой, чтобы немного уединиться, а остальные отправились к Хёнджину. Они немного поиграли с Суни и Дуни, пока бабушка Минхо не вернулась на ночь, поэтому они покормили кошек и вышли на улицу. — Ты устал? — спросил Минхо. — Не совсем, а ты? — Нет, я тоже.       Наступила пауза. — Хочешь пойти на пляж?       И вот они здесь, сидят на холодном песке в толстовках и с одним одеялом на коленях. Холодно, но Сынмина это не беспокоит. Не тогда, когда холодный ветерок так освежает его кожу, а нежные волны, омывающие берег, кажутся его ушам белым шумом.       Сынмин смотрит на Минхо, на лице которого появляется легкая улыбка, а лунный свет освещает его кожу тусклым светом. Старший смотрит на него, и их взгляды встречаются, и на этот раз Сынмин не делает вид, что не смотрит.       Улыбка Минхо не исчезает, как опасался Сынмин. Вместо этого оно смягчается так, как он видел всего несколько раз, один из которых был в прошлом году, когда они были на автобусной остановке. Сынмин почти перестает дышать, когда всё это внезапно снова возвращается к нему. — Хён. — Хм?       Сынмин опускается к губам Минхо, а затем снова поднимается к его глазам. Минхо делает то же самое, но затем его улыбка исчезает. Сынмин сглатывает и отворачивается. Он даже не уверен, что бы сказал, но слова замирают у него на языке. — Как твои дела? — вместо этого он спрашивает. — Со мной всё в порядке, — отвечает Минхо, к счастью, спокойно воспринимая паузу Сынмина. — Как твои дела?       Сынмин хватает горсть песка и позволяет ему выпасть сквозь пальцы. — Чувствую себя хорошо.       Зуд прошлого дня вернулся — тот, который он почувствовал, когда их разговор прервался, и тот, который усилился, когда он впервые увидел заплаканные глаза Минхо. И, возможно, это потому, что соленый воздух очищает его носовые пазухи или что-то в этом роде, но теперь он в состоянии это идентифицировать.       Что-то изменилось в Минхо, и теперь его интуиция подсказывает ему, что дело не только в том, что они стали старше. Причиной дистанции между ними в любой момент их дружбы редко было то, что они росли. И на этот раз всё не так.       Что-то изменилось между Минхо прошлым летом – Минхо на той автобусной остановке – и сегодняшним Минхо, что-то, о чём он никогда не рассказывал Сынмину и что способно заставить его плакать.       Океан огромен и непостижим, полон вещей, которые люди никогда не откроют и не поймут. Сынмин вспоминает один из своих репортажей в средней школе, где ему задали тему океана и его многочисленных чудес. Он посвятил целый раздел исследований тому, как много «чудес океана» на самом деле неизвестно людям, включая тот факт, что более восьмидесяти процентов его ещё не исследовано.       Подобно темному морю всего в нескольких метрах от них, Сынмин внезапно чувствует, что в Минхо так много всего, чего он не видел. Они, предположительно, лучшие друзья, но он не может не чувствовать, что есть целая часть жизни старшего, о которой он не знает.       И Сынмин не уверен, хочет ли он проверить почву того, что у них есть сейчас. Он не уверен, стоит ли его догадка (которая, по общему признанию, стала чуть больше, чем догадка) расширять границы их дружбы. И если да, то как он вообще это делает? — Хён, расскажи мне забавный факт.       Чертовски хорошо, Сынмин. Это определенно сработает.       Минхо смотрит на него смущенно, нахмурившись, но усмехается от удивления. — Что?       Сынмин пожимает плечами. — Я не знаю. Расскажи мне свой самый глубокий, самый темный секрет или что-то в этом роде.       Минхо фыркает. — О да, неужели правда хочешь их знать? Потому что у меня их так много...       Сынмин хочет сказать, что так и кажется на самом деле, но он этого не делает.       Тогда он потеряет основу разговора. Это была слабая попытка, и он это знает, но для него это неизведанная территория. У них уже были подобные разговоры раньше, и они способны говорить серьёзно, но здесь ситуация отличается в том смысле, что Сынмин действительно хватается за соломинку.       В прошлом он без сомнения знал, что что-то происходит с Минхо или с ним самим, и правда всплывет, если любой из них столкнется с другим или заговорит самостоятельно. Но сейчас Сынмин чувствует, что это нечто большее, чем просто скучать по времени, проведенному друг с другом. Это другое, потому что, как он сказал, это явно присутствует в той части жизни Минхо, для которой он на самом деле не существует.       Он крутится по спирали ещё несколько секунд и в конце концов думает, что, возможно, ему стоит просто успокоиться и отказаться от всяких попыток. Если это действительно что-то важное, и Минхо не сказал ему об этом, он должен это уважать, верно? Он может уважать то, что между ними существует расстояние в течение года и что он не имеет права знать всё о чужой жизни, так же как Минхо не имеет права знать всё о Сынмине.       Но затем Минхо говорит, и его голос настолько тихий, что Сынмин почти не слышит. — Я ушёл из футбола.       Сердце Сынмина на долю секунды перестает биться, и он смотрит на Минхо, ожидая увидеть, что старший обрадуется этому, потому что он бесчисленное количество раз упоминал о своем желании бросить. Но Минхо не спускает глаз с песка перед собой, где он собирает небольшую кучку, и нигде нет никаких признаков счастья или облегчения. Даже разочарования нет. Выражение его лица просто пустое. — Почему? — спрашивает Сынмин, понимая, что чего-то не хватает. По какой-то причине он говорит не слишком громко. Как будто боится, что если он это сделает, Минхо отступит. — Я получил травму при падении, — говорит Минхо. — Я порвал крестообразную связку и сломал что-то в колене. Кроме того, я получил первое в жизни сотрясение мозга.       Рот Сынмина слегка приоткрывается от шока, но он быстро его закрывает и присоединяется к старшему, глядя на кучу песка. — Прости, это… я даже представить себе не могу, — говорит Сынмин, ненавидя то, что он не знает, что сказать.       Он действительно не может себе представить, каково это. В последние годы у него было немало травм в бейсболе, но никогда не было ничего более серьезного, чем перелом кости, да и то всего лишь несколько пальцев.       В любом случае, Сынмин, будучи спортсменом, знает, что разрыв связок может быть хуже, чем перелом кости, поскольку процесс заживления может быть непредсказуемым, даже не всегда гарантируя полное выздоровление или восстановление полной силы. Но как человек, не являющийся врачом, он на самом деле мало что знает, не говоря уже о том, как будет выглядеть у спортсмена разрыв крестообразной связки и перелом вдобавок к этому.       Но когда через несколько секунд он снова смотрит на Минхо, старший не показывает никаких признаков того, что он расстроен. На самом деле он выглядит очень расслабленным. Сынмин полагает, что это потому, что прошли месяцы и у него было время смириться с этим, но он не сомневается, что тот должен быть расстроен этим, пусть даже немного. — Как это произошло? — осторожно спрашивает Сынмин.       Минхо откашливается. — В последние тридцать минут игры, — говорит он. — Чан сказал, что ему пришлось унести меня с поля, потому что, очевидно, я был лишь в полубессознательном состоянии, но я думаю, что это было главным образом из-за сотрясения мозга. Хотя я этого не помню.       Глаза Сынмина расширяются, желудок сжимается от того, насколько ужасным, должно быть, был этот опыт для них обоих. Чану пришлось уносить с поля одного из своих лучших друзей после того, как он получил травму до полубессознательного состояния, а Минхо пришлось иметь дело с психическими и физическими последствиями чего-то, что заставило его прекратить заниматься тем видом спорта, которым он занимался. Практически всю свою жизнь. Даже если Минхо всегда жаловался на футбол, вероятно, ему было нелегко выходить на улицу в таком виде. — Тебе сделали операцию по этому поводу? — спрашивает Сынмин.       Минхо кивает. — Я также проходил физиотерапию. И...всю остальную эту херню тоже.       Сынмин облизывает губы и собирается задать ещё один вопрос, но закрывает рот и выбирает что-то другое. — Но ты не вернешься в футбол?       Минхо качает головой, вдыхает и выдыхает. — Нет, я...нет.       Минхо, похоже, не хочет продолжать говорить об этом, поэтому Сынмин не задает больше вопросов, хотя часть его хочет этого.

***

      Сынмин с усталым выдохом падает на диван Хёнджина, но затем из него вырывается громкий полувздох-полукрик, когда на него падает тело.       Он извивается под тяжестью Джисона, со стоном отталкивая его. Он слышит, как Джисон с визгом падает на пол, а затем кто-то бьет его в грудь. — Я мог сломать ребро! Или умереть! — Мне кажется, это я сломал ребро, черт возьми, — хрипит Сынмин, потирая грудь и открывая глаза. Он щурится, пока его глаза не привыкнут, жалуясь себе под нос на то, насколько ярко здесь, в то время как Джисон подталкивает его и устраивается рядом с ним на диване.       Прямо сейчас здесь только он, Джисон, Хёнджин и Феликс. Чан и Минхо находятся в соседнем городе, потому что бабушка Ли отправила их за продуктами, которые они не могут купить здесь, в то время как Чанбин и Чонин работают и, вероятно, появятся позже, когда закончат свою смену.       К сожалению, отсутствие Чанбина означает, что Феликс будет настойчивым, поэтому, как только Хёнджин достаточно нажаловался о веснушчатом мальчике, цепляющемся за него, пока он пытается рисовать, указанный мальчик переходит к Джисону и Сынмину. Он тащит Сынмина в сидячее положение, втискивается между ними двумя, затем прижимается к Джисону, не обращая внимания на его жалобы.       Сорок минут спустя они углубились в разговор, Сынмин растаял против Феликса, Чонин вернулся, а Чанбин — нет. — Итак, Сынмин-а, — голос Феликса становится хитрым, и Сынмин вздыхает, готовясь к тому, с чем ему предстоит столкнуться, — Как у тебя дела с Минхо?       Сынмин напрягается и инстинктивно выражает отвращение. У него было слишком много подобных разговоров с Чанбином, Хёнджином и Чонином, поэтому его реакции стали более естественными. Вот только это немного другое и требует немного больше размышлений из-за той ночи, когда Сынмин вспомнил автобусную остановку, посмотрел на губы Минхо, вероятно, почти признался, и узнал что-то важное о старшем.       Чёрт, это считается признанием того, что у него есть «трое» в адрес Минхо? — Разве ты ещё не насытился романтикой в ​​своей жизни? — Сынмин отклоняется. — Перестань пытаться наверстать упущенное и в моей.       Феликс закатывает глаза, а остальные трое смеются. — Поскольку моего драгоценного Чанбинни-хена здесь нет, у меня нет другого выбора, кроме как заняться другими отношениями, — говорит он, как будто это самая очевидная вещь в мире. — Итак? Что насчёт вас с Минхо?       Сынмин вздыхает и драматично потирает виски. — У нас всё в порядке, потому что ничего не происходит. — Ладно, да, конечно, — усмехается Чонин. — Даже несмотря на то, что он твой тайный летний любовник из детства?       Феликс и Джисон задыхаются от смеха, пока почти не плачут, а Сынмин издает непривлекательный звук отвращения. — Я не… — он громко стонет, — я не влюблен в него, и он не является моим тайным любовником детства, что бы, черт возьми, ты ни говорил. Стало легче? Ты добавился к ним. Я думал, ты уже позабыл про это имя!       Это только заставляет Феликса и Джисона терять самообладание ещё больше, и Сынмин слышит, как Хёнджин смеётся, как гиена, позади него, в то время как Чонин бросает на него несколько виноватый взгляд. — Он был твоим — как это было? — твоим тайным летним любовником в детстве ? — повторяет Джисон, лишь немного успокаиваясь, когда Сынмин бросает на него взгляд. — Это так мило. Ты такой милый патути. — Отвали, — ворчит Сынмин. — Это не так. Я в него не влюблен.       Феликс тяжело выдыхает и вытирает глаза. — Нет-нет, это действительно мило, — соглашается он. — Но если серьёзно, — говорит Джисон, и его голос звучит более искренне, когда утихает смех, — как у вас всё так сложилось? Типа, не в плане романтики.       Сынмин немного ёрзает на месте, вспоминая их разговор прошлой ночью и чувства, которые их окружают сейчас. — Что этот вопрос вообще значит? — Сынмин наклоняет голову. — Я имею в виду, что всё хорошо, я думаю? Мы точно такие же, как и всегда.       Это не совсем так, но он не собирается поднимать вопрос о травме Минхо, особенно не зная, знают ли об этом Хёнджин и Чонин и хочет ли этого сам старший.       Впервые за весь этот опыт Сынмин как бы благодарен за то, что Феликс снова начинает дразнить его, вовлекая в это всех остальных, вместо того чтобы докапываться. Справиться с поддразниваниями и некоторым покраснением легче, чем рассказывать о тех сторонах Минхо, о которых он не знает.       Затем Хёнджин говорит что-то о том, какой милой парой они бы были, и Сынмин снова начинает ворчать. Он закрывает лицо руками и падает обратно на диван. — Вы все такие раздражающие, это так глупо, — бормочет он. — Это… даже если в какой-то момент я и любил, то больше не люблю. Мне он больше не нравится.       Это большая и жирная ложь, и он это знает. Они все, вероятно, тоже это знают, что видно по тому, как они проводят практически целые полчаса после этого. Как тыкают и подталкивают его вопросами, пока он не узнает, что проиграл бой.       Сынмин может отрицать всё, что хочет, но правда ясна как день.       Он влюблён в Минхо.

***

      Прошла неделя после неудачного допроса, который он пережил у Хёнджина.       Минхо продолжает приходить за ним после тренировки, и Сынмину приходится использовать всю свою силу воли, чтобы не создавать неловкости теперь, когда он вынужден признать свои чувства к старшему. Однако, если не считать его тихой борьбы, дела идут хорошо, и время тоже идёт.       Они до сих пор тусуются с друзьями у Хёнджина, покупают еду на рынке, втискивают восемь человек за столики в маленьких ресторанах и беспокоят Чонина во время его дежурств в библиотеке. Есть и новые события, такие как поддразнивание Чанбина и Феликса или попытка притвориться, что теперь они более открыто рассказывают о своих отношениях.       В целом первые несколько дней дела идут хорошо.       Но затем неделя проходит, и он замечает, что Минхо кажется более мрачным из-за отсутствия лучшего слова или просто усталым. Он замечает, как Минхо часто ложится спать рано, хотя обычно он ложится спать последним, иногда даже пропуская ужин ради сна. Он замечает, как Минхо начинает приходить чуть позже, когда забирает его с тренировки, и как иногда кажется, что он не в себе, когда они едут домой.       А к концу недели он вообще меньше видит Минхо. Он по-прежнему приходит за Сынмином после тренировки, и не то чтобы он отменяет каждый раз, когда они тусуются, но он скучает по группе больше, чем когда-либо. И когда он там, Сынмин замечает, как будто он может застрять в своей голове, даже когда его окружает так много отвлекающих факторов, и как иногда кажется, что у него проблемы с дыханием.       И конечно, Сынмин влюблен в Минхо, но старший является его другом, прежде чем тот факт, что он влюблен. Он тот человек в его жизни, о котором младший глубоко заботится прежде всего.       И на этот раз незнание не вызывает у него зуда под кожей. Вместо этого в его груди словно нарастает устойчивое чувство беспокойства. Каждый раз, когда он видит, как Минхо становится нехарактерно тихим, когда они все тусуются, или видит, как грудь Минхо поднимается и опускается с тихим трудом, Сынмин чувствует, как она растет.       Он пытается связаться с Минхо более мелкими и тонкими способами, потому что не хочет его подавлять. У него есть привычка приносить ему еду после тренировок, чтобы убедиться, что он хорошо ест, и он кладет ему руку в свою или связывает их руки, когда видит, что тревога проникает ему в голову, когда они все вместе.       Сынмин замечает, что связующие рычаги на самом деле работают лучше всего, потому что они наиболее незаметны и наименее сомнительны. Минхо поначалу был озадачен этим, потому что на самом деле они были обидчивыми только тогда, когда были маленькими, но Сынмин видит, как он расслабляется, и дышит немного легче от давления, иногда даже беря его за руку сам.       Они также ходят на пляж по вечерам, когда Минхо не ложится спать рано. Они говорят о случайных вещах, и даже если Сынмин на самом деле не хочет об этом спрашивать, это нормально, потому что Минхо выглядит расслабленным. Он не спрашивает об его травме, не спрашивает, связано ли это с молчанием по радио во время учебного года, не спрашивает, боролся ли он в последнее время — он не спрашивает, потому что Минхо выглядит таким спокойным, и он просто не хочет. Он не хочет отнимать это состояние у него таким образом.       Его дыхание ровное, выражение лица не скованное и не натянутое, и Сынмин может не задавать такие вопросы, пока Минхо в порядке в такие моменты.       Но, возможно, ему следовало бы, понимает он сейчас. Возможно, ему следовало прямо спросить, как у него дела, следовало больше задуматься, почему ему иногда трудно дышать или оставаться рядом. Ему следовало спросить, когда у него была такая возможность, когда Минхо действительно был там.       Прошло почти две недели с момента их разговора на пляже, и совершенно очевидно, что Минхо отстраняется. По-другому это назвать нельзя.       Сон стал оправданием всего. Когда он не спит, ему нужно что-то сделать для бабушки, или позвонить родителям, или что-то ещё, что не вызывало бы тревоги, если бы оно не начало заменять его почти каждый раз, когда они приглашают его куда-нибудь.       Когда он выходит, он становится таким же, каким был на прошлой неделе, но в чем-то более хуже. Сынмин видит, что он старается, но иногда кажется, что это физически сложно.       И Сынмин так сильно хочет знать, что происходит , но он едва может удержать Минхо наедине, чтобы спросить больше, и когда он это делает, создается ощущение, будто он разговаривает со стеной. Он даже не может понять этого от остальных из Гимпо, потому что все они яростно защищают и никогда не станут таким образом нарушать личную жизнь Минхо, а Сынмин не может ожидать от них этого, даже если это его бесконечно расстраивает.       Сынмин не уверен, хочет ли он кричать на себя за то, что ничего не сделал раньше, или на Чана, Джисона и Феликса за то, что они так молчат, когда что-то может произойти.       Сынмин даже подумывает о том, чтобы накричать на Минхо — потребовать, чтобы он рассказал ему, что происходит, потому что он чувствует, что теряет своего лучшего друга, и в этот момент Сынмин начинает задаваться вопросом, не сделал ли он что-то не так. Может быть, он недостаточно сказал, когда Минхо рассказал ему о своей ноге, или, может быть, Минхо думает, что он слишком незрелый, чтобы справляться с такими вещами. В любом случае и какова бы ни была причина, Сынмин тоже начинает расстраиваться из-за Минхо, потому что легче злиться на него за что-то, в истинности чего он даже не уверен, чем смириться с тем фактом, что он через что-то проходит, и Сынмин ничего не может сделать. Никак не может помочь.       Рациональная часть его знает, что кричать и обвинять Минхо в вещах, которые являются чисто предположениями, несправедливо, потому что он не имеет права знать, что Минхо явно пытается скрыть даже от себя, но он хочет быть рядом с ним и ненавидит это. Ведь он не способен сделать даже это.       Сынмин просто не знает, что делать, и ненавидит это, потому что он должен хорошо знать Минхо. Они должны понимать друг друга. Они должны быть лучшими друзьями, но он чувствует себя маленьким ребенком, пытающимся сохранить дружбу, из которой он ещё не осознал, что они выросли.

***

      Минхо не пришел сегодня утром, чтобы забрать его с тренировки, и Сынмин не может избавиться от страха, который скапливается в его животе и говорит ему, что что-то не так. Как будто всё достигло своего пика, и он чувствует злость, разочарование, растерянность, обиду и страх одновременно. Он пишет Минхо и звонит ему, пытаясь связаться с ним, чтобы узнать, проснулся ли он, потому что, возможно, он просто поздно заснул, но это просто не кажется ему правильным.       Сынмин самостоятельно покидает поле через десять минут после того, как должен был прийти Минхо, и направляется прямо к дому своей бабушки.       Такое ощущение, что прогулка занимает целую вечность. Он проходит мимо рынка, где они ели почти через день в течение последних полутора недель, улицы, где они хихикали по пустякам, автобусной остановки, где большинство из их слов так и остались недосказанными, — и с каждым шагом, который проходит мимо, он думает только о Минхо.       Он уже собирается свернуть на их улицу, когда его телефон оживает и появляется сообщение от самого Минхо. Сынмин чуть не уронил телефон, пытаясь разблокировать его и открыть сообщения. Кэт-хен : мне очень жаль. Кэт-хен : можем потусоваться сегодня вечером?       Он проходит мимо дома бабушки Ли, и снаружи всё выглядит нормально. Вот только это не так уж и нормально, потому что растения – те, о которых заботится Минхо – во дворе бабушки Ли вянут, а Сынмин просто привык видеть их такими.       Сынмин снова смотрит на сообщения. Голос в его голове, повторяющий одни и те же вопросы снова и снова, свирепее, чем тот напуганный ребенок, которым он себя чувствует.       Сынмин перечитывает текст еще несколько раз. Он читает свои собственные панические сообщения, которым уже почти тридцать минут. Его тело становится тяжелым, пока он печатает ответ, а затем идет домой с комом в горле.

***

      Минхо звонит ему позже той же ночью. — Хочешь пойти со мной на пляж? — спрашивает он нежным, но нерешительным голосом.       Сынмин жует внутреннюю часть рта, и головокружение, которое он почувствовал, когда читал сообщения этим утром, вернулось. Как он прочитал его слова несколько раз, но так и не смог понять, как на самом деле Минхо себя чувствует или что не так, потому что на самом деле это всего лишь пиксели на его экране. Он снова чувствует свою беспомощность и связанное с этим разочарование, нетерпение и страх.       Сынмин вдыхает, затем выдыхает. — Конечно.       Как и в другие ночи, когда они гуляли на пляже, они выбирают место на полпути между дорогой и водой и делят одеяло на коленях.       Единственное, что немного облегчает колотящееся сердце Сынмина и беспокойство, которое он чувствует в животе, это то, что Минхо выглядит так, как всегда.       Однако Сынмин ничего не говорит, и его молчание не имеет смысла даже для него самого.       Весь день Сынмин ломал голову над мыслями обо всех вопросах, которые ему следовало задать раньше, обо всех разговорах, которые они с Минхо могли вести в такие ночи, обо всех возможностях, которые у него были, чтобы по-настоящему связаться нитями, но он этого не сделал. Он думал обо всех вопросах, которые хотел задать, даже о вещах, на которые ему хотелось кричать и расстраиваться, потому что его другу было больно, и он чувствовал, что всё это время был бесполезен.       Он мог бы сказать так много всего, но ни одна из тем не кажется правильной, и в итоге Минхо говорит первым. — Прошу прощения за то, что было раньше. Мне жаль, что я не появился сегодня.       Сынмин не смотрит на него. Он не спускает взгляда с песка, потому что его глаза уже слезятся, и он не хочет, чтобы хоть один из них упал. — Всё в порядке, — говорит Сынмин голосом чуть громче шепота, прежде чем вдохнуть и выдохнуть. — Ты в порядке? — спрашивает Минхо, и Сынмин издает невесёлый смешок, прежде чем успевает его остановить.       Минхо ерзает рядом с ним, и одеяло от этого движения застревает на коленях Сынмина. — Извини. Ты, наверное, расстроен. Это был дерьмовый поступок с моей стороны.       Он зажмуривается, потому что Минхо звучит обиженно. Конечно, он обижен. Он только что извинился за что-то, из-за чего ему, очевидно, очень плохо, и спросил Сынмина, в порядке ли он, и младший засмеялся. Он заставляет Минхо думать, что он расстроен из-за него, хотя на самом деле это далеко от истины.       Это было чертовски подло. Он жует губу, пока не чувствует вкус металла. — Я не расстроен, хён. Я на тебя не сержусь. Я просто… блин, да, со мной всё в порядке, — говорит Сынмин. — Но я больше беспокоюсь о тебе. С тобой всё в порядке?       Сынмин надеется – молится – что он скажет правду.       Минхо откашливается. — Прямо сейчас я...       Он смотрит на старшего, но Минхо не смотрит ему в глаза. — Ты поговоришь со мной? — тихо спрашивает Сынмин, больше не боясь, что Минхо отступит, потому что он просто в отчаянии. На этот раз он на самом деле не пробует воду на вкус — она всё равно уже окружает его ревущими волнами.       Минхо сглатывает. — Я прекратил заниматься физиотерапией, потому что после операции дела пошли совсем плохо, — говорит он. — Я мог бы выздороветь и вернуться обратно, но я этого не сделал, поэтому не могу. Вероятно, я никогда больше не буду играть в футбол.       У Сынмина перехватывает дыхание. — Почему ты прекратил?       Минхо пожимает плечами. — Я действительно не знаю. Думаю, мне просто… стало всё равно, — отвечает он. — Я не вставал с постели почти все зимние каникулы и винил в этом только свою ногу. А потом я вернулся в школу и проводил время, выполняя уроки или фактически гния в своей комнате.       Сынмин вспоминает их разговоры. Он вспоминает, как ему тогда было больно, чувствуя, что Минхо проживает свою жизнь полной веселья, хотя на самом деле это было совсем не так. Ему интересно, все ли это было спрятано на полях их сообщений — даже их звонки всё это время. Он задается вопросом, действительно ли он просто не осознавал того факта, что так много изменилось в Минхо прямо на его глазах. — Тебе стало лучше? — спрашивает Сынмин. — Тебе ведь стало лучше, разве нет?       Минхо моргает, его глаза блуждают. — Ближе к концу года всё правда было так, потому что школа перестала быть такой стрессовой, и все вокруг меня были в хорошем настроении. Было довольно трудно быть таким мрачным и грустным, когда все остальные были такими дерьмовыми и вечно хихикали.       Сынмин слегка улыбается, Минхо тоже. — И когда ты сюда приехал? — Со мной всё было в порядке, — говорит Минхо. — Думаю, я был очень счастлив быть здесь и быть с тобой, моей бабушкой и остальными.       Сынмин помнит. Он помнит, насколько широкими были улыбки Минхо, насколько всё было нормально, как они не подозревали о том, что должно было произойти. — Но сейчас?       Минхо ничего не говорит несколько секунд. Сынмин даже не слышит, как он вздыхает или всхлипывает. Он просто молчит, а потом проходит ещё несколько секунд, и он наконец выдыхает.       Сынмин оглядывается на него и оценивает его внешний вид так, будто выражение его лица выдает ответ. Это могло бы сработать и в других ситуациях, но он никогда раньше не сталкивался с чем-то подобным с Минхо. Он его лучший друг, и хотя их друзья говорят, что его трудно прочитать, у Сынмина обычно с этим не возникает особых проблем.       Но сейчас всё по-другому. Опять же, потому что это отличается от обычного их разговора.       Он ждёт ещё немного. — Я не знаю, честно, — в конце концов отвечает Минхо. — Это просто произошло вновь. Я проснулся пару недель назад, и оно вернулось. Думаю, мне просто напомнили об этом или что-то в этом роде, и я не осознавал, что всё снова становится настолько плохо, до сегодняшнего утра.       Грудь Сынмина болит. — Напомнили про твою ногу? Или футбол. — И то, и другое.       Сынмин закусывает губу, на языке у него вертится вопрос. Есть в этом что-то, что его смущает. За все годы их дружбы Минхо любил футбол только тогда, когда был намного моложе. Ещё до того, как он мог бы получить травму, Минхо жаловался на это и говорил о том, как бы ему хотелось уйти.       И он, наконец, это сделал, но это всё ещё остается с ним в таком виде. Сынмин понимает, что определенно есть и другие аспекты футбола, которые приносят ему пользу, но он ни разу не выглядел счастливым или даже облегченным по этому поводу с тех пор, как рассказал об этом Сынмину. — Я подумал… ты вообще… тебе вообще нравился футбол?       Выражение лица Минхо меняется за секунду, и Сынмину захотелось почти мгновенно взять свои слова обратно. — Конечно, мне он нравился. — Но ты всегда на это жаловался, — шепчет Сынмин. — Ты… я думал, ты ненавидишь играть в футбол. — Меня это раздражало, и иногда мне хотелось бросить, потому что это утомляло и я действовал драматично, но мне это нравилось, — говорит Минхо. — И даже если бы я этого не делал, мне нравилось быть в чем-то лучшим, и это радовало моих родителей. Я имею в виду, что я никогда не собирался становиться профессионалом или делать на этом карьеру, как ты, но у меня это хорошо получалось, и этого было достаточно для меня.       Если беспомощность, которую он чувствовал последние две недели, пытаясь понять, что происходит с его лучшим другом, была подобна кинжалам, пронзающим его кожу, то осознание — это нож, вонзившийся ему в грудь.       И эта беспомощность ощущается намного хуже, потому что он действительно знает, что не так. Вместе с этим он чувствует приступы разочарования в себе, потому что теперь он знает всё, но всё ещё чувствует, что он ничего не может с этим поделать, кроме как утешить и сказать слабые слова. Он даже не знает, как с этим справиться, не говоря уже о том, как помочь Минхо, и он это ненавидит. — Мне очень жаль, — говорит Сынмин, потому что, кажется, это всё, что он может сказать наверняка. Он не собирается говорить, что всё будет хорошо, или что с ним всё будет в порядке, или что он когда-нибудь снова сможет играть в футбол, потому что он этого не знает.       Он ненавидит не знать, но дело не в нём и не в том, что он не знает, что делать с Минхо, и как это на него влияет. Просто речь идет о Минхо. — Эм, я могу что-нибудь для тебя сделать? Я имею в виду, я знаю, что не могу просто изменить ситуацию ради тебя или что-то в этом роде, но есть ли что-нибудь, что может помочь?       Сынмина беспокоит, что это звучит так, будто он его жалеет или что он делает это в угоду себе, но Минхо, возможно, понимает Сынмина даже больше, чем он сам.       Старший просто улыбается. — Ты уже помогаешь, — говорит он, и у Сынмина сжимается грудь.

***

      Сынмин не признается, и его это устраивает.       Минхо стало намного лучше с той ночи, когда он всё рассказал Сынмину. Он намного больше похож на себя и возвращается к более регулярному общению со всеми, когда ему этого хочется. Он продолжает забирать Сынмина с тренировок, и после этого они продолжают вместе готовить еду. Он больше смеется и улыбается, кажется более присутствующим, когда они все вместе. Очевидно, это не исчезло полностью и не было исправлено, но он начал ходить к Сынмину или искать у него утешения тонкими способами, которые подходят им обоим. К концу своего визита он кажется по-настоящему счастливым.       С тех пор Сынмин просто наслаждался его присутствием. Он позволяет себе двигаться дальше, решительно, когда держит Минхо за руку или цепляется за него, когда они тусуются, потому что старший тоже начинает это делать.       Сынмин знает, что он плохо справляется с переменами, а этим летом их было много, но эти явно приветствуется. Атмосфера между ним и Минхо теперь другая, и, возможно, в глубине его сознания есть что-то, что знает, что они чувствуют друг к другу одинаково, даже если он отрицает, что принимает это.       Но всему своё время и место, и Сынмин пока не чувствует себя уместным, признаваясь в этом.       Однако становится очевидным, что ему, возможно, даже не понадобится, потому что он каким-то образом получает поцелуй.       Это происходит, когда Минхо собирается сесть в автобус, чтобы поехать домой, когда глаза Сынмина уже слезятся и он всхлипывает каждые пять секунд, в то время как старший поправляет волосы и говорит, что будет скучать по нему.       Всё это похоже на то, что было в прошлом году, когда Сынмин позволил Минхо выскользнуть из его пальцев, и ему потребовалась вся сила воли, чтобы не поцеловать его перед тем, как он уехал. Тогда он гораздо больше отрицал свои чувства к нему, и ответная симпатия Минхо даже не казалась ему возможной.       Но на этот раз Минхо сначала смотрит на его губы. А потом на лице расплывается улыбка, и Сынмину кажется, что он взорвется, когда упадет ещё несколько случайных слез. — Могу ли я...? — Минхо звучит так, словно запыхался, когда вопрос слетел с его губ.       Сынмин не знает, когда он начал улыбаться, но он судорожно вдыхает и выдыхает, а затем наклоняется вперёд. Он чувствует вкус собственных грубых слёз и гигиеничную помаду Минхо с манго. Он чувствует, как его собственные руки движутся к талии невысокого парня напротив, в то время как Минхо почти тает в его объятиях. Он слышит приближающийся автобус на расстоянии. И когда они отстраняются, Сынмин слишком счастлив, чтобы расстраиваться из-за того, что всё закончилось.       Сынмин чувствует, как у него начинают болеть щеки от того, насколько широко он улыбается, а Минхо начинает немного нервно хихикать, что заставляет Сынмина смеяться сквозь неумолимые слезы.       Сынмин вспоминает те пять недель, которые они провели вместе, и сожалеет, что не целовал его и не высказывал свои чувства все те ночи, которые он мог бы провести в чужих объятиях. Но он не сожалеет об этом, потому что это было неподходящее время. Не тогда, когда Минхо занимался своими делами, и не когда Сынмину нужно было разбираться в своих вещах. Время просто неподходящее, и он понимает это и не винит ни Минхо, ни себя, ни кого-либо ещё, потому что именно так и должно быть сейчас.       Возможно, когда Минхо вернётся в следующем году, всё будет по-другому, и Сынмин разработает очень тщательно продуманный план из восьми шагов, чтобы признаться ему в своих чувствах, но сейчас его вполне устраивает простой поцелуй.