Клятва рыцаря.

Руи очень часто задавал себе один и тот же вопрос. «Кто я?» Что ж. Ответа он не знал, он просто не мог понять. В голове не укладывалось то, что он только мог представить.… В лезвии меча заключена смерть, а в рукояти холодность руки, сталь в душе рыцаря, любого рыцаря. Рыцарь это не просто воин, рыцарь — раб короля. Что до Руи, что до Цукасы это не поклонение, не насильственное принуждение. Это любовь, но разве любовь не включает в себя оба этих пункта? В отличие от Руи, Цукаса понимал, что у их отношений не может быть счастливого конца. Ему, как королю, никто и ничего сделать не сможет. Он самодур своей жизни, ничье слово не будет иметь власти более, чем имеет его указ. Но в глубине души, король все равно понимал, что рано или поздно ему придется умерить пыл своего кавалера. Да, в их ситуации были пути отхода, но Тенма почему-то упрямо продолжал верить в то, что скорейшее расставание с последующим отсутствием общения – самый лучший выход. Его глушило странное предчувствие опасности. И словно бы эта опасность отходила от самого близкого ему человека, а от этого только вдвое страшней. Руи кружил по одной садовой площадке, словно в танце, но со своим мечом. В последнее время он много брался за рукоять и, с обыкновением, вел бой, так искусно и красиво поражая невидимого противника, что глаза радовались. К нему быстро присоединился Цукаса. Король был в исподнем, в ночной рубашке и еще даже босыми ногами, он так же плавно влился в эту пасодобль. Они скрестили мечи и уплыли в этот страстный танец смерти. Руи был предсказуем для Цукасы, но он достаточно умело использовал эту уверенность в себе против блондинистого визави. В итоге, второй раз в жизни Камиширо одержал верх, и во время успел убрать меч в ножны. С шумом они вдвоем повалились в траву, под дружный аккомпанемент своих нежных вскриков и смешков. Руи нежно коснулся теплой щеки, чуть поднимаясь на локтях. — Доброе утро, Ваше Высочество, — словно кот на майском солнце, промурлыкал он. Руи не слишком в настроении реагировать на такое ненастроенное положение духа, поэтому перевернулся на спину рядом с Тенмой, вытянувшись во весь свой рост. Сейчас он мог бы открыть свою душу, рассказать все, что его тревожит. Сейчас, пока весь мир спит кроме них двоих. Он небезразличен Цукасе, он точно это знает, совершенно точно. Они любят друг друга, о каком нейтралитете тут может идти речь? Правдой оно и является, но как тяжело было найти нужные, обусловленные слова. На землю упала первая капля рассветного дождя, сопровождая розоватую муть облаков. Потихоньку расползся туман и, напевая свою веселую капель, морось стала встречать утро. Руи скупо взглянул на солнце и покачал головой. Оно не может своим сиянием сравниться с человеком, сейчас лежащим рядом с ним. Тенма чувствует это напряжение, повисшее в воздухе, словно затишье перед грозой, словно молния в высохший и иссушенный июльской жарой лес. Он хочет заговорить, но мучительно не знает, что сказать. Чуть приблизившись, Цукаса безмолвно начинает разглядывать бледное лицо, словно стремясь запомнить каждую черточку, как грустно глядят на возлюбленных перед их смертью. Лицо не многое могло сказать о человеке, поэтому Руи оставался непроницаем. Кто бы ни захотел сохранить достоинства своей души при себе. Грузно заглянув в глаза, которые виделись и в самых компрометирующих позах, Тенма словно умоляет об открытии души, души которую он так любит, но в последнее время совсем не узнает. — А ты знаешь, что я все равно люблю тебя сильнее? — бодрее отвечает Руи, лениво потянувшись, чтобы поцеловать короля в макушку. — Любил бы, рассказал, что тебя тревожит, — вырвалось у старшего, и он тут же об этом пожалел. — Прости, я не хотел, просто… — Я все понимаю, но рассказать тебе не могу. Еще не время, — просто улыбнулся Руи, прежде чем все-таки дотянулся. Если не время, то Цукаса определенно будет ждать.