Тридцать шесть и шесть

Толпа обтекала его, как прокаженного. Он стоял у забора набережной и пялился в горизонт, вцепившись в ограду, будто она спасала его от бедствия. Его рот был приоткрыт, а глаза чуть сощурены от яркого предзакатного солнца. Бриз ласкал его влажную от пота шею, увлекал его за собой к берегу, и он не знал, может ли он теперь сопротивляться. Как люди ходят и не видят эту красоту? Чье-то летящее платье прохладой касается его икр. Его берут под руку и рядом вырисовывается силуэт его персонального солнца. — Че ты, блять, застыл? Оглох? — Кацуки дернул его. Киришима вздохнул, будто выходя из транса. Он перевел взгляд на своего парня, а в его глазах удивление, как и в собственных. — Ну, чего ты? — Кацуки провел по его щеке большим пальцем. Рукава рубашки, обвисшие, коснулись его шеи. — Ничего, — Эйджиро обернулся ненадолго на закат. — Как быстро солнце садится! — У тебя слезы, любовь, — Кацуки нервно улыбнулся. — А, это от бликов, наверное, — Эйджиро утер слезы и шмыгнул носом. — Я никогда не видел море. Кацуки взял его за руку и потащил вниз по лестнице на берег. Они добежали до воды за полминуты, Бакуго смеялся и с разбегу по колено зашел в воду, по дороге растеряв свои шлепанцы. Киришима протянул какой-то визг, оказавшись в воде, сжал руку Кацуки посильнее и подошел к нему по голому донному песку. Кацуки видел детский восторг в глазах Киришимы, его улыбка сияла ярче заката. — Блин, я бы поцеловал тебя прямо сейчас, если бы мог! — Киришима нетерпеливо втянул голову в плечи и закачал рукой, сцепленной с Бакуго. — Можешь же, — Кацуки обернулся на пустую набережную и почти пустой пляж. Киришима загляделся на Бакуго в закатных лучах, как мягкие едва заметные волосы подчеркнули оранжевые лучи, как золотом светились его волосы. Кацуки, глубоко вздохнув, ждал. Эйджиро отпустил его руку и спрятал их губы от окружающих своей ладонью. Киришиме еще двадцать, а Бакуго только стукнуло двадцать один, это их первый совместный отпуск, и они заколдовано, едва дыша, целовались по колено в воде. Кацуки рукой достал до его рубашки, запустил руку под нее, она была застегнута всего на одну пуговицу на середине. С берега несся прохладный пыльный воздух. Киришима пальцами зарылся в песок и оторвался от Кацуки. Киришима вдруг сорвался с места и побежал вдоль берега. Бакуго смотрел на него, ладонью преграждая лучам доступ к своим глазам. Жары уже не было, а Киришима несся дальше, волны накатывали выше колен и маленькие барашки разбивались о песок. Кацуки стоял и ждал его. Киришима вернулся, запыхавшийся, краснощекий, горячий после бега. — Я не хочу возвращаться в город! Кацуки заулыбался и стал выходить из воды. Ветер с моря холодил мокрую кожу. Солнце почти село. — Я тоже, — улыбнулся Бакуго. — Давай, когда уйдем на пенсию, купим себе дом у моря? Пожалуйста! — Купим, — Бакуго по-хозяйски притянул его к себе за талию. — Правда? — Правда. Киришима взвизгнул, прижался к нему и им казалось, что все теперь не имеет смысла, кроме них. Закат провожал их последними лучами. Весь отпуск Киришима таскал показывать Бакуго, загорающему на берегу, прозрачных медуз в укрепленных ладонях, маленькие были похожи на шампиньоны. Кацуки просил его перестать мучить животных. Киришима один раз перекупался и перегрелся и два дня выпал из жизни, температурил и мучился от тошноты. Эйджиро никогда еще не мазал никого солнцезащитными кремами, но натирать сгоревшего Бакуго было своего рода удовольствием, за все ссоры и перепалки отдувалась сгоревшая спина, после мерно покрывшаяся пегментными пятнами и, даже после возвращения, облезшей кожей. Еще одна вершина, которые они покорили. Киришима валялся рядом на песке и как ребёнок не мог нарадоваться отпуску. Его интересовала только еда, где поспать и с кем поспать, на курорте в Киришиме проснулся альфа-самец от переизбытка эмоциональных впечатлений — тут они и поняли, что на Эйджиро нападает хочка при стрессе или эмоциональном перевозбуждении. Не хватало только виляющего хвоста. Киришима рядом, солнце и море — и ничто не может их остановить. Однажды Эйджиро встретил его на набережной с букетом цветов и пригласил на паром. Кацуки едва мог устоять, чтоб не накинуться на него прямо там. Однажды Киришима потерял на пляже панамку. Бакуго чуть не убил его, потому что поход к береговой охране… Кацуки передернуло, и он закрыл пересохший рот. Струйка слюны засыхала на его подбородке, и на киришиминой груди уже образовалась лужица. Бакуго едва открыл глаза. Орал будильник Киришимы. Он зажмурился, цыкнул и толкнул Киришиму, по-быстрому перевернулся, чтоб Эйджиро не подумал на него, что это он обслюнявил его грудь. — Какого хера у меня сиськи в… Блин! Слюни?! — Заткнись, я сплю, идиот! — Я тебя тоже люблю. Пипец блин. «Скуф проклятый» — подумал Бакуго, зарываясь в одеяло и чуть улыбаясь. — Завтрак не приготовишь? — Нахуй… иди… Удачи… не умри… зайчик… — в полудреме говорит Кацуки. Киришима встал, и через тридцать минут в комнату влетела Рюу и закричала около кровати. Бакуго открыл глаза. Дверь входная хлопнула. На часах шесть тридцать. Бакуго посмотрел в чернющие глаза и понял, что он обречен.