Василёк

Его величество сидит в кресле с кофейной чашечкой в руках, но пить не торопится. И внимательно рассматривает Райнхарда. Очень внимательно. Граф Корнблум догадывается, в чём дело, но падать на колени и каяться не спешит. Может, всё ещё обойдётся. В молчании кайзера он чувствует лёгкую нотку любопытства — значит, ещё не всё потеряно. Вот если бы во взгляде Фридриха была холодная отстранённость или, хуже того, брезгливость... Лучше уж быть бабочкой под стеклом, чем мухой, угодившей в мёд. — С кем ты разговаривал в саду? — Глядите, фройляйн Василёк нашла себе нового дружка! — очень знакомый голос. Один из подпевал Литтенхайма. — Граф, вы снисходите до простолюдинов? — нарочито громко удивляется его спутник. Райнхард и его новый знакомый отшатываются друг от друга. А господа придворные спешат прочь, чтобы донести волнующую новость до всех желающих. И в первую очередь — до его величества. — А ты что... то есть вы... граф? — до чего же у этого рыжего паренька огромные глаза! И синие-синие, как любимые ирисы Райнхарда. — Да, — уже год, но это неважно, — а мы и не представились друг другу! Совсем заговорились о цветах, — он протягивает руку, — Райнхард Мюзель, граф фон Корнблум. — Зигфрид Кирхайс, — новый знакомый снимает рабочие перчатки и отвечает на пожатие. У него сильные руки. И красивые — мельком отмечает про себя Райнхард. Зигфрид Кирхайс... Вот кому бы зваться Драконоборцем. Высокий, широкоплечий, открытый, он куда больше походит на героя древнего эпоса, чем сам Райнхард. От воспоминаний о недавнем спектакле, поставленном при дворе по желанию его величества, настроение сразу портится. Фройляйн Победительница Дракона... Когда-то Райнхард фон Мюзель мечтал о военной карьере. Графу фон Корнблуму эта дорога заказана раз и навсегда. А Кирхайс смотрит обеспокоенно и смущённо: что я не так сказал? я сделал что-то не то? Совсем как Аннерозе. Сестричка... То ли от мыслей о сестре, то ли от румянца Кирхайса раздражение и тоска по несбыточному улетучиваются как по волшебству. — Я буду звать тебя по фамилии, хорошо? Кирхайс облегчённо улыбается. — А разве графы... ну, то есть дворяне работают в саду? — Конечно, — пожимает плечами Райнхард, — если им нравится. Вот эти розы, что мы сейчас обрезали — любимые кусты его величества. — Боги, он никогда не забудет лица Кирхайса в этот момент! — Это новый помощник садовника, взятый на испытательный срок. Он искал клумбы с георгинами, но заблудился и спросил у меня дорогу. Поскольку ваше величество попросили полить кусты и срезать несколько роз, этот юноша, очевидно, принял меня за садовника, — ну да, в рабочей одежде, простой соломенной шляпе, с секатором, — и решил помочь. Мне показалось, он хорошо разбирается в цветах. Хорошо — не то слово. За полчаса, прошедших до появления тех... насмешников, граф Корнблум узнал о розах больше, чем за последние три года. Вместо того, чтобы расспросить о дворцовых порядках, как сделал бы на его месте сам Райнхард, Кирхайс интересовался уходом за кустами. Ну откуда, скажите на милость, императорскому фавориту знать, когда была последняя подкормка? На вопрос Райнхарда, откуда Кирхайс так хорошо разбирается в редких сортах, тот ответил, что несколько лет был учеником известного ландшафтного дизайнера. А сюда попал по рекомендации одного старого вельможи, в саду которого работал последние полтора года. — Я видел, — кивает Фридрих. Кажется, он в настроении, но расслабляться рано. — Хорошая работа. Я сам собирался на днях обрезать эти побеги. Он назвался? — Да, его зовут Зигфрид Кирхайс. — О чём вы разговаривали? — О цветах, о розах... о моей сестре, — говорить опасно, но молчать ещё глупее, — я сказал, что её зовут Аннерозе и она тоже очень любит цветы. — В отличие от тебя, мой мальчик. Не спорь, — его величество машет рукой, — ты хорошо ухаживаешь за ними, это правда, но не любишь. А розы нуждаются не только в бережной заботе и уходе. Им отдаёшь частичку души. Что ж, если этот юноша выкажет должное умение и усердие... — Фридрих делает маленький глоток и отставляет чашку. — Что же вы стоите, граф? Раздевайтесь. Значит, его всё-таки решили наказать. Юноша снимает одежду так, как если бы находился в своей собственной спальне, аккуратно складывает. Его величеству это нравится, он никогда не упускает возможности полюбоваться любимой игрушкой. Или статями кровного жеребца? — Этот юноша красив? В этом весь Фридрих. Райнхард на минуту прикрывает глаза, вспоминая нового садовника. Огненно-красные кудри, горящие воодушевлением синие глаза и добрая, открытая улыбка. О крепком рукопожатии лучше не вспоминать. У их дружбы нет будущего. Чем реже они станут видеться, тем лучше для обоих. Кирхайс чужой здесь, в Нойе СанСуси, куда более чужой, чем сам Райнхард. — Мне кажется, он похож на мак. Яркий, но простой, — отвечает он осторожно. — В простоте есть своя прелесть, не так ли, граф? Как и в этих белых розах, — его величество берёт цветок из вазы. Прикрывает глаза, вдыхая нежный аромат. Граф... прихоть венценосного сластолюбца. Васильки не растут на дворцовых клумбах. А белые розы любит Анхен. — Этот юноша... Не стоит знакомить его с твоей сестрой. Девочка слишком неопытна и может увлечься сладкими грёзами. Да и тебе, мой Василёк, я бы не советовал встречаться с этим Кирхайсом слишком часто. Мак вызывает необычные сновидения, от которых не хочется просыпаться, — кайзер словно рассуждает сам с собой, — это слишком опасно. Хуже несбыточной мечты может быть лишь несбывшаяся надежда. — Ваше величество, как всегда, правы, — чего ему стоит почтительно улыбнуться, знает лишь сам Райнхард. — Как ты красив, мой мальчик, — унизанная перстнями рука касается щеки, медленно оглаживает ягодицы. Вышколенное тело отзывается на ласку, пожалуй, сегодня даже более охотно, чем обычно. — О, я вижу, твоё копьё готово к новой битве? Так быстро? — И уже совсем иным тоном, резким и властным: — Граф, вы принимали афродизиаки? Райнхард отрицательно мотает головой, чувствуя, как пылает от стыда лицо. Кирхайс. Он думал о Кирхайсе. Но об этом Фридрих не должен знать. Будь он проклят! Будь проклята собственная похотливая плоть! Скорей бы кончить... — О чём ты думал, мой Василёк? Или о ком? Впрочем, наши мысли неподсудны, как говорил один мудрец, — его величество испытующе смотрит. В лицо. Кирхайс... нет, нельзя! А кайзер переводит взгляд ниже. Послушная игрушка застывает в ожидании приказа. Здесь или?.. Руками или с помощью игрушек? И приказ следует: — Можете идти, граф. Его отпускают? Не делая попыток наклониться за вещами, ведь позволения одеваться не было, граф Корнблум покидает императорские покои. Райнхарду фон Мюзелю наверняка было бы стыдно и неловко. У графа Корнблума нет даже права на стыд.