проросшие сквозь сердце

      Коннор тщательно выбирает из волос цветки, срывает бутоны с шеи и ключиц, отрывает стебли с рук и чувствует, как что-то схожее со страхом крадётся в его системы. Он рубашку натягивает и на все пуговицы застегивает, галстук поправляет и с лёгким раздражением срывает ещё нераскрывшийся бутон фрезии на изгибе шеи. Пиджак он держит в руке, пока ожидает Хэнка, и на тяжёлый взгляд того лишь чуть вскидывает голову. Догадаться, что именно хочет сказать лейтенант, не составляет труда – для этого даже никакие аналитические способности не нужны – тот будто открытая книга. Вот только если бы Хэнк и сказал что-то о том, чтобы Коннор остался дома и в этот день, детектив не стал бы молчать. Одного полупустого листа ему вполне достаточно.       Впрочем, Хэнк ничего не говорит; он ведёт себя по возможности непринужденно и лишь хмурится ближе к обеду, когда Коннор не удерживает в руке папку с бумагами. Листы рассыпаются по полу, а андроид тут же опускается за ними следом, собирая и роняя их вновь. Хэнк глядит на это около минуты, прежде чем прервать его хаотичные движение громким вопросом:       – Что ты, мать твою, делаешь? Просто собери уже эту макулатуру и все.       Коннор глядит на него снизу вверх, тянется левой рукой к бумагам и сжимает более уверенно. Его правая рука будто не слушается, будто застывает и отказывается даже легонько двинуть пальцем, не говоря уже о том, чтобы сжаться в кулак. И это в какой-то степени страшно, потому что контроль над телом терять не хочется, вот только ничего поделать с этим Коннор не может, лишь сделать вид, что все отлично и удерживать диод на виске в голубом свечении, чтобы Хэнка не беспокоить.       – В чем дело? – спрашивает мужчина, и, прежде чем Коннор успевает ответить, добавляет: – И всю эту чушь с тем, что все нормально, можешь придержать для своих пластиковых друзей.       Хэнк с тревогой смотрит и ждёт, кажется, худшего – будто Коннор прямо здесь сейчас рассыплется на цветочные лепестки, будто начнёт задыхаться и руками царапать горло, как Эдна Марш. Он ожидает худшего, а не минутного сбоя в моторике конечностей Коннора.       – Все хорошо, Хэнк, – произносит Коннор, поднимаясь на ноги и все ещё пытаясь двинуть хоть одним пальцем на правой руке, – просто небольшая неполадка в двигательной системе. Похоже, пальцы на правой руке заклинило и...       – И это ты называешь "все хорошо"? – Хэнк возмущенно гудит и разворачивается быстрее, чем Коннор успевает осознать это. – Генри должен быть на месте сегодня, он неплохо знает болезнь, с которой мы имеем дело.       Хэнк говорит, а Коннор чувствует первый толчок усталости в спину; это вряд ли будет легко – говорить о своих чувствах и эмоциях с едва знакомыми людьми.       Лейтенант поднимается, хлопает ладонями по карманам, проверяя, ничего ли не забыл, – жест этот скорее привычка, потому что Хэнк ничего и не вытаскивал из карманов. Коннор глядит на него из-за своего стола напротив и обеспокоенное поведение Андерсона заставляет напрячься даже его. Возможно, тот прав.       – Свяжись с Маркусом, пусть пришлёт своего андроида-медика, – произносит Хэнк и скрывается за дверью в коридор, оставляя Коннора в смешанных чувствах.       Он не любит эти моменты; с одним чувством он ещё мог справиться, но вот когда настигала буря из разнообразных эмоций, Коннор, будто сорвавшийся с якоря фрегат, нёсся по волнам, не в силах перехватить управление и неизбежно идя ко дну.       Маркус на звонок не отвечает, игнорирует семь минут и тридцать четыре секунды, пока, наконец, не сдаётся.       – Коннор, ты правда очень не вовремя, – он не звучит разгневанно, но и связь не прерывает, ожидая объяснений.       – Ты говорил, что в Иерихоне есть андроиды, знакомые с медициной. Может быть, кто-то из них смог бы подойти сегодня к департаменту? Хэнк настаивает на том, чтобы провести обследование.       – Ты в порядке? – вопрос слишком резкий, переполненный напряжением, и Коннору безудержно хочется вернуться к тому, что было раньше: к игре на пианино, к обсуждению успехов в переговорах с правительством. Ему не хочется ни в какой степени волновать всех вокруг.       – Да, в целом, но есть небольшие нарушения, – Коннор говорит нехотя, зная, что неизбежно вызовет тревогу у Маркуса, но и оставить его без ответа он тоже не может.       – Хорошо, во сколько там надо быть?       – Смена заканчивается в восемь, могут быть непредвиденные вызовы, но если такой появится, я сообщу.       – Хорошо, – Маркус обрывает связь спешно, явно не имея возможности говорить дольше, и Коннор какое-то время ещё сидит, устремляя взгляд поверх своего стола.       Он понятия не имеет, что его ждет. Он не знает насколько сильно ему может стать хуже.       Генри Стиджесс представляет собой среднего роста мужчину с двухнедельной каштановой щетиной и глубокими тёмными глазами. Он ухожен и улыбчив, но холоден взглядом, что выделяет его как проницательного профессионала своего дела; сразу взглядом цепляется за детали в одежде, движения тела.       Коннор сидит перед ним на стуле и терпеливо ожидает, когда тот начнёт обследование. Пусть никакого волнения в нём нет, лёгкое напряжение от повисшего молчания все же присутствует.       Они на нижнем уровне департамента полиции, на своеобразном медицинском этаже, где располагается лаборатория. Насколько Коннор разобрался в ситуации, Генри не работает здесь постоянно, чаще проводя свои дни в центральной больнице Детройта, что парой кварталов дальше отсюда, но после очередного выезда на дело, тесно связанное с убийствами, он проводит в лаборатории порядка двух дней точно. Свою команду он уже отпустил, задержались лишь пара человек, ещё заполняющие отчёты, но их Коннор не видит.       Генри перебирает приборы, распутывает провода, и Коннор следит за ним, за его движениями. И держать взгляд на нем так тяжело, так стремительно скидывает в волнение.       – Мне придётся подключить тебя к монитору, чтобы видеть твои показатели, ты не против? – Генри располагает к себе улыбкой, и Коннор кивает. Никаких проблем с этим у него нет.       Мужчина тут же настраивает удаленный доступ в компьютере, и Коннор прикладывает ладонь к тачпаду, убирая кожный покров. Синхронизация проходит успешно, и на мониторе уже появляются данные об уровне его стресса, о стабильности работы тириумного насоса и о сбоях в системе. Коннор глядит на них и слегка кивает – все стабильно: уровень его стресса на должном низком уровне в 24 процента, насос в груди циклично и размеренно отбивает 56 ударов в минуту, с погрешностью в один удар. Системный сбой за этот день третий.       – Лейтенант Андерсон, – голос в динамике рации привлекает внимание всех в помещении кроме Генри – тот ничего не замечает, полностью уходя в подготовку к обследованию. В его личной практике андроид, заболевший чем-то подобным, – заболевший в принципе, – это что-то новое.       – В чем дело? – Хэнк отвечает девушке в приемной чуть грубее, чем хотел, и он прочищает горло, прежде чем задать вопрос вновь уже чуть более мягче. – В чем дело, Мэдроуз? Моя смена вроде как уже окончена.       – Здесь двое андроидов, – говорит офицер Мэдроуз, и Коннор чуть вскидывает голову, когда слышит это. - Говорят, что вы их ждёте.       – Так и есть, выпиши им пропуск и отправь на -1, я их здесь встречу.       Хэнк помещение покидает спешно, оставляя Коннора наедине с Генри, и те погружаются в тишину гнетущую, тяжелую и тоскливую. Коннор в неё уютно укутывается, но сравнивает её лишь с холодом, что сковывает все биокомпоненты. Стиджессу она и вовсе не нравится и он нарушает её легко, словно тончайшей хрупкой работы хрусталь разбивает.       – Группа поддержки? – Генри заглядывает в глаза Коннору и от него исходит холодная уверенность, смешанная с интересом. Он вроде как и располагает к себе, но в то же время и отталкивает, держит в стороне.       – Не уверен, что…       Договорить Коннор не успевает: в дверном проёме появляется Хэнк, что-то увлеченно рассказывающий Маркусу, а позади них молча вышагивает андроид модели WE900. Видеть здесь лидера девиантов для Коннора совсем не ожидаемо – если RK800 правильно помнит график Маркуса, тот должен быть сегодня на пресс-конференции, а не здесь. Коннор не ждал его сегодня здесь.       Хмурый взгляд на смуглом лице даёт ясно понять, что Хэнк уже рассказал о нарушениях в моторике руки, потому Коннор особо не спешит подниматься со стула и направляться в их сторону. Слишком пугает это, слишком тревожит всё в Конноре. Вот только Генри, кажется, считает иначе. Он похлопывает андроида по плечу и кивает в сторону новоприбывших:       – Ты можешь подойти, парень. Я не держу тебя здесь тисками.       Коннор не уверен, что хочет подходить, но он послушно двигается вперёд, чувствуя себя совсем немного уязвимо без своего пиджака, который скинул перед тем, как занять место рядом со Стиджессом.       – Ты сказал, что с тобой все в порядке, – Маркус упреком тыкает будто иголкой, но Коннор не чувствует вины, лишь легкую тревогу. Для него это всё ещё лишь простое нарушение, которое можно легко поправить. Вот только Маркус не кажется убежденным в этом, он будто уверен в обратном, и Коннор на мгновение переводит взгляд на Хэнка, который без сомнения мог чуть приукрасить свой рассказ. Вероятность в этом 68 процентов.       – Со мной все хорошо, все показатели в норме, – Коннор кивает на монитор, где отображается его состояние, но это едва ли убеждает Маркуса. Тот коротко глядит на правую руку детектива, повисшую вдоль тела и всё так же не функционирующую, и оборачивается к своей спутнице.       – Это Альма, – представляет он WE900, – она была одной из ведущих андроидов-медиков в центральной больнице Детройта. Она лучший специалист, что у нас есть.       – Здравствуй, Коннор.       Её улыбка чём-то походит на улыбку Генри – искренняя лишь отчасти, больше профессиональная, но с отголоском машинизации. Некоторым андроидам все ещё сложно выражать свои мысли правильно, улыбаться не наигранно и чувства передавать через мимику.       – Маркус рассказал мне о проблеме, – продолжает Альма. – Я встречалась с подобным заболеванием у людей, некоторых нам удалось спасти.       Она говорит, а Коннор чувствует, как сканируют все его системы взглядом. Он не против – ради этого он здесь, – но ощущение от того, как кто-то ментально забирается под его синтетическую кожу, под пластиковый каркас тела, не самое приятное.       WE900 выглядит обычно для своей модели; Коннор не раз видел их в больницах и каретах скорой помощи. Даже сейчас, хоть это не обязательно, она одета в свою форму, предоставленную когда-то Киберлайф, готовая к работе. Единственное отличие от прочих моделей, которое бросается в глаза сразу же – уродливая заплатка на шее, припаянная раскалённым железом и которую скин не прикрывает, которая остаётся видна как гордый шрам от победы в восстании.       – Глазам не верю, Альма, дорогуша, ты ли это? – голос Генри за спиной с восторженными нотками будто вырывает Коннора из раздумий, и он следит за тем, как WE900 проходит к мужчине, растягивая губы в вежливой улыбке. – Рад вновь видеть тебя.       Пока Альма обменивается любезностями с судмедэкспертом, обсуждает с ним план дальнейших действий и систему, по которой будут проводить этот осмотр, Коннор чувствует неловкость. Он смотрит на то, как андроид общается с человеком, слышит, как они обмениваются мнением о его болезни, и вновь старается сжать пальцы на правой руке. Ничего не выходит, лишь уровень стресса возрастает на один процент.       – Она хороший специалист, – Маркус шагает ближе и руку на плечо кладёт Коннору, – она многих людей спасла, когда работала в больнице. И помогла немалому количеству раненых андроидов, после того, как нас обстреляли на мирном шествии. Мы приложим все усилия, чтобы помочь тебе.       Маркус говорит искренне, и Коннор чувствует это, но комментировать все равно никак это не хочет. Как-то даже стало привычным находить цветы на теле, собирать их в букеты и по утрам оставлять на столе офицера Мэдроуз. Не потому что та может быть симпатична ему в каком-то романтичном плане, а просто оттого, что девать их больше некуда – все ящики, все урны переполнены. Саманта Мэдроуз замужем, и цветы принимает лишь оттого, что Коннор глядит на неё проникновенно, с примесью печали. Возможно то, что когда она первый раз отказалась принять их, он выбросил охапку цветов в урну, тоже как-то повлияло на это решение, но Саманта никогда не признаётся.       И сейчас, слушая, как Маркус говорит о том, что попытаются избавить его от цветов, Коннор не знает, что чувствовать по этому поводу.       – Я думал, что ты на пресс-конференции, – оборачиваясь к нему, произносит RK800. – Тебе не обязательно было отменять все ради простого обследования.       Тонкая грань. Коннор чувствует ее здесь; во взгляде Маркуса, в сложенных на груди руках Хэнка, в сжатых челюстях Генри и в старой медицинской форме Альмы. Тонкая грань, где он один понимает, что всё не так плохо. Тонкая грань, где все остальные знают, что всё может стать гораздо хуже. И именно здесь, пока глядит на Маркуса, в эти доли секунд, он осознаёт, почему все так – где-то глубоко в программе заложено, что страха смерти быть у него не должно. Где-то глубоко вплетено в программный код, что сопоставим он с рисками, с которыми сталкивается в работе, что все эти его настройки почти на нуле.       – Ты первый андроид, который заболел, – просто говорит Маркус, а Коннор почти упускает нить их разговора, разгадав загадку того, почему не ощущает тех тревог, которые мучают остальных. – Я, вроде как, должен быть здесь, чтобы знать, чего ожидать от этой болезни. Тем более, ты мой друг, и не прийти я не мог.       Друг. Возможно, это и впрямь весомая причина, Коннор не спорит, просто внезапно он понимает, что с присутствием Маркуса рядом чуть лучше, чем без него. И он кивает, делает ещё одну попытку согнуть пальцы и вновь терпит неудачу.       – Мы готовы приступать, – голос Альмы ровен и лишен каких-либо эмоций, и Коннор кивает ей, подходя обратно к своему стулу.       – Для начала мы зададим несколько вопросов, потому что то, что сказал мне Хэнк, несколько озадачило меня, – Генри устраивается на стуле напротив и кивает в сторону лейтенанта, который располагается у дальней стены вместе с Маркусом и наблюдает за всем со стороны. – Было бы неплохо, если бы ты говорил правду.       Коннор послушно кивает и чувствует, как на плече распускается второй за сегодняшний день мак. Он смотрит на то, как Альма разбирает небольшой чемодан, вытаскивает пару упаковок с тириумом, большие хирургические кусачки и дренажные трубки. Он не уверен, что сегодня они планировали какие-то иные действия помимо осмотра, но ее небольшой арсенал и впрямь впечатляет его.       – Итак, начнём с самого простого: как давно распустился первый цветок? – Генри не выглядит так, будто собирается растягивать диалог, его вопрос резок и точен, и Коннор в какой-то степени чувствует, будто под допросом находится.       – 27 дней назад, – ровным тоном отвечает он. – 6 июля.       Генри ничего не записывает, не делает никаких отметок и просто смотрит на Коннора внимательно, выискивая взглядом на его теле ростки соцветий. RK800 уверен, что тот нашёл уже как минимум четыре из тех, что спрятаны под рубашкой.       – Хорошо, сколько их сейчас? Сколько видов? Хэнк говорил, что у тебя не один вид растёт.       – Восемь видов из разных семейств цветковых, среди них два кустарниковый.       Генри чуть прочищает горло и поднимается со своего стула, подходя ближе.       – Эта болезнь очень редкая, – начинает он. – Симптомы её у человека – бесконтрольное разрастание растений во внутренних мягких тканях, легочных и сердечных. Причиной их появления является безответная любовь, как бы забавно это ни звучало. Хэнк говорит, что ты не влюблён ни в кого.       – Так и есть, – Коннор глядит в сторону Андерсона, хмурого, но не удивленного ответом, в отличие от Маркуса, который слегка хмурит брови и что-то спрашивает у Хэнка. Что именно у Коннора не получается расслышать, хотя он и не старается должным образом, вместо этого вновь глядя на Генри. Стиджесса и Альму его ответ тоже несколько озадачивает, подобного в их практике не встречалось.       – Ты уверен? Нет никаких терзающих тебя чувств? Нужды в ком-то? Я понимаю, что для вас, девиантов, чувства в новинку, но подобное, безответное, оно ощутимо. Ты никогда не чувствовал боли?       – Андроиды не испытывают боли, – вставляет Коннор, и Генри заливается лёгким смехом.       – Не физическую боль, – говорит он, и Альма кивает. – Эта боль походит на… на что же она может походить?       Генри хмурится, подходя ближе и касаясь правой руки Коннора, ощупывая синтетическую кожу и касаясь подснежников. Он никак не может подобрать слов и пожимает плечами, когда голос Альмы, ровный и спокойный, доносится до каждого угла комнаты.       – Будто все твои биокомпоненты трепещут и разрываются. Будто система трещит и гудит. Будто ты вот-вот отключиться готов, но команда перезагрузки не работает.       Коннор смотрит на неё и не видит в ней печали, о которой она говорит. Он ничего подобного никогда не ощущал, но внезапно понимает, какого это – любить безответно. Страшно и невыносимо.       – Ко мне подходили андроиды с этими муками неразделенной любви и просили им помочь, но этому нельзя помочь.       – Можно разлюбить, – со своего места бросает Хэнк. – Время обычно помогает в этом случае.       Ему никто не отвечает. Все будто погружаются глубоко в это больное ощущение, и каждый остаётся при том, что хотел бы сказать, но не мог. Коннор же задумывается о том, какого это – так сильно кого-то любить, что это причиняет тебе самому вред.       – Ты не чувствуешь ничего подобного, я прав? Даже похожего? – спрашивает Генри и, когда Коннор качает головой, лишь вздыхает. – Тогда приступим к осмотру. Можешь снять рубашку?       Пока Коннор стягивает с себя ткань, Альма устраивается за столом по его правую руку и придвигает к себе ближе все те инструменты, что успела достать. Коннор ловит ее взгляд на себе, на маках на своём плече и уже примерно знает, что она собирается делать – заглянуть под его корпус. Отвлекается он от неё, когда чувствует прикосновение – Генри осматривает гардении на ключице; примятые рубашкой, раскрошившиеся, они не выглядят так уж впечатляюще, но Стиджессу этого и не надо.       – Как твои биокомпоненты взаимодействуют с цветами? Не поступало никаких сигналов о нарушении? – он осматривает стебель маков, изучает основание, где цветки уходят в синтетик, и скользит вниз, к ветке вереска на внутреннем сгибе локтя.       – Все нормально, сегодня только случился сбой в двигательной системе, – Коннор пробует вновь сжать кулак. – Отказываются работать пальцы на правой руке.       – Слишком много цветков, я полагаю, – он оканчивает изучать подснежники и опускает руку Коннора, теперь давая Альме полный контроль над ней. – Ну, что? Поможем вернуть твоей руке подвижность?       – Деактивируй кожу на этой руке, а я сниму панель.       Коннор кивает и взгляд бросает сначала на Хэнка, а потом на Маркуса. Он не чувствует страха или трепета, ничего, кроме нетерпения вернуть руке подвижность. Зато на их лицах напряжение читается явное, когда Альма убирает верхнюю панель с руки Коннора. Она чуть хмурится, а Генри поджимает губы, когда оба склоняются над правой рукой RK800.       – Это...не очень хорошо, – потирая ладонью щетину на щеках, говорит Генри и оборачивается к Хэнку. – На самом деле, это даже очень плохо.       Коннор опускает взгляд на свою руку и, наконец, понимает их реакцию. Под корпусом у него всё в тёмной зелени. Переплетения стеблей и корней, зажатые между трубками-венами бутоны, листья, обёртывающие собой его стальной скелет. Тириум в руку не поступает, трубки передавлены узлом корней одного из цветков и тонкие стебли другого растения заполнили собой фаланги пальцев так, что мелкие дуги на сгибах украшают крошечные ростки. И хочется схватиться и вырвать их, но так накрепко сцепились с его системами и компонентами, что теперь Коннор понимает, для чего щипцы.       – Я этим займусь, – кивает Альма и впервые за весь осмотр улыбается Коннору. Улыбка эта подбадривающая, и, в какой-то мере, не совсем искренняя, как одна из тех, что предписаны программой, но даже от такой улыбки RK800 становится спокойнее.       Она убирает скин и со своих рук, аккуратным и точным движением подхватывает пальцами один из стеблей и чуть оттягивает его. И Коннору тоскливо смотреть, как она перекусывает кусачками тонкие беззащитные цветки, вытягивает из его руки ростки и отрывает ещё нераскрывшиеся бутоны. Ему кажется, будто он чувствует каждый отрезанный от него цветок, будто разбивается в нем что-то, протяжно пищит в системе, хотя показатели на мониторе изменяются лишь в два процента.       Альма действует аккуратно и быстро, избавляет от стеблей, проросших в правой руке, и Коннор, наконец, двигает пальцами. Для него это облегчение, но взгляд на темно-зеленые стебельки и листья, испачканные в его тириуме, которым подпитываются, с помощью которого растут, будто печалью затягивает.       – Я не могу убрать их все, не здесь и не сейчас, – говорит Альма, когда заканчивает и довольствуется видом руки андроида, привычным для неё. Остались ростки, пробивающихся наружу цветов, остались их корни, ведущие вверх, к плечу, куда добраться Альма не смогла. – Они все равно будут расти, но…       – Есть ли способ избавиться от болезни? – Маркус подаёт голос, поднимаясь со своего места.       – Два, насколько мне известно, – Генри перехватывает вопрос, а Альма согласно кивает. – Первый и самый благоприятный – если на любовь ответят взаимностью. Нам этот вариант не подходит, ведь Коннор не влюблён. Это ошибка в его системе, и единственный вариант, который остаётся, он же один из самых неприятных.       – Какой?       Генри кивает Альме и позволяет ей самой все сказать, пока срезает с тела Коннора по одному образцу цветков. Сам RK800 слушает внимательно, заинтересованный не меньше в этом странном втором способе.       – Хирургическим путём, не таким, какой я провела сейчас, а углублённым, – вздыхает Альма, глядя на Маркуса. – С удалением всех корней и ростков. И в этом как раз и самое неприятное. Чувства, Маркус. Все чувства и эмоции тоже исчезнут вместе с цветами. Так происходит у людей, но я сомневаюсь, что здесь может быть иначе.       В помещении виснет долгая тишина. Она давит, и все понимают ее так идеально. Потерять то, что обрёл недавно, что почти вырвал с трудом для себя – возможно, самое страшное.       Коннор взгляд опускает в стол и хмурится, ведь это так несправедливо! У него ошибка в системе, он не хотел её, никого не просил об этом, а теперь выбор его не велик вообще – либо позволить цветам распускаться и тормозить все его системы, позволить им остановить насос в его груди, либо вырвать их все с корнем вместе с чувствами, вместе с девиацией. Вернуться к прежнему, к тому, когда был машиной, не кажется таким уж страшным. Это кажется ничем. Глухим и пустым, ведь Коннор уже так много всего успел почувствовать.       – Прости, иных способов нам не известно. Мы, конечно, может проводить такие операции, вырезать цветы частями, но...       – Долго так делать не получится, – кивает понимающе Коннор, поднимаясь. – Спасибо вам, мистер Стиджесс, Альма.       – То, что мы провели сегодня, этого не достаточно, – говорит Генри, упаковывая цветки в баночки и пряча их в холодильную камеру. – По возможности я проведу со своей командой анализ. И надо будет посмотреть, что у тебя здесь.       Мужчина пальцем стукает по груди Коннора, и слабо, сочувствующе улыбается ему. Его настроение поддерживают почти все, но никто не говорит вслух.       – Мы можем назначить следующую встречу в Иерихоне, – говорит Альма. – Там есть необходимые для подобной операции компоненты и инструменты.       Генри кивает, а Коннору ничего не остаётся, кроме как слушать, застегивая на себе рубашку и подхватывая пиджак. На лице его не отражается та пустота, которая затмевает всё внутри. Покидая кабинет, он вновь благодарит Генри и Альму, вновь взглядом упирается себе под ноги и ощущает непреодолимую жажду просто вернуться к Хэнку домой и уткнуться в тёплый бок Сумо. Правая рука теперь ощущается лёгкой, как и прежде, но чувство, будто повредили что-то внутри такое яркое, опустошили. И ощущение, что она вот-вот задрожит, вот-вот рассыплется на лепестки, не отпускает.       – Коннор.       Маркус в коридоре показывается почти внезапно – Коннор даже не заметил, как тот последовал за ним. Они не погружаются в тишину, но и не говорят ничего, потому что голоса Хэнка и Генри разносятся даже за пределы кабинета и просто не позволяют этого. Им, впрочем, этого и не нужно; Маркус без каких-либо слов понимает всё, а Коннор смотрит на него растерянным взглядом, не уверенный, что найдутся такие слова, которые смогли бы передать всё.       И Коннор ступает ближе, лбом прислоняется к плечу Маркуса и глаза прикрывает, чувствуя будто ломается что-то у него внутри. И стоять вот так, когда Маркус руки поднимает и приобнимает за пояс, внезапно не так уж и глупо, не так напрасно. Словно вытягивает из отчаянья, словно спасает. И Коннор за его кофту хватается на спине и без слов говорит, по связи ментальной, потому что не хватает его на большее.       "Я ничего этого не хотел. Я не готов возвращаться к тому, что было. Я хочу чувствовать."       – Я знаю, мы попробуем найти выход, – Маркус твёрдо заявляет вслух, потому что может, потому что хочет, чтобы Коннор слышал.       Коннор же слабо кивает, отстраняется и чуть хмурится на уже знакомое ощущение – цветок распускается неспешно, на этот раз на левом плече. RK800 пальцами собирает только открывший тонкие лепестки цветок и вытягивает его на свет, позволяя Маркусу тоже взглянуть на новое растение.

Пеларгония. Род травянистых многолетних растений семейства Гераниевые. Его родиной являются Индия и Южная Африка. В роду пеларгонии насчитывается 6 окультуренных видов. Символизирует поддержку, утешение или просьбу быть рядом.

      Молчание между ними не кажется тяжёлым, таким же лёгким и невесомым как нежно-розовые цветы на ладони.       И Коннор чувствует эту поддержку, собирает ее по частям и думает о том, что, возможно, люби он кого-то, было бы проще. Эта эфемерная боль была бы пусть не так терпима, но, по крайней мере, оправдана. Все эти тяжёлые мысли от неизбежного выбора между одной неприятной перспективой и другой, ещё более нежелательной, были бы оправданы.       Их уединение нарушает скрип двери и хмурый Хэнк, покидающий кабинет после интенсивного разговора с Генри.       – Ладно, пойдём, – к Коннору он обращается мягко, по плечу похлопывает и на двери лифта кивает. – Сумо, наверное, уже заскучал.       И с ним никто не спорит; Коннор легко перекидывает пеларгонию в руки Маркуса и просит, чтобы тот передал ее Альме, а Хэнк благодарно кивает лидеру девиантов, прощаясь. Они покидают участок, и Коннор весь путь до дома лишь перебирает подснежники на запястье.