Корабль, спущенный на воду

Одевалась она типично для американской девчонки — бесформенная толстовка, тонкие джинсы, шлёпанцы, которые вечно забывала дома и в гостях. Или в белой стильной куртке с карманами, в коротких джинсовых шортах и белых кроссовках. Не разувалась в гостях. В общем, никак не выделялась в толпе. Волосы в хвост, на спине рюкзачок. Научилась водить — правда, только с коробкой автомат, не с механикой; сдала на права со второго раза. Научилась говорить «она такая» вместо «она сказала». Пользовалась одноразовой плёночной камерой — бесконечные снимки на колесе обозрения, ночью и размытые, на берегу, на пустынных дорогах, в машине. Собирала открытки с видом городов. Заказывала пиццу по телефону на целую компанию. Купалась в океане, раздевшись догола на берегу — на спор. Полюбила бургеры и кукурузу на гриле и научилась их готовить. Обязательно покупала холодный латте по утрам. Каталась от дома до побережья на скейте босиком, в одной только футболке и тонких чёрных плавках с завязками. В колледж, правда, приходилось носить строгую одежду: юбку, блузку, галстук, гольфы — эти белые гольфы при первой возможности снимали, потому что жарко,— и коричневые кожаные туфли на низком каблуке; к концу весны с формой особенно тяжело было мириться. Эмили была первой, кто нарушал общепринятые нормы. Белая кофта в чёрную тонкую полоску, белая короткая юбка, короткие белые гольфы, белые туфли-лоферы, сумка с белым бантом. Не отрывал взглядов весь колледж. Формально она не нарушила правила, и учителя не смогли к чему-то придраться, спрашивая её по заданиям — она отвечала блестяще, а остальное казалось бы придирками. Слякотный шум весенней дороги за окном; Амальтея ждёт Эмили в кафе, любуясь потёками дождя на стекле. Эмили приносит с собой весёлый шум, лужи воды, тут же скидывает мокрые туфли и ставит ноги на диванчик напротив. Первый порыв — отодвинуться и сделать вид, что она тут ни при чём, но Эмили обнимает её, и Амальтея, вся в брызгах воды, улыбается, потому что ей приятно, и она тоже разувается и тоже вытягивает ноги на диванчик напротив — сравнивают, чьи длиннее. Они всего лишь собирались поговорить о курсовых проектах, поэтому встретились в кафе; но Амальтея словно впервые тогда увидела Эмили по-настоящему. Длинные тонкие пальцы, персик в руках, чуть покрасневшие губы, как будто недавно целовалась, взлохмаченные волосы, небрежная футболка, быстрый взгляд, спрашивающий: всё ли я правильно делаю? Ногти чуть подкрашены, тоже персиковый цвет, и от этого пальцы кажутся ещё тоньше и изящнее. Она всегда кажется торопливой, раскрасневшейся, и скулы выдаются — это потом Амальтея поняла, почему так. Блестящие огромные глаза. Губы, по которым однажды провела кончиком пальца, не удержавшись. Хрупкие ключицы, всегда неожиданный смущённый смех. Рано утром Эмили могла появиться на пороге дома Амальтеи — в невероятно коротких шортах, полосатой футболке, с огромным рюкзаком за спиной: «Мы идём в поход. У тебя десять минут на сборы». И поглощала шоколадные маффины, пока девушка спешно собиралась, зная, что в походе скучать не придётся. Они отыскали звенящий серебристый родник, окунались с макушкой в ледяную воду, взвизгивая, но впечатления того стоили, и Эмили неожиданно смутилась, когда обнаружила, что белое бельё насквозь прозрачное от воды — не подумала взять купальник. Они сохли и загорали, устроившись на столе для пикника — Амальтея ощущала боком горячее тело подруги, локти и ступни соприкасались, потому что стол, конечно, не был предназначен, чтобы на нём загорали вдвоём, но двигаться не хотелось, и майское солнце светило добросовестно. Эмили, внезапно повернувшись к ней, сказала тогда: «Если вдруг наши пути когда-нибудь разойдутся, я всё равно найду тебя. В любой части галактики. Наш дуэт будет вечен в любой из вселенных». Она улыбнулась, и Амальтея тоже улыбнулась и прикрыла глаза, чтобы не щипало от слёз. И кивнула спустя несколько секунд, спохватившись. Вместе они побывали на концерте рок-группы, которую обе обожали — билетов было не достать, обе были несовершеннолетними, но вечером запыхавшаяся Эмили прибежала с двумя билетами и с поддельными удостоверениями личности. Амальтея была поражена, ужасно сомневалась, но после концерта не выдержала и поцеловала подругу. Звёзды осыпались с неба, и музыка звучала на пустынной тихой улице, и только они вдвоём слышали её. Эмили — единственная, кто принимал её всю, со всей её молчаливостью, замкнутостью, стеснительностью. Эмили терпеливо рассказывала Амальтее о её красоте, заставила полюбить своё тело, на все невзгоды находила утешение и всегда была рядом — в периоды несчастной влюблённости, и когда у Амальтеи украли последние деньги за полмесяца до получки, и когда были сложности с учёбой — без её помощи не обходилось. Ей было всё равно, из какой страны Амальтея, какой у неё акцент, она никогда не сердилась, если девушка путала простейшие слова, когда сильно волновалась. Всегда миллион фотографий, всегда с маленькой чёрной камерой, и крошечный экран этой камеры стал для Амальтеи родным — она там видела себя совсем иначе, чем привыкла. Они с Эмили сидели после занятий в пустой аудитории колледжа, Амальтея готовилась к завтрашним занятиям и срочно выписывала данные из библиотечной книги. Ночью был дождь, и шины проезжающих автобусов по-особенному шумели, чуть заметно влажно. Но солнце уже разогрело аудиторию. Эмили сидела на парте за ней и массировала ей плечи. Амальтея вполголоса посетовала, что не может снять блузку. У неё чувствительная спина, и хоть прикосновения подруги отвлекали от занятий, но ни за что в жизни она бы не отказалась от них. Она сбросила туфли, и от этого ощущение близкого лета было ещё сильнее. Эмили таинственно сообщила, что знает, куда можно пойти, чтобы раздеться и завершить начатое. Она любит двусмысленные фразы и всегда смеётся, когда Амальтея краснеет. К счастью, сейчас занавесилась волосами, и не видно, как щёки пылают. Когда Амальтея закончила с конспектами, они направились к небольшой роще на краю городка — удалялись от колледжа всё больше, Эмили сняла туфли на низком каблуке и шагала босиком — её ступни, даже покрытые золотистой пылью, были красивы,— Амальтея последовала её примеру, хотя поначалу было непривычно. Они уселись на самом обрыве, спустив ноги. Эмили помогла подруге стащить форменную блузку, упросила снять бюстгальтер, и это необычно, сидеть на виду у всего мира в одной юбке — грудь немедленно покрылась мурашками, но Эмили разогревала спину и плечи своими ладонями, и Амальтея чувствовала небывалое умиротворение. Они спустились к реке и купались обнажёнными, бронзовые в лучах уходящего солнца. Эмили сдержала своё обещание, как и всегда. А потом пили ванильную колу и кормили друг дружку ломтиками картошки фри, безнадёжно остывшей, но почему-то невероятно вкусной на свежем воздухе. Сейчас здание пустое, почти как тогда. Здесь нет привычного школьного гомона и голосов с улицы, но стулья, столы и полки точно такие же, как у них в городке. На подоконниках и в холлах цветы. Непривычно ходить босиком по прохладному мраморному полу — в классе разувалась, но никогда не позволяла себе этого в коридорах. Амальтея снимает книги с полок. Учебники и словари напоминают те же, что стояли на полках, но здесь только части страниц заполнены. Что было в этом углу? Он пустой. А что было в колледже? Не вспомнить… Она садится за парту. Столько лет не было этого ощущения. Она думает, что это забавно. В средние века и эпоху Возрождения студенты сидели за партах. И в двадцатом веке тоже, и в двадцать четвёртом. Сейчас она на другой планете, но сидит за партой. Что-то не меняется веками. Она улыбается и рассматривает надписи на партах. Это целые истории. Страсти и юмор, скабрезности и нежности, отчаяние и игры разума. И стихи, порой удивительно трогательные. Она проводит кончиком пальца по ровному сердечку, нарисованному розовым лаком. И вдыхает глубоко. Потому что ощущает цветочный аромат. Цветочные духи с лёгким ароматом. Амальтея помнит, что у Эмили были такие, крошечный флакончик, золотой дымки и сиреневого тумана на просвет. Она любила его крутить в пальцах. У неё в руках всегда что-то было: духи, ручка, персик, крошечный блокнотик и ключ, который ничего не открывал. Шаги её тихие, и всё равно Амальтея их чувствует. Просто боится обернуться. Семь лет она не слышала этих тихих и стремительных шагов, которые узнала бы из тысяч. Девушка кладёт ей руки на плечи. Запах цветочных духов невесомым облаком. Амальтея старается не дышать, чтобы не заплакать, но слёзы всё равно текут, и она сидит, уткнувшись в ладони, и плечи её вздрагивают. Русалка, опустившись на колени, гладит её по руке и по спине, пока Амальтея не успокаивается. Она оборачивается наконец. Как она могла не узнать? Конечно, за семь лет каждый меняется. Но черты лица всё те же. Слишком яркие губы на худеньком лице — ни капли помады или даже блеска для губ. Острые скулы. Эти чайные глаза, которые невозможно не узнать — разного оттенка в разном освещении, то янтарно-золотистого, то тёмно-древесного, в черноту. Вот только волосы длинные, не как в последнюю встречу. Амальтея касается их и не может перебороть неловкость. Странные ощущения. Она рассматривала русалку вблизи, она танцевала с ней, полностью обнажённой, замирала при виде её губ. Это семь лет так повлияли? Ведь всегда казалось, что только встреть её на улице, она узнает, подбежит, прижмёт к себе. Эмили садится на парту, болтая ногами и сбросив шлёпанцы — точно так же, как это всегда делала та Эмили из прошлого, особенно нетерпеливым движением, и шорты на ней такие же микроскопические — ноги тронуты загаром, и на коленке свежая царапина, а у часов на руке такой же маленький скол на стекле. Цветочные духи, и Амальтея не может надышаться. Она не выдерживает и рыдает, спрятав лицо у девушки на коленях. «Как так… Откуда ты…» Эмили почти такая же, как была в колледже, только чуть повзрослевшая. Она гладит Амальтею по голове. — Я купила тебе то зелёное платье, помнишь? — всхлипывая, говорит Амальтея. — Конечно, помню,— Эмили ласково улыбается, и эта её чудесная мимолётная улыбка чувствуется, даже если не глядеть. Амальтея вдыхает запах её кожи на коленях. Такой же цветочный, лёгкий. Незаметно дотрагивается губами — всегда хотела, но никогда не решалась.— Это подарок? — Откуда ты взялась? Почему ты здесь? — Я расскажу тебе обязательно, Тея. Только она так называла Амальтею. И только наедине. Ласково, с лёгким придыханием на звуке «т». От этого прозвища хотелось улыбаться, и по ногам сбегали мурашки, столько тепла было в голосе. — Это подарок... Сюрприза не получилось, но я всё это время хранила платье. — Не верила, что я пропала? Амальтея кивает — веками, едва заметно, но Эмили её понимает. — И правильно. Я ведь тебе обещала, что всегда смогу найти тебя. В какой бы части галактики мы ни находились. — У тебя так отросли волосы... В последний раз волос у Эмили на голове почти не было. А за два года до этого они вместе сделали похожие стрижки и блаженствовали, что теперь мыть голову можно не по часу, а тратить на это пять минут. Волосы Эмили сейчас бледно-золотистые, выгоревшие на солнце, тёплые. Веснушки медовыми капельками. И глаза — янтарные, как свежезаваренный цветочный чай. И губы — такого же яркого оттенка, только сейчас они не потрескавшиеся, карминовые, как нарисованные, и Амальтея несмело прикасается к ним кончиком пальца. — Эмили... Но ведь этого не может быть. Эмили кивает. И, рассмеявшись немного нервно, говорит: — Ты вот меня недавно напоила вином. Давай мы снова выпьем вина, и я тебе расскажу. На трезвую голову не получится. У меня не получится рассказать, а у тебя не получится поверить. Я тебе тогда сказала, что найду тебя в любой части галактики… Скажу тебе, это было нелегко. Амальтея заворожённо кивает. Она всё ещё сидит за партой. Под босыми ногами тонкая белая пыль. Она ставит одну ступню на другую. А потом, застенчиво улыбнувшись, просит: — Сделаешь мне массаж? — Как тогда? — уточняет Эмили. — Как тогда.— Амальтея вздыхает с облегчением, и из глаз её снова катятся слёзы, так что она поскорее отворачивается. А Эмили легко спрыгивает с парты, встаёт позади неё и кладёт руки ей на плечи. Амальтея всегда удивлялась, какие сильные руки у подруги. И сейчас эти прикосновения — тёплые и родные, но она даже издаёт тихий возглас, когда Эмили разминает ей застывшие мышцы около шеи. — Скинешь рубашку? Амальтея, улыбнувшись, кивает. Она знает, что Эмили почувствует её улыбку. И расстёгивает рубашку. — Тогда ты стеснялась раздеваться,— говорит Эмили, и Амальтея чувствует не глядя, как образуются складочки в уголках губ девушки. — Тогда мог зайти кто угодно. — Да,— соглашается подруга.— Сейчас точно никто не зайдёт. Я проверяла. Прошлась по всем аудиториям. Амальтея расслабляется наконец-то. — Так приятно... Я тебе не говорила, но я даже к массажисту ходила. Я сбежала, он не так делал, как ты. — А я знала, что тебе нравится. — Можно было даже не говорить? — Можно. Амальтея чувствует, что это слово Эмили сказала с какой-то грустной улыбкой. Поэтому берёт её ладонь и целует в пальцы. — Я ещё не верю. Сколько лет мы не виделись? Семь? Я правда думала, что... Что уже никогда тебя не увижу. — Семь с половиной. Если точнее, семь лет, пять месяцев и двадцать один день. Амальтея поворачивается и с округлившимися глазами смотрит на неё: — Так точно? Эмили тихо смеётся: — Ну плюс-минус полчаса. Она отворачивает голову Амальтеи за макушку, как делала всегда, потому что Амальтея с ней всегда расслаблялась и постоянно отвлекалась. Эмили всегда её удивляла чем-нибудь. А ведь Камилла была сильно похожа на Эмили, думает Амальтея, тая под пальцами подруги. Поэтому и тянуло к Камилле. Поэтому русалка ей напоминала обеих... Почему русалка? Она и правда могла не узнать Эмили? Или русалка — это не Эмили? Мысли путаются, но плечи снова наливаются чем-то золотистым и лёгким. Девушке нравится это ощущение. Сил нет думать и решать, кто из них кто. Эмили снова тут. Этого не может быть, конечно. Когда нашли обломки яхты, где должна была быть Эмили с родителями — тогда, семь с половиной лет назад,— Амальтея не верила. И до конца так и не смогла поверить. Все эти годы рядом, все эти ссоры и размолвки, все эти приключения, платья, безделушки в крошечных магазинах, все их удивительные эмоции рядом друг с дружкой — это не могло оборваться. Эмили тогда вылечилась не до конца, это девушка тоже понимала. Она изо всех сил отталкивала от себя эти мысли. Она думала: если не верить в это, даже не думать о её болезни, то всё будет хорошо. А потом эти новости. И чувство заполняющего одиночества. Когда Эмили не стало, она вдруг осознала, что больше ничего не будет. Пикников на крыше шестнадцатиэтажного дома, винтажных платьев, прогулок босиком. Даже ссор не будет. Она знала, что сколько бы у них ни было размолвок, всё равно обе думали друг о дружке. И, встретившись, извинялись наперебой. Она не могла даже плакать, потому что в груди и в горле что-то стояло комом. Она снова и снова смотрела новости про обломки яхты. У неё был свёрток, который Эмили оставила ей в последнюю встречу. Как будто знала, что ей больше не пригодится. Свёрток Амальтея так и не развернула, хотя знала, что там: дневник Эмили. Чувство пустоты. Как будто всё закончилось. Вообще всё. Несколько месяцев Амальтея так и жила, словно всё закончилось. Бесчисленные приятели и приятельницы. Ночи, ром, виски, слёзы на ветру. Шум волн. Она гладила рукой зелёное платье, которое купила для подруги и которое ей теперь никогда не пригодится. И не верила. Ведь тела не нашли. Но прошло несколько месяцев, и она осознала со всей отчётливостью, что Эмили больше нет. Она несколько дней пролежала без движения, глядя в серое окно. А потом встала, сказала вслух: «Всё равно никогда не поверю», и пошла на работу, худая, хмурая, даже не причесавшись. Жить на что-то нужно было. Эмили бы ругалась, если бы увидела её в таком виде. После университета нужно было снимать квартиру, и квартира съедала много денег. За пропущенные на работе дни ей никто не заплатит. Сейчас она боится верить. Потому что за эти семь лет что-то ушло, что позволяло верить. С каждым днём, с каждым годом надежда таяла. А потом исчезла совсем, Амальтея украла корабль и при первом же случае сбежала, потому что не видела смысла больше ждать. Эмили заканчивает делать ей массаж и целует в макушку. Амальтея втягивает носом воздух, чтобы снова не разреветься, потому что сколько можно. Она берёт руку подруги и прижимается к ней щекой. Рука такая тёплая. Запястье пахнет цветами.