Свыкнуться

Всё началось с ростка, с боли где-то глубоко в груди Ло Бинхэ, где-то между его рёбрами и сердцем. Впрочем, волноваться было не о чем — боль пульсировала в такт со звучанием имени его Учителя. Он был слишком добр, его Учитель. У него было так много дел, — он учил четырём искусствам¹ детей из зажиточных семей, живущих во дворце, — и всё же он находил время и для детей слуг. Когда выдавалась свободная минутка, он собирал юных поварят и горничных, садовников и прачек, и учил их читать и писать. Даже Ло Бинхэ, сына скромной прачки, взявшего на себя работу матери после её кончины, не обделили вниманием. Ло Бинхэ считал истинным благословением возможность бывать на уроках Учителя и перенимать его обширные знания, но ещё больше он любил все те моменты, что он проводил наедине с Учителем. После уроков тот задерживался специально ради Ло Бинхэ; он клал свою нежную ладонь поверх руки Ло Бинхэ и помогал выводить элегантными росчерками строки поэм; он читал вслух, и с мелодией его мягкого голоса могла сравниться разве что прекрасная музыка, которую он извлекал из циня². Он был грациозным журавлём непостижимой красоты, недосягаемым небожителем, который из доброты своей поднялся с небесного трона и ступил на смертную землю, пачкая кромку своих одеяний, и всё ради того, чтобы передать людям свои знания. Каждый день Ло Бинхэ с нетерпением ждал вечерних уроков со своими сверстниками. Они высыпали на задний двор прямо перед тем, как зажигались фонари; там их ждали подушки и низкие столики с кистями и свежим пергаментом. У всех них были книги, написанные Учителем для каждого ученика от руки, а когда гасли последние лучи солнца и зажигались фонари, он опускался на колени рядом с детьми и негромко наставлял их, ведя по пергаменту их неуклюжие руки. Ему не платили за эти уроки; напротив, ему не раз было сказано прекратить. Он был не единственным учителем во дворце, нет — у него был старший брат-близнец. Обоих братьев доставили во дворец, чтобы те обучали дворцовую молодёжь. Наставник был не так добр, как его младший брат — он приходил во двор и гнал Учителя оттуда, сыпля ядовитыми словами, колющими, словно иглы, и источающими холод, что проникал в самую кровь. Следующим вечером они собирались в другом дворе, но в конце концов они всегда возвращались в любимую бамбуковую рощу Учителя, где стояли скамьи из сухого бамбука и цвели нежные весенние орхидеи. Ло Бинхэ погружался в эти уроки с головой, ничего не желая так, как проявить себя перед Учителем. С годами, когда из бутона он стал превращаться в цветок, обещающий скорый плод, он понял, что его чувства к Учителю не ограничиваются искренним почитанием; о нет, они куда глубже. Семена в его сердце обжигали грудь. То была сердечная боль, томление, мечты, которые ни за что не сбудутся, если он не будет стремиться показать себя перед Учителем, стремиться завоевать его признание. У него были грандиозные планы по борьбе с острой болью в груди — он хотел написать стихотворение, которое не будет уступать творениям великих писателей, с которыми познакомил его Учитель; хотел проложить себе путь наверх, заполучить собственный титул — и неважно, что для сироты, зарабатывающего на пропитание стиркой, это почти невозможно. Наивность и искренняя преданность заставляли его поднимать голову к небесам, выискивая силуэт небожителя — его Учителя. Наставнику это совершенно не нравилось. Однажды он загнал Ло Бинхэ в угол, плюнул в лицо и ранил его молодую душу обжигающими словами. Они причинили боль ещё более сильную, чем все удары и пинки. — Ты и твоя стая грязных тварей забыли свое место. Больше не приходи на уроки Шэнь Юаня, и тогда сохранишь место во дворце — вместе со всеми пальцами, — прошипел Наставник, ударив словами, словно клинком. Он отволок Ло Бинхэ за волосы в сарай садовника, где и запер на всю ночь. Других детей тоже предупредили, но они не желали слушаться и не ходить больше в бамбуковый сад Учителя. Никого не избили, как Ло Бинхэ, выбранного по безмолвному согласию лидером среди учеников за то, что он был любимцем Учителя. Он носил это звание с гордостью, пусть даже Учитель не говорил, что у него есть любимец; и всё же Ло Бинхэ чаще всего доставались похвалы, и только его Учитель гладил по голове. В тот вечер Учитель нашёл Ло Бинхэ ещё до начала урока и отвёл его в бамбуковую рощу, в укромное место, скрытое от посторонних глаз листвой. Колющая боль в его груди возобновилась, пульсируя в едином ритме с быстро колотящимся сердцем, и её не могли успокоить даже трепещущие листья в груди. — О небеса, — ахнул Учитель. Он захлопнул свой веер и запустил руку в широкий рукав одежд. — Цзю-гэ жестоко с тобой обошёлся, этот мастер просит прощения. Удовлетворённо хмыкнув, он выудил маленький глиняный сосуд и вложил его в протянутую руку Ло Бинхэ. — Это поможет избавиться от синяков. Мы же не можем допустить, чтобы слуга из нашего дворца выглядел так, будто мы жестоки к нему, правда ведь? Ло Бинхэ беспомощно кивнул, крепко сжав сосуд. Учитель погладил его по голове и ласково улыбнулся. — Просто чтобы тебе было известно, Цзю-гэ может увольнять слуг не больше, чем я, то есть не может совсем, — он распахнул свой шёлковый веер и повернулся, намереваясь уйти. — Скажи остальным, что урок откладывается до дальнейших указаний. Я сообщу, когда мы сможем собраться снова. Береги себя, Бинхэ. Он ушёл, ступая по извилистой тропинке, ведущей к главным воротам. Ло Бинхэ, дрожа, опустился на колени; его грудь прошила такая мучительная боль, что невозможно было даже сделать вдох. Успокоив свое влюблённое сердце, он поднялся на подрагивающие ноги и побрёл обратно в крыло слуг. Уроков не было месяц, в течение которого Учитель усыплял бдительность своего старшего брата, чтобы позже вновь втайне возобновить занятия. Наставник очень беспокоился о своём брате, зная, что его слабое здоровье и мягкое сердце могут однажды свести его в могилу. Они собрались позже обычного, и всё же небо было ещё светлым — приближалось лето. Учитель помог им войти в ритм занятия, проведя небольшую разминку, чтобы проверить, практиковались ли они в его отсутствие. Тёплыми летними вечерами Учитель приносил свой цинь и пирожные с османтусом³. Он играл, а его ученики переписывали стихотворения и пили чай со сладостями. Такие дни Ло Бинхэ любил больше всего. Когда лето стало уступать место осени, боль в груди Ло Бинхэ стала постоянно напоминать о себе, и терпеть её становилось невозможно. Она поднималась вверх по горлу и отдавалась болезненным зудом, который иногда мешал глотать. Но Ло Бинхэ терпел. Он был лучшим в классе учителя. Его хвалили за прекрасный почерк и удивительные навыки чтения. У него получалось так хорошо, что учитель давал ему частные уроки игры на цине и живописи. Боль становилась хуже с каждым днём. Быть может, то были запоздалые боли из-за скачков роста его тела, но они были слишком сильными. Иногда его голову словно наполнял густой туман, вызывая головокружение и смятение. Ему уже исполнилось семнадцать, он стоял на пороге зрелости, но его тело ещё не полностью сформировалось. Он не совсем понимал, что это значит. Пока однажды боль не стала нестерпимой, и он не сорвался. Наставник снова отыскал его, на этот раз потому, что прознал о частных уроках. — Зачем тебе, ничтожному слуге, эти умения? — резкий удар. — Ты не имеешь права злоупотреблять добротой А-Юаня, — ещё удар. — Грязная тварь, ты не имеешь права, — удар каблуком по голове, — быть рядом с ним. Наставник поднял его за шиворот и впечатал в стену. От удара Ло Бинхэ зашёлся в кашле. — Н-нет, — выдавил Ло Бинхэ. — Не могу! — Это очень просто, скажи ему: «Простите, Учитель, но у меня очень много работы, я больше не смогу приходить на уроки. Благодарю вас за вашу усердную работу», и больше никогда не заговаривай с ним снова. И друзьям вели сделать то же самое. Внутри Ло Бинхэ зародилось нечто холодное и опасное. Больше не видеться с Учителем? Как же ему тогда жить? Шипы в груди ясно говорили о том, что это невозможно, а кинжалы в лёгких обострились до предела. Кровь заледенела и вскипела одновременно — как может Наставник так говорить? Он полюбил Учителя, полюбил телом и душой; он ни за что не сумеет подавить эти чувства. Кровь с привкусом меди наполнила его рот и потекла по губам обжигающими ручейками. Наставник рассмеялся, и этот высокомерный, злобный смех пробрал Ло Бинхэ до мурашек. — Ты его любишь! Верно? Как же наивно, как глупо с твоей стороны полагать, что А-Юань когда-нибудь посмотрит на тебя, на ребёнка-слугу. Твои мечты просто жалки, и потому я сделаю всё, чтобы ты никогда больше не увидел своего Учителя. Что-то обжигающее взорвалось в груди Ло Бинхэ; в нём взметнулось пламя, опалившее нутро и адреналином побежавшее по крови. Он не знал, откуда взялись силы, но он замахнулся и нанёс сильный удар по щеке Наставника. Мужчина дёрнулся назад, ахнув; из разбитой губы сочилась кровь. Хватка на его одежде ослабилась, и Ло Бинхэ с неистовой яростью ринулся вперёд, нанося удар за ударом, вымещая всю свою обиду. Впрочем, он не смел снова ранить Наставника в лицо — несмотря на ядовитый взгляд и жестокие слова, он выглядел точь-в-точь как Учитель. — Бинхэ! Бинхэ! — кто-то пытался его оттащить. Он сопротивлялся, намереваясь вернуть Наставнику всю боль, что тот ему причинил, в двойном размере. — Бинхэ, хватит! — сквозь туман прорвался голос Учителя. Ло Бинхэ остановился, разжимая кулаки. Его оттолкнули в сторону, и Ло Бинхэ только и мог, что рухнуть на землю. Адреналин выветривался, и он почувствовал жгучую боль во лбу и челюсти. — Цзю-гэ? Цзю-гэ, ты меня слышишь? Ло Бинхэ понял, что это был Учитель. Учитель стоял на коленях перед бессознательным Наставником, похлопывая того по щекам. В его глазах, нежных, как цветы персика, стояли слёзы. — Учитель… — прохрипел он. Закончить предложение он так и не смог. Раздался тяжёлый стон, и Наставник пришёл в себя. — Цзю-гэ! — с облегчением воскликнул Учитель. — Убей его, — выплюнул Наставник. — Неважно, как, избавься от этого мерзкого демона, пока не поздно! … Демона? В бронзовом зеркале на противоположной стороне комнаты Ло Бинхэ увидел своё отражение. На его лбу светилась метка, по подбородку текла алая кровь, и таким же цветом мерцали его глаза. Демон? Покалывания, годами жившие в его груди, превратились в болезненные уколы; в голове пульсировало, дыхание сбилось. Он был демоном. Ему только и оставалось, что бежать. Он не оглядывался, опасаясь увидеть ужас в глазах его чудесного Учителя. Он не выдержит, если его последнее воспоминание об Учителе будет таким. Пусть память о прекрасных днях в бамбуковом саду приносит ему покой весь остаток его недолгой жизни. К счастью, коридоры были пусты. Он бежал к крылу слуг, но в последний момент сменил направление и устремился к негустому саду, где его никто не найдёт. Учитывая, что его одежду покрывала кровь, а лицо выдавало в нём демона… Его могут убить на месте. Ноги юноши стучали по гладкому каменному полу, по узким тропкам бамбукового сада, пока наконец он не рухнул на землю возле мирно журчащего водопада у границ дворца. У берега заводи росли кувшинки, сияя белыми звёздами на чёрной глади воды. Берег был влажным, и ткань его тонких одежд стремительно намокала, но ему было всё равно. Он принялся плескать водой себе в лицо, пытаясь стереть светящуюся метку. И всё же, как бы усердно он ни тёр, она не смывалась. Учитель был добрым человеком, но то, что сделал Ло Бинхэ, то, чем он является, простить нельзя. Ему было невдомёк, что его Учитель, Шэнь Юань, поднялся на ноги, уложил Шэнь Цзю на кровать и принялся обрабатывать его раны. На его губах застыли слова обещания, опасного обещания, но его нужно было исполнить, и неважно, что от него у Шэнь Юаня бежали мурашки по коже. — Сделай это, — прошипел Шэнь Цзю. — Он всё разрушит, если во дворце прознают. Нельзя, чтобы эта тварь испортила всё, над чем мы работали. — Я с ним разберусь, обещаю, — ответил Шэнь Юань, чувствуя, как сердце пустилось вскачь. Шэнь Цзю схватил его за руку и крепко сжал. — Когда я говорю «разберись с ним», я не шучу. Шэнь Юань напряжённо кивнул и поднялся на ноги. — Отдыхай, Цзю-гэ. Я вернусь до рассвета. Он тихо закрыл за собой дверь и прислонился к стене, прижав шёлковый веер к губам. Он сделал бы для своего брата многое, даже всё, как и Шэнь Цзю для него. Но против этой просьбы его совесть восставала. Ло Бинхэ нужно уходить, иначе всё — порядок во дворце, репутация, их размеренная жизнь — разлетится на кусочки, а ребёнка станут преследовать за преступления, которых он не совершал. Лучше всего было сделать всё тихо и быстро, пока что-то ещё можно исправить. Иначе Шэнь Юаня обвинят в укрывательстве демона, и неважно, знал он об этом или нет, а Шэнь Цзю и весь дворец пойдут ко дну вместе с ним. Приняв решение, он поспешил в свою комнату неподалёку от комнаты Шэнь Цзю. Он обыскал свой комод, пока не нашёл старый кошель из нервущейся парчи. Он дважды проверил количество монет в нём и на всякий случай добавил ещё пару. Выходя из комнаты, он накинул дорожный плащ и поднял прислонённый к стене меч. Найти Ло Бинхэ не составило труда. Первым делом Шэнь Юань проверил бамбуковый сад — там он и оказался, возле водопада. Лицо юноши было мокрым от воды и слёз, одежда испачкалась в крови. При виде Шэнь Юаня он с трудом поднялся на ноги и тут же отшатнулся, а алые глаза полыхнули страхом. Лишь через миг Шэнь Юань вспомнил, что принёс с собой меч. Он подумал… — Бинхэ, всё хорошо, — ласково сказал Шэнь Юань. Он снял меч с пояса и положил на землю, подняв руки в мирном жесте. — Я не причиню тебе вреда. — Причините! — хрипло крикнул Ло Бинхэ. Его голос надломился. — Я… Я… — Один из моих учеников, слуга дворца Цан Цюн, юноша, запутавшийся и напуганный. Ло Бинхэ отпрянул, крепко сжав челюсть. Его глаза наливались слезами. — Бинхэ, — Шэнь Юань сделал осторожный шаг вперёд. Ло Бинхэ не отступил, и он принял это за позволение приблизиться. Он положил руки на плечи юноши, который уже почти сравнялся в росте с ним. Скоро он станет даже выше, подумал Шэнь Юань. — Ты наполовину демон. Если об этом узнают во дворце, тебе придётся туго. — Если? — медленно произнёс Ло Бинхэ, бледнея. — Я этого не допущу, — отрезал Шэнь Юань. — Тебе надо уходить, выбираться отсюда, пока Шэнь Цзю не поднял тревогу. — Учитель, что… Шэнь Юань вынул кошель, полный монет, и вложил его в руки Ло Бинхэ. На всякий случай, он вытянул из волос заколку из золота и нефрита, и чернильно-чёрные волосы, больше ничем не удерживаемые, рассыпались по плечам. Заколка была великолепной, украшенной золотыми нитями и лотосом из зелёного нефрита и жемчуга. — Нет, я не могу это принять! — воспротивился Ло Бинхэ. Его руки дрожали так сильно, что он не мог удержать заколку. — Ты должен, — твёрдо сказал мужчина. Он отвёл Ло Бинхэ обратно ко дворцу, быстро, почти бегом. — Ступай на границу между мирами, она в нескольких днях пути, если идти на север. Возьми заколку и продай, а потом купи еду и одежду, — быстро наставлял Шэнь Юань, задыхаясь от стремительной ходьбы. — Тебе нужно попасть в мир демонов, там ты не пропадёшь. — Учитель, почему… Они вышли к тропинке, ведущей прочь из дворца. К счастью, возле неё стояла телега, заполненная грузом и почти готовая к отъезду. — Я их отвлеку, а ты полезай внутрь. Когда отъедешь достаточно далеко, выберись из телеги и иди к границе, но избегай больших дорог. Он расстегнул дорожный плащ и накинул его на Ло Бинхэ, надёжно застегнув под подбородком и накинув на голову юноше капюшон, чтобы спрятать светящуюся демоническую метку. — Учитель, — тихо сказал он, и по его щекам снова побежали слёзы. — Простите меня. На сердце у Шэнь Юаня потеплело. Он погладил Ло Бинхэ по голове и сказал: — Удачи, Бинхэ. Надеюсь, однажды мы увидимся вновь. Он подтолкнул юношу к телеге, повернулся и громко заговорил: — Добрый вечер! У меня есть вопрос. Ло Бинхэ забрался в телегу, устроившись за коробками и свернувшись в клубок в попытке стать как можно меньше. До него доносился размеренный голос Учителя. Его сердце разрывалось на части при мысли, что он, возможно, слышит его в последний раз. Вскоре телега была загружена и неторопливо покатилась по пыльной дороге. Он рискнул и выглянул из-за коробок, чтобы увидеть изящную фигуру Учителя, освещённую угасающим светом. Он ни разу не оглянулся, чтобы помахать Ло Бинхэ на прощание. Юноша уткнулся в колени и всхлипывал так тихо, как только мог. Его трясло, а грудь терзала невыносимая боль. Когда телега отъехала от дворца достаточно далеко, он выбрался и подался в леса. Зайдя в глубь, где никто не мог его увидеть, он заплакал, громко и горько, освещаемый лунный светом. Его грудь ужасно болела, горло сжималось, и, наверное, из-за плача он закашлялся, да так тяжело, что боль вспыхнула с новой силой.