Жнецы

      Сентябрь начался тихо, первая неделя прошла на туманных улицах, верхом на байке. С холодными ладонями, натянутыми до пальцев рукавами и огненными от осеннего холода щеками.       Ветер пробирал до костей, шевеля медленно желтеющие листья, срывающиеся с ветвей и падающие вниз. Прохлада забиралась под одежду, вызывая мурашки, от которых тело непроизвольно вздрагивало и хотелось стряхнуть с себя это ощущение как можно быстрее.        Каждый день на нервах, каждый прием таблеток сопровождался мыслями о том, что возможно именно этот окажется последним. Такемичи ярко чувствовал приближение чего-то, и когда наступило 8 сентября, все встало на свои места.        — «Курс приема нейролептиков закончен. Но не все так радужно...»       В тот момент он едва не взвизгнул от радости, но заставил себя молчать и слушать, невзирая на сложность: мысли перепутались, сердце заколотилось так бешено, что едва не выскочило из груди.       Руки предательски затряслись и стало горячее дыхание от побежавшего по жилам адреналина.        Слова Ватанабэ становились все мрачнее, и Такемичи сам не заметил того, как затих, будто слившись в единое целое с полумраком своего угла. Когда же слова психиатра подошли к концу, Такемичи не моргая уставился в пол.        Блядство. Какое же блядство.        Рывком поднявшись, он так и остался стоять, не сделав ни шага. Ураган в голове набирал стремительные обороты и в этот момент стало по-настоящему страшно. Комната резво закружилась, и чтобы не упасть, пришлось сесть обратно под пристальным взглядом Ватанабэ.       — Это всего три недели, Такемичи, – он почти не услышал этих слов сквозь шум крови в ушах.        Шевельнув губами для ответа Ханагаки понял, что у него отнялся голос. Ушло около трех тщетных попыток, пока на четвертую он наконец не вымолвил тихое и безжизненное:       — Три недели.        Кажется, внутри у него что-то умерло. Про крайней мере, ощущение было именно такое.        Захотелось курить.        Сунув руку в карман, Такемичи не нащупал там ничего, кроме холодного металла. Недавно, помимо ключа от своей квартиры и байка, на связке начал висеть еще и дубликат ключа от дома Шуджи, отданный «на всякий случай».       Этот кусок железа стал самой ценной вещью, какая попадала ему в руки когда-либо. И Такемичи пообещал себе ни за что не потерять, чего бы ему это не стоило.       С силой сжав в кулаке острые зубцы, он понадеялся, что хотя бы это сможет отрезвить запутанное сознание, но боль не помогла. Паника яро хлестанула по сердцу.        Три недели. Три!       Выпустив из рук металлическую основу, Такемичи вжался в кожаную спинку дивана. Со скрежетом отодвинулся стул.       Прошли считанные секунды, прежде чем рядом послышался полный спокойствия голос Ватанабэ.       — Смотри на меня. И дыши.        Тряхнув головой, Такемичи ощутил прикосновение к подбородку. Приподняв его голову, Исао продолжил уговаривать:       — Пожалуйста, просто дыши. Посмотри на свои руки, – разлепив веки, Ханагаки опустил глаза к ладоням.       Учащенное дыхание обжигало ледяные легкие, разгоняло по организму удушливую тревогу. Сев рядом, Ватанабэ привлек его внимание прикосновением к плечу и указал глазами на пальцы.       — Считай.       Счет дался тяжело. От одного до четырех. Сбившись, он начал заново и так еще несколько раз, медленно доходя до десяти.       Затем вторая рука. От одного до десяти. Дважды: от десяти до нуля, пока дыхание не пришло в норму и тело перестал сковывать дикий ужас.        Выдохнув, Такемичи сухо сказал:       — Мне нужно идти.        Коротко кивнув, Ватанабэ ничего не ответил. И окликнул только когда Ханагаки уже был у двери.       — Надеюсь, ты понимаешь, что это необходимо. Я не мог поступить иначе, даже если бы очень хотел.        Такемичи, проигнорировав его слова, молча вышел в коридор и быстро направился к выходу из больницы. Ему нужно встретиться с Шуджи.       «Пока не стало поздно», — твердил внутренний голос, но Такемичи предпочел его не слышать.       Вылетев на лестничную клетку, он, перепрыгивая ступеньки и скатываясь по перилам, мчался в самый низ. Ноги сами несли его по белому, выдраенному до блеска, кафелю.        При очередном жестоком приземлении в самом конце лестницы, на полу остались чернеющие трещины. Но Такемичи даже не обратил на это должного внимания, снова начиная бежать, но уже по прямому малолюдному коридору.       В спину женский голос крикнул: «Осторожнее!». Такемичи свернул за угол и толкнул плечом дверь, пулей вылетая на улицу. В лицо ударил прохладный ветер, из-за которого Ханагаки поежился и, накинув на голову капюшон, быстро спустился с крыльца.       Адреналин жег изнутри, ударял болью в сердце и легкие, но Такемичи остановился лишь когда в рекордные сроки добежал до парковки.        Перекинув ногу через байк и едва не перевернувшись вместе с ним, он провернул ключ зажигания судорожно трясущимися пальцами и до посинения сжал руль. Выкрутив газ, Такемичи медленно выехал на дорогу и только тогда начал рьяно набирать скорость.        Мотор гудел и рычал, оставляя на треснутом асфальте тормозной след, когда Такемичи изредка останавливался на светофорах, чаще всего пролетая на красный под визг автомобильных шин.       И в этот момент он понял — нет ничего важнее проворства, с которым Ханагаки должен добраться до места, расплывшимся на языке привкусом морской соли.        Пульс отсчитывал удары, пока он мчался вперед.        Вперед-вперед-вперед.       Выкрутить газ сильнее, вильнуть в сторону, чудом вписываясь в мизерное пространство между машинами. Слышать гул ветра в ушах и не чувствовать рук.       Такемичи гнал, как в последний раз. Делал это так, будто пытался опередить утекающие сквозь пальцы секунды, при этом заведомо оставаясь в проигрышном положении.       Даже не ради того, чтобы успеть на еще не назначенную встречу. А просто потому, что ему необходимо снова ощутить контроль над своей жизнью.       Впечататься в поворот, разбиться насмерть и заодно унести вместе со своей еще несколько жизней. Пусть Такемичи никогда бы так не поступил.       Ни при каком раскладе не стал бы тянуть кого-то за собой прямо в пасть голодной бездны. Потому что это неправильно и он не настолько эгоистичен, как могло бы показаться.       Останавливается Такемичи на парковке. Глушит мотор, вытаскивает ключ и слезает с байка на ватных ногах. На ходу достает телефон и выбирает последний набранный номер, едва находя в себе силы, чтобы нажать на кнопку вызова.       Бредя вдоль дороги, Такемичи приложил динамик к уху и вслушался в протяжные гудки. Все это начало казаться плохой идеей только сейчас и он уже тянулся к сбросу звонка, как гудок прервался и голос на том конце провода ответил:       — Да?        Поспешив проглотить вставший поперек горла ком, Такемичи с трудом смог заставить свои губы шевелиться и складываться буквы в слова.       — Приезжай к пляжу. Я... Должен кое-что рассказать. Важное.        Видимо, оценив пустоту его тона, Ханма вдруг затих, а после сказал с полной серьезностью:       — Жди, – и отключился, не дав даже шанса дополнить сказанное. От этого Такемичи облегченно выдохнул и убрал телефон в карман, неторопливо двигаясь к морскому берегу.            Ханма был на месте спустя менее, чем 15 минут. Даже не успев удивиться такому скорому прибытию, Такемичи обратил внимание на стеклянную бутылку у него в руках.        — Что это? – осведомился Ханагаки, сидя на брошенной на песок кофте. В одной футболке было прохладно и руки уже успели замерзнуть, но он почти не обратил на это внимание.        Сев рядом с ним, Ханма глянул на склянку и спросил:       — Будешь?            Крепко взявшись пальцами за горлышко, Такемичи качнул бутылку. Небольшая волна мутной жидкости ударилась о стенку и устремилась вниз. Мелкие капли потекли ко дну под зовом гравитации.       Открутив крышку, Такемичи поднес горлышко к носу и, принюхавшись, снова поинтересовался:       — Что за муть?       Ненадолго возведя глаза к облачному небу, Ханма зарылся пальцами в волосы. Только сейчас Такемичи заметил, что прическа у него была растрепанной, явно приведенная в какой-никакой порядок в спешке.       На мгновение стало неловко оттого, что он заставил его торопиться.       — Текила, смешанная с яблочным соком. Неплохая штука, – отозвался Ханма и коротко улыбнулся, пока Такемичи через чур уж смело отхлебнул из бутылки.       Странная смесь осела на языке сладковатым вкусом. На удивление не ощутилось ни капли спирта.        — И правда... – пробормотал Такемичи, не решившись пробовать еще раз.       Положив крышку рядом, он вернул бутылку Ханме. Тот сделал несколько глотков и, утерев рот рукавом куртки, сказал:       — Ну, рассказывай, для чего я сюда притащился.        Мельком усмехнувшись, Такемичи пару мгновений слушал скрежет закручивающейся крышки. Подувший ветер заставил его поежиться.        — Говоришь так, будто тебе это и даром не упало.        — Говорю так, будто мне интересно.        Такемичи вздохнул. С ним бесполезно спорить.        Он пытался заставить себя начать говорить, но язык отчего-то не слушался. Ханагаки захотелось ударить себя.       Сам позвал, сам молчит, когда от него потребовали ответа. Когда из-за его звонка притащились сюда в кратчайшие сроки.        — Даже не знаю с чего начать...       Ебаная мямля. Соберись! Хотя бы ради него.       Растерев лицо ладонями, Такемичи тяжело вздохнул. Казалось, только он начнет говорить — весь мир рухнет и осядет горьким пеплом на голую землю.       И ничего уже не будет иметь значения. Ни он, ни кто-либо еще.        Ханма же не торопил, все еще украдкой переводя дыхание. И заметив это, Такемичи понял две вещи: Шуджи — блядский ангел, а он сам — полный кретин.        — Тебе не холодно? – спросил между тем Ханма, переведя на него внимательный взгляд. Наверняка принял во внимание побелевшую от холода кожу.       Такемичи попытался отмазаться...       — Я не твоя девушка, успокойся.        ... Но понял, что все бесполезно в тот момент, когда Ханма начал снимать куртку.        Накинув ее ему на плечи, тот довольно улыбнулся.        — Так-то лучше.        Такемичи прикрыл глаза на пару секунд, окончательно приходя в себя. Спорить он даже не собирался. К черту.        В тишине прошли долгие минуты, за которые они успели допить текилу, остававшуюся всего на несколько глотков. В отдалении о берег бились беснующиеся волны, уже успело скрыться за горизонтом солнце.       Голос ему все не поддавался и потому Такемичи слабым голосом предложил:       — Пройдемся? – Ханма согласно кивнул и будто нехотя поднялся. Встав следом, Ханагаки добавил: — Тогда куртку забирай. Накину обратно кофту.        Вернув предмет одежды Шуджи, Такемичи поднял свою толстовку с песка, отряхнул и надел. Стало определенно лучше.       Пусть вещь словно и не грела вовсе. Ведь будь это так — он не ощущал бы сейчас зияющей внутри ледяной пустоты.        Медленно двинувшись вдоль бушующего волнами моря, Такемичи тут же услышал шаги сбоку от себя. Пусть он и не видел Ханму, обернув свое внимание морской бездне, Такемичи ощущал его присутствие почти физически.       Без прикосновений и четкого ощупа чужой кожи своей. И наверное, попытайся он выразить это вслух, ничего бы не получилось. Это именно то, что не получится понять, самостоятельно не почувствовав однажды.        — В общем... – дар речи наконец вернулся к Такемичи и тот тон, которым он начал говорить, был больше похож на исповедальный. — Меня снимают с таблеток.       — Так это же отлично, – судя по голосу, Ханма улыбался. — Почему ты звучишь так, будто говоришь о чьих-то похоронах?       Такемичи вздохнул, упрямо шагая дальше. Слова давались трудно. Словно он насильно вытягивал наружу то, что осело громоздкой тяжестью глубоко внутри. Но ведь не прерваться.       — Завтра утром меня заберут на реабилитацию. Три недели я проведу взаперти больницы. Вокруг медики, привинченные к полу железные кровати... И никаких посещений.        Подняв глаза к стремительно темнеющему небу, Такемичи остановился, потому что перестал слышать шаги совсем рядом. Повернувшись к Ханме, он встретился с ним взглядом. Внешне тот остался совершенно невозмутим, но глаза блеснули смесью уныния и смирения.       Забавно получается. Ему самому потребовалось несколько больше времени и усилий, чтобы перебороть нарастающую от осознания неизбежности происходящего панику.            Такемичи улыбнулся печально, – так, как не улыбался никогда – и протянул Ханме связку ключей.        — Я хочу быть уверенным в том, что они не исчезнут. Останутся доказательством того, что мне это не приснилось.        Шуджи ничего не ответил. Глаза бегло блеснули в полутьме и он медленно потянулся навстречу. Но как оказалось, не для того, чтобы забрать ключи.       Вместо этого Ханма сцепил пальцы на чужом предплечье и потянул на себя, а затем накрыл его губы своими.        У Такемичи внутри все оборвалось. Вспыхнули пламенем пожара щеки и судорожно сжались в кулаки задрожавшие пальцы. Хватка на руке усилилась отчаянно, отдавая тяжестью безысходности.       Звенящая пустота в голове накрыла непроницаемым куполом. Мир в считанные мгновения сузился до жалких сантиметров, в которых начинались и заканчивались их губы.       Поцелуй на вкус был как свинец, горький и невыносимо гнетущий. Будто это было последним, что они переживут вместе этой самой ночью.        Ханма отстранился, казалось, вечность спустя. И отпустил его руку, отдаляясь на шаг.       Внутри и снаружи у Такемичи все горело, а ноги приросли к земле. Он не смог сделать ни шага, и Ханма одним резким движением вырвал из его окоченевших пальцев ключи. Вокруг сгустилась темнота.        — Зачем? – спросил Такемичи тихо, еще не до конца осознав случившееся. Ханма молчал бесконечно долгую минуту, прежде чем слишком просто ответить:       — Чтобы у тебя был резон вернуться.        Губы жгло и покалывало, руки подрагивали и Такемичи никак не мог повлиять на сумасшедший стук сердца. Казалось, вот-вот лопнут сосуды от бегущей по ним горячей, раскаленной разорвавшимся поцелуем крови. Он будто только сейчас начал понимать, что именно произошло между ними.       — Почему ты... А я... – путаясь в словах, Такемичи поднял на Ханму беспомощный взгляд. Яркие глаза напротив источали жар адской бездны. Вот, о чем говорят — лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.        — Потому что мне не хочется, чтобы ты сдох там, а я не успел сказать всего лично.        — Но ты ведь...        — Я люблю тебя.        Только-только начавшее успокаиваться сердцебиение завелось с новой силой. Едва совладав с резко накатившим головокружением, Такемичи ощутил, как земля уходит из-под ног.       Его мир круто наклонился, и чтобы не упасть, он крепче уперся ногами в землю.        — Ты что? – он все прекрасно понял. Просто хотел услышать еще раз. Убедиться в том, что ему не послышалось и это был не гул осеннего ветра в ушах.        Ханма усмехнулся и утешающе произнес:       — Люблю.       Внутри все охватило пламенем бешеного пожара. Такемичи показалось, что он сейчас потеряет сознание или взорвется от того, что сейчас происходило у него внутри.       Это не было похоже ни на что из того, что он когда-либо испытывал. Будто Такемичи без спроса бросили в самое пекло, а он и не против.        — Почему ты вообще... Когда?.. – продолжал недоумевать Ханагаки.       Когда это, блять, случилось? Каким образом? Почему он не заметил?       — Погоди.        На губах Ханмы созрела ликующая улыбка победителя.        — О, маленький Такемичи все осознал. До него снизошло понимание. Я бы выпил за это, да нечего.        — Тогда ты говорил об этом?        — А кто его знает, – Ханма беззаботно махнул рукой. Такемичи показалось, словно сейчас он шагнет к нему, но Шуджи остался на месте. — Может быть и так. Я и сам не до конца уверен.        — Пиздец. Это просто пиздец, – Такемичи отступил на шаг, разведя руками в стороны и обессиленно опустив их, тяжело выдыхая.        — Что именно? – поинтересовался Ханма, на что получил исчерпывающий ответ.       — Все это... Вообще все. Я... – проведя ладонью по лицу, Такемичи чудом поборол острое желание дать себе пощечину. — Я без понятия, что делать. Утром нужно ехать, и мы...         Ханма сделал к нему два шага, оказавшись почти вплотную, и взял его лицо в ладони, заставляя посмотреть себе в глаза.        — Эй, – настойчиво позвал он. — Не раскисай. Три недели — не приговор. Можно подумать, что это навсегда, – Такемичи едва не сказал: «Без тебя — вечность», но вовремя проглотил эти слова. — К тому же, у тебя будет время поразмышлять над ответом.        Ханма ободряюще улыбнулся, а Такемичи не сразу понял, о каком ответе идет речь. Сразу после понимания этого уши снова вспыхнули.        — Ладно... – Такемичи вздохнул. — Ладно. Тогда стоит выжать из этой ночи максимум, да?        — Точно, – явно не желая его отпускать, Ханма будто пересилил себя и убрал руки от лица Ханагаки.       Тот натянул на лицо улыбку и двинулся вперед, точно зная, что Ханма без раздумий пойдет следом даже если не будет знать, куда и зачем.            Они направились вперед, держась друг к другу плечом к плечу. И оба не желали, чтобы наступал рассвет. Но оба знали, что этого не избежать.       Знали, что Такемичи придется уйти, как только из-за горизонта покажутся первые лучи. И следующая их встреча произойдет только в октябре, когда улицы Токио полностью украсят вихри желто-красных листьев.