Жнецы

      Порох звездной пыли под ногами и хрустальная лента Млечного Пути над головой, сокрушительная высота этажей и чувство падения гудящего сердца в желудок. Назойливое чувство того, что что-то было «не так» ни позволяло дрожи перестать сотрясать тело.        Сглотнув вставший поперек горла ком, Такемичи задрал голову. Накрывшее головокружение жестко ударило по коленям. Пришлось крепче упереться ногами в пол, чтобы не упасть.       Заманчивый блеск звезд на чернильном полотне неба засверкал кристаллами на коже, оставляя странное ощущение чужого присутствия. Такемичи не смог вспомнить, откуда оно было ему знакомо. Подняв руку и раскрыв ладонь, он смотрел на калейдоскоп звездопада сквозь растопыренные пальцы, покрытые мелкими ранами. Легкие наполнились запахом свободы.       Казалось, он может дотронуться до неба руками. Настолько оно было близко и при этом бесконечно далеко, зазывая загадочным сиянием далеких галактик. На мгновение у Такемичи перехватило дыхание, из-за чего пришлось опустить голову, запрокинутую к слишком уж волшебному небу.        Тянущая боль в затекшей шее побеспокоила лишь на мгновение. Затем о ней пришлось забыть. Все его внимание безвозвратно перетянули к себе янтарные глаза. Глаза, что полыхали в тумане кромешных сумерек двумя огненными шарами. Сердце пропустило удар.       — Хана. Ты снова здесь, – зазвучал привычно насмешливый голос, заполняя собой каждый квадратный метр глубокой тишины.       И если бы не отражение полной луны в глазах напротив, Такемичи наверняка бы ответил. Но у него в ушах гремит барабанной дробью кровь, а ноги едва способны удерживать тело в вертикальном положении.        Ощущение того, что в груди – прямо в горячем сердце – распустились цветы заставило пошатнуться. Будто в янтаре глаз начинался и заканчивался весь мир. Будто легкие до краев наполнила кипящая смола, препятствуя дыханию.       Такое чувство, что небо сейчас упадет. Треснет, расколовшись на две части космос. Разрушится крыша под ногами и без остатка сожрет голодная бездна.        Предчувствие у Такемичи было странное, при этом очень навязчивое. Не заметив, как картинка перед глазами сменилась, теперь он сидел напротив Ханмы.       В тишине, казалось, прошло несколько часов, прежде чем звенящий вакуум треснул, рассыпавшись стеклянной крошкой по всей крыше.        Такемичи поднял глаза к небу, чтобы удостовериться в том, что это не было падением огромной луны. Даже через чур огромной.       Желто-белый, слабо сияющий своим горизонтом диск занимал много места на переливающимся звездами небе. Но кажется, тот не собирался падать. Из груди вырвался облегченный выдох.       И когда Такемичи снова посмотрел на Ханму, тот наблюдал за ним с легкой насмешкой. От этого взгляда Ханагаки невольно поежился, чувствуя, как багровеют от стыда кончики ушей.       Ему срочно нужно было найти какую-нибудь отговорку, но почему-то с языка сорвалось совершенно честное:       — Луна сегодня красивая.       Даже не просто красивая; завораживающая, очаровательная, величественная, необыкновенная. Столько слов крутилось на подкорке сознания, но Такемичи сболтнул именно «красивая», ведь оно первым пришло на ум. Красивая и все здесь.       Казалось, если приглядеться, в лунных кратерах можно было разглядеть собственное отражение. Или дотянуться до ее неровной поверхности рукой.        Ханма в ответ на его слова улыбнулся шире и поднял к небу глаза. В них отразился весь бесконечный простор вселенной. Сердце предательски сжалось.       Такемичи снова показалось, что он падает. Этажа так с пятидесятого.       Весь ужас этого чувства был в его непередаваемости. Невозможно было так просто описать словами то, что он в этот момент испытал. Будто бесконечное падение неизвестно куда без возможности остановиться.        — Не красивее тебя точно, – отозвался с Ханма звенящим от смеха голосом. Такемичи закатил глаза и фыркнул. Как с ним вообще можно строить конструктивный и серьезный диалог, – Ханагаки упорно не понимал. — Да ладно тебе, не хмурься.        — Ты меня бесишь, – не то слово. Не просто бесит. Раздражает, выводит из себя. Будто этот невероятный кретин только и делает, что напрашивается на драку.        — Я знаю, – Ханма очень уж довольно улыбнулся. — Просто мне нравится смотреть на то, как ты злишься.        Не удержавшись от раздраженного вздоха, Такемичи потер пальцами переносицу и возвел глаза ввысь. Пестрили яркие краски, доставали до кожи своими лучами звезды. Луна была молчалива.        «Ты снова здесь». Совсем недавние слова заставили задуматься только сейчас. «Снова»? То есть он уже был здесь раньше?       Такемичи оглянулся. Обстановка была до боли знакомой. Призрачная вспышка ярости и фантомное прикосновение к плечам. К горлу подступила тревожная тошнота.       Он никак не мог вспомнить... Но будто бы догадывался, что могло вызвать этот провал в памяти. Это «что-то» упрямо крутилось на языке и как бы сильно Такемичи не пытался схватиться, догадка постоянно ускользала из рук. Словно он стремился поймать приведение.        Внезапно накрывшая глаза ладонь полностью перекрыла обзор и вынудила мышцы застыть камнем. Раздавшийся совсем близко голос произнес:       — Забудь про свою скучную жизнь. Забудь про родителей и никчемное существование. Этого больше нет. Это – ничто, – как с грохотом ударяющий по наковальне молот. У Такемичи все внутри затряслось. — Ничего нет. Теперь у тебя есть я. Я буду тащить тебя вперед, если сил не останется совсем. Никогда не забывай об этом.        Все рухнуло и провалилось в бездну. Из темноты забытья Такемичи вытащил телефонный звонок.

***

      Раздавшаяся приглушенная мелодия заставила нехотя разлепить веки в кромешной тьме. Ничего не видя, Такемичи, чувствуя себя слепым котенком, нащупал в складках одеяла мобильник. Откинув крышку и уронив голову обратно на подушку, он мутным взглядом уставился на горящий дисплей.        От яркого света в ночном мраке, спросонья у Такемичи едва получилось рассмотреть входящий звонок. На экране белыми буквами написано имя: «IF42-71». Еще не до конца соображая, пальцы на автомате приняли вызов.        Приложив телефон к уху, Такемичи произнес сонное:       — Алло?       Раздавшийся по ту сторону голос был через чур уж бодрым и громким для только просыпающегося, разморенного сном организма.       — Доброй ночи, соня! – отодвинув динамик подальше от уха, Такемичи скривился и взглянул на время: 0:58. Пиздец. — Понятия не имею, спишь ты там или нет, но у нас есть одно дельце.       — «У нас»? – переспросил Ханагаки непонимающе-недовольно. За окном глубокая ночь, он ужасно сонный, а у этого дело какое-то. Такемичи не сразу понял, что от него хотят и не продолжается ли сейчас его дрема. — Время час ночи. Ты нормальный вообще?       — Да, у нас, – подтвердил его слова Ханма. — Так что одевайся и выходи. Я тебя жду.       — Что? – распахнув тяжелеющие веки, Такемичи резко сел. От подобного порыва ушибленная вчера вечером поясница отозвалась ноющей болью.        — Ты еще не проснулся? – спросил Ханма.        — Я... Блять. Ты сейчас серьезно что-ли?        Нахмурившись, Такемичи потер ладонью лицо, пытаясь окончательно прийти в себя. Постель была такой теплой и уютной, что хотелось прямо сейчас отклонить звонок и завалиться обратно спать. Но конечно этот засранец ему этого не позволит.        — Я серьезен, как никогда, уж поверь. Так что живее, пожалуйста. У меня сигареты заканчиваются. Надо будет по пути еще пачку взять, иначе я с ума без них сойду.       — Господи, за что мне все это? – сокрушался Такемичи, откидывая одеяло и спуская босые ноги с кровати на холодный пол. — Просто жди. Оденусь и выйду.       — Через окно? – уточнил Ханма с усмешкой. Та слышалась даже через искаженные динамиком помехи. Такемичи фыркнул:       — Через дверь.       — А чего так?       — В прошлый раз ко мне в комнату залез дворовый кот. Пришлось выгонять.        — Надеюсь, ты его хотя бы покормил.       Вздохнув, Такемичи ответил:       — Ага, конечно. Он пытался пообедать моими пальцами. Все, давай, скоро выйду, – и повесил трубку.       Потянувшись к прикроватной тумбочке, он включил лампу. Затем недолго жмурясь от ударившего по глазам света, поднялся с кровати, за несколько шаркающих шагов оказываясь около шкафа.        Распахнув дверцы, Такемичи схватил с полки первые попавшиеся вещи и побросал их на кровать. Немного медля, он стащил с себя домашнюю одежду и закинул ее на одну из полок даже не складывая. Все равно постоянно в мятом ходит.       Развернувшись и подойдя к оставленным вещам, Такемичи наскоро оделся, взял оставленный на подушке телефон и выключил лампу.        Подсвечивая себе путь рабочим дисплеем, он едва не напоролся несколько раз на мебель и углы, пока шел до коридора, попутно матерясь. Разумеется, шепотом.       Оказавшись же на месте, Такемичи чудом нашел стоящие в самом углу кроссовки, обулся, взял с полки ключи (на одной связке висели и те, что от байка и те, что от квартиры) и тихо открыв дверь, вышел в подъезд.        Благо там были лампочки, которые никто еще не успел скрутить, и потому телефон Такемичи благополучно захлопнул и сунул в карман, торопливо спускаясь по ступенькам, на ходу поправляя взъерошенные после сна волосы.        Стянув с запястья резинку, он собрал отросшие пряди в низкий хвост и вздохнул. Приспичило же Ханме вытащить его непонятно куда среди ночи. Неужели так не терпелось найти приключения на жопу?        Поморщившись и уже начав резвее соображать, Такемичи вдруг похлопал себя по карманам. Не нащупав пузырек и поняв, что таблетки остались дома, он ударил себя ладонью по лбу и поспешил толкнуть плечом подъездную дверь, вываливаясь на ночную улицу.       Ладно, плевать. Все равно Такемичи почти перестал принимать таблетки перед и во время встреч с Ханмой. Слишком уж хотелось испытать весь спектр эмоций во время их сумасшедших прогулочек.       За прошедшие две недели он перестал считать, сколько раз кто-то из них двоих становился инициатором очередной драки на пустом месте. Им обоим просто нравилось причинять окружающим боль.       При этом Такемичи самым удивительным образом моментально срывало крышу и он рвался в самое пекло, чтобы влететь кому-нибудь ногами прямо в солнечное сплетение и услышать влажный хруст костей.        А потом, когда все уже закончилось, сидеть на асфальте, весь в брызгах крови и со сбитыми руками. Ханма в это время обычно собирал с лежащих на земле бедолаг деньги и еще всякие разные вещицы, которые считал интересными.       Такемичи из-за этого называл его сорокой. А Ханма в ответ сверкал улыбкой и отдавал ему половину от всего, что смог найти, были то деньги, безделушки или алкоголь.       Зато вот сигареты он оставлял всегда себе (если, конечно, марка была хорошей), потому что Такемичи был свято уверен в том, что если начнет хранить у себя что-то подобное, то ему быстро настанет пиздец.        Но и на этом новости последних недель не закончились. Такемичи не считал, но в общей сложности он встретился с Майки еще около девяти раз, в один из которых успешно побывал на собрании Тосвы.       Он тогда был под таблетками, так что толком ничего не помнил. Кроме того, что успел перезнакомиться с хреновой тучей людей. Ханма когда этот пересказ слушал, умирал от черной зависти и тряс Такемичи за плечи до тех пор, пока тот не пообещал взять его с собой в следующий раз. А то он, бедный, все самое интересное пропускает.        Вот так и получилось, что днем Такемичи прогуливается по Токио в компании главы Токийской Свастики, параллельно поедая какие-то сладости, которые тот почти всегда брал перед встречей... Отсыпался и снова выползал на улицу, чтобы устраивать беззаконие на пару с Ханмой.       Вдвоем творить хуйню всегда веселее, – сказал он однажды. Такемичи согласился. И правда. У него одного наверняка здравый смысл пересилил бы желание пиздить людей потому, что это весело.       А с Ханмой вон, как интересно получилось. Мозгов как не было, так и нет. Причем у них обоих. Из-за этого как-то проще становилось, раз уж он не один такой отбитый на всю голову.       Приятно знать, что есть еще кто-то, способный этот ночной бред с ним разделить вместе с одной на двоих сигаретой и бутылкой алкоголя. Как там говорят? «Больные одной болезнью симпатизируют друг другу»?        Вздохнув, Такемичи тряхнул головой. Он еще даже таблетки не пил, а уже тягостно соображать начинает. Это наверное потому, что жить на удивление становилось легче.       Не хотелось больше топиться нигде. Да и боль себе причинять. Вместо этого он теперь легкие медленно, но верно прокуривает.       Невольно улыбнувшись от этих мыслей, Такемичи спустился по подъездным ступенькам и подошел к Ханме, стоящим рядом с припаркованным у обочины, мерно урчащим байком. Судя по лежащим у его ног бычкам, сигарета в руках была уже третей.        — Нельзя было шустрее? – спросил Ханма с наглядным недовольством, делая глубокую затяжку и на выдохе бросая окурок на асфальт, туша искры подошвой ботинка. Такемичи покачал головой и с прежней улыбкой ответил:       — Нет, нельзя. Даже путь в тысячу ри начинается с одного шага.       — О, нет. Оставь это для кого-то другого, – скривившись, Ханма смерил смеющегося Такемичи недовольным взглядом. — Серьезно. Звучишь, как моя мама. Мне это не нравится.       — Тебя явно растила мудрая женщина, гордись, – против воли губы изогнулись в абсолютно издевательской ухмылке. Ханма фыркнул.       — Тебе не кажется, что должно быть наоборот?       — Мне кажется, что ты охуел, – в ответ на испытывающий взгляд, Такемичи с накатившим негодованием пояснил: — Вытащил меня из постели среди ночи, еще и не нравится что-то. Скажи спасибо, что я вообще к тебе вышел.        — Спасибо, – глаза Ханмы засияли смехом. У него там что, переключатель настроения где-то на затылке? Такемичи вздохнул.       — Так что за дельце? Ты опять во что-то вляпался?        Буквально расцветая на глазах, Шуджи заулыбался.        — С чего бы?        — Раз это не могло подождать до утра, значит ты ввязался во что-то, что меня по идее касаться не должно. Колись давай, что ты опять устроил.        Такемичи знал Ханму достаточно, чтобы быть в этом уверенным, потому его голос звучал весьма твердо для того, чтобы тот сдался, примирительно поднимая ладони.        — Ничего я не устраивал. Всего лишь зову тебя посмотреть на развод мостов.        Подавляя стойкое желание прямо сейчас развернуться и уйти, Такемичи тяжело вздохнул. Хотя кого он обманывает? Никуда бы он не ушел. Уж точно не когда Ханма лично притащился сюда, еще и решив расходовать ради него бензин.       Это многого стоило. На своей памяти Такемичи не нашел моментов, когда кто-то делал что-то подобное для него (в том числе звал куда-то). Разве что отец тащился за ним в полицейский участок после работы, где Такемичи отсиживался битые часы из-за собственной неаккуратности. Чертовы гонки...       Ах, да, гонки. О них Такемичи тоже не забывал, пусть и посещал немного реже, так как свободного времени резко поубавилось. Парни из того гоночного клуба только улыбались да по плечу хлопали.       Наконец-то Такемичи перестал заранее на мероприятия тащиться и дольше всех там оставаться после окончания, лишь бы домой не ехать. Сам Такемичи на это только глаза закатывал и молча байк в сторону откатывал. Сплетники хреновы.        — Мосты? Ты серьезно? – Такемичи хмурится. — Ради этого ты решил разбудить меня? Ночью! Мосты, мать его...       — Мосты, – качнув головой, Ханма улыбнулся, подтверждая его слова. — Ты хоть раз на это смотрел?       — Да я..! – начал было Такемичи, но замолчал припоминая. — Вообще-то нет, но...       — Значит, поехали, – достав из кармана телефон, Шуджи глянул на время и спрятал его обратно. — У нас пятнадцать минут до начала осталось. Если прямо сейчас запрыгнешь и я немного превышу скорость, то как раз успеем.       Колеблясь всего пару мгновений, Такемичи махнул рукой.       — Ладно.        Довольно улыбнувшись, Ханма перекинул ногу через байк и, пока Ханагаки садился позади, пробормотал:       — Тогда сигареты потом.        — Не умрешь, – хлопнув его по плечу, Такемичи оторвал ступни от земли. Выкрутив газ, Ханма тронулся с места, вынуждая ухватиться за себя покрепче. — Главное нас не убей! – повысил голос Такемичи, чтобы его было слышно через гул рычащего мотора.       Уже на выезде со двора скорость начала стремительно набираться, отчего по спине пробежали приятные мурашки.        — Я делал это тысячу раз! – крикнул Ханма в ответ. — Главное держись крепче, ты мне еще живым нужен!        Закатив глаза, Такемичи промолчал. Какой все-таки самонадеянный придурок. 

***

      За время поездки у Такемичи чуть не случилось несколько остановок сердца, потому что езду Ханмы можно было описать двумя словами — полный пиздец. Казалось бы, можно сбавить скорость и ехать немного медленнее, но он лишь сильнее выкрутил газ, в итоге чуть не вписавшись в поворот.        На скорости вообще мало что было понятно, но Такемичи через чур уж четко запомнил те моменты, когда Ханма их чуть не угробил, решив, что у него в кармане есть еще одна запасная жизнь. После этой поездки Такемичи пообещал себе больше никогда не садиться с Ханмой на один байк, ибо умирать ему пока не хотелось.       По приезде же стало понятно, что успели они как раз вовремя; минута в минуту. И пока Шуджи глушил двигатель стоящего у обочины байка, Такемичи дотащил свое через чур уж бодрое тело – наверняка дело было в притоке адреналина – до каменных перил.       Оперевшись о них ладонями, Такемичи для большего обзора приподнялся на цыпочки, глядя на светящийся яркими огнями мост, медленно приходящий в движение. На широком просторе водной глади уже находились пару десятков суден, слабо покачивающихся из стороны в сторону из-за журчащих волн.        Как раз к моменту, когда свой ход начали шестеренки, рядом возник Ханма, отчего Такемичи едва не дернулся в сторону. Удержаться от этого позволило на редкость захватывающее зрелище: две части гигантские моста медленно расходились в стороны, взмывая на невидимую дистанцию.        На своей памяти Такемичи ни разу за этим не наблюдал — не было нужды, да и это не казалось чем-то интересным. Но сейчас стоя здесь, ночью, рядом с другими людьми, пришедшими посмотреть на это обыденное событие, Такемичи не заметил, как начал улыбаться.       Когда подобные вещи начали производить на него такой эффект?        — Знал, что тебе понравится, – усмехнулся Ханма, мельком глянув на выражение его лица. Ханагаки, не отрывая глаз от моста, ответил:       — Спасибо, что вытащил из постели.        Вот уж действительно, спасибо. Он мог возмущаться нарушению своего сна, но и в самом деле был благодарен за это.        — Да не за что, – махнув рукой в легкомысленном жесте, Ханма достал из кармана две сигареты, одну из которых с ухмылкой протянул Такемичи. — Последние. Оставил лишнюю специально для тебя.        — Как мило.        Взяв предложенную сигарету, Ханагаки сжал фильтр губами. И дождавшись, пока Ханма пару раз щелкнет зажигалкой до возникновения витка пламени, сделал неторопливую затяжку.       Дым больше не обжигал легкие так, как это было раньше, но странноватый осадок все равно оставался. Будто крохи пепла оставались где-то внутри.        Тем не менее Такемичи даже нравилось это ощущение. То, как дым мутным облаком падает вниз, задерживаясь на какое-то время и вылетая на выдохе, было по своему приятным.       Зато каждый раз возвращаясь домой, приходилось в темпе вальса мыть руки и чистить зубы, для надежности заедая ядерно-мятную пасту особенно морозной жвачкой.        После такого у Такемичи возникало стойкое ощущение, что у него появилась способность замораживать все вокруг своим дыханием. Кошмарно, одним словом. Но еще хуже было, если бы кто-то из родителей узнал о его новой привычке.       Отец убил бы, наверное. А мама... Такемичи не хотел ее расстраивать. Она и так многое терпит ради него одного. Отца, например. Из-за него Ханагаки уже с сотню раз в серьез задумывался о том, чтобы подсыпать что-то особенно смертельное в его еду.       Вздохнув, Такемичи насильно отлип от этих мыслей, делая еще одну затяжку. Все равно пользы от этих мыслей ровно столько же, сколько и от абсолютного бездействия.        — В следующий раз поедем отдельно, – произнес Такемичи, с легким прищуром глаз глядя на переливающийся множеством огней мост.       Начавшие отходить от них лучи слегка слепили, но Такемичи нравится подобный фокус со зрением.        — Это еще почему? – то ли возмутился, то ли удивился Ханма. А может и все сразу, у него все может быть.        — Водишь, как ебанутый, – пожав плечами, Такемичи успешно проигнорировал недовольный взгляд Шуджи.        — Нормально я вожу, – закатив глаза, он встретил полный иронии взгляд Такемичи своим, уже чуть более спокойным. — Когда не тороплюсь.        — А у тебя такое редко?        — Иди на хуй, Хана. Я хотя бы стараюсь.       Пощелкав ногтем по сигарете, чтобы стряхнуть с нее комочки пепла, он ухмыльнулся.        — Без тебя – ни ногой.        Во мгновение ока возмущение Ханмы – наверняка наигранное – сменилось быстрой улыбкой. Пихнув Такемичи в плечо, он оперся о каменные перила локтями и покрутил меж пальцев медленно дымящуюся сигарету.       И пока Такемичи докуривал, Ханма спросил:       — Сгоняем до магазина? – и, опередив его слова, добавил. — Никуда твои мосты не денутся. Это все через пару часов только закончится.        Затушив окурок о перекладину, Ханагаки щелчком отправил его в воду и нехотя оторвался от перил.        — Пошли.        Следующие пятнадцать минут (десять из которых простояли в очереди), они потратили на покупку пяти пачек сигарет, одним только чудом уместившиеся в карманы Ханмы. Такемичи за этим процессом, сопровождающимся бормотанием всевозможным матом, смотрел на удивление терпеливо.       Когда же это недолгое мероприятие закончилось, он спросил на кой хуй брать так много, на что получил емкий ответ: «надо». Хмыкнув, Такемичи даже спорить не стал. Надо, значит надо. Не его же деньги тратились.        Вернувшись назад, куда прибывало все больше людей, они понаблюдали за процессом развода моста еще около двадцати минут, прежде чем у Такемичи начали затекать ноги.       И пока у него не появилось острое желание перелезть через перила и прыгнуть в воду развлечения ради, Ханма сгреб его за шиворот и потащил дальше, вдоль мостовой. Такемичи попутно возмущался для вида, но тормозить не пытался, так что Шуджи не остановился и лишь взглянул на него с откровенной иронией.        За мостом они продолжили смотреть издалека, забравшись на ближайшую крышу, где не оказалось замкá. И уже с высоты пятого этажа дело пошло веселее.       Успев еще раз покурить, свеситься с края и чуть не упасть, вскоре Такемичи молча сидел, исчерпав свою энергичность, и смотрел на неторопливо движущиеся корабли.        — Красивые, сволочи, – не удержался от комментария Такемичи. Ханма по-птичьи склонил голову на бок.       — Почему сволочи то?       — Я тоже туда хочу.         Усмехнувшись, Шуджи промолчал, затушив окурок о бетон и бросив его в сторону. За прошедшее время Такемичи перестал ощущать запах сигарет. Приелся.        Тихо фыркнув, он потер пальцами шею и запрокинул голову. Ночь, сияние звезд, блеск луны.       Снова.       Неожиданно вспомнился сегодняшний сон. Ханагаки не подумал о нем при пробуждении, как и не вспомнил ни разу за прошедшее время. Но сейчас калейдоскоп воспоминаний выстроился в голове на редкость ровной дорожкой.        Обычно своих снов Такемичи не помнил. Либо помнил, но урывками, мало связанными между собой. А здесь целый небольшой отрывок и ничего помимо него.       Крыша, по-сказочному необычное небо, Ханма, их разговор. Мельком взглянув на сидящего рядом Шуджи, Такемичи быстро отвел взгляд. Там, во сне, он сказал ему забыть о своей жизни, забыть обо всем. Перед этим накрыл глаза ладонью и напоследок попросил не забывать о... Себе?       О таком забудешь, как же. Появился из неоткуда, настолько вовремя, что почти поздно и перевернул всю жизнь с ног на голову. Постоянно снился, занимал все мысли, дал понять, что такое дом и уют. Просто поразительный.       У Такемичи будто стрела в сердце вонзилась, и ведь не вытащить никак. Да и зачем? Никакого яда. Только успокаивающий эликсир.        Залипнув в одну точку, Такемичи не заметил обратившегося к нему любопытного взгляда. Возможно, он должен был оторвать от размышлений, но не стал этого делать, позволив Такемичи продолжить мысль. Знай тот об этом, наверняка был бы благодарен.        У него никогда не было друзей. Не было никого близкого. Ханагаки всегда держал на расстоянии вытянутой руки тех немногих, с кем вообще заводил разговор. Просто не мог поверить в то, что кому-то с ним интересно, что кому-то он нужен.       Все, что было в жизни Такемичи — мельком знакомые люди и холодные стены собственной квартиры. Иногда казалось, что этот холод исходил изнутри, из замороженного сердца, потому что куда бы он не приходил, везде ему были не рады.        Не было такого места, где Такемичи испытывал хотя бы кроху тепла. Единственное, что было отдаленно на это похоже — руки Аянэ. Она была той, кто пытался защитить, кто не был безразличен.       Но это было не то. Такемичи держался на дистанции от матери, потому что это могло навредить. Не ему, ей.        И как же было холодно. Из каждой щели сквозил ледяной воздух, чем бы Ханагаки не пытался их закрывать. А со временем привык, что это с ним везде, всегда и от этого невозможно избавиться.        Но тут на горизонте появляется Ханма, бесцеремонный разрушитель покоя. Настолько свободный, что даже завидно. Вот про кого точно не скажешь, что у него проблемы с общением. Но Шуджи мало того, что остался рядом, так еще и не исчез, хотя поначалу думал об этом.        Такемичи не уставал поражаться этому человеку, до конца ни веря в то, что это не галлюцинация. А учитывая непредсказуемость таблеток, которые он исправно глотал, было бы вообще не удивительно, будь это новой неожиданной побочкой.       Или дополнительным расстройством. Но кажется, что это ходячее недоразумение было настоящим и Такемичи даже не знал, радоваться ему или удивляться.        — Ты живой, – утвердил он собственную мысль, задумчиво глядя на Ханму. Тот, оторвав взгляд от все еще медленно движущегося моста, вопросительно взглянул на Такемичи. — Я думал, что ты — побочный эффект моих таблеток.        — Как видишь, еще не исчез, – фыркнул Ханма насмешливо. — И, к слову, даже не думаю об этом.       — Спасибо.        Покачав головой, Шуджи приобнял его за плечи и потрепал по волосам.        — Я буду с тобой, пока ты меня не прогонишь.        Улыбнувшись, Такемичи ощутил, как по спине бегут мурашки и наливаются горячей кровью уши. И все равно никогда ему не было так уютно, как сейчас. Ночью, на крыше, с Ханмой и призрачным запахом сигарет.        — Не стану, – твердо произнес Такемичи, собственную серьезность встречая негромким смехом.       — Как скажешь, Хана. Как скажешь.