Миракль: Звезды и шампанское

О, мой мужчина, я так люблю его,

Он никогда не узнает.

Вся моя жизнь — просто отчаяние,

Но мне все равно.

Когда он обнимает меня,

Мир прекрасен, все хорошо.

Какая разница, если я говорю,

Что уйду, когда я знаю,

Что когда-нибудь вернусь к нему на коленях?

Кем бы ни был мой мужчина,

Я его навсегда!

О, мой мужчина, я люблю его.

Иногда я говорю,

Если бы я только могла уйти

С моим мужчиной.

Он бы исправился, точно как судьба,

Ведь никогда не поздно

Для мужчины.

Мне просто нравится мечтать

О домике у ручья

С моим мужчиной.

Где растет несколько цветов,

И, возможно, ребенок или двое,

Похожих на моего мужчину.

Fanny Brice — My Man

25 декабря, 1921       Подкрасив ресницы новенькой тушью, купленной в недавней поездке в Венецию, Ребекка глянула на настенные часы и, прислушавшись к недовольным вздохам мужчин, ожидающих ее и Мортишу на цокольном этаже поместья, заметила, что до полуночи оставалось чуть больше часа. Однако это не значило, что девушки отложат косметику, поспешив навстречу. Надо сказать, что своему внешнему виду они уделили достаточно времени, чтобы затмить каждую из дам, которые должны были встретиться на пути.       Покрутившись перед зеркалом, дабы со всех сторон оценить сияющее золотом платье от одного из лучших модных домов — «Dior», Мортиша подтянула к локтям белоснежные перчатки и накинула на оголенные плечи меховую боа. Подошедшая к ней со спины Ребекка скупо улыбнулась отражению в зеркале, за плечи приобняв девушку, ставшую ей подругой, пусть не слишком близкой, чтобы она была готова открыться ей, доверив темные тайны.       — Думаю, малыш Стефи сегодня не посмеет оставить тебя, — прошептала Мортиша, заметив во взгляде Ребекки мимолетное волнение.       — Я бы сказала то же самое, но ты и без меня знаешь, какое впечатление произведешь на Ника.       — Пора бы это проверить.       Под руку Ребекка и Мортиша, радуясь наступившему Рождеству, спустились по мраморной лестнице, перила которой были украшены елочными ветвями. Их смех переливался пением колокольчиков, волнуя думы мужчин, смиренно дожидавшихся их.       Крепкие, статные, с иголочки одетые, у именитого портного, Стефан Сальваторе и Клаус Майклсон изменились в лице, с улыбками встретив девушек, словно бы сошедших с страниц модного журнала.       — Позаботься о моей сестренке, Сальваторе, — усмехнувшись, Клаус заметил, с какой самовольной улыбкой Ребекка возвела глаза к потолку, изображая легкое негодование от его слов. — Моя сестра — мое сокровище.       — Будь покоен, жемчужина Майклсонов находится в надежных руках — в моих.       Приосанившись, Стефан с притворной улыбкой подал руку Ребекке, поспешив скрыться с ней в дожидавшемся их автомобиле. Шафер не возразил, когда они утолили голод, припав к его запястьям.       — Ты выглядишь невероятно, как и всегда. — Клаус встретил Мортишу невинным поцелуем в щеку, сжав ее ладонь. — Интересно, как так получилось, что Бэкс тебя не съела? Потому что я видел только тебя.       Очаровательно хихикнув, Мортиша скрыла рот ладонью, по неосторожности запачкав ткань перчаток помадой, не смазавшейся с губ.       — Вероятно, она слишком дорожит тобой, оттого-то закрывает глаза на мои грешки и терпит вздорный характер.       «Мы, Майклсоны дорожим тем, что любимо Клаусом», — в один из вечеров обмолвилась Ребекка.       Отопырив локоть, за который тут же ухватилась Мортиша, Клаус повел ее к автомобилю, раза три засигналившему по просьбе Стефана, уставшего от ожидания. Нога в ногу, покинув особняк в Чикаго, принадлежавший семье Майклсон не первый год, скромная компания расселась в салоне авто, держа путь в один из элитных баров города, где собирались известные личности.       Шампанское, пробка от которого вылетела вместе с пеной, полившейся по горлышку бутылки, лилось рекой по бокалам. Стефан высунулся в открытый люк вместе с Ребеккой, составившей ему компанию, чтобы выкрикнуть бодрое: «С Рождеством!».       Клаус и Мортиша, оставшиеся более скромными в выражении эмоций, шептались вполголоса, распивая шампанское и закусывая шоколадными конфетами с начинкой из орехов. Он все ближе склонялся к ее уху, отвешивая комплименты, без исключения вызывавшие улыбки.       За тридцать минут до полуночи Сальваторе и Майклсоны прибыли в бар, где их у входа встретил Элайджа, пребывающий, на удивление, в прекрасном расположении духа. Он широко улыбался, шутил и был невероятно весел, как будто опустошил в одиночку бар до последней бутылки.       — Идёмте скорее, а то все пропустим! — проворчал Стефан, пригладив уложенные волосы.       — Мой кавалер дело говорит, — улыбнулась Ребекка, однако не осмелилась поцеловать Стефана на глазах у братьев.       Убранство просторного помещения, обставленного массивной мебелью из темного дерева, поражало великолепием и изобилием гостей из высшего общества. Они неспешно прогуливались по залу, ожидая обещанных фейерверков, которые должны были озарить ночное небо рябью огней. Атмосфера была наполнена звонким смехом, звуками живой музыки и мелодичным пением прелестной певицы, чьи кокетливые взгляды пленяли собравшихся.       Женщины всех возрастов сияли в нарядах, ослепляющих взгляд роскошью, дополненных драгоценными камнями, которые вряд ли можно было найти в обычных ювелирных лавках. На их фоне мужчины выглядели не менее впечатляюще: элегантные костюмы темных оттенков с лаконичным кроем излучали сдержанную изысканность, таящую в себе едва уловимые нотки игривости, редко свойственные нефтяным магнатам и политическим деятелям.       В эту ночь маски слетели с каждого гостя. Спала важность статусных персон, попросту наслаждавшихся празднованием Рождества в колоритной компании.       — Добро пожаловать в «Tao Chicago»! — торжественно объявил Элайджа, попытавшись объять пространство простым жестом руки. — Сегодня это рай для вампиров.       Ребекка, крепче сжав ладонь Стефана, одобрительно присвистнувшего, разинула рот от неописуемого восторга. Старший братец, как и всегда, нес ответственность за сказанные слова и не солгал: «Tao Chicago» лучился золотым светом, льющимся от каскадной люстры, который отражался в бокалах шампанского и будто бы создавал волшебную игру бликов.       — Женщина из Сент-Луиса с кольцами с бриллиантами тянет этого мужчину за веревочки фартука, — мелодичный, слегка хриплый голос певицы, обратившей свой взор на Ребекку Майклсон, теплом обволакивал каждого из гостей. — У меня Сент-Луисская тоска, мне грустно до невозможности.       Без возможности отказать или хотя бы открыть рот, чтобы ответить, Ребекка утащила Стефана вглубь зала, слившись с ним не только в танце, но и в поцелуе с привкусом крови, оставшимся на его губах.       Они развлекались, покоряя танцпол.       Осмелев до неприличия, Стефан шепнул нечто провокационное на ухо Ребекке, и ее щеки обожгла тень смущения. Вдвоем они уединились в одной из закрытых комнат бара, предавшись пороку.       В то же время на втором этаже бара за столиком расположились Элайджа, Клаус, а между ними — Мортиша, пальцами очерчивавшая жемчужные бусины на шее. Не боясь быть кем-то услышанными, они распивали шампанское, подслащенное кровью, и вели разговоры о сладкой доле их вампирских жизней.       — …Представьте себе, я все-таки не смог смириться с тем, что великое творение моего старинного друга находится не у меня. Вот и пришлось прибегнуть к некоторым фокусам, дабы избежать несправедливости, — Элайджа подмигнул брату, а затем перевел взгляд, переполненный восхищением, на Мортишу, с неприкрытым интересом ловящую каждое его слово. — Уверен, будь с нами Леонардо, он бы оценил мою преданность.       — Ты, как всегда, в своем репертуаре, — с добродушием обронил Клаус, большим пальцем поглаживая запястье Мортиши. — Впрочем, есть ли смысл удивляться?       — Кому, как не тебе, знать мое отношение к человеческим творениям?       Клаус согласился, кивнув. Пусть у Элайджи не было явного таланта в живописи, однако это не мешало ему любить и подолгу любоваться чужим мастерством. Многие произведения искусства он приобретал, путешествуя по миру с семьей, и не всегда это происходило честным путем.       — Ты в самом деле был знаком с… — от переизбытка чувств Мортиша едва не подавилась собственным вздохом, — Леонардо да Винчи?       Переглянувшись между собой, Клаус и Элайджа глухо рассмеялись, находя вопрос девушки несколько глуповатым, если углубиться в суть существования вампирской расы.       — Милая Морти, я знавал многих и лишь с некоторыми водил дружеские хороводы.       Дабы не утратить эффект, произведший на Мортишу неизгладимое впечатление и словно бы возвысив его в ее глазах, — Элайджа пригласил ее на танец. Она не отказала, напомнив о том, как любит танцевать и делает это получше многих профессиональных танцовщиц, чьи лица мелькали в веренице гостей.       «— О, милый, на твоем лице все написано. Ты без ума от нее!», — припомнил Элайджа слова сестры, когда закружил Мортишу, в ответ разразившуюся чистым смехом.       На какой-то миг ему почудилось, будто кожа его ладоней обжигает Мортишу, с лица которой не сходила чарующая улыбка. Он терялся перед ней, впадал то в радость, то в несусветную грусть от того, что она не с ним. Да и вряд ли она когда-нибудь взглянет на него по-новому, разглядит в нем мужчину, влюбленного в нее не первое десятилетие.       — Ты затмила каждую женщину в этом баре, — шепнул он ей на ухо, не осмелившись опустить ладонь ниже талии.       — Ты мне льстишь!       С деланной улыбкой, наблюдая за танцем старшего брата, в объятиях которого находилась Мортиша, Клаус гораздо крепче, чем следовало, вцепился в деревянные перила внутреннего балкона бара. Не таясь, он прислушивался к их диалогу, чувствуя растущее раздражение, обещающее разразиться непомерным конфликтом.       Грубо оттолкнув с пути мужчин, не успевших отреагировать должным образом, Клаус слетел с парадной лестницы точно как смерч, без всякого предупреждения вырвав ладонь Мортиши, прижавшейся к его груди. Она лишь усмехнулась, в который раз заверив, что вспышки необоснованной, по ее мнению, ревности — пустые терзания.       Поняв произошедшее без лишних слов, Элайджа, скорбно опустивший плечи, отошел в сторону по направлению к бару, где в приятной компании хохочущих девиц топил невзаимную влюбленность в стакане шотландского виски. Он изредка поглядывал на танцующую пару, мысленно порицая Клауса, равнодушного к танцам в любую эпоху.       Хотя, быть может, все дело в правильной партнёрше?       Когда до полуночи оставалось меньше пяти минут, Клаус со смешком похитил бутылку шампанского с одного из столиков, а вместе с ней и Мортишу, глубоко преданную, последовавшую за ним без вопросов. Он знал: она любит игристое, как и сюрпризы, коими была наполнена их совместная жизнь, начавшаяся с долгих ухаживаний.       Ночь 1921 года была поистине волшебной, потому как, отмечая Рождество, жители Чикаго ожидали звездопад, если верить прогнозу, который должен был накрыть большую часть города.       Безмерно счастливые Клаус и Мортиша, не испытывающие страхов, тягостных воспоминаний о прожитых жизнях и непомерной жажды крови, оказались к полуночи на крыше здания. Распивая шампанское и обмениваясь поцелуями, они наслаждались тем, что имели — друг другом.       Ровно в полночь в небо были запущены сотни фейерверков, окрасивших ночь яркими красками.       — Невероятно, — шепотом сошло с губ Мортиши, которую со спины обнял Клаус.       Она была ниже его на две головы, и даже туфли на высоком каблуке не спасали ситуацию. Покачиваясь, словно бы в танце, известном им одним, они восторженные слышали крики людей, наполненные радостью, отголоски мелодий, звучащих на каждой улице, и взрывающиеся в ночном небе огни.       — Проведешь со мной вечность? — нарушил молчание Клаус, зная, что Мортиша, сыскавшая успокоение в его нежных объятиях, услышала его.       Она не обернулась, не вздрогнула. Всего на миг затихла, а затем прошептала с волнением:       — А ты меня вытерпишь?       — А ты меня?       За локоть осторожно потянув Мортишу на себя, Клаус накрыл ее губы поцелуем. Боа соскользнула с женских плеч, вместе с бокалом, выпавшим из ее руки.       — Dis-moi, pourquoi je deviens fou de toi?       Мортиша не ответила. Она указательным пальцем провела по губам Клауса, силясь стереть следы помады. Он усмехнулся, кивком головы указав на падающие звезды.       С детским восторгом во взгляде Мортиша круто обернулась, не поверив в увиденное.       — Загадай желание, ну же!       Наблюдая за Мортишей, Клаус не взглянул на природное явление, не найдя его настолько прекрасным, как девушку, которую он обнимал за талию.       «К чему желания? У меня есть все».       Не став возвращаться в бар, ночь в котором только приобрела краски, не спешив заканчиваться, Мортиша и Клаус вернулись в особняк пешком, прогулявшись вдоль украшенных улиц. Подле них сновали толпы людей, однако внимания на них они не обращали — не считали нужным.       — Что ты загадала, когда упала последняя звезда?       Мортиша вплотную подступила к Клаусу, возложив ладони на его плечи. Томно поглядев на него исподлобья, она прошептала:       — Тебя…       Клаусу не требовались признания в любви, просьбы продолжить вечер в постели — он читал ее по глазам, по губам, изогнувшимся в улыбке. Мортиша изгибалась, подобно ядовитой змее, лежа на темных простынях в постели, которую разделила с Клаусом, ласкающим ее тело, волнующим мысли.       Измотанная, уставшая, но вместе с тем удовлетворенная, Мортиша закусывала пальцы, дабы сдержать стоны, эхом отскакивающие от стен. Устроившийся меж ее ног Клаус, раз за разом доводил ее до иступления, наслаждаясь некоторой властью над податливым телом и разумом Мортиши.       Ближе к рассвету, когда солнечные лучи зарябили на горизонте, Мортиша, не размыкая глаз, опустила голову на грудь Клауса, накручивавшего ее длинные локоны на пальцы. Если бы не ускоренная регенерация, на теле Мортиши надолго бы остались следы от страстных поцелуев любовника.       — Пойдем со мной.       — Нет, — воспротивилась Мортиша, когда Клаус попытался подняться с постели. — Давай останемся. Останемся навсегда здесь.       Клаус рассмеялся.       — Тогда мы умрем от жажды.       Утянув за собой Мортишу, завернувшуюся в простыню, Клаус вместе с ней отправился в мастерскую, расположенную на первом этаже поместья. Остатки сна покинули ее, когда он заговорил о подарке, должном покорить ее сердце.       — Скажи, что за сюрприз? — не унималась Мортиша, мысленно прикидывая, что же такое мог подготовить Клаус, ведь фантазии его мог позавидовать любой из ныне живущих. — Это что-то живое?       Спиной навалившись на деревянную кованую дверь, Клаус увлек Мортишу в комнату, занавешенную плотными занавесками. Не открывая глаз, как было велено, она пыталась прислушаться к звукам, уловить запахи.       — Ну же, погляди, — оставив поцелуй на бледной женской щеке, Клаус отошел чуть в сторону, наблюдая за реакцией Мортиши.       Взору ее представилось полотно в золотой раме. Она замерла, не поверив увиденному, потому что Клаус на протяжении многих лет отказывался писать ее портреты, не давая тому четких объяснений.       Подойдя ближе, Мортиша прищурилась, пытаясь понять, что ей напоминает задний фон. Вдруг, совершенно внезапно, ее озарило. Клаус изобразил обстановку той самой оперы в Риме, где они познакомились, и куда заглядывали на протяжении двадцати лет.       — Неужели я дождалась? — она обернулась, не зная, как выразить полноту своих эмоций. — Это прекрасно, Ник.       И только его имя сорвалось с ее губ, как Клаус простым движением стянул темную ткань, накинутую на массивную раму. На левой стороне полотна был изображен он — властный, серьезный, с пляшущими дьяволятами в глазах.       — Это мы!       — Ты в самом деле решила, что я позволю тебе прозябать в одиночку на полотне? — Он подступил к ней, отведя волосы от шеи. Призрачная веселость сошла с его лица. — Это мой тебе подарок, Мортиша.       Она знала, чувствовала всем своим существом: их совместный портрет — не просто прелестный подарок на Рождество, а нечто большее. То, о чем он говорил между строк, когда отвешивал ей комплименты или шел на уступки, принимая бесов в ее головушке.       — О большем я мечтать не могла, — она привстала на босые пальцы ног, губами коснувшись его щеки, — когда повстречала тебя.       Клаус изменился в лице, на мгновение задержав в груди воздух. Обеими ладонями обняв лицо Мортиши, он прижался лбом к ее лбу.              — Давай сбежим в Италию…       — Ты ведь знаешь, я не могу тебе отказать, — отвечала она с улыбкой.       Когда Мортиша подошла к столу, чтобы по просьбе Клауса подать ему одну из кистей, простынь соскользнула с ее тела, вуалью упав к ногам от того, что он наступил на ее край намеренно.       Он растянул губы в хитрой ухмылке.       — Что ты творишь? — она хихикнула, дернув плечами.       Мрак мастерской не мешал им видеть лица друг друга.       — Ищу вдохновение, — Клаус скользнул взглядом по телу Мортиши, не смутившейся, не растерявшейся, — и, кажется, я его нашел.