герой погибнет в начале повести

— я люблю тебя, — Солнце целует Луну аккуратно в онемевшие, словно от мороза, щёки, тычется слепо горячим кончиком носа по рельефу бледного лица, оставляет отголоски нежности на его скулах и закрытых свинцом веках. а Луна в ответ улыбается, смеётся тихо-тихо и прижимает парня к себе. — я тоже люблю тебя, — прикасается к влажным губам, целует медленно и тягуче. под их тонкой кожей покоятся руины мефедрона, а по венам течёт ядовитые реки метадона. в глазах рождаются бесчисленное количество новых галактик и вселенных, а все яркие звёзды со вспышкой взрываются, когда парень смотрит на то, что Солнце садится на него; оседлал, сжимает чужие бёдра своими и зарывается подрагивающими пальцами в пепельные волосы. от Луны пахнет душистым чёрным виноградом, сладким и вовсе не противным терпким вином, от одного глотка которого непроизвольно лицо кривится. скорее наоборот, что-то вкусное, как прохладная мята на кончике языка, как рассыпанные крошки кокаина на чёрном шёлке. блондин убирает с лица парня выкрашенные в белый пряди, приобнимает того за острые углы челюстей руками и слегка двигает бёдрами. толчок. Солнце мычит негромко, переходит на тонкую шею кареглазого, мелко подрагивая длинными ресницами, остатки туши немного осыпались, но его это вовсе не волнует. толчок. юноша сдвигает брови к переносице, сжимает пальцы уже на костлявых плечах парня, когда Луна выбивает из него воздух и остатки белых химических порошков. толчок. Луна сцеловывает с него всю печаль прошлого и наркотического прихода, оглаживает тонкую талию, входит в Солнце глубже, во всю, вникая в его жалобные всхлипы наслаждения. звонок. стоны и вздохи смешались, в воздухе витает запах винограда и пота, всё вокруг раскалено и горит ярким синем пламенем; блондин сгибается в позвоночнике, чуть ли не хрустит мраморными костями, соприкасается друг с другом лбами, чтобы быть с н и м на одном уровне, чтобы смотреть на его прикрытые глаза, задурманенными пыльной пеленой возбуждения. звонок. телефон непрерывно вибрирует, они словно не обращают на это всё внимание, движения становятся резкими и быстрыми; Луна скалится, рычит утробно, будто зверем, а Солнце дышит громче, хрипло, в самое ухо, отчего у второго крышу сносит только сильнее. — блять, — парень хмурится, вдалбливается в податливое на встречу тело, убирает руку с чужой плоской груди и отвечает на звонок, — да? Солнце смеётся тихо, целует того в губы и треплет по мохнатой макушке. — да? ага, м, — из динамика доносится что-то искажённое, голубоглазый расслышать не может, да и не хочет вовсе, не интересует, — угу. да, аг.. что? Луна приподнимается на локтях, минует чужие эфемерные поцелуи, запускает ладонь в свои не расчёсанные волосы, сжимает сильно прямо, у корней, кажется, ещё чуть-чуть и вырвет их окончательно. — д-да, сейчас. — что случилось? — Солнце прячет в уголках губ довольную улыбку, даёт юноше встать с кровати и достаёт пачку сигарет. прикуривает только тогда, когда тот как-то нервно тыкает в телефон большим пальцем и поспешно ищет верхнюю одежду. — Монти в полицейском участке. — а.. погоди? — у блондина чуть изо рта не падает косяк, и он немо уставился на второго. // — это пиздец, — Монти тянет в свои лёгкие никотин, а тот в свою очередь оседает ему на лёгкие колючими иголками, протыкает капилляры и вены, но красноволосый и глазом не моргнул — он их вообще закрыть не может, — его убили. — нет-нет, парень, подожди, что вообще случилось там? — Луна осматривается по сторонам, чтобы лишних ушей не было, а то не поздоровится. он ёжится от холодного осеннего ветра, что заползает ему под серую тонкую толстовку и трёт руки друг об друга, — тебе просто несказанно повезло, что денег у нас навалом и я смог заплатить за тебя залог. — этот мужик успел только сказать, что доверяет нам и нашему товару, но за ним, оказывается, как в участке я подслушал от других копов, шла долгая слежка, — Монти докуривает быстро и кидает ещё не погашенный окурок в грязную лужу около входа в дом, — всё время это был их человек, притворяясь водителем. — и что нам теперь делать? — спрашивает Луна спустя долгую паузу, — теперь с товаром проблемы будут большие, нужно менять территорию, полиция же с нас глаз не спустит. — и будет ли у нас вообще товар, — парень сплёвывает под потёртые мокрые кроссовки и нервно мнёт в пальцах свои солнцезащитные очки-звёздочки, — поставщиков уже половину, если не всех, накрыли. я ещё в живых остался. юноша, было, хочет что-то сказать, уже успел открыть рот, но нерешительно закрывает его обратно. взгляд с встревоженного меняется на какие-то отблески сочувствия и чего-то такого грустного, когда он видит, что Монти смотрит на фиолетовые стёкла в запёкшихся мелких брызгах крови и выглядит не очень (просто ужасно). его убили. когда Монти приходит домой и не находит в себе даже сил, чтобы упасть на сиротливо лежащий на полу матрас, то не спеша плетётся в ванную с тусклым зелёным светом. и, кажется, он слышит треск разбившегося настоящего я чего-то внутри себя именно в тот момент, когда поднимает голову и видит своё грязное лицо в чужой крошке багровых капель. мне так страшно. страшно. страшно. пожалуйста, помогите мне. весь этот шквал мерзости, страха, злости и отвращения наполняют его с каждой каплей, с каждой секундой его существования и именно поэтому он разгибает локоть и, сжимая в зубах шнур до испарины на лбу, вкалывает в колючие вены успокоительное, что-то тёплое, приятное, нечто, что спасает его и даёт наконец-то уснуть, без дыр пустоты под рёбрами; по его артериям плывут золотые разноцветные рыбки, далеко-далеко, прямо в то чистое озеро где-то в середине города, ныряют туда, где они первый раз встретились и исчезают навсегда. Глэмрок без задней мысли тогда протянул руку угловатому мальчишке с растрёпанными тёмными волосами и карими глазами-полумесяцами. его широкая улыбка теряется в пухлых румяных щеках, и мальчик сразу понял, что этот малый будет его лучшим другом. — меня Монти зовут, я приехал сюда из деревни, — суёт маленькие кулачки в карманы застиранных шорт, — мой папа рабочий, на заводе работает, его сюда пригласили. — Луна, — он поправляет на своих плечах жёлтый рюкзак, опуская голову, — только папы у меня нет. — ну и ничего страшного! — Монти это чуть ли не выкрикивает и ближе лицом пододвигается к мальчику, — хочешь мой папа станет и твоим? мне не жалко. Луна тогда в ответ смеётся и наконец протягивает уже свою руку в чужую ладонь. Монти был славным ребёнком, довольно-таки бойким, громким, чуть ли не гиперактивным, по сравнению с его новым (единственным) спокойным другом. у него всегда была эта забавная привычка, когда что-то не так, то сразу виновато чесать затылок со светлыми русыми прядями, что, кстати, всё это досталось от его отца. мальчишка до смерти заболтать мог любого рассказами про своего папу, какой он супер-пупер-дупер-фупер-просто-классный-самый-добрый-и-потрясный, а Луна его слушал внимательно, запоминал каждое слово, только иногда что-то отвечал, отвлекать того не хотел просто. он всегда угощал ребят самым вкусным ванильным мороженым и по выходным приглашал покататься на дедушкиной лодке, прямо по тому чистому-чистому озеру, чтобы порыбачить. Луна помнит его добрую улыбку, которую, наверное, видел только на старых семейных фотографиях, спрятанных в тёмных углах шкафа, домашний ужин с горячей курицей и картофельным пюре, его сильные руки, которые одаривали заботой и любовью, особенно в тот последний момент, когда Монти накинулся на мужчину с объятиями, только силу не рассчитал и перевернул их втроём в воду; а его отец перепугался тогда очень сильно, схватил обоих — глубина всё-таки большая и поплыл к берегу. а потом смеялся так звонко и так весело, что мальчишкам на душе тоже забавно становилось и тепло даже, сердце приятно щекотало, только телу прохладно от мокрой и прилипшей к телу одежде, сумерки начинались вроде. именно он научил Луну плавать. — его убили, — у Глэмрока взгляд закрыт туманом слепой ярости и чего-то такого нечеловеческого, — он защитил девушку, к которой приставал тот пьяный урод, он спас ей жизнь, но его посадили за избиение этой твари. Луна хочет было утешительно притронуться к чужому плечу, но осекается. — его убили в тюрьме другие заключённые, — парень трясётся, в горле застряла кость обиды, что разрастается с каждым словом и желанием вдохнуть воздуха глубже, но не может, мешает очень сильно, — его убили. убили. убили. убили. и Луна больше не узнаёт Монти, того маленького и задорного мальчишку, вечно цепляющегося за него словно обезьянка, прыгающего высоко-высоко, как пружинку, теперь он видит парня с крашеными в красный, бегающим нервным взглядом и широкими зрачками, спрятанные за золотой оправой и вечно сжимающего заточку, лежащую где-то в кармане кожаной чёрной куртки, когда идёт что-то не по плану. ему правда жаль-жаль-жаль. // Солнце мнёт воротник своей лазурной блузки в ромашку, заправляет мешающие вьющиеся пшеничные волосы за ухо и поправляет лёгкий блеск на губах, что мелко сверкает от яркого неба. облака рыхлые, рушатся от любого дуновения морского бриза и он слышит звонкий смех маленьких детей, противные крики пролетающих чаек и заглушающий остальной шум брызги прилива. это всё кажется чем-то ненастоящим, слишком ярко, будто насыщенность вкрутили на максимум, что в глаза светит, невозможно прямо, только юноша их даже не прищуривает, нет необходимости. он чувствует запах попкорна с карамелью около расположившегося неподалёку киоска, солёной воды и когда наконец ощущает на кончике языка душистый виноград, то оборачивается сразу. видит Луну со спокойной улыбкой, что подходит к нему медленно и что-то прячет в руках за спиной. — сюрприз? — Солнце посмеивается, указывая пальцем на то, что сзади парня. а Луна молчит, смотрит на того из-под веера ресниц, а в карей радужке мелькают голубые огоньки океанов. у Солнца отчего-то сердце биться сильнее начинает, и тревога к глотке проскальзывает, скребётся поломанными ногтями об слизистую, когда замечает, что руки у юноши почему-то синие как наступающие вечера в конце августа, а звёзды гаснут в его глазах. нет-нет, что-то не так. — это тебе, — наконец он вытягивает жёлтые тюльпаны и вкладывает их в чужие ладони. Солнце воздухом давится, когда понимает, что двигаться больше не может и стоит, не шевелясь с этими дурацкими цветами, в обнимку, а самого мутит очень сильно. только не это. только не это. только не это. — солнышко, — Луна проводит дланью по скуле и целует его в подрагивающие закрытые веки, — всё хорошо? блондин просыпает резко, не вскакивая с постели, как бы ему не хотелось, но всё-таки выдыхает по случайности громко и как-то измученно. — что случилось? — юноша гладит того по щекам с веснушками, голос у самого сонный и уставший. Солнце несколько секунд ворочается в кровати, приподнимается на локтях неумело и неохотно, вытирая проступившие капли пота, поджимает колени к груди. — кошмар приснился просто. — не переживай, это всё сон, — Луна умело сглаживает углы, выбирает тщательно и хорошо все воспоминания о сновидениях, выкидывает ненужное, лечит и сцеловывает приступы нарастающей паники. убирает запутавшиеся светлые пряди назад, смахивает указательным алмазы слёз с чужого лица, — мы справимся, обязательно. мы соберём больше денег и совсем скоро у нас всё снова наладится. я обещаю. он укутывает его посильнее в лёгкое одеяло и встаёт на ноги, чтобы налить стакан воды. но стоило только Солнцу заметить уже половину пустой банки на верхней полке шкафа, что забыли закрыть случайно, то в этот момент рыбки из озера начинают сверкать слабее и где-то внутри него проходит трещина.