Ты погубишь меня

       Активировав дефективную карму повторно, он потратил остатки чакры на открытие портала и рывком заскочил в него. Где-то внутри бился в истерике подавленный его волей идиот Кодо. Они умирали. Его регенерация бесполезно залечивала вновь и вновь открывающуюся рану. Боль затапливала сознание, и от отчаяния ему хотелось разорвать хоть кого-то на части. Но его сил едва хватило, чтобы забиться в эту дыру. Какая злая ирония. Ледяное измерение Кагуи станет его могилой. Пошатнувшись от резко нахлынувшей слабости, он практически заполз в стылый храм. И, обессиленно прислонившись к холодной стене, заплакал от горькой обиды. Если б он знал, как жестоко обернётся против него судьба, то свернул бы шею голубоглазому мальчишке, как только увидел его. От раздавшегося звука шагов ему стало ещё обиднее. Боруто даже не счёл нужным скрыть своё присутствие и приближался к нему, как хищник к загнанной добыче. — Я ведь предупреждал вас обоих. Нечего теперь лить слёзы, ублюдок. Момошики проигнорировал его, не оторвав взгляда от каменного пола. В своё время нелепая смерть Ишшики так позабавила его, что он не вынес из неё никакого урока. И сам стал ещё большим неудачником. Что ж, вот и итог его жизни. Его имя сотрут из летописей клана и будут вспоминать, как невероятного глупца. Жизнь утекала из тела Кодо вместе с кровью и слезами. Ждать осталось недолго. Чужая рука приподняла его за подбородок, вынуждая взглянуть в жестокие глаза убийцы. Божественный глаз злорадно сверкал, насмехаясь над ним. — Ты хоть сейчас понял? Как бы ты не рыпался, тебе никогда не одолеть меня, Ооцуцуки. Разлепив окровавленные губы, он прохрипел: — Молодец. Ты убил меня дважды, Боруто. Тот хмыкнул и постучал ладонью по груди. — Трижды, вообще-то. Или ты забыл про помощь Каваки? Он откашлялся поднявшейся к горлу кровью. По рукам начало расползаться онемение. Эта его смерть была самой медленной и мучительной. Первую он даже и не почувствовал толком: расенган мальчишки расщепил его тело в ничто в одно мгновение. — Ну так что, ублюдок? — Боруто протянул ему правую ладонь. — Хорошо нагулялся с Кодо? Пора бы тебе вернуться домой. О?.. Мысли стали замедляться вместе со стремительно коченеющим телом. И как он не сообразил сразу? Боруто нанёс им такой удар не для того, чтоб помучить, а ради него. Хотел дать ему ощутить дыхание смерти и вынудить добровольно зайти в гостеприимно распахнутую клетку. Он посмотрел на него и улыбнулся. — Я не вернусь. — Что? — непонимающе переспросил тот. — Я не вернусь к тебе, Боруто. Убийца недоумённо уставился на него. — Что значит «не вернёшься»? Тогда ты умрёшь вместе с Кодо, тупица! — Я знаю, — его голос ослаб до еле слышного шёпота. — Спасибо, что не даёшь мне умирать в одиночестве. Это был бы довольно жалкий конец — думать в свои последние мгновения о собственной жизни, пошедшей под откос на проклятой планете шиноби. Или прислушиваться к истерическому припадку Кодо. Смотря в расширившиеся зрачки мальчишки, он больше не испытывал страха. Ради этого зрелища и стоило так помучиться: маска самоуверенности треснула на его лице. — Не глупи! Ты что, реально собрался умереть здесь и сейчас? Его тело обмякло, и он упал бы на пол, но Боруто подхватил его на руки и положил голову на колени. — Эй! Не смей умирать! — он попытался зажать рану, но это было что мёртвому припарка. — Момошики! Живо залазь в мою карму, слышишь?! Эта паника в огрубевшем юношеском голосе доставила ему мучительно-сладкое удовольствие. Так он всё-таки был небезразличен ему… По щекам Боруто потекли слёзы. — Хватит прикалываться надо мной! Он сжал его обледеневшие руки в своих: живых и горячих. Момошики шевельнул пальцами и, напрягая последние силы, спросил: — А помнишь, что я говорил тебе? — Когда? — слёзы Боруто падали ему на лицо, смешиваясь с его подзасохшими следами слабости. — Почти каждую… ночь, — двигать губами вдруг стало невыносимо тяжело. — Я не знаю вашего языка! — зло прошипел он и обхватил лицо ладонями. — Ещё не поздно! Иди ко мне, ублюдок! — Я говорил, что… — почему-то повторить эту истину казалось важнее всего на свете. — Я люблю тебя, Боруто. По крайней мере, он умирал не напрасно. Оставляя после себя в мире очень сильного Ооцуцуки и убийцу богов. Который разрыдался от его слов и стал ещё настойчивее умолять вернуться. Это скрасило ему уход: умирать на руках своего раскаивающегося убийцы гораздо приятнее, чем на ледяном полу. Он закрыл глаза и стал отмерять последние удары сердца Кодо. Пять, четыре, три, два, один… Последними словами, что он услышал перед тем, как провалиться в небытьё, стали: — Я никогда не забуду тебя…