Два медведя в одной берлоге

      Казань. Квартира Дмитрия Яшкина. На пороге хозяин квартиры встретил бывшего соседа по комнате — Артура Ахтямова, что стоял в таком одеянии, словно вернулся с похорон, стоя весь в черном. Мальчишка неловко стоял сложив руки вместе перед собой, с сомнением топчась на пороге общего коридора, теребя в пальцах рукав черной худи. — Поговорить хочу. Можно?       Дима кивнул, и пропустил его внутрь. Артур повесил все вещи и уселся на кухне. Дима сел напротив, приобняв руками кружку. Мальчишка протёр руками лицо, сидя перед ним весь в чёрном и тихо спросил: — Как ты? Все нормально? — Да. Меня немного тошнит, но голова даже нормальная. Очень хорошие люди меня на ноги поднимали. Я почти нормальный. — С улыбкой сказал Дима, и, вытянув руку, похвастался кольцом. — Я пообещал Саше ни с кем не спать, больше не пить и не закидываться. — Он опустил голову, — Артур, прости меня за все то, что я с тобой делал. Мне без тебя дома очень грустно. Возвращайся домой?       Артур шумно вздохнул. Мягко приобнял кружку смотря на него. На его лице не было никакой радости. Никакой уверенности. Одни сомнения. — Дима, зачем ты туда поехал? Ты хоть что-то помнишь? — Я помню, что я поехал спасать Брукса. — Он порылся в телефоне и показал ему письмо, что прислал Стефан. — Я понял, что по-другому не извернутся. А ещё у меня в голове были слова Ники о том, что Рома такой, потому что я сам в этом виноват. Ну, чисто если знать меня, то… — Яшкин поднял взгляд, внимательно смотря на Артура, что сидел положив ногу на ногу, сложив руки на груди с грустным видом, — …то я просто, видимо, поехал побыть его привычным Яшкинксом. Ну вот, такую цену заплатил. А там не помню, что было. Это всё смывается. Это только просто, знаешь, как обрывки сознания хватают какие-то голоса, ты иногда можешь понять свое положение в пространстве, лежишь ты или стоишь. Но на этом всё. Артур, ты же был со мной. Я сказал Саше, что я не подвергаю сомнению то, что он был рядом, но я думаю, ты был больше со мной. Ты был не один? — Был не один. Я был с Кертисом. И если бы не он, то не я, не ты бы сейчас тут не сидели. Его позвал сюда Радулов, сказав, что я в опасности. Он пришёл просто на помощь мне… — Артур кивнул. — Дима, я слышал от ребят, что ты узнал про ту историю с Сент-Луисом. — Яшкин согласился, довольно хлебая кофе. — Ты под наркотиками прекрасно вспомнил эту ситуацию. Ты тыкал пальцем в Волка, обзывая его «птичкой», обзывая его дорогой шлюхой. Раза три точно на него наскочил, ты понимаешь. Я даже говорить в слух не хочу, что ты с ним вытворял. — Дима поджал губы, тяжело дыша, внимательно слушая его. Он был такой расстроенный, что даже слова в предложении ставил неправильно. Обычно у его Артура грамотная и чистая речь, а тут такое. — Ты должен сказать Кертису о том, что не винишь его в произошедшем. И всем сказать об этом. Я не про то, что ты вытворял с ним под наркотой. Я про то, что гораздо раньше было. — Я ничего не помню с того периода. Это сейчас я могу сказать, что тот Волк, которого мы перед собой видим, не способен на такое. А тогда он был другим. Ты знаешь, этот Волк не контактирует с людьми и молчит, но такие люди обычно не в проституцию идут, а дома сидят в углу и сорок минут прописывают варианты диалогов чтобы позвонить в регистратуру поликлиники за одним вопросом. — Тогда так надо было. — Артур придвинулся поближе к столу и уставился на Диму, — Послушай, ты что хочешь сказать, что считаешь, что такое реально было? — Я пока ничего не считаю, Артур. Я как пару дней вышел из страшного состояния, в котором уже себя потерял, не то чтобы память о ком-то, а вы все валите это всё на меня. Я слышу только версию Саши, который обо всём узнал от Дица и моего отца. И отцу я верю. Он тоже не занимается обычно ничем таким. Я не помню себя в даже Вашингтоне при Ови. Может, что-то такое и было. Почему Кертис сам мне не может рассказать о том, что было? — Он вдруг нахмурился, — Слышь, я не понял. А ты чего его так рьяно защищаешь?! — Потому что я слышал версию Кертиса. — А вот и интонация расстроенности сменилась. Он стал серьёзнее. Может и речь поменяется? — И когда ты был под наркотиками, ты не врешь. Ты сначала угрожал ему, и обозвав шлюхой, на одном дыхании выдал свой стандартный бред, который Радулов назвал шизофазией. Я сначала думал, что он придумал это слово. Пришлось потом погуглить. Но он сказал о реально существующем симптоме: шизофазия, это — симптом психических расстройств, выражающийся в нарушении структуры речи, при которой, в отличие от речевой бессвязности, фразы строятся правильно, однако не несут никакой смысловой нагрузки, а содержание речи соответствует содержанию бреда. Это расстройство речи отражает разорванность мышления. Употребляемые при шизофазии ассоциации случайны и хаотичны. У тебя тоже такое было. Когда ты смотрел хоккей на выключенном телевизоре, начал за Радулова, перескочил на Широкова, переключился на Волка, с Волка на цирк, с цирка на трамвай, а закончил про «лососевую змею картошечку». А твои рассуждения про окно, что закончились утками на воде это просто лучшее в твоём репертуаре. — Яшкин глупо похлопал глазами. Артур начал говорить быстрее и в таком серьёзном тоне, словно отец, что отчитывал его за очередные странные поступки. Ничего себе у него речь. Вдруг улыбнулся. Прекрасный способ излагать мысли, посещающие его вовремя игры. Да, он так и мыслил. — Но у тебя скорее соскальзывание мыслей, которое проявляется в виде неожиданных и не обусловленных необходимостью переходов от одной мысли к другой. Хотя между мыслями после такого перехода нет какой-либо очевидной связи или имеются лишь связи крайне отдалённые, но при этом в отдельности каждая такая мысль грамматически и логически остаётся верной. Волк сказал, что это у тебя мысли такого рода в голове. Что у тебя такая манера мыслить в голове. Я вообще не понимаю, как можно жить, когда у тебя мысли такие разорванные обломки предложений. Да как ты вообще говоришь нормально? И он считал, что если верно подобрать связь, то твоя речь перестанет быть потоком тупой херни. Но у меня и у моей девушки другое мнение. — Артур пожал плечами и сказал, — Это симптомы шизофрении или поражения головного мозга. Зная сколько ты падал головой об лед, я не могу и этого исключать, хотя и первое тоже вполне вероятно. Но ты сказал о том, что помнишь что между вами было, что, — Артур вдруг замолчал, видя, что Дима задумался, начав обкусывать губы, уставившись в стол. Карие глаза медленно поднялись. Он смотрел на него с явным сомнением, — о том, Дима, что тебе было любопытно. Ты сунул наркотики ему и сожрал их сам. — Не сталкивай меня с мыслей своими заумными словами. — Яшкин жестом показал ему замолчать, — Я не мог так поступить, Артур! Да, мне было не сильно много годиков. Но, к примеру, я пить начал не ради любопытства. Алкоголь не стирает память в таких масштабах, поэтому я прекрасно помню, как первый раз попробовал алкоголь, потому что моё тогдашнее окружение прекрасно так глушило грусть. В моем окружении было-то всем не больше семнадцати. Я видел как все приходили грустные, а спустя пару бутылок уже всем весело и смешно и всякий бред начинают обсуждать. Я тоже захотел так. Вот и начал пить. Да. Первая стопка оказалась во мне в пятнадцать лет прямо недалеко от нашей тренировочной базы в Чехии. Ну вот так, да. Но я ради любопытства даже под Радулова или Ротенберга не ложился! — Он вдруг резко повысил голос, — Это ты у нас любопытный до того, что можешь ноги перед мальчишками раздвинуть, а то и поцеловать мало знакомого человека…       Артур опешил, уставившись в шоке на него. — Чего уставился? — Удивился Яшкин. — А что, это не так? Ляма тоже не лучше, не думай, что тебе выпала честь быть единственным глупым мальчиком. Он сначала поддался на провокации Радулова, переспав со мной, а потом не смог перетерпеть флирта от Кертиса, да и поцеловал его при всех тогда в ресторане. Вы такие все молодцы! У вас только Яшкин плохой! Только Яшкин непутевый любопытный дурачок! — Ты охерел со мной в таком тоне разговаривать?! — Растерянно прошептал Артур. — Ты чего себе позволяешь? — Да потому что вы заебали уже все на меня все помои сливать! Ты понимаешь, Артур, что… — Я тебя не обвинял ещё, чтобы ты так со мной разговаривал! — Грубо перебил его Ахтямов, — Я пытаюсь понять что за ситуация происходила, когда я, сука, песок в песочнице ел. Гонора давай поменьше. И голос не повышай на меня. Мне это не нравится. Дима, ты чего резко меняешься опять?! — Потому что я не мог навредить ему просто так! — Вскрикнул Дима. — Я не на кого не кидаюсь просто так. Я кидаюсь только в ответ. Я изнасиловал Радулова, когда он заебал меня и все нервы мне вытрепал. Этим я сам успокоился, вылив переполненную чашу злобы, и его на место поставил, успокоив. Я так изнасиловал Ротенберга, тоже показав ему, что я так-то достаточно зубов имею, и что я не просто безвольная шлюха. Что у меня тоже есть права! Есть чувства! Что мне тоже бывает больно и обидно! — Кричал он, — И тогда тридцатого декабря это не было простым желанием пожестить. — Он вдруг резко притих, уставившись пустым взглядом без эмоций на стеклянную столешницу, перешел на тихий тон, — Судя по твоим словам и словам других, у меня не было никакого желания за Кертисом гоняться. Но он был один. И я прекрасно знал, что мне никто за это по морде не даст. Да. Я считаю, что это было запоздалым ударом в ответ. Я согласен с теорией Радулова, что я просто вспомнил что он со мной сделал, и дал ему в ответ.       Артур растерянно кивнул. У него покраснели глаза. Он едва слышно шмыгнул носом и дрожащим голосом сказал: — А меня ты за что изнасиловал? Чем я тебе не угодил? Тем что заботился о тебе? По такой же причине? Из-за заботы охуенной? С Никишиным нахуя переспал? Ты настолько больно ему сделал, что он остатки разума себе вернул, став нормальным. Может ты просто признаешься в своей проблеме, что тебе постоянно хочется с кем-то переспать?! И тут не Радулов с Ротенбергом виноваты, что ты легко становишься насильником. Тебе поебать, как громко вопит тело от боли под тобой. Насрать тебе, что тебя просят остановится. Тебе же хочется! Какая, блять, разница, что тому, кто попался под тебя, пока ты не трезвый из-за выпивки или наркоты, не хочется с тобой спать. Ты знаешь, я в слезах умолял тебя меня не трогать. Но ты даже не подумал остановится. Стоял и дрочил на меня. А потом взял и, развернув меня к себе спиной, просто изнасиловал. Одного раза тебе оказалось мало. Ты еще раз это сделал. Я едва смог удержать рот закрытым, чтобы за щеку от тебя не получить. Ты даже не представляешь, как я себя чувствую. И я прекрасно теперь понимаю Кертиса, который… — Он вдруг растерялся и прошептал, — который считает что это его расплата. Ты не первый раз так с ним поступаешь. Не третий. Не пятый. Не сороковой. И не только с Кертисом. Радулов тоже умолял тебя не трогать его. Тебе поебать было. Тебя если переклинит — с тобой ничего не сделать. Все, тебе насрать. Все, член в штанах мешается, надо срочно присунуть кому-нибудь. Особенно тебе поддатому вообще поебать кто там попадается… Мальчик, девочка, свой или чужой… — Артур, я не… — Дима растерялся. — Я не специально на тебя кинулся… Не начинай со мной такой разговор. — Нет, ну это же твои слова! — Артур развёл руками. — Не я же это сказал! Яшкин, я понимаю теперь, почему Дамир так с тобой поступил. И понимаю, почему все сдались перед Ротенбергом. Потому что ты по всему своему окружению ударяешь с силой, ни хуя не меньшей, чем Рома. Только он бьёт по нам, чтобы тебя вывести из себя и сделать тебе больно, а ты бьёшь просто так. Я с Дамиром близко подружился. Я долго с ним по Омску гулял, слушая истории о том, как вы с ним дружили. Я близко подружился с Никишиным. Я много времени с ним провел, разговаривая на кухне. Твои прошлые бывшие близкие друзья. А теперь я сам оказался на их месте. Дамир с Сашей просто поменялись местами с нами с Волком в этом сезоне. Я встал на место Ники, а Жираф уступил Волчонку. Я узнал обо всем, что случилось с Кертисом. Узнал то, что он даже Никите не рассказывал. Я узнал о том, что ты с Дамиром вытворял, когда он ловил тебя по всему Петербургу. Узнал о том, что Ники пережил, пока ты был их капитаном. И все, как один, говорят о том, что ты дикое, оголодавшее животное. Ты динго — ты вторично одичавшая домашняя собака. И я понимаю, почему все так относятся к тебе. Потому что ни у кого на тебя нервов не хватило. Ты вытягиваешь все силы. Ты морально топишь. Унижаешь. Орёшь и срываешься. Я никогда никого не слушал. Я продолжал к тебе хорошо относиться. Как бы про тебя погано ни отзывались, сравнивая с чудовищами, я никого не слушал. Предпочитаю думать своей головой и делать свои выводы, выслушав все стороны разбирательств. У меня свое мнение. Ты очень много хорошего для меня сделал. Ты очень близкий друг мне. Я могу смело тебя отцом называть. Но твои выходки иногда просто убивают меня. Перед Ротенбергом не сдались и не сдали тебя, твои слабости и твои действия, только трое: я, Волк и Мэйсек. Все остальные, Дима, уступили Роме. А кто-то ведь даже работал на него. Но мы не сдались. И как ты с нами поступил? Ты и правда считаешь, что мы не достойны от тебя уважения? — Артур, я уже извинился перед тобой. Я не хотел этого делать. Но Волк точно не непогрешимый. — Точно. Я знаю. Я все прекрасно знаю. Но ты, вместо того чтобы сейчас добивать его расспросами или вообще обвинениями, взял бы и сказал всем в округе, что этого не было. Что все эти люди ошибались. Взял бы и защитил его. Он достаточно горя уже хлебнул за свою тридцатку лет. Просто… — Я не буду так поступать, пока это не станет точно известно. — Серьёзным тоном перебил его Яшкин. — Я не хочу больше разговаривать по этой теме.       Повисла пауза, провисевшая пару минут. Артур закрыл руками лицо и сказал: — Дима, я так надеялся, что приду к тебе, и мне полегчает, что я стану уверенным в своих действиях. В том, что не надо бежать отсюда. Ты не заступишься за человека который тебя защищал, который столько помогал тебе? За человека, который, сука, мотался к тебе в предсмертном состоянии с другого города, нихера не через дорогу стоящего, никогда не унижал тебя, когда на все твои крики и вопли лишь терпеливо ждал пока ты успокоишься. Он проглатывал всю твою злость, Дима. Он, забитый жизнью социофоб единственного чужака за два года пустил к себе в дом! А ты, сука, даже не попытаешься вспомнить что было и не попытаешься его защитить?! — Я должен сделать это, будучи точно уверенным, что не буду защищать человека который этого не достоин. Я уже несколько раз в жизни обжегся так. Больше не хочу. — А, то есть ты тоже позицию занял, что Кертис мало заплатил за это все? — Я этого не говорил. Но я не могу утверждать точно, что это так и есть. Артур, ты что, собрался свалить?       Ахтямов тяжело вздохнул, и, подняв ноги, прижал их к себе, неловко взгромоздившись на стул. Положив голову на ноги вдруг признался: — Я хочу попробовать уйти за океан. Потому что мне в Казани не место, так же как и в Альметьевске. Я не знаю где вообще моё место. Где я, блять, нужен буду. Вечно впереди меня очередь как к святым мощам. Я устал быть третьим, четвертым, десятым. Делать вид, что меня не задевает тот факт, что как бы я хорошо не играл, мне не место в осном составе Ак Барса. Да. Я собираюсь уйти. Не из Казани. Не из Татарстана. Я собираюсь свалить вообще из страны. Мне настопиздело скотское отношение к себе. Я хорошо играю. И я не достоин того, чтобы становится шестым или подохнуть в этой ебучей вышке с ее Нефтяником и клеймом, что я хороший вратарь, но не дотягиваю до Континенталки даже регулярного чемпионата, не то чтобы плей-офф. — Его голос был очень серьезным. — Да, Дима, я хочу уйти. Я поговорил со своим агентом. Никто в Континенталке не хочет брать меня в основной состав ближе, чем на третье место. Нахуй оно мне надо, сидеть в вечных запасных, и грезить, чтобы сразу два вратаря ебнулись передо мной надолго на больничный? Я устал. Мои одногодки все уже в Континенталке не первый год. Галкин для меня прекрасный пример. Он был третьим. Стал вторым. Сейчас, на всю регулярку он основной вратарь. И я играю так же, как и он. Но он там. А я тут. Да, в черно-красной форме Нефтяника. Сижу и давлюсь слезами, кивая, когда мне в очередной раз звонят и говорят о том, что я отправляюсь в Альметьевск, делая вид, что так и должно быть. Меня эти мысли даже в какой-то момент до бутылки дотащили. Я посмотрел на тебя, как ты борешься со своими сомнениями в том, где оказался. А ещё тогда Ники рядом был нормальный… Мы начали с ним пить. Он пил просто так, а я пытался… — Он вдруг усмехнулся, — Пытался найти в пьяных мозгах ответ на то, где мне будет лучше. Я помню, что даже один раз вернулся пьяный домой, а ты лежал в гостиной на полу весь в слезах, ещё какой-то свой стандартный тупняк сказал о том, что, вроде, Кертиса убили или что-то такое? Я думал, ты тогда сам пьяный был. Просто плечами пожал и спать пошёл. Мне не понравилось пить. Это тоже не вариант найти себя. Вообще теперь на выпивку смотреть не могу. Тошно сразу. — Ты с ума сошёл?! — В шоке сказал Дима. — Ебать, вот от кого я не ожидал того, что он сопьется, так это от тебя. А теперь ещё больше не ожидал, что ты поедешь куда-то из своего родного Татарстана. Ты уверен, что ты справишься? — Нет. Но я попробую. — И куда же ты собрался? — Продолжал поражаться Яшкин. — До конца сезона я тут. А потом попробую в Канаду поехать. Брукс заканчивает с Екатеринбургом. Я поеду следом за ним. Хочу залезть в Канаду. В какое-нибудь Торонто или Виннипег. Он меня утянет за собой. — Артур закрыл глаза тихо сказав, — Это будет равноценным обменом за жизнь Кертиса, которую я спас. Но я не считаю, что я это сделал, хотя весь Екатеринбург взял и поклонился мне и моим поступкам. Я просто защищал своего близкого друга. Я просто делал то, что должен был. Я просто защищал Волка, и то, блять, я слишком жалкий, чтобы дать нормальный отпор, и ему все равно навредили. Успел предупредить Брукса. Тот пихнул Трямкина, когда его с игр не пустили. Никита всех своих оберегает. Он поймал Кертиса, когда самолет экстренно посадили спустя половину часа полета. Я не знаю какими силами его довезли до его дома. Но я считаю себя виноватым в том, что сделал недостаточно. Весь Екатеринбург считает меня героем. Я чувствую себя предателем. — Он открыл глаза, сидя весь в слезах, — Я не спас его от тебя и твоих чудовищ, что берегут тебя. Все заступаются за тебя. Все тебя любят. Я понимаю теперь и слова Саши, который говорил о том, что ты подыхаешь окруженный любовью и заботой. Я понимаю его. Так и есть. Поэтому я на грани того, чтобы уйти. Я виноват. Виноват в том, что слаб. Что недостаточно стараюсь. Что могу быть лучше, но у меня просто не получается. Мне не хватает сил. Я не идеальный. Не такой как нужен всем. Оступаюсь. Боюсь. Плачу. Беспокоюсь. — Он уставился в глаза Диме, вдруг взяв паузу. Яшкин растерянно смотрел на него, видя, как горькие слезы стекают по щекам, — Я слышу так много откровений. Знаю все самые сокровенные тайны. И никак людям не помогаю. Не знаю, почему все считают, что я полезный. Не знаю, почему все считают меня хорошим и светлым добрым мальчиком. Я чудовище нихера не меньше. Я мог помочь. Мог остановить. Слишком слаб.       Дима тяжело вздохнул. Он может лишиться очередного близкого друга. Он в Казани надолго. До двадцать шестого года. Но сейчас, если он лишится своего близкого мальчишку, свою любимую маленькую Жабу рядом, это будет страшная беда. Он с ума сойдет. И Радулов под боком ему ничем не поможет. Никак вообще картины не сыграет. Ему все равно нужны друзья. Близкие. Понимающие. Такие, как Артур. Такие, как Дамир. Такие, как Ники. Он не хочет его сейчас лишиться. Но проморгал момент, в которые мог поймать Артура за руку, прежде чем он отвернется от него. — Твои слова. А чем же я мог тебя остановить? Неужели ты дашь мне шанс? — Дам. Все люди. Все человеки. Все где-то в чем-то наебываются. Дам тебе шанс тем, что перестанешь вести себя как свинья, Дима. Условия очень простые. Я все ещё на твоей стороне. Просто, ты сам признался, что тебе было любопытно. И я это слышал. Это не Волк мне сказал. Я слышал тебя. И я очень хочу остаться рядом с тобой. Побудь человеком. Защити того, кто защищал тебя. Потому что я бессилен что-то поменять. Я и так себя чувствую виноватым. А если сейчас ещё и ты продолжишь себя вести, как скотина, то я с ума сойду. — Он подпер голову рукой и тихо сказал, — Я рассказал Никите о том, что с Кертисом случилось. Я полагаю, что он поедет сейчас к нему и будет рядом с ним. — Нахуя? — Удивился Дима. — Артур, мне кажется, что Никита был крысой. — Ты знаешь — не плевать. — Признался Артур. — Значит был повод на это все. Ты знаешь, тебе все говорят о том, что Радулов тоже не лучше. И что? Ты хоть кого-то из нас послушал? Нет. Ты схватился за него, и никого из нас не слышишь. — Потому что я люблю его. Я готов его за любую выходку прощать. Просто потому что я люблю его, Артур. Вот как влюбишься так же, как и я, тогда мы с тобой поговорим. — Поговори об этом с Лямкиным, который из-за ваших выходок чуть не лишился и жены, и любовника, Дима. Вот если вы друг друга поймёте, я подумаю над твоим предложением. — Он поднялся из-за стола, и, ополоснув свою кружку, поставил её на место. — Спасибо, что дал мне возможность побыть в Ак Барсе. Спасибо, что заступился за меня, что любил меня, когда мне это было нужно. Ты все ещё мой самый близкий друг. Но пока ты не одумаешься, я не смогу рядом с тобой жить. Это слишком больно. Похуй, тело перестало болеть, и мне почти не противно с тобой общаться. Но я достаточно выводов сделал за это время, пока тебя не было рядом. Я увидел сколько в людях бывает самоотверженности, в попытках искупить свои грехи. Да, Кертис не идеален. А что, кто-то идеален? Хоть кто-то, блять, Яшкин?! — Артур, послушай меня, дай мне хоть время очухаться и понять что вокруг меня происходит. Я и так с трудом соображаю. Я проснулся, блять, рядом с Сашей, который заботится обо мне, который ко мне нормально начал обращаться, который улыбается мне, который отвечает искренностью и не вредит. И я только выдохнул, только начал жизни радоваться, как ввалился ты, и сказал мне это все. — А, прошу прощения, что не дал тебе в этой лжи жить. — Артур развёл руками, и, поклонившись, тихо сказал, — Живи. Никто не против. Никто у тебя уже Сашу не отберёт. Просто все восемь человек, что защищали тебя, возьмут и отойдут от тебя. Да, Кертис мне сказал о том, что ты прекрасно сам выживешь, и без нас всех под боком. Что не нужен тебе штат детективов, что не нужна тебе эта вся хуйня. Что тебе нужен только любящий человек рядом. — Он отмахнулся, — Пожалуйста. Держи своего Сашу. Только крепко держи. Три недели до игры со СКА осталось. И тебе захочется кого-то кроме Саши видеть за спиной. Ты знаешь, если это и правда Никита был крысой, я понимаю его. И я скорее встану на его сторону, чем на твою, если вы заставите меня выбирать. — Артур, не делай глупостей. — Яшкин повернул голову, смотря на мальчишку, что стоял потерянный и очень грустный, стыдливо вытерев слезы длинными рукавами худи, — Ты же пожалеешь об этом. Останься в Казани. Я пообещаю что-то вспомнить. И если у меня в мозгу хоть что-то появится, что подтвердит твои слова, я честно и перед всеми скажу о том, что Кертис ни в чем не виноват. Я не говорю, что он точно сто процентов предатель, лжец и так далее, и тому подобное. Просто я не хочу махать наотмашь не думая. Дай мне время. — Я даю тебе время, Дима. Просто Саше не говори куда делся Никита. — Он тяжело вздохнул, — Опять скандал будет. Я рад видеть, что тебе стало легче. Значит моя Аня и тебе помогла. И мы с Волчонком не просто так столько нервов на тебя убили. Я рад видеть тебя нормальным. Спасибо, что поговорил со мной. — Помогло тебе это? — С надеждой спросил Яшкин. — Нет. Хорошего дня.       Артур молча накинул куртку и, обувшись, ушёл, закрыв за собой дверь. Дима подпер голову рукой. Шумно стуча пальцами по стеклянной столешнице, уставился в окно, где во всю светило солнце, заливая город приятным светом. Тяжело выдохнув, закрыл глаза. Почувствовав, как его начало склонить в сон, поднялся из-за стола и пошёл обратно спать.       Проснулся среди ночи, и растерянно уставился в потолок, не зная что делать. Перевернувшись на бок, обнял подушку. Взяв телефон в руки, задумчиво написал Саше о том, что хочет, чтобы он побыл с ним, потому что ему слишком одиноко в доме. Радулов написал, что не против, и что после тренировки сможет его отвезти заодно домой. Дима тут же улыбнулся, и, поворочавшись, написал быстро о том, чтобы он скинул ему все фотографии, что утащил у Волка, потому что хочет что-нибудь попробовать вспомнить. Радулов не стал с ним спорить, скинув с десяток фотографий, которые все явно сильно давно были сделаны. Рассматривая их пошёл приготовил себе кексики с любимыми ягодками брусники. Задумчиво стоял и ел их прямо с большого мешка, наблюдая за тем, как они готовятся в духовке. Охапкой кидал вкуснейшие ягоды прямо замороженные в рот. Облизнулся довольный. Очень вкусно. Кисленькие. Взяв пару кексов бросил пакет обратно в морозилку и, с кружкой чая побрел в спальню. Усевшись на кровать сначала все съел, чтобы не кидать крошки, а только потом улегся обратно.       Уставился на фотографии, задумчиво пытаясь хоть что-то внутри почувствовать. Организм его не обманет. Если что-то и правда такое было, о чем говорил Артур, что Кертис и правда не виноват в том, что происходило, он должен это понять. Задумчиво листал фотографии, едва заметно улыбаясь. Какой он счастливый на всех фотографиях. Кажется, Блюз был той командой, где он мог отыграть гораздо больше, чем получилось по факту. Почему же он ушёл из него? Он вспомнил слова Кертиса. Да, они оба явно оказались в командах, в которых хотели оказаться, но стало только хуже. Не кинешь же просто так клуб, в котором столько времени провел. Что-то случилось? Он задумчиво лежал на животе, болтая ногами, отправившись шерстить интернет.       Статья за статьёй, и все о том, что было так давно. Интернет все помнит. Интернет про все знает. Нашёл совсем небольшую заметку в какой-то полужелтушной газетенке о том, что его, сына великого Яшкина поймали на наркотической зависимости после попойки, и клуб не стал продлевать с ним контракт. Тут же пошёл искать информацию дальше. Он ушёл играть в Вашингтон, под крылышко к Александру Овечкину, но и с ним не получилось толком сработаться. Блюз радовал его большим количеством игр, а вот Кэпиталс с трудом нашёл ему тридцать семь игр, и развёл руками, тоже не захотев продлевать контракт. И вот Дмитрий Яшкин оказался в Динамо. Ну с Динамо Москвой у них все хорошо сложилось. Это-то он помнит, хоть и крохотными осколками. Интересное было время.       Задумался, постучал ногтями по стеклянному корпусу айфона. Но что-то все равно не складывалось. Он побрел на сайт Автомобилиста. Вдруг улыбнулся красивой фотографии Волка. Отвлекшись от разглядывания с большим трудом, спустился вниз по странице, изучая его статистику. Ну да, Ютика, что была дочкой Нью-Джерси Девилс. У Кертиса явно с ними не складывалось ничего. Он громко рассмеялся. Бедолага за столько лет игры даже ни разу выше девяти не залез. И то, девять очков набрал только в том сезоне. Явно не без помощи Брукса, с таким-то количеством полезных передач. Дима опустил взгляд, обкусывая губы. Он из-за океана свалил в том же сезоне, в котором Дима сбежал из Сент-Луиса. И побежал в Казахстан. Ну да, Кертис ему говорил о том, что потянулся за рукой тогдашнего капитана — Даррена Дица. Четыре сезона откатал в бело-синей форме. Но статистика тоже не лучше. Что ж ему так сильно не везло в играх? Вроде бы и на играх, судя по статистике, он на всех бывает, но статистика у него большую часть времени была минусовая. Он переключился на вкладку статистики этого сезона, задумчиво изучая её. Больше тысячи вбрасываний?! Ну конечно. Он же центральный нападающий. У него такие черти по бокам, которые даже на вбрасывания не умеют становиться. Они с Шипачевым постоянно менялись. У Вадима была нулевая реакция, и он даже уже не пытался отыгрывать свою роль центрального нападающего, отправляя на вбрасывания Яшкина. У него было тридцать семь силовых. А у Яшкина уже больше ста. Но у Волка была больше чем пятидесяти процентная вероятность выиграть вбрасывания. А у Димы с трудом набралось двадцать. Он начал громко хохотать, болтая босыми ногами, сравнивая статистику.       Двое мальчишек, одного года, с небольшой разницей в возрасте, поигравших с двух сторон океана, явно хлебнувших горя. А насколько же разными они были. Дима задумался, снова уставившись на фотографию Кертиса. Нет. Что-то было не так. Он не мог с ним так поступить. Да, Дима всегда был таким странным на решения мальчиком. И мозгами, кажется, с рождения обделенный. Но из любопытства он не мог схватиться за наркотики. Нет. Тут было что-то другое. Он задумчиво обкусывал губы. Приоткрыв рот, медленно провел кончиком языка по губам. Саша сказал ему, что они переспали в тот вечер. Он резко перевернулся на спину, раскинув ноги. Такое точно могло случится. Он всегда был той ещё проституткой. Да, часто заваливал кого-нибудь пьяный. Как сказал Дамир — это не первый раз, когда он кого-то сваливает в постель пьяный. Ни Радулов, ни Ротенберг, не были первыми такими жертвами, засмотревшимися на него, а потом ахуевшими от того, что он может вытворять пьяный. Пощелкав пальцами, погуглил сколько времени в Вашингтоне. Кажется, пора сделать звонок независиму эксперту. Приложив телефон к уху, закрыл глаза. Услышав громкий хохот в телефоне тут же улыбнулся. — Привет, Яш! — А вот и знакомый, слегка шепелявый голос великого Александра Овечкина, — А я только тебя недавно вспоминал. Богатым будешь! — Я тоже рад тебя слышать, Ови. — Усмехнулся Дима, счастливо улыбаясь, уставившись в потолок, — Слыхал, да, где и с кем я теперь обитаю? — Мы с Кузей вообще охуели! — Согласился Саша, — Вон, даже Кови отправили обратно в «Спартак». Он от тебя в составе в восторге. Не в восторге правда был от той хуйни, которую с Раду сделали, но псина сама виновата, хули, глаз-то нет посмотреть, прежде чем лететь куда-то сломя голову. — Яшкин громко рассмеялся, — Вот ты придурок, Яшкин! Я так горжусь тобой. Ты где весь сезон проебываешься?! Тебя Казань нахуя к себе брала? Чтобы ты на больничном лежал или бухал? — Ну бля, ну ты же знаешь мою отмазку. Так получилось… — Знаю. Я тебя не первое десятилетие знаю, проебу такую. Вот ты балбес! Раду мне нахуя испортил? Я посмотрел ваши матчи с пацанами. Мы просто уссыкались. Вот вы такие три колотушки ебаные, нахуй там ваще нужны? Ладно Шипа, с него уже песок сыпется. А вы с Радиком кто в лес, кто по дрова, кто детвора… Вы че творите, черти? Яшка, до сих пор твой игровой гений никто понять не может, да?! — Ови, хватит меня позорить! — Хохотал счастливо Яшкин, — Не отбирай хлеб у Казани. Я, бля, аж забыл нахуя позвонил. Я хоть не поздно звоню? — Ну у нас почти девять вечера. У меня большой вопрос какого хуя ты не спишь в четыре утра в своей блядской Казани. Что, не сидится, не валяется тебе? — Нет. Я вообще по делу звоню. Ты знаешь о том, что со мной творится? — Конечно, слыхал, да. — Овечкин задумался, взяв паузу, — Я в ахуе, честно. Но я не удивлён тому, что ты во все это влез. Мы следим за тобой, да. Кови с Раду помогают нам в этом. Главные наши спонсоры новостей про тебя. — Ты у нас всегда самый хороший был на память. Помоги мне. Ты помнишь что со мной было в семнадцатом-восемнадцатом году? — Помню, конечно. — Саша издал шумный вздох. На фоне раздался громкий хохот и странный шум. Следом раздался хлопок двери и неспешные шаги. — Ну ты последний год в Блюзе отыграл тогда. А потом пришёл ко мне. Что конкретнее хочешь узнать? — Я узнал от Радулова про историю с Кертисом Волком. Который тогда в Спрингфилде играл. Откуда эта история вообще всплыла? Я в тебе и твоих словах никогда не сомневался. Ты всегда на моей стороне. Расскажи мне правду. — Блять. Не заставляй меня эту хуйню вспоминать. — Саша тяжело вздохнул, — Дима, ты зря сейчас лезешь в эту грязь. Прошлое, какое бы оно не было, уже случилось и ты никак на него не повлияешь. И нет сейчас смысла в этом всем копаться. Надо будет Раду пизды вломить, за то что он вообще вспомнил про это все и рассказал про эту хуйню. Хотя, мы все в курсе, какую он охоту устроил после того, что с тобой этот ебучий пацан сделал в декабре, да ещё и под Матч Звёзд. Все просто в ахуе. — Сань, я просто сейчас на перепутье стою. И мне надо точно быть уверенным в своих действиях. Я сейчас от этой ситуации очень сильно завишу. Я могу потерять много хороших людей в своём окружении от неправильного выбора. Поэтому я и позвонил тебе. Ты же меня поймал, когда я вернулся с Блюза. Я уже был зависимым? — Нет. Я согласился на то, чтобы проследить за тобой, как на тебя это все повлияло. Я думаю, что Раду рассказал тебе ту же самую версию, которую говорил нам твой отец. — Он сомневался в словах, говоря с большой осторожностью, — Ну вы напились на общей попойке, пошли ебаться, а потом он сунул тебе наркотики. На утро пришёл Диц с кем-то из твоей команды, уже не помню имени. Вроде это был Соша, который сейчас в Тракторе играет, который Никитка. А может и не он. — Блять. Это вечный пиздаболище который? — Удивился Яшкин, — Погоди, который тоже скачет то сюда, то отсюда, тоже так же как и я? — Ови громко рассмеялся, согласившись, — Ну пиздец, нашёл кому верить. А если не он? — Ну там полно долбоебов типа тебя было в Луисе, то. Да и до сих пор остаётся. Прям от того, что они сразу следом Стэнли завоевали, че-то изменилось. Как были странные личности, так и остались. Хотя страннее Торонто все равно не найдешь. Ну так вот, они вдвоём нашли вас под конкретной дозой наркоты. Ты вообще в нулину был, второй полегче был, а может и совсем нормальный. Честно, нихуя уже толком-то не помню. Ну вот они позвонили твоему отцу, что приехал в середине дня. Вы продолжали друг другом наслаждаться. Отец тебе вломил пизды. Все расспрашивал тебя о том, правда ли тебя этот шкет накормил. Ты ему так ничего и вразумительного не ответил. Волк пытался набрехать, чего-то какую-то ахинею нёс, о том что ты сам этого всего наелся, говорил, что тебе просто стало любопытно, да и вообще это не его. Ага. Мы все дружно взяли и поверили ему. Ага. — Ови усмехнулся, шумно налив что-то. — О, чаек, обожаю. Да ещё и с круассаном. Я дико извиняюсь, голодный очень с тренировки пришёл. — Дима усмехнулся, сказав тут же что не против, если он будет жевать и говорить. — Да тут и говорить-то толком нечего. Диц же был его парнем. Ну тот сразу сказал, что этот Волк та ещё проститутка, что он постоянно с наркотиками ходил. А Диц за пиздежом тогда пойман не был, вот ему все дружно и поверили. — Погоди, что значит «тогда»? — Ну а на что это похоже? Да Коста с Радуловым запихнули его в ЦСКА, в котором он очень хотел оказаться, а там-то с нашими чертями не забалуешь. Они раз его на пиздеже поймали, второй раз поймали, когда он кого-то грязью из защитников обливал перед тренерами, чтобы самому в составе оказаться. Ну сейчас все в курсе, что он пиздит как дышит, а дышит часто-часто. Я, честно, когда наблюдал за тобой, пока ты рядышком со мной обитал, понял, что ты тоже не такой простой, как отцу кажешься. Но ты больше к наркоте не прикасался. У тебя крыша, бывало, съезжала. Ты упивался страшно алкоголем. Текила — твоя любимая выпивка тогда была. Ебать, там только бутылки отлетали! Ты часто в запои уходил, когда даже я был не в состоянии тебя разбудить, своим-то командирским голосом. Ну мы с твоим отцом поговорили, приняли решение, что тебя Америка так сильно испортила. Купили тебе билет и с богом отправили тебя в путь. Видимо, правда, бог покинул тебя, и пока он не видел, ты сделал лучший сезон в Динамо с Шипачевым и Кагарлицким. Ты тогда выдавал такие охуенные сезоны, что мы не сомневались, что сделали тебе лучше. — Я понял. Погоди, Ови, не так быстро. То есть вся эта история держится на словах пиздабола Дица и возможно словах Сошникова, который тоже не блещет правдой? — Ага. Я поэтому сомневаюсь в ней. Ну кто я такой спорить с твоим отцом. Я же не Раду. Это тому мозги ещё в ЦСКА отшибли, тот вообще авторитетов не видит. А сейчас-то Саня влип. — Овечкин начал хохотать, — Наебался на этой телеге. А я предупреждал, что это будет хуевой затеей — пойти бухать с тобой! Ой, Раду этот, балбес непутевый. Ты его хоть любишь или так, поебались и разбежались? — Люблю. — Яшкин рассмеялся, — Нет, поебались и разбежались у меня с Бруксом Мэйсеком. Я че-то в том сезоне с ним побадался, а в этом году, кроме Авангарда, в котором оказался мой Жафяров, присмотрелся и к этим хулиганов в красных штанишках. Приманился, так скажем… — Ага, на Волка опять запал? — Бля-я-я, откуда знаешь? — Удивился Яшкин, — Не понял. Ты, блять, откуда знаешь?!       Снова громкий хохот. Он прервался только спустя пару минут на довольное чавканье. Овечкин все прожевал, шумно отпил свой чай, и, наконец, сказал: — Так ты мне сидел и сам плакался, что влюбился в красивого мальчишку. Я только на третий раз твоих запойных истерик понял о ком речь. — Чего?! — Воскликнул Яшкин, резко усевшись на кровати, — Что ты сейчас сказал?! — Ты сказал мне на излете очередного запоя, что влюблен в Волка. Я что перестал внятно говорить? Эти чёртовы французские булочки всегда меня приманивают своей сладостью, а потом сковывают язык. Поганые булочки. — Он снова начал жевать. — Обожаю! — Пизда. — Признался Яшкин. — Это просто пизда. — Где? — Удивился Ови. — Я в этом сезоне сблизился с их командой, решая свои проблемы с Романом Ротенбергом, моим бывшим тренером, и успел пожить в Екатеринбурге, как раз у Волка. Я помню, что часто ловил себя на мысли, что он очень красив, и я влюблен в него. Но от всех я слышал, что это просто привязанность, и верил всем. А тут история сложилась так, что это давняя любовь. — Ага, я знаю, что ты уже давно с этим сталкиваешься. Я в курсе того, что происходит с тобой, и ты можешь не рассказывать мне об этом. Мне Саня о тебе рассказывал, и мы с Кузей тоже обсуждали это. Это долгая история, Яш.       Дима улыбнулся. Ещё одно его прозвище. В Казани он — Яшка. В Санкт-Петербурге он — Яшкинкс. За океаном он — Яш. Только для Артура и Саши Никишина он был — Димка. — Та я уж понял, что у меня уже ничего короткого в жизни не осталось. Скажи мне, мой любимый независимый эксперт, веришь ли ты в историю с этим Волком? Ну вот… При условии, что об этом никто не узнает, и ты за это все никакого осуждения не получишь. — Не-а. Я знаю тебя ещё с молодости, как и Раду. И я не могу понять, почему Раду в неё верит, особенно после того, как ты его, такого медведя и псину, взял и переломал. Ты всегда таким плюшевым раздолбаеб был. Я не верю в эту историю. И я слышал версию Кертиса, хоть и не от него самого напрямую, а со слов Кузи, который нашел связи в АХЛ, чтобы этому коротышке по морде надавать на льду, и вот в неё мне верится больше. Что вы оба такие ебланы упились, пошли трахаться, а потом кто-то из вас нашёл наркоту. В его крови-то ничего не нашли. Но версия в то, что этот мелкий — барыга, ещё более странная, чем в та, что он таскал с собой наркоту, потому что так спать с кем-то приятнее. Не знаю, я не пробовал. — Да, там эффект интересный. Как с виагрой, только внимание настолько сосредотачивается на процессе, что это все такое яркое… — Не рассказывай мне, не хочу даже знать про эту всю поебень на старости лет. Так что, Яш, не знаю, думай сам, что там могло быть. — А я как-то говорил про это все тебе? — Нет. Я пытался у тебя что-нибудь выведать, хотя бы просто для себя. Но ты упорно говорил, что нихуя не помнишь, и выглядел скорее как пёс, который сделал лужу, а потом пришли хозяева и дали ему пизды просто с порога, и он не связал одно с другим и считает, что его просто так наказали, что он просто сам по себе плохой. Не знаю. Но мне в это все изначально верится с трудом. Хоть я об этом никому и не сказал и оставил все свои догадки при себе. — Ты помог мне, великий Ови. Спасибо. Правда сильно помог. Я никому не скажу что услышал. — Всегда пожалуйста, Яш. Надумаешь к нам вернуться, скажи мне, я, может, приючу тебя. Только пса не бери с собой. Мы его дружно отправим в Салават пенсию встречать. Ложись спать давай. Размышления подождут и никуда не разбегутся. Правда-правда. Поспи, а то ты уже двух слов в кучу связать не можешь.       Дима почти беззвучно его поблагодарил и завершив вызов, улегся обратно в кровать. Укрывшись тёплым одеялом, уставился в потолок. Вот и очередная несостыковка. Он снова перевёл взгляд в яркий экран своего айфона, уставившись на фотографию. Закрыв глаза, тяжело выдохнул, и, отложив все из рук, попытался уснуть. И у него это даже получилось, хоть и когда солнце встало из-за горизонта.       Яшкин очнулся, недовольно дернувшись, поймав свое тело в странном положении в пространстве. Он стоял, что-то держа в руке. Растерялся, потерянно оглядевшись. Тут же услышал громкий хохот. — У-у-у, Яш прогрузился! — Воскликнул кто-то на английском. — С подключением, юзернейм!       Дима уставился глупо улыбаясь на стоящего напротив Марка Фрэйна, что был правым защитником в Спрингфилде. Снова озорной хохот большой компании разошелся по комнате. Его кто-то пихнул в плечо. — Смотри, говорю!       Дима, увидев в руке стакан, сделал несколько глотков. Острый алкоголь моментально обжег горло. Текила. Вкуснятина. Взгляд немного затуманился. Он огляделся. Просторная гостиная с плазмой. Большая компания из десяти мальчишек, все из Блюза и Тандербердз, шумно обсуждали что-то. На некоторых мальчишках повисли красивые молодые девушки, обняв их за шею. Они стояли в углу, наслаждаясь громкой музыкой. Дима перевел взгляд туда, куда указывал Иван Барбышев, у которого было много браслетов на левой руке, что вечно звенели как мелочь в кармане. Ваня уже давно был в Блюзе и принял Яшкина как родного брата, дружелюбно подшучивая над ним и помогая в выборе очередной «жертвы». Тонкие пальцы мальчишки указали на пару напротив них, в другом конце комнаты, где один стоял, не сводя с них глаз. Дима прикусил губу, остановив взгляд карих глаз на серых глазах Кертиса Волка, который, казалось, даже не слушал, что говорил рядом стоящий Даррен Диц, смотря куда-то вниз.       Вдруг он похлопал его по плечу и, выхватив стакан из рук, залпом выпил что-то. Кертис бросил на него краткий осуждающий взгляд и что-то ответил. Дима прочитал слова, слетевшие с тонких губ: — Я не против. Иди, если тебе хочется с ними вечер провести.       Диц кратко поцеловал его в щечку и свалил в другую часть комнаты к группе девушек, что стояли и хихикали. Кертис снова повернул голову и вдруг улыбнулся Диме. Тот залпом допил свою выпивку, улыбнувшись в ответ. Подавился ей. Раздался ржач. Своровав у Фрэйна стакан, плеснул выпивки ещё себе. Принюхался. Уже вискарь. Похуй. — Тебе приглянулось наше недоразумение? — Усмехнулся Максим Мамин. Он сиял и радовался в форме Спрингфилда, хоть и идя только третьим центральным нападающим и только мечтая заскочить в НХЛ. — Ебать, Ванидзе, ты бы ему еще резиновую женщину предложил на вечер! — Да заебись, ему как раз такие нравятся. — Отмахнулся Барбышев, — Ты не шаришь, ваще не шаришь, Максон… — Ну он ничего такой. Так-то я согласен с предложением. — Дима повернул голову на свою группку, что начала неистово ржать над его словами, — Я его часто у нас видел. Как зовут? Чего за мальчик? Ему что… пятнадцать? — Птичка. — Все, кто имел хоть какое-то отношение к Тандербердз тут же начали ржать. Дима удивился, уставившись на них. — Керти… — Ебать, у вас странные погоняла! А я думал я стал «Яш» просто не достоин нормального погоняла… — Дима потрепал волосы, уставившись на Волка. — Ну я понял. — Он вручил рядом стоящему Владимиру Соботке свой стакан. — Ну все, девочки, я пошёл на охоту. Володя, только хлебни мою текилу, пока я ебусь, ты следующим будешь…       Над ним все дружно посмеялись. Дима гордо продефелировал по комнате походкой разваренной макаронины. Встав перед Кертисом, тихо сказал: — Зачем флиртуешь со мной? Понравился? — Просто улыбнулся тебе. — Стеснительно сказал Кертис, прижимаясь спиной к стене, спрятав руки за спиной, заинтересованно его рассматривая. — Этого достаточно, чтобы я расценил это как флирт. — Он пошатнулся. Сильно много выпил. Ноги едва держат. Текила сделала из него того еще романтика. — И все же… — Ты мне нравишься, так что можешь расценить это как флирт.       Яшкин стоял обкусывая губы, прекрасно увидев, как он стеснительно опустил взгляд. Странная танцевальная музыка сильно отвлекала и без того едва соображающие мозги. Он опустил взгляд проскользнув им по шее. Вытянув руку, потянулся до него. Волк растерянно отпрянул. Яшкин жестом показал, что не хочет ничего такого сделать, и мягко коснувшись бледной кожи шеи, вытащил серебряную цепочку, на которой висела подвеска. Маленькая фигурка волка. Он улыбнулся и тихо сказал: — Красивый. Почему волк? — Потому что на русском языке моя фамилия это хищный зверь. — Тебе идёт серебро. — Яшкин взял его уже за руку, увидев второе украшение. На серебряном браслетике висели подвески, что едва слышно звенели, друг с другом соприкасаясь. Тут же удивился. Какие-то цветы? Очень пышные. — А это? — Пионы. Мои любимые цветы. А еще они символы богатства, любви и чести. Ты решил мне допрос устроить? Чем же я привлёк твоё внимание?       Он первый раз посмотрел ему в глаза, и то, совсем кратко пересёкся взглядом. Его серые глаза обрамленные длинными ресничкамм смотрели на него так сияя счастьем. Яшкин обкусывал губы, мягко держа его за тонкую руку. Снова отвёл взгляд. — Я часто тебя вижу на наших тренировках. И вижу, что ты следишь только за мной. Ты из младшей группы. Зовут как тебя? — Кертис Волк. А ты Дмитрий Яшкин. Я знаю, можешь не пытаться выговорить. — Заебись, когда можно не выгргр… Выгол… Выглр… Блять… — Они вдвоём усмехнулись. — Ладно. Похуй… П-дём… — Он едва заметно указал на лестницу, ведущую на второй этаж. Пошатнулся и икнул, — Там потише. Мне хочется кое-что узнать у тебя.       Кертис кивнул. Дима не стал его отпускать. Потянул за руку быстро наверх, игривой улыбкой переглянувшись со своей бандой, что шумно проводила его с овациями. Флирт удался. Сегодня у него очередной улов. Кертис едва успевал перебирать ногами, ушёл быстро за ним. Дима поднялся по большой лестнице, в просторный коридор. Кертис едва успел его придержать. С трудом выдернул руку из крепкой хватки. Подвески едва слышно зазвенели. — Погоди, стой.       Он протянул руку и мягко коснулся рукой крепкого плеча. Яшкин наклонился к нему, и Кертис начал его целовать очень робко. Дима тут же начал отвечать, пошатнувшись от мягкого поцелуя. Взмахнул рукой, положив её на хрупкое плечо. С неохотой отстранился. Его карие глаза остановились на выразительном взгляде серых глаз. Он смотрел стеснительно куда-то в сторону.       Яшкин растерялся. Кертис едва заметно покраснел. Языком провел по тонким губам, словно облизнувшись. Такой красивый. Слегка смущенный. Слишком молодой. На фоне играла едва слышимая странная музыка. Слышались неразличимые разговоры. Он тяжело задышал, уставившись снова в серые глаза. Его руки едва заметно затряслись. Он в очередной раз не смог совладать с тяжёлым пьяным телом и слегка пошатнулся. Мягкая изящная рука осторожно коснулась его небритой щеки. — Не надо падать. Я настолько плохо целуюсь? — Спросил с опаской Кертис, рассматривая его. — Ты восхитительно целуешься. — Признался Яшкин. — И не менее восхитительно выглядишь.       Он увидел на его лице смущенную улыбку. Снова пошатнулся. Организм его почти не слушался. И правда, сильно выпил, видимо, до этого. Его рука коснулась мягких чёрных волос. Его сжирало возбуждение. Дебильная привычка молодости носить узкие штаны. Он прижался к нему, проведя рукой по чужим джинсам. У него тоже такая же беда. Ему-то проще. Меньше прятать. — Почему в глаза не смотришь? — Стесняюсь. — Прошептал Волк, — Я не могу людям в глаза смотреть. — С твоим выразительным взглядом только таким и заниматься.       Дима наклонился к нему, снова впившись поцелуем в тонкие губы. Столько мягкости и уважения. Он вжал его в стену, не в силах устоять на ногах. Рука скользнула по чёрной футболке и вытащила её из чёрных узких джинс, поскользив под одежду. Как же он неумело целуется. Очень неуверенно. Его руки такие ледяные. Он словно стесняется. Его отвлёк громкий хохот. Он с трудом отстранился, вжимая хрупкое тело в стену. Рука прошлась по впалому животу.       Его затуманенный взгляд остановился на парочке, что выскочила из одной из комнат и, громко хохоча, с топотом пронеслась мимо, с трудом держась на ногах. Они выглядели очень неадекватно. Да ещё и девчонка выскочила без штанов, в одной безразмерной худи, что едва прикрывала самые интересные места, но зато на шпильках, помчавшись за мальчишкой. Дима нахмурился. Этот молодой мальчишка. Тэйдж Томпсон. Это его первый сезон в НХЛ, и как раз за «Блюз». Он повернул голову, улыбнувшись Кертису. Схватив его за руку, потащил в комнатку, едва стоя на ногах. Надо было бы прихватить себе выпивку. Небольшая комнатка с двуспальной кроватью с полностью зашторенными шторами. Он захлопнул дверь и, свалив Кертиса на кровать, залез сверху. Снова начал его целовать. Прекрасно почувствовал, как чужие руки неуверенно потянули с него одежду. — Точно хочешь этого? — Улыбнулся Яшкин, усевшись сверху на него. — Хочу этого. — Прошептал Волк, — Ты мне нравишься. Я восхищён тобой.       Яшкин склонился к нему, жадно целуя. Отстранился, жадно рассматривая Волка, что полулежал, опираясь руками сзади о кровать. Руки оголили хрупкое тело. Выпирающие ключицы. Облизнулся, расстегнув джинсы и быстро стянул их. Едва слышно простонал, уставившись на тело. Кертис едва заметно покраснел, смотря на него молча в ответ. — Какой красивый.       Он скинул свои штаны и снова прильнул к нему, свалив на кровать. Мягко целуя Кертиса в шею, он очень осторожно развёл его ноги, едва слышно предупредив, что может быть больно. Несколько приятных расслабляющих движений и с тонких губ срывается едва слышимый стон, вызывающий ещё больше возбуждения. С трудом совладая с пьяным неслушающимся телом, Яшкин наслаждался обществом Волка, что с большой радостью платил ему взаимностью и ответной любовью. Раз за разом. Почти беззвучно, лишь прерываясь на взаимные комплименты и едва слышимые смешки.       С трудом отвлекшись от очередных ласк, он вытянул руку до тумбочки, надеясь найти там очередной презерватив. Но пальчики нашли не только нужное. Он выудил из тёмного ящика пакетик с белыми таблетками. — Что это? — Удивился Яшкин, положив руку на упругую задницу, — Выглядит заманчиво. — Наркотики скорее всего. — Усмехнулся Волк, нависнув над ним, — Не хочу к этому даже прикасаться. Наверняка от тех двоих осталось. Выкинь это. Ты другое искал. — Может тоже попробуем? — Дима повернул голову, улыбнувшись Кертису, — Вдруг так интереснее будет? А то мне любопытно. — Мне — нисколько. — Кертис мягко отвёл руку в сторону, — Выкини. Ничего хорошего не получится.       Дима отвлекся на очередной поцелуй. Тонкие пальчики вытащили пакетик из крепкой руки, отправив игрушку дьявола обратно в темноту, и вложили внутрь то, что он искал.       Яшкин мягко целовал его. Надев очередной презерватив, он продолжил наслаждаться обществом Кертиса. Поймав момент, когда ему будет не до этого, Дима сунул руку снова в ящичек. Вытянул пару таблеток. Сунул их себе в рот. Следом, вытащив две, схватил Кертиса за волосы и, когда тот изогнулся от удовольствия, открыв рот, шумно выдохнул и кинул ему две таблетки внутрь. А следом начал целовать.       Он знал, что, если в крови найдут наркотики, это будет скандал, который может перечеркнуть всю его жизнь. Подыхать одному в нищете не хотелось. А так они будут вдвоем. Будет весело. И еще можно сдать ту парочку, если скандал поднимется.       Приятная кислинка медленно растворялась под языком. С трудом отстранившись, Кертис тут же выплюнул обе таблетки, закашлявшись. Дима издал громкий довольный стон, чувствуя, как его организм мелко затрясся. Он распахнул глаза, уставившись в потолок, и шумно и резко вдохнул горячий воздух. Зрачки расширились. Дыхание стало сбивчивым. Руки ослабли. Чувства его захлестнули.       Тонкие пальчики заползли в рот и вытащили таблетки, вышвырнув их в сторону. Но, кажется, было уже поздно. Одна из них успела полностью раствориться в горячих слюнях. — Блять. Как это ахуенно. — Яшкин закатил глаза, громко постанывая, — Блять! Ахуенно!       Он схватил Волка за волосы, снова начав целовать. Его руки почти полностью перестали его слушаться. Он стал грубее хватать его. А желание никуда не уходило. Давясь собственными слюнями, начал грубо насиловать Кертиса, оставляя на его теле синяки от собственных рук, почти не слушая его просьб быть помягче. Лишь отшучивался, что он сам виноват, что согласился на такое. В очередной раз издав громкий стон, закрыл глаза, отключившись.       Очнулся от собственного громкого крика, уебавшись с кровати ещё и лицом в пол. Резко дернувшись, уставился на собственное отражение в зеркале. Его испуганное отражение, залитое слюнями, что стекали по щекам, капая на пол, уставилось в ответ. — Он не виноват. — Растерянно прошептал Дима. — Не виноват.       Его всего мелко затрясло. Он схватился руками за шею, жадно хватая воздух, которого словно не хватало для нормального функционирования. Он с трудом дотянулся до телефона, пытаясь отдышаться. Едва найдя в себе силы, он ткнул в эмодзи свиньи, и, задыхаясь, уставился в потолок. Слезы градом полились по щекам. — Саша! — Взвыл Дима, глотая воздух из последних сил, чувствуя, как темнеет в глазах, — Саша, мне плохо. Он не виноват. Помоги мне.       Организм подвёл его, и он, потеряв сознание, рухнул обратно на пол, выронив телефон.