Дикая орхидея

      Можно ли измерить любовь шагами? А можно минутами, проведенными вместе под солнечными лучами? Мгновениями, когда вы шагаете по улицам, держась за руки и болтая о всякой ерунде? Когда вас ведёт не навигатор, не карта, а ветер? Самый настоящий поток ветра? Наверное, именно об этом я думала, когда засыпала в объятиях Криса в небольшом, но уютном номере гостиницы.       Кто ж знал, что наше понимание романтики совпадает на все сто? Длинные прогулки, больше напоминающие обычное блуждание по улицам, нежели целенаправленный маршрут, кушать, где ближе будет, а не запланированный выход в кафе. В этом и есть весь шарм и романтика. — Удобную обувь надел? — интересуюсь я, проверяю, все ли взяла с собой в дорогу. — Да, — Крис завязывает шнурки и выходит следом за мной, тепло и нежно улыбаясь.       Наше утро начинается с того, что мы минуем перекрёсток на Цветном и заходим в кофейню, чтобы окончательно проснуться и хотя бы чем-то наполнить желудки, пока мы сонные ждём открытия кафе, где решили позавтракать.       Кофейня крошечная, её помещение тенистое и почти ничем не отличается от обычных и привычных глазам кофеен: деревянная отполированная стойка, черные полоски меню, несколько зеленых растений, выделяющихся на белых стенах, большая и блестящая кофе-машина жужжит и шипит под ловкими руками бариста, симпатичного азиата. Он в солнцезащитных очках и белой футболке, пухлогубый и смуглокожий. Его движения резкие, но точные, словно он устраивает мини-шоу из того, как создаёт напитки.       Помимо меня и Криса в кофейне, в крошечном месте ожидания ещё двоё: сутулый бизнесмен в белоснежной рубашке с агрессивным выражением лица и блондинка в плиссированной юбке пудрового цвета. Волосы женщины уложены в стиле 60-х, а на переносице висят очки из розовой полупрозрачной оправы трапециевидной формы. На плече покоится большая сумка, тоже розовая или лавандовая, на ногах туфельки с открытой пяткой, ярко-розовые. Блондинка — воплощение Барби, она с удовольствием наблюдает за бариста, пока он готовит напиток. Бизнесмен оплачивает кофе и уходит, а блондинка забирает его. Ситуация немного вводит в ступор меня и Криса, он даже немного приспускает солнцезащитные очки с переносицы и смотрит на меня, едва улыбаясь. Без слов мы думаем об одном и том же: между бариста и блондинкой что-то есть, а бизнесмен решил это выяснить? Стоило блондинке взять напиток, как бариста тут же переключился на нас и тепло поприветствовал. Рядом с Крисом мои способности раскрываются, словно бутон цветка: я начала видеть ауру людей, видеть их энергетические поля. И вот поле этого парня нежно-голубое с сиреневым сияющим отливом, оно обволакивает его словно кокон, оборачиваясь четырьмя волнами вокруг и утекая плавно вниз. Такую ауру довольно редко где можно встретить, да и вообще аура каждого человека уникальна, как и он сам. Не бывает людей с одинаковой аурой. Я невольно любуюсь аурой бариста, мне так хочется сказать ему, что его место явно не здесь, но… Нельзя так делать, нельзя врываться и нарушать закон бытия своими рекомендациями. Чтобы себя не раскрыть и чтобы не вводить человека в заблуждение и сомнения, если таковые имеются. Крис щипает меня за зад, и я вспоминаю, зачем мы здесь. — Чего желаете? — басистым, но мягким голосом интересуется бариста.       У него почти нет акцента, голос тихий и невероятно привлекательный. Парень явно регулярно работает над собой, он не тянет на тех азиатов, кого я когда-либо встречала, кроме Криса, разумеется.       Чан сбоку еле слышно цокает языком, особенно почувствовав, что бариста залюбовался мной в ответ. Не знаю, что привлекательного во мне находят люди? Например, Крис? Уверена, как только мы покинем кофейню, он промоет мне мозги, уверяя, что лучше девушки он не встречал, ведь я его соулмейт. — Два рафа ягодных, пожалуйста, — говорю я, стараясь игнорировать Криса. — Есть ежевичный, а есть с ягодами тундры, получится с лёгкой кислинкой, — произносит бариста.        Пока Крис пытается мысленно вразумить меня, я ставлю от него щит: сильный, но на короткий промежуток времени. Ибо порой довольно сложно ментально существовать на два фронта.       Щит от Криса зеркалит слова азиата, и мне приходится переспросить снова, накрениться слегка над стойкой. Бариста тянет носом запах моих духов, а Крис приобнимает меня еле заметно, чтобы я не забывала, с кем я здесь. Разумеется, для меня существует только он и он один. Это довольно странно — ревновать к парню, которого я впервые вижу, и который просто должен нас обслуживать. — Два с ягодами тундры, — киваю я и провожу оплату.       Крис позволяет мне расплатиться моей картой… На которую он предусмотрительно отправил деньги ещё до моего пробуждения: я никогда не была меркантильной, но все же чертовски приятно просыпаться и видеть пополнение карты на двадцать с лишним тысяч. Крис был уверен, что это на один день, но… Спешу его порадовать, мы потратим эти деньги за несколько дней. Я не сильно транжирю его деньги, и ему это нравится. После оплаты Чан утягивает меня в свои объятия и позволяет себе тяжело выдохнуть куда-то в плечо, мысленно он говорит «Моя», — он почти рычит, произнося это, и у меня начинает приятно покалывать в пяточках. Моя, и точка. Кто-то сомневается? Безусловно, да, я его. А он мой. Я чувствую жгучее желание Чана поцеловать меня, настолько, что зудят кончики пальцев, а сама я начинаю нервно облизывать губы. Да, я хочу этого ничуть не меньше. Мы выносим кофе на улицу, и Крис помогает мне спуститься со ступенек: рано утром я чуть не шлёпнулась, когда он буквально на секунду отвернулся. Кофе действительно едва отдаёт кислинкой и даже пахнет ягодами тундры. Крис озадаченно пробует кофе и смакует на языке. Мы шагаем по улице какое-то время молча, потому что оба заняты напитками. Лишь только наши переплетенные пальцы занимаются любовью друг с другом, я успеваю словить горячую фантазию Криса, пока он с видом невинной ромашки пьёт кофе, и… Думаю, как бы дожить до вечера? Не завалить Криса в ближайших кустах и не от… Его фантазии сводят меня с ума. И дело не просто в нашей телепатии или диффузии… Наши чакры сонастроены друг на друга, почти все. И когда у Криса начинает полыхать ярко-оранжевым половая чакра, моя отзывается и полыхает следом с не меньшей силой. Мы оба буквально чувствуем одно и то же друг к другу в один и тот же момент времени. Я терпеливо допиваю напиток и осматриваюсь в поисках мусорки. Крис находит её быстрее меня взглядом, забирает пустой стаканчик, проверяет, все ли я выпила, и только потом выкидывает с удовлетворённым видом. На часах без одной десять. Ещё минута, но… Со стороны Рождественской слышится звон часов, а ворота кафе стали вращаться. Мы с Крисом миновали столики у входа и вошли внутрь. — Так… Что это было, там в кофейне? Что ты хотела ему сказать? — Что ему нужно работать не в этой кофейне, а в соседнем крутом ресторане, его аура просто кричит об этом! — заметила я, стараясь как можно меньше выражать восхищения голосом. — Довольно редкая аура… Она встречается только у мастеров своего дела. — А у меня какая аура? — осторожно спросил Крис, словно намеревался узнать что-то невероятное и сакральное о себе. Ему всегда это важно знать, особенно, от меня. — Твоя куда более насыщенная и яркая, и её потоки тянутся вверх, потому что у тебя ещё и великолепные предпринимательские навыки, — ответила я и отправилась сделать заказ. От голода у меня кружилась голова, а кофе ещё только начал усваиваться.       Крис чувствовал себя почти точно также, но держался он явно лучше, чем я. Вероятно, в его глазах куда сложнее было рассмотреть усталость или боль. Мы взяли вибрирующий коробок и сели за столик, Крис не хотел отпускать мои руки и постоянно всматривался в мое лицо: «Ты как?».       Мне всего лишь нужно утолить голод, и я буду уже как новенькая. Головная боль исчезнет, пройдёт неприятное сосущее чувство в желудке, я снова буду в порядке. Чан погладил мои ладони большими пальцами и аккуратно поцеловал костяшки. Это было очень трогательно… Даже в чем-то интимно. Мне нравятся такие незатейливые проявления внимания, такие интимные поцелуи рук… В этом куда больше любви, чем в том, что показывают в дорамах. После завтрака мы отправились гулять, куда глаза глядят. Солнце все выше висело над головой, оно почти было в зените. Воздух становился все теплее, несмотря на конец мая. Я же чувствовала себя все равно не очень хорошо: иногда по утрам меня выворачивает. Дело не в проблемах с желудком, коих нет, и дело даже не в беременности, а в магических выбросах. И магический выброс… Не самое приятное физическое переживание — ты вроде бы утолила физический голод, магия раскрыла в тебе новые потоки за ночь… И… Телу нужно избавиться от старого: выблевать это куда-нибудь. Буквально.       Крис сопереживающе смотрел на меня: единственное, чем он мог помочь, найти место, где я могу справиться с проблемами. Но я искренне надеялась, что все утихнет само. Я кашляла как чахоточная, чувствуя, что вот-вот содержимое желудка вырвется наружу и украсит чистый асфальт Москвы в одном из центральных кварталов, неподалеку от архитектурного института. В горле стоял неприятный комок, а глаза постоянно слезились, и я еле могла рассмотреть дорогу перед собой, но мы шагали и шагали вперёд. Магия никогда не закидывает своих адептов в определенные места просто так, я уже привыкла к этому. Магическому эгрегору всегда от тебя или от вас что-то нужно: что-то найти, отыскать или проработать и обсудить. Конечно, свиду это ничем не отличается от обычной прогулки, вот только ты не слушаешь гида, не берёшь экскурсию, а выстраиваешь маршрут самостоятельно, позволяя ветру себя вести или определенным знакам.       Нам обоим с Крисом нравится такой вариант прогулки: не имея плана идти куда глаза глядят. Чан был ещё больше очарован мной, когда я попросила его расслабиться, забыть об экскурсиях и походах в музей. Мы просто будем праздно шататься по улицам, любоваться зданиями, закусывать, где придётся. Потому что я знаю, что именно так он проводит время в одиночестве, когда гуляет по городам. А потом объяснила правила магического эгрегора: я не получу за это звездюлей, нет, потому что Крис тоже это чувствует и руководствуется теми же чувствами, что и я.       Мы вышли к Большому театру и старались мимикрировать под жителей Москвы, хотя… Едва ли москвичи приходят в столь туристические места, чтобы расслабиться у фонтана в призрачной тени сиреней в кадках. Но мы старались быть похожими на тех, кто тут давно. Глазами мы не замечали туристов и здания вокруг нас, словно мы уже привыкли к невероятной красоты домам и старинным постройкам и живём в Москве тысячу лет. В наших парных наушниках играла аудиокнига «Ночной дозор», а именно рассказ о Светлане, девушке, над головой которой раскрутилась огромная воронка проклятья. И о том, как необдуманный поступок Антона спас Москву от разрушения. Для нас обоих это было двойное погружение: Крис и я запоминали места из книги и вслушивались в музыку, иногда начиная отбивать её ногой в такт. Я молча и с улыбкой наблюдала за Крисом, с каким интересом он изучает русский. Прямо перед нами нависала бронзовая четверка лошадей, управляемая кем-то. Я старалась не смотреть туда, потому что… Чувствовала на себе взгляд бронзовой статуи, и взгляд был крайне недружелюбным. Крис это чувствовал и закрыл моё лицо ладонью от неприятного взгляда, как мне тут же стало легче. Я ткнулась щекой в его прохладную ладонь и прикрыла глаза, вслушиваясь в голос Антона Городецкого, мягкий и вкрадчивый, невероятно живой и добрый. Именно таким я и представляла себе Антона, а не Константина Хабенского, больше похожего на алкаша-вампира, чем на бывшего программиста, а ныне оперативника Ночного Дозора, который своей эмпатией и житейской мудростью спас не одну жизнь. — Что за х… — тихо спросил Крис, уткнувшись носом в мое плечо. — Хабенский? — хихикнула я, разворачиваясь к Чану лицом. Он угукнул, глядя на меня. Почему, оказываясь так близко, я чувствовала себя словно в плену его очарования? Я начинала хотеть его в миллион раз сильнее обычного, хотеть его целиком. Огромный нос, пухлые губы, тёмные глаза и кудри… Все это так близко, что я не могу оторваться. Крис услышал это и едва заметно хмыкнул: по началу его смущала такая близость и мои мысли, но… Через пару дней стеснение смыло, и Крис после этого сразу лез целоваться и прижимал меня крепче к себе, ведь именно этого я так сильно хочу. Крис снова угукнул, а потом поцеловал меня медленно и ласково, но не в губы, а чуть ниже, с правой стороны, в подбородок. Потом ещё один поцелуй, распаляющий меня до безумия. Ещё поцелуй и ещё один… Они капали на щёку, словно капли воды. Так нежно, что дух захватывает. Но не в губы. Мои ресницы дрожали, я сама еле слышно дышала через раз, боясь перервать эту ласку. Как Крис обнял меня крепче и прижал к себе… Я не выдержала и потянулась к нему сама целоваться. Это получилось коротко, но очень жарко. Меня пробило огнём по всему телу, я выгнулась в спине, лишь бы только встретиться с губами Криса. Неужели он всё ещё находит поводы изредка сомневаться в моих чувствах, когда он вот так меня плавит? «Ты даже не представляешь, какая удача тебе выпала», — говорит Борис Игнатьевич на фоне, извещая Антона, что он теперь будет работать с напарницей Ольгой. Крис ласково и медленно вылизывает мой рот, пока я теряюсь в чувствах и видениях, они не покидают меня даже в такие моменты, когда я на грани оргазма от поцелуя с любимым парнем. Видение кончается белой вспышкой, когда я распахиваю глаза и отрываюсь от Криса. Мои губы все ещё немного болят, и я хочу продолжения, но… Словно что-то меня останавливает. Я смотрю в глаза Криса, как он доволен собой: надо же, почти довёл до оргазма одним лишь поцелуем. Ещё немного потренироваться, и почти растворится без следа. Чан аккуратно прижимает меня к себе: «Снова видения?» — он тоже что-то почувствовал, и меня это успокаивает.       Мимо нас прошёл толстопузый парень в шортах и футболке, на его руках сидели два хвостатых голубя, один с черными пятнышками. Птицы явно хотели внимания людей, чтобы их кормили и чесали, возились с ними, как с детьми. Парень сделал типичный для торговцев такими услугами жест: руку с голубями он поднёс ближе к нам, чтобы мы инстинктивно захотели их погладить или взять на руки, но мы только посмотрели поверх головы толстопузого и покачали головой. Будь мы более пресыщены жестами, толстяк в футболке и шортах узнал бы в нас туристов, они куда более живые и подвижные, куда более эмоциональные, потому что наслаждаются поездкой. «И как же Ольга поедет домой?» — задался вопросом Антон у нас в наушниках.       Сидя в одной и той же позе, мы с Крисом молча рассматривали людей, выискивая в них туристов и коренных жителей. Туристов было куда больше: семья из четверых человек. Улыбающиеся родители-неразлучники, их грудастая старшая дочь и помладше, совсем ещё тонкая и худая, как осинка. Мать в больших очках с дочкой, туристка, делающая селфи на фоне Большого Театра, две бабульки с палками для скандинавской ходьбы и с большим зеркальным фотоаппратом. Крис нашёл куда больше туристов, он сказал, что от них идёт другой дух.       Конечно, настоящих москвичей тут почти не было, большинство — приезжие, уже просто делающие вид, что они тут давно. Только нам пока удавалось успешно мимикрировать под настоящих жителей Москвы, мы словно существовали отдельно от всего мира, были здесь, среди них, и словно нас ограждала от всех завеса. И не одна. Москва говорила с нами, шепталась, переливалась энергиями над головой и звала, звала в давно забытые места. Едва ли такой шёпот способен уловить обычный турист, оглушенный музыкой, шумом моторов, разговорами в кафе и предложениями об автобусных экскурсиях на каждом шагу.       Мы двинулись дальше, в центр, все также переплетаясь пальцами. Антон Городецкий думал о том, что Ольга будет есть, да и будет ли есть вообще, а потом представился и начал рассказывать о себе, что он иной и находится под личной ответственностью Бориса Геннадьевича. Чан сказал, что Городецкий славный малый, он действительно добрый и сочувствующий, и что в каких-то чертах Крис узнаёт себя: он тоже почти всем всегда пытается помочь, даже если эта помощь может быть и не нужна вовсе. Я горько усмехнулась, услышав эти слова. Знал бы он, что меня сравнивали с проклятой Светланой. А между ними с Антоном есть связь… Как и между нами с Крисом. Чан улавливает эту мысль, сжимая мою руку чуть сильнее обычного. В глазах вопрос: это правда? Ему нравится находить в этом мире все, что связывало бы нас ещё сильнее. Как и мне, впрочем. Слушая книгу впервые, искала сходства между нами: Светлана тоже была очень одинока и ждала своего принца, она зачитывалась историями о любви и ждала, что любовь спасёт её от неминуемой гибели, переживала из-за матери… Что предала её. И как сопереживал ей Антон, намереваясь сделать Светлану хотя бы на йоту счастливее, уменьшить воронку, снять проклятье, наложенное Завулоном.       Не знаю, как объяснить это сходство… Я могу понять одиночество Светланы, но немного иначе. Встречаясь с парнями, я постоянно ощущала себя так, словно совершаю ошибку, я всегда знала, что все они не те. А передо мной всплывал мыслеобраз Криса, словно он все видит и чувствует, что я чувствую.       Долгое время это чувство казалось мне бредом — быть такого не может, я не в сказке живу, верно? Слова друзей о моем одиночестве казались горькими насмешками: «Ну как? Как так-то? Все ещё одна? А ты пробовала? А может, просто секс без обязательств?» — ощущали бы они хотя бы сотую того, что чувствую я. Или того, что я пережила. Что каким-то магическим образом все попытки заняться сексом с кем-то, кроме Криса, заканчивались крахом? Я чувствовала себя таким поленом, такой страшной и мерзкой, что хотелось рыдать. Даже мать тогда обвиняла меня в том, что я из парня импотента сделала, ведь он не захотел со мной секса в самый важный момент. Просто как отрезало, и всё. А с Крисом… Всё по-другому. Вообще всё. И что я должна была достаться ему такой, как есть… Девственницей, если угодно. Это почему-то важно для магического эгрегора и для нашей связи. А Крис, каким бы его извращенцем не называли, тоже это чувствовал и не раз говорил об этом: она ещё не была чьей-то никогда, пыталась, но не стала. Потому что она моя. И вот сейчас, шагая по улице, Крис уловил моё отчаяние, бьющее через край ключом. Он услышал все, что когда-либо было со мной, даже обвинения моей матери и увидел уставшие и осунувшиеся лица парней, у которых по каким-то магическим причинам все «отпадывало» в самый важный момент. Чан остановился и вжал меня в себя, укутывая в кокон своей энергии: боги, разве можно такое говорить своей дочери? Своему ребёнку? У Криса в голове не укладывалось. Как я, его любимая девочка, могу считать себя несексуальной, нежеланной и нелюбимой? О боги!       Энергия Чана вилась вокруг меня и обволакивала густыми и горячими волнами, унося беспокойство куда-то прочь, за пределы ауры. Я ткнулась в грудь Крису и неожиданно для себя расплакалась. Горячие слёзы обжигали моё лицо, щипали глаза, безудержно текли, пока я крупно вздрагивала в его объятиях. «Все хорошо, я здесь, с тобой», — успокаивал меня Крис, вжимая в себя. Он слышал всё… Ни йоты сомнения, усмешки, разочарования он не испытал, а скорее сочувствие, на какое Крис способен, всепоглощающее сочувствие, стремящееся утолить боль внутри меня без остатка. Вероятно, сейчас у него не выйдет полностью заставить меня забыть о прошлых неприятностях, поэтому вечером он обязательно придумает что-то ещё. Я точно знаю. «Отлично, Антон, воронка стала на двадцать сантиментров меньше», — скандировала Ольга за окном. Мы оказались на Красной Площади, ноги сами несли нас туда. Мы шли мимо уличных кафе, раскинувшими свои столики и удобные плетеные креслица у основания ГУМа, цветы стекали из клумб или наоборот пушились мягкими шарами соцветий. Посетители кафе словно были не на улице, а сидели в стенах роскошных ресторанов, они не замечали прохожих, изнывающих от жары в тени лип. Не замечали туристов на Красной Площади, пытающихся выловить удачный кадр, когда солнце в зените и режет мир резкими тенями надвое. Именно в такие часы в людях одновременно можно видеть ангелов и демонов, в каждом лице. Крис шагал чуть впереди меня и вёл за собой, мы вслушивались в уличную музыку и слова Антона Городецкого, которого экстренно отправили вызволять Егора из лап упырихи. Ветер манил нас ниже и ниже, мимо разноцветного собора с разными куполами и башенками, мимо туристических групп и парочек, снимающихся на фоне башни с часами. Крис коротко окинул взглядом одну из таких парочек: и почему мы не они? Не целуемся на фоне башен или Мавзолея? А просто идём своей дорогой, следуем за ветром, минуя главную достопримечательность Москвы? Ловлю ещё одну мысль за хвост, а именно воспоминание Криса — в то время, как все остальные участники были опьянены прогулкой по городу, Чан мечтал, чтобы это все как можно скорее закончилось, и они вернулись в гостиницу. Красная площадь и Кремль не впечатлили его, он почему-то испытывал к ним чувство неприязни, а потому даже фотографироваться отказался. — Мне тоже никогда не нравилось это место, — мимоходом замечаю я, шагая рядом с Крисом. Он облегченно выдыхает и белозубо улыбается мне в ответ, так вот откуда это странное чувство у него взялось: причина этому шагает рядом в белоснежных кедах, а её щёки и нос в солнцезащитном креме с ароматом зеленого чая. Мы должно быть действительно отлично смахиваем на своих, потому что не делаем снимков, не идём задом наперед, чтобы увидеть все башни и оценить новый вид снизу. Пожилая пара туристов просит нас сделать фотографию, и Крис кивает, берёт телефон старушки, чтобы сфотографировать её и мужа на память. — Спасибо большое, только подумали о том, чтобы сфотографировал нас кто-нибудь, а тут вы… Тут как тут, — заметила старушка, когда Крис вернул ей телефон. Я еле заметно улыбаюсь. Типичная характерная ведьмам черта: появляться неожиданно там, где они нужны, творить небольшое добро и исчезать, словно кошка. Крис кивнул, лучезарно улыбнулся в ответ, и мы двинулись к мосту, озарённые сиянием белокаменного храма. — А что ещё свойственно ведьмам? — спросил Крис, пока мы шли по мосту. — Многое то, что обычным людям кажется вполне себе совпадением. Например, как ты заметил… Способность появляться там, где мы неожиданно нужны. Способность даже одной полумыслью создать освежающий ветер или облака над головой, когда они так нужны в жаркий день. Способность притягивать людей в места, куда мы приходим. Рядом с нами, адептами Света, всегда случается много хороших вещей: например, почти сразу же загорается зеленый свет. И сделаем вид, что магия времени тут ни при чем. Люди рядом живут дольше, да и им словно начинает везти, немножко, но везёт больше обычного. Способность видеть некоторые решения людей наперёд и как бы невзначай озвучивать их до того, как они произойдут. Способность предсказывать кратковременное будущее и исход некоторых ситуаций задолго до того, как все произойдёт. — А изменить это никак нельзя? — спросил Крис, с интересом слушая меня. Многие вещи из того, что он услышал сейчас, уже происходят и с ним самим вне зависимости от его статуса: по своей натуре Крис тоже иной, как я. Его дар более тонко настроен, чем мой, но Крис раньше считал это все своими обретенными навыками, но никак не магическими способностями, какие получает маг, когда наращивает свою силу или пробуждает её в себе. Конечно, повседневность, как и неверие в магию, любые способности можно забить рутиной, и магическая чувствительность к окружающему миру сильно снизится, однако… Теперь, когда мы с Крисом уже в этой жизни напоминаем двух попугаев-неразлучников, его силы снова постепенно раскрываются, а вместе с ними и раскрываются мои. — Обычно нет, хотя часто случаются ситуации, исход которых больше тянет на 50/50, все будет зависеть от обстоятельств и решений, чтобы ситуация впоследствии обрела более четкий исход, — пояснила я, глядя на крыши домов перед нами. — Вот с тобой… Мне никогда не было ничего ясно до конца, думаю, это потому что я к тебе отношусь как к самому особенному, что у меня есть. Я столько чувствую к тебе, что не могу услышать здравый смысл и интуицию, хотя некоторые ситуации с тобой складываются именно так, как должны были изначально, — я посмотрела на Криса, словно где-то на его щеке остался ответ на мой вопрос: почему я не могла считывать полностью результаты? — Например? — спросил Чан. — Ну… Например… Я всегда знала, какой горячечной любовью ты будешь любить меня и принимать меня такой, какая я есть. Т.е. Это не результат, как видишь, а процесс, — пожимаю я плечами. — То, что длительно, куда проще почувствовать. — Почувствовать? — спросил Крис. — У всех магов, по крайней мере, у временщиков отлично развито пространственно-временное чувство, мы чувствуем гораздо лучше то, что тянется во времени долго и имеет свойство длительного действия, почти привычки, — пояснила я. — Так довольно просто узнать, чем занимается человек или какие у него вредные привычки есть. — Получается, Шерлок Холмс тоже был магом? — хмыкнул Крис, пока мы шагали к Болотной Площади. Эти места я узнала почти сразу же ещё издалека, опираясь лишь на энергию, разлитую в воздухе. Мост вёл к Третьяковской Галерее, и лишь потом мои ощущения подтвердил указатель. Я улыбнулась, чувствуя внутреннее невероятное удовольствие. Ветер шептал и звал, манил за собой, мы шли и шли следом за ним, точнее, шли туда, куда ветер подталкивал нас со спины. — Думаю, да, но пытался быть нигилистом и атеистом, хотя… Маги в большинстве своем именно такие, нигилисты и атеисты для обычных людей. Нас довольно сложно склонить к религии и каким-либо привычным всем суждениям о мире и обществе, — продолжала объяснять я. Болотная Площадь была невероятно красивой, это великолепной красоты парк. И надо сказать, в моей жизни не было весны красивее, чем та, что предстала моим глазам. Пышно цветущие кусы сирени, белой и сиреневой, липа с её медвяным нежным ароматом от листвы, могучие дубы, кора и листва которых не менее душистые, а от них исходит столько внутренней силы, что мурашки по коже. Нежная трава, поросшая одуванчиками и розовым клевером. Клумбы с тюльпанами, ведьминские круги из молодых кустарников бузины. Дети и офисные клерки с мороженым в руках гуляют в тени деревьев, сидят на лавочках и о чем-то любезничают, обсуждают планы на будущее. Мы свернули в сторону Третьяковки, перекинулись парой вопросов о необходимости идти в музей… Я сказала, что смысл туда идти есть только для того, чтобы кататься в гостевых тапочках по полу из зала в зал, любуясь на картины на стенах и выделывая пируэты между лавочек и каменных ваз и статуй. Крис рассмеялся и сказал, что идея эта очень забавная. Но мы оставили древний вход галереи позади и двинулись дальше, по пешим узким улочкам, извивающимся между зданий, теряясь в толпе туристов, студентов и бизнесменов. Улицы вели нас в неизвестность, мы все ещё ни разу не воспользовались картами, начиная с самого утра. Это не нужно было. — О чем ещё нам следует знать? — спросил Крис, держа мою руку. Мимо нас прошло несколько симпатичных студенток, они пытались улыбаться Чану, но Крис даже носом не повёл в их сторону, я удивлённо посмотрела на него, словно все ещё сомневаясь во вселенской верности, обеспеченной нам связью. Чан ещё более удивлённо посмотрел на меня: что он сделал не так? Он все сделал так, только вот я не верила себе, в свое счастье, обрушившееся на меня в один момент. Что Крис верен мне и предан в этом мире, да и в других тоже ему никто не нужен, кроме меня. Он из раза в раз с почти мазохистским удовольствием доказывал мне это, он терпел боль, которую я могла случайно нанести ему, но не отпускал меня и не ругал, он не допускал сомнений. А я все думала, когда его вселенское терпение кончится, но лишь осознавала, что никогда. — Я люблю тебя, о чем ты можешь ещё думать? — спросил Чан, слыша мои сомнения и терзания. В его трёх словах было столько силы и мужества, сколько времени прошло, когда Чан смог их произнести, вот так, глядя мне в глаза? Он бы сказал это как-то иначе раньше, но сейчас… Это твёрдое: «Я люблю тебя», — и лишних слов не нужно. — Думаю, почему я любима тобой, — выдохнула я. — Я все ещё думаю, что… — Постарайся об этом не думать, — попросил Крис, сжимая мою руку. — Со своей стороны, я постараюсь сделать все, чтобы ты перестала думать об этом. Он уже это делает, он уже старается. Да, со мной случаются помутнения, когда я сомневаюсь, но вцелом любовь Криса меняет меня, даёт мне то самое неуловимое чувство защиты и спокойствия, безопасности и комфорта, которых мне не хватало все это время. Даёт ощущение безусловной любви и безоговорочной, так любят дети, когда они ещё не успели познать тягости воспитания и оценки на себе. Крис окружает меня любовью и заботой, он всегда рядом и подставляет мне свое крепкое плечо, когда оно так нужно. Он сделает все, чтобы я была счастливой. Он знает и чувствует, как меня можно осчастливить. — Знаю, — я сжала его руку в ответ, чуть сильнее. — Твоя любовь каждый раз возносит меня на вершину мира. Ты не представляешь, сколько сделал для меня ещё до того, как появился рядом. Правда-правда, и магия лишь напоминает мне об этом, о твоих чудесах. Крис смутился, его уши покраснели, а сердечная чакра стала пульсировать и сиять ярче обычного, как и моя, поскольку говорила я это от чистого сердца. Я видела связь между нами, как она совершает круги по чакрам, начиная путь из груди Криса, проходя сквозь через меня и завершая свой путь в спине Чана. Где-то связь была слабее, где-то сильнее, но она проходила через все чакры. Кто-то говорил, что подобные явления очень редкие, да и редко такие союзы бывают счастливыми и долгими, потому что крайне сложно существовать с человеком, который очень похож на тебя самого. Да, вероятно, спустя какое-то время слабые связи между нами могут оборваться, но останутся сильные… А может, наоборот все только окрепнет, как связь через горловую или половую чакру. Мы вернулись в номер, чувствуя скорее визуальное пресыщение, нежели физическую усталость от прогулки. Даже плоскостопие Криса почти не давало о себе знать, а мы прошли пешком около десяти километров, если не больше. В номере было тихо, уютно и спокойно… Яркие стены, узкие и небольшие окна, синие пододеяльники и полосатые подушки. На стене, над белым и глянцевым изголовьем кровати висела старая иссушенная ветка, а на ней были закреплены ловцы снов с кусочками бирюзы и коралла, с розово-красными перьями фламинго и сине-зелеными перьями неизвестных птиц.       Мы с Крисом включили телевизор на минимальный звук и оставили остатки одежды за порогом в спальню, оба быстро ополоснулись в душе и голые оказались под синими пододеяльниками и толстым одеялом. В свете дня Крис казался особенно хорош собой без одежды, его волосы слегка примялись, и я не удержалась, чтобы не распушить их. — Зачем? — интересуется Крис, когда я удовлетворённо оцениваю результат своих взлохмачиваний и вспушиваний. — Мне нравятся твои кудри, они обворожительны, — говорю я. — Ты с ними невероятный, такой уютный и милый, — я действительно не могу оторваться от него, когда он с кудрями, без мейка и вот так предстаёт передо мной… Естественным.       Крис смутился и упал ко мне, укутался одеялом по самый нос, я растрепала его волосы снова, ещё сильнее, взбила их пальцами, прижала Криса к себе: мне нравится чувствовать его голое тело рядом со мной в кровати. Мне нравятся наши слова, что нам не нужно стесняться и обнажаться друг перед другом, ведь нам обоим это нравится. Мне нравится, как Крис случайно вмыливается в меня возбуждённым членом и смущённо смотрит снизу… Ещё более смущенным его взгляд становится тогда, когда я со своей стороны притираюсь к нему бедром мягко и аккуратно.