О, роза, ты больна!

— Ангел, — повторил он, цепляясь за Азирафеля, словно утопающий. — Я… Азирафель приподнял его, положил дрожащую ладонь ему на лицо. — Кроули, — умоляющим голосом. — Открой глаза, прошу, посмотри на меня… Было больно, но Кроули послушно разлепил ресницы и попытался сфокусироваться на пятнах розового и белого, которые были Азирафелем. Азирафель охнул, и из него вместе с воздухом вырвался всхлип, или скорее истерический смешок. — Это ты, — дрожа, он вдруг сжал Кроули в крепких объятиях, плечи подрагивали. — Это ты, Кроули. — Не пойму, кого еще ты ждал, — пробурчал Кроули, утыкаясь головой Азирафелю в плечо. Мир вокруг вращался. — Я… я… — что бы он ни собирался сказать, оно преобразилось на языке в честное: — Я очень запутался. Азирафель сдавленно всхлипнул в ответ, и Кроули на секунду перестал пытаться понять, что происходит — его воспоминания то появлялись, то исчезали, словно отраженный свет на поверхности воды. — Ангел, — выдавил он спустя пару мгновений, вспомнив тяжелый аромат лилий, пролитые чернила, подобные черной крови, смех Чумы. — Кажется, я конкретно облажался. Еще один судорожный всхлип от Азирафеля, а затем, очень далеко отсюда, хлопнула дверь и раздались голоса на повышенных тонах. Кроули сумел приподнять голову и заметить приближающиеся фигуры. Анафема, вспомнил он ее имя, а парень… имя как у ученого что ли? Они были важны. Почему? Армагеддон? Да, потому что Армагеддон. Должен был случиться Армагеддон, Антихрист и все такое. Адам все еще держал в руке меч, глядя в опустевшее пространство. Он опустил клинок, когда парочка подошла к нему. — Это ты их остановила? — спросил он. Его друзья выжидательно выстроились в полукруг за его спиной. — Ты сломала машины. — Вообще, это он их проапгрейдил, — радостно оповестила Анафема, хватая Пульцифера под локоть. — Но они никогда больше не заработают. Адам повернулся к Кроули, и Кроули вздрогнул под его взглядом. Адам смотрел в него и видел больше, чем мог бы кто-либо из людей. — Так намного лучше, — сказал Адам. — Возможно, вам понадобится немного времени, мистер Кроули, чтобы привыкнуть быть самим собой, но все вернулось, как должно быть… Вдруг в землю в опасной близости от них ударила молния. Асфальт задрожал и раскололся. Азирафель наконец-то поднял голову, ослабляя хватку на Кроули, чтобы посмотреть в сторону шума. — Гавриил, — констатировал он. — Ну, конечно, он не любит, когда планы расстраиваются. — Ох, гадство, это Вельзевул, — процедил Кроули, все еще пытаясь собрать себя из тысячи осколков, но абсолютно уверенный, что не хотел бы сейчас встречаться с Герцогом Ада. — Они же не могут просто решить все-таки сделать это, правда? — Не знаю, — ответил Азирафель, и в нем теперь слышалась жизнь, рокочущая ярость, заставившая Кроули обескураженно замереть. Азирафель поднял его за локти на ноги. — Но я не стану молчать, если они попытаются. Они подошли к Адаму в тот же момент, когда возникли новые лица. Азирафель крепко держал Кроули за спину, Кроули шатало, словно его ноги забыли, что у них есть колени (или словно воспоминания за шесть тысяч лет пытались уложиться обратно в разум, привыкший к человеческим нормам). — Азирафель, — лицо Гавриила побагровело. — Во что ты тут играешь?.. — Кроули, — с рычанием влезла Вельзевул, сверкая красными от ярости глазами. — Триста лет, Кроули. Думаешь, что можешь просто так из-з-з-збежать последствий? — Эм, — сказал Кроули. — Нагло прогуливаешь, как будто мы не з-з-з-заметим, прячешься от Ада и Небес… — Я не специально… — В каком это смысле, — прервал его Азирафель. — Ада и Небес? Он пересекся взглядом с Гавриилом, и впервые на памяти Кроули Архангел вздрогнул. — Об этом вы тоже вели задушевные разговоры? — с ядовитой сладостью спросил Азирафель. — Не мой департамент, — поспешно ответил Гавриил. — Этим заведует Михаил. — Сюда подошел, Кроули, — рявкнула Вельзевул, пытаясь схватить его за воротник и утащить под землю. — У нас-з-з-з на тебя большие планы… — Нет, — Азирафель схватил его за плечо, и со сталью в голосе отрезал: — Я его вам не отдам. У Гавриила отвисла челюсть. Вельзевул нахмурилась в остервенелом неверии. Адам произнес: — Вы оставите их обоих в покое. Всеобщий взор обратился к мальчику, стоящему в центре бури. В его руках все еще лежал меч, и от этого факта по телу Кроули пробежали мурашки, хотя клинок больше не полыхал огнем. — Ты! — Гавриил тут же подобрался и натянул совершенно липовую улыбку на лицо. — Антихрист! Вот с тобой мы и хотели поговорить. Насчет Армагеддона… — Его не будет, — ответил Адам. — Не сейчас. Может быть, никогда. Можете забыть об этом и расходиться. — Забыть?! — поперхнулся Гавриил. — Ты не понимаешь, мальчик. В этом же была вся суть! Суть всего! Всего Созидания… Адам прищурился. — Вы считаете, что Земля и все люди на ней только и ждут, чтобы вы смели их, как ребенок — песчаный замок? Он поднял меч. — Адам, — сказал Кроули. — Не надо. Адам посмотрел на него взглядом, в котором было столько всего, готового выплеснуться наружу, что Кроули подкосило под его тяжестью. Открытое и живое возмущение ребенка, столкнувшегося с безудержной несправедливостью. Его чистая, слепящая ярость, осознание лицемерия взрослых, желание силой заставить их делать то, что велено, заставить подчиниться, как заставляют обычно подчиниться детей… — Только не так, — сказал Кроули. — Так ведь никто не выучит урок. Правильно? Лицо Адама медленно посветлело. Он опустил оружие, и кончик меча стукнулся об асфальт. — Да, — сказал он. — Вы правы. Он повернулся к Гавриилу и Вельзевул. — Я считаю, что если вы так хотите выяснить, кто лучше, то вам нужно учиться друг у друга, а не сражаться. — Но Великий Замысел… — сдавленным голосом выдавил Гавриил. — Великий Замысел давно идет не по плану, — вставил Азирафель, высоко подняв подбородок. Его глаза пылали льдом. — Словно его просто перечеркнули. Или куда-то переписали по иному сценарию. — Совершенно… непостижимому, — добавил Кроули, и почувствовал, как Азирафель вздрогнул. Он видел, как сомнение затронуло лиловые глаза Гавриила, как смятение загасило бурлящую злость Вельзевул. Те переглянулись. Затем замахали руками, а потом сорвались в сторону, где принялись яростно перешептываться. — Тебе никогда не нравилось это слово, — очень тихо сказал Азирафель. — Иногда оно очень к месту. Азирафель вздрогнул и сжал хватку, когда Гавриил и Вельзевул закончили переговариваться и развернулись к ним. На их лицах так живописно расцветала ярость и обида побежденных, что Кроули пришлось закусить щеку, чтобы не ухмыльнуться. — Ты, — гаркнул Гавриил Адаму, который недвижимо смотрел на него. — У тебя было всего одно дело, мальчик… — Когда твой отец уз-з-з-нает об этом… — Еще кое-что, — перебил их Адам. Он кивнул на Кроули с Азирафелем. — Вы оставите их в покое. Я совершенно серьезно. — Думаешь, Ад спустит вам с рук, что демон братается с ангелом? — возмутилась Вельзевул. — Думаешь, мы просто отпустим одного из-з-з наших делать все, что ему з-з-з-заблагорассудиться без-з-з кары… — Он больше не один из вас, — с тихой яростью ответил Адам, а затем Гавриилу. — Никто из них. Они теперь одни из нас. И вы оставите их в покое. Больше им было нечего возразить (и возможно в этот момент под гнетом власти Адама, они и не могли). Поэтому Архангел и Князь Ада исчезли безо всяких споров. На протяжении нескольких вдохов и выдохов воцарились покой и чувство растущего триумфа. Но задрожала земля, и поток адской силы ударил Кроули промеж глаз. Он бы рухнул обратно на колени, если бы Азирафаэль не подхватил его. — Дело дрянь, — процедил Кроули. — Они доложили его отцу. — Понятно, — необычайно спокойно ответил Азирафель. — Адам, ты не против вернуть мне меч? Он протянул руку. Адам посмотрел на меч, все еще лежащий в его пальцах. Он подержал его еще миг, а затем отбросил со звоном на асфальт. — Не, — сказал он с озорной улыбкой, несмотря на возмущенный гул под землей. — Когда у тебя проблемы с твоим папой, нужно разбираться самому. — Я не уверен, что… — Да нет, — сказал Адам и посмотрел в сторону ворот авиабазы. — Если вы говорите, что у меня проблемы с папой, то это значит, что у меня проблемы с моим настоящим папой. Почва перестала содрогаться. — А у меня постоянно проблемы с папой, — Адам издал покорный притворный вздох одиннадцатилетнего мальчика со слишком богатым воображением. — Ничего в этом такого нет. Ощущение набирающего силу адского присутствия лопнуло, как пузырь. Под ногами затихло. Послышался шум подъезжающего к воротам автомобиля, и рева его старого двигателя, за которым тщательно ухаживал человек, читающий инструкцию каждое воскресенье. — Но сначала пусть поймает меня, — сказал Адам, и неожиданно с остальными ребятами сорвался с места, седлая велосипеды. За ними побежал пес. Голос Адама становился все тише по мере того, как компания укатывала вдаль. — Приглядывайте за своими яблоками, мистер Кроули! Им еще пришлось разбираться с разъяренным Артуром Янгом, которого требовалось успокоить, и взводом американских солдат, которые начали просыпаться и задавать неловкие вопросы. Кроули прислонился к Азирафелю и просто плыл по течению. Каждый раз, когда он закрывал глаза, он видел воспоминания, которые принадлежали ему, и в то же время — нет. Целая мешанина впечатлений, эмоций, желаний. Азирафель довел его до машины и молча усадил на пассажирское место. Кроули посмотрел в окно, поймал свое отражение в боковом зеркале. Собственные серно-желтые глаза спустя столько лет повергали в шок. — Разве не нужно было подвезти ту парочку? — пробормотал он. — Мистер Янг их забрал, — Азирафель сел на водительское место и протянул руку. Кроули без возражений вручил ключи. — Думаю… Думаю, нам просто надо домой. — Да. Кроули сполз в кресле, умостив голову на гладкой кожаной обивке. Азирафель завел двигатель и аккуратно развернул машину. О, запах Бентли, такой родной, он столько лет провел с этой машиной, стольким пожертвовал, чтобы она оставалась с ним в жизни, полной трудностей и не одаривавшей его роскошью… Он резко открыл глаза. Уставился на глянцевый капот, видневшийся через лобовое стекло, потом посмотрел на ореховый шпон, да, состарившийся, но в остальном — в идеальном состоянии. Провел рукой по кожаной обивке кресла. Он вспомнил про трещины в ней, которые не мог заделать, про царапины, пятна, день, когда двигатель испустил дух и не было денег, чтобы его восстановить. — Ты… — и свежие воспоминания: Азирафель, рассказывающий, как он учился водить, чтобы Бентли не простаивала в гараже, Азирафель, настаивающий, чтобы Кроули сел за руль, Азирафель, так стремящийся вернуть ему машину. — О, ангел. Спасибо тебе. Азирафель выдохнул. Хрупко. Надсадисто. — Что… за что? — С чего бы начать? — пробормотал Кроули. Он прикрыл глаза, накрыл руку Азирафеля на рычаге. — За то, что сохранил Бентли? За то, что восстановил ее. За то, что вернул мне. — Я не смог ничего более, — прошептал Азирафель. — Кроули… я… — Поехали домой, — сказал Кроули, чувствуя, как дрожит ладонь Азирафеля, и утешительно сжал ее, прежде чем отпустить. — Сначала домой, а потом поговорим. К коттеджу они доехали уже затемно. Путь от машины до входной двери казался слишком длинным, но Кроули справился без помощи. В основном потому что Азирафель выглядел так, словно его собьет с ног даже порыв ветра, и Кроули не хотел добавлять на его плечи лишнего груза. Он рухнул на диван и лежал, пока Азирафель включал свет, зашторивал окна, вешал пальто — все эти мелочи, которые делаешь по приходу домой. Дом. Большую часть времени они жили не в коттедже, но именно с этим местом было связано столько хороших воспоминаний… — Ты мой муж! — выпалил Кроули, уставившись в потолок круглыми глазами. У Азирафеля сбилось дыхание. — Да, — тихо ответил он. — Да, дорогой. Кроули слушал, как тот садится в любимое кресло, и повернул голову. Азирафель не смотрел на него. Он смотрел на свои руки, крепко переплетенные пальцы. — Хочешь… хочешь чая? Или… — Вина, — с чувством ответил Кроули. — Много вина. — Конечно, сейчас принесу… — Не надо. Замри. Кроули сел, сделал глубокий вдох и щелкнул пальцами. Вышло неуверенно и с дрожью. Бутылка из их винного шкафа в Лондоне была совсем не тем винтажом, на который он рассчитывал, но хотя сойдет и появившаяся. Один из бокалов упал на бок, но остался цел. Кроули понял, что вовсю улыбается — открыто и довольно. — Да я еще в форме. А потом он посмотрел на Азирафеля, который не сводил с него глаз — широких, как океан, и столь же необъятных. — Ангел… Азирафель согнулся пополам, уткнулся лицом в руки и сдавленно всхлипнул, и Кроули слетел с дивана, преодолел разделяющий их метр, так быстро, словно телепортировался, упал на колени в ноги Азирафелю, и на чистом инстинкте потянулся утешить его. — Солнце, — сказал он, вздрагивая от шока — как легко с его губ соскользнуло это ласковое прозвище. — Азирафель, все хорошо… Он притянул Азирафеля к себе, стянул с кресла на свои колени — тело все помнило. Азирафель уткнулся в него, дрожа от слез, и Кроули обнял его и дышал им и дрожал от вспыхивающих воспоминаний, как бабочка, пойманная ураганом… (… потому что это был Азирафель, которого он знал много тысяч лет, которого любил столь безнадежно и отчаянно почти все времена, до которого и подумать не мог, что дотронется дольше, чем на мгновение…) (… потому что это был Азирафель, которого он знал и любил одиннадцать человеческих лет, с которым делил свою смертную жизнь, с которым был скреплен узами брака…) (… потому что были другие воспоминания, другие жизни, была любовь и скорбь и потери и сожаления и он не мог справиться с ними сейчас, ему нужно было отгородиться от них до более поздней поры…) …Но это был Азирафель, и он плакал, и Кроули никогда не слышал и не видел его в таком состоянии, никогда не встречал его, столь потерявшим контроль. Он шептал глупости ему в волосы, обнимал его за плечи, обнимал. Прижимался с непроизвольными поцелуями к его уху и щеке и подбородку, вкушал соль, чувствовал, как его глаза наполняются слезами, словно горе Азирафель нахлынуло на него приливом. — Все хорошо, — тихо произнес Кроули, стараясь прижимать его к себе невозможно близко, стараясь как-то остановить поток. — Все хорошо, все хорошо. — А потом, беспомощно: — Я люблю тебя. — Правда? — отозвался Азирафель с сомнением столь же разрушительным, как и его боль. — Или просто… ты жил, как человек, дорогой, ты просто думаешь, как они… — Азирафель. Ангел. — Кроули отстранился, чтобы обхватить лицо Азирафеля ладонями, чтобы впитать каждую заплаканную, вспухшую от слез частичку него. — Я люблю тебя. Я же твой супруг. — Это человеческая причуда, — упрямясь в своей печали, возразил Азирафель. — Этого бы не случилось, если бы… — Ты бы не принял меня, если я бы не был человеком? — Ты бы не сделал предложение, если бы не был человеком! — Ты так уверен в этом, да? — ответил Кроули и поцеловал его. И продолжал целовать, пока Азирафель сдавленно не замычал и не спрятал лицо у Кроули в плече. — Я любил тебя сотни лет, — рвался с боем Кроули, и это было страшно, это было волнующе, как полет, как падение, как обрести чужую смелость, очень человеческую свободу. — Тысячи, Азирафель. Я всегда хотел то, что было у людей. То, как они могли просто встать и сказать… сказать: Я выбираю тебя. Я бы сделал тебе предложение еще в Риме, если бы знал, что это сойдет нам с рук, если бы знал, что ты согласишься. — Так давно? — тихо спросил Азирафель ему в рубашку. — Даже дольше, наверное… мне понадобилось время, чтобы признаться в этом себе самому. — Мне тоже, — ответил Азирафель. Он нервно вздохнул и Кроули ощутил, как напряжение начинает покидать его тело. — Дорогой, я так скучал. Кроули зажмурился, чтобы не расплакаться, и прижался в яростном собственническом поцелуе к виску Азирафеля. — Я тоже по тебе скучал, — выдавил он. — Я даже не знал, что скучал, пока не увидел твои крылья… Господи, Азирафель… — Он запнулся. — То есть, Сатана, то есть… вот гадство. Плечи у Азирафеля задрожали и Кроули подумал, что тот снова плачет, но потом он услышал сдавленный смех. Он сам улыбнулся, вздохнул с облегчением. — Можешь показать их? — вдруг спросил он, удивленный собственной тоске. — Я же могу увидеть тебя всего? Азирафель поднял голову, поднес дрожащие пальцы к щекам в слабой попытке вытереть их. Кроули начудесил ему платок. У Азирафеля задрожали губы, но он выдавил слабую улыбку. — Ты собираешься дразнить меня из-за перьев? — Зависит от того, рассмешит это тебя или нет. Азирафель действительно рассмеялся, звеняще и беспомощно, а затем его крылья раскинулись за спиной, мягкие перья коснулись тыльной стороны рук Кроули, как это было в книжном магазине всего неделю назад, прежде чем он вспомнил, как они защитили его от первого дождя, вспомнил, что первая доброта была предложена бездумно, как что-то, на что он будто имел право. — Я так скучал по твоим глазам, — мягко сказал Азирафель, глядя в них так, словно не мог насмотреться. — Я всегда считал их немного жуткими. Азирафель яростно помотал головой. Он посмотрел Кроули за плечи. — Ты мог бы?.. Кроули кивнул и раскрыл свои крылья, и о, еще один кусочек паззла встал на место, боль, которую он никогда не понимал, скованное чувство, словно часть его затолкали в плохо подогнанный ящик. Он застонал от облегчения и прижался лбом ко лбу Азирафеля. — Знаешь, — сказал Азирафель, и голос его сквозил такой невинностью, что Кроули резко отстранился, в подозрении прищурившись. — Какие-то крылья у тебя не очень ухоженные, милый. — …триста лет, ангел, у меня есть оправдание! Азирафель засмеялся, но в его взгляде кольнула боль, а потом он обмяк у Кроули в руках. — Триста лет, — прошептал он. — Даже больше. Триста пятьдесят… — Триста пятьдесят четыре, — сказал Кроули, подсчитав в уме. Азирафель осторожно вздохнул. — Расскажешь мне? Как это случилось? Я понял, что это дело рук Азраэля… Кроули передернуло. Азирафель пододвинулся, его руки легли Кроули на спину, и тот почувствовал, как ангельские пальцы мягко двигаются по черным перьям, приглаживая их на место. Он вздохнул, отдаваясь ощущениям. — Он хотел, чтобы я признал, что ошибаюсь, — сказал Кроули спустя несколько долгих минут молчания и мягких прикосновений и медленного и спокойного ритма их дыхания. — Что смерть необходима, чтобы ценить жизнь. А я… не признавал. Он закрыл глаза. Его охватила вина и гнев. — Всякий раз, — тихо процедил он. — Всякий раз, когда я умирал, он приходил ко мне. И я знал, что если я просто… скажу ему то, что он хочет услышать… может, это все кончится. Может, я смогу вернуться к тебе. Но я… я не мог, ангел. Я не мог. Потому что он ошибается. Адам прав. Однажды, они разберутся, смогут это прекратить навеки, и я… Он запнулся и Азирафель поцеловал его веки, шепча его имя. — Я закачу хренову вечеринку, — закончил он. Кроули открыл глаза, погладил Азирафеля по скулам, почувствовал, что он там, где ему нужно быть, где он, несмотря на все препятствия, нашел себя, с Азирафелем на коленях, с Азирафелем в сердце. — Я расскажу тебе все остальное. Обязательно. Но мне нужно время… переварить. Уложить в голове все эти воспоминания. Азирафель поцеловал его, а потом еще, словно он не знал, как остановиться. — У нас есть время, — наконец сказал Азирафель, все-таки оторвавшись глотнуть воздуха. — О, мой дорогой, у нас есть время. — И, что более важно… — Кроули развернулся, схватил бутылку со стола, чудесным образом, не сбив ее правым крылом. — У нас есть доступ к спиртному в совершенно неприличном количестве, и тебе не нужно притворяться, что ты не отчудесишь прочь похмелье. — Ты заметил? — Тогда нет. Только сейчас понял, — Кроули наплевал на штопор и просто смотрел на бутылку, пока пробка сама не вылетела из нее. — Понятно, почему без тебя пить было не так весело. Он помедлил. — Ну, — признал он. — Без тебя пить никогда не было так весело. Азирафель забрал у него бутылку, поманил бокалы, чтобы они сами оказались у них в руках, и щедро плеснул. Это было неловко, учитывая, как они сидели, но никто из них даже не пытался выбраться из уютного кокона, образованного их крыльями. — Сегодня мы спасли мир? — с легкостью в голосе спросил Азирафель, отставив бутылку. — Думаю, основную работу сделал Адам, — ответил Кроули, глядя на кольцо на левой руке Азирафеля. Оно мягко светилось на фоне красного вина. — А еще американка помогла. — Неважно, раз уж мир спасен. Он приглашающе наклонил бокал. Кроули улыбнулся и поднес свой. — Тогда, за мир, — сказал он, стукаясь бокалом. — За мир, — ответил Азирафель.