Старые шрамы продолжают болеть даже спустя десятки лет

****

«Всякая боль засыпает в конце».

© Даре Мачавариани.

****

       Снежинки. Ей всегда нравилось наблюдать за ворохом крохотных созданий, нежных и хрупких, точно мерцающие звёзды рассыпающихся на землю. Точно ночное небо образовалось под ногами. Осенние лужи становились хрустальными облаками. Почва — бесконечным космосом, а сброшенная листва — рыжим северным сиянием.        Печальный парк, наполненный этой самой осенней листвой. Ей всегда нравились запутанные каменистые тропинки, ведущие в неизвестном направлении. Одинокие, как хотелось сказать Беларусь. Заброшенные и ужасно одинокие. По ним мало кто решался прогуляться, доверившись судьбе или даже простому человеческому везению. И правда, куда приведет незнакомая дорожка, если не давать отчета, как долго бродишь по ней? А парк был действительно огромным, и в нем так легко затеряться.        Но возможность заблудиться нисколько не пугала Беларусь. Ей все равно нравились молчаливые деревья и по-своему завораживающее серое небо. Рассматривая облака сквозь мокрую листву, они казались совершенно другими, чем если бы девушка решила посмотреть наверх в городе или на любимом пшеничном поле. Дымка печали, бесконечной тоски и скорби окутывала парк, не менее запутанный человеческих судеб. И иногда Беларусь даже представлялось: это место, словно живое существо, сохранившее сотни историй самых разных людей. И одной из таких историй являлась еë собственная.        — Третий Рейх как-то сказал...        Девушка обернулась и приподняла капюшон шелестящего дождевика, пытаясь посмотреть на лицо человека, находящегося рядом. После подобных слов, ей казалось, он отвернется и проигнорирует. Она понимала и не стала бы обижаться. Неправильно, просто чудовищно после всего произошедшего там, в полумраке подвала, вновь поднимать эту тему. Прошло достаточно времени после еë поправки. Беларусь не хотелось думать о прошлом, которое уже действительно оказалось в прошлом! Но чувствовала, что осталось последнее, о чем она хотела больше всего поговорить.        Беларусь тяжело вздохнула и уже собиралась посмотреть на землю. Но вот взгляды встретились и обменялись понимающими огоньками.        Беспорядочные капли барабанили по капюшону немецкой куртки, но Германия оставался невозмутим и спокоен, точно совсем не замечал снежного ливня. Он собирался выслушать еë, даже если сказанное не имеет особого смысла.        Беларусь взволнованно (повторно) вздохнула и торопливо заговорила:        — Тогда он рассказывал, насколько сложно уничтожить страну, если останется хоть один человек, верящий, что... она жива. В больнице было невозможно скучно! И мне просто ничего не оставалось, как думать об этом! Знаешь! — зелёные глаза, наполненные лучезарной надеждой, запылали. — Уверена, наверняка найдутся такие люди, говорящие, что Советский Союз жив. Как думаешь... Это может быть правдой? — Беларусь задумчиво посмотрела на пасмурное небо. — Вот иногда мне представляется, что он находится где-то далеко-далеко. Далеко, но жив и продолжает любить и защищать нас...        Девушка приподняла ладошки и положила на шапке-ушанке, находящейся под капюшоном.        — Помнишь, как ты появился и спас меня? Тогда, в больнице, рассказал, будто что-то подбросило тебе пистолет. Я видела чей-то силуэт, и кто-то оставил мне ушанку... Это мог быть отец? Как думаешь? Он ведь жив, правда!        Маленькая белорусская ладошка устремилась к серым небесам, наполненным крошками снежинок и тонкими капельками последнего дождя. Приближение очередной зимы ощущалось на похолодевших пальцах. Дальше последует лишь круговорот метелей.        «Последний дождь и последняя осень. А также последние воспоминания о прошлом, которые мне хотелось бы оставить в этом парке, и их замело бы густым снегом. Последняя пора прощаний, но далеко не последняя пора встреч...».        — Да, — наконец ответил Германия достаточно просто, ведь привык смотреть на вещи под более реалистичным углом. — СССР жив в сердцах его потомков.        Взволнованный ветер промчался по просторам парка, подбрасывая коричневые листья и перекатывая целлофановые мешки, прилетевшие из глубины шумящего города. Беларусь прислонилась к немецкой куртке и положила голову на руку Германии. Ощущая его тепло, она хихикнула и прикрыла глаза.        — Хей, голубки! — послышалось впереди.        Обычно заброшенная, каменистая дорожка обрела случайных – или, наоборот, прошедших сюда ради конкретных целей – путников.        Первый оказался человеком с холодным взглядом, в глубине которого незаметно укрывался заботливый огонек. Ладони продолжали находиться в карманах. Из-под шапки выглядывали светлые локоны. Возможно, однажды, подобно этим волосам, Россия сможет выбраться из неприступной крепости, созданной им после развала СССР. Именно после которого парень так изменился и похолодел к окружающим.        Второй путник бесконечного жизненного пути, оказавшийся на тропинке заброшенного парка, – человек распахнутой души с вечными солнечными очками. Теперь он выглядел счастливым. Пройдя тернистый путь, США отыскал силы радоваться, просто потому что понимал: смог осуществить даже самую небольшую мечту – прикоснуться к дорогому человеку. А этого недостаточно для счастья?        Непогода разбушевалась с новой силой – поднявшийся порыв ветра едва не сбил путников с ног, точно говоря: пора покинуть парк. Пора возвращаться.        — Идем! Опоздаем! — приподняв руку, махнул Россия и, не дожидаясь, устремился в противоположную сторону от сестрёнки и немца.        Беларусь встрепенулась. Отпустив рукав немецкой куртки, побежала вперёд и, обогнав Федерацию, насмешливо заглянула в ледяные глаза брата.        — Россия, Россия, — рассмеялась она. — Расскажи, братик Россия, что значит "33 медведя"?        Девушка повернулась к немцу, догнавшему их.        — Помнишь, ты встретил нас в парке и сказал: «США просил передать, если увидишь Россию, сказать "33 медведя", и братик все поймет»? Но вот я ничего не поняла...!        Беларусь встретилась взглядом с Америкой и мгновенно обратилась к нему:        — Любитель медведей! Это ведь ты просил передать России такое!        — Точно! — Америка многозначно посмотрел на нахмурившегося Федерацию. —Это наш невероятно секретный секрет! Он хранится в Пентагоне под семью замками.        — Эй, так нечестно! Расскажи мне!        — Нет уж!        — Ну-у-у расскажи! Или я раскрою России, как ты....        Соединённые Штаты заговорщически подмигнул. Парень наклонился и прошептал девушке что-то подозрительное на ушко. Они отбежали на несколько метров вперед и продолжили горячо перешептываться, находясь в нескольких шагах от России и Германии.        Раны появляются, кровоточат и затягиваются огрубевшими шрамами. Смотришь на них и думаешь: спустя столько лет боль должна утихнуть. Вот только она не покидает тела. Как говорил Россия: «Некоторые шрамы продолжают болеть, точно их получил только вчера. Как некоторые воспоминания просто не могут забыться, так и боль не может уйти»... Это правда, с которой Беларусь не хотелось бы сталкиваться. Но старые шрамы болят и кровоточат. И после всего пережитого...        Она не боялась этой боли. Ведь теперь знала: рядом всегда находится тот, кто готов до последнего еë защищать.        «Нам всем иногда нужно позабыть о прошлом, чтобы двигаться вперед».        «Или рискуем навсегда потерять наше собственное сердце».        — И что тебе нравится в ней? — насмешливо спросил Россия, обратившись к Германии. — Растрёпанная, легкомысленная, больше напоминает ребёнка. За последние сто лет нисколько не повзрослела.        Немецкий взгляд задумчиво устремился на девушку. Пшеничные волосы беспорядочно выбрались из-под капюшона, разлетевшись на по-осеннему зимнем ветру. Ладошки сложились на уровне груди, точно Беларусь придерживала выдуманный букет. Изредка они встревоженно поднимались и проверяли, не улетела ли отцовская ушанка. Пальцы прикасались к советской звёздочке на сероватом меху козырька, к назатыльнику, наушникам и ко всей конструкции в целом. И облегчение загоралось вместе с дружелюбной улыбкой. Вспоминала девушка расплывчатый силуэт отца в полумраке ненавистного подвала или реакцию старшего брата на две одинаковые копии ушанки, немец определить не мог. Но вспомнившееся ей явно согрело сердце. Она снова приложила ладошки на уровне груди. Рукав курточки скатился, обнажая бинты, наложенные на заживающие раны. Немец подумал увидеть мрачный огонек в зелёных глазах Беларуси, но девушка лишь удивленно посмотрела на запястье и натянула рукав. После чего обратилась к Америке:        — Что, правда!? Афігець! Вы собрались покормить русских медведей! Как ты только согласился? Там же их больше ста двадцати тысяч! У меня, например, всего семьсот. Значит, "33 медведей" было лишь согласием, что ты призываешь никого не винить, если тебе откусят голову!        — Это правда, — улыбнулся Германия. — Она легкомысленная, довольно простая и иногда даже глупая. Но Беларусь отличается от других девушек далеко не этим. Каждому человеку приходится пережить немало боли и несправедливости, но только на ней после всего произошедшего в прошлом светилась улыбка. Она смогла улыбаться и научилась ценить мелочи, как дождь, снег или листья. Она – самый сильный человек, которого я встречал, или... Ты не согласен, Россия?        Промелькнувший насмешливый и одновременно мрачный огонек во взгляде Федерации мог означать бесконечно много, но оказался:        — Беларусь только притворяется, что счастлива. Вот, что ты думаешь. Дай угадаю, — Россия сосредоточенно посмотрел в глаза Германии, точно считывая мысли второго, а далеко не отгадывая их, — ты любишь, собираешься защищать и оберегать еë, но... такое происходит только в глупых романах. Концовка, в которой все счастливы, и ничто больше не тревожит их. В действительности остаётся много проблем и страхов. Боишься, любимая девушка будет несчастна, если ты останешься с ней. Думаешь, скоро иллюзия счастья разрушится, и история повторится с начала. Считаешь, не сможешь довериться какому-то человеку, по крайней мере, полностью.        Германия опустил голову. Его спрятанные в сердце чувства бесчеловечно разворотили, раскрыли и словно растоптали. Необходимо, но насколько же неприятно... будто немец сам не понимал сказанного!        — Боишься, что любимый человек будет постоянно вспоминать прошлое, если останешься с ним, — произнес Германия. — Что он только притворяется счастливым...        — Позволь мне рассказать, как брату этой любительницы картошки и пшеничных полей, — Россия кивнул на девушку, быстро объясняющую США, почему медведя нельзя кормить исключительно мясом. — Беларусь действительно умеет подавлять настоящие чувства и скрывать счастливой улыбочкой. Она только кажется такой жизнерадостной. Внутри же – беспощадный вулкан...        Германия достал телефон, экран которого мгновенно покрылся капельками продолжающегося дождя. Всего несколько движений пальцем, и отыскал необходимое.        — Знаю... — проговорил немец, повернув телефон к России. — Конечно, я это знаю.        На экране высвечивалась достаточно старая фотография, сделанная еще в домике Беларусь. На ней изображалась задумчивая девушка в солдатской форме с перевязанной головой. Совсем не похожа на наполненную беззаботной радостью Беларусь.        — Помню эту фотографию, — кивнул Россия, посмотрев на тоскливые небеса. — Я сам сделал еë.        — Одиннадцать айфонов! — шокировано воскликнула Беларусь. — Как можно было столько медведям скормить! Зачем ты вообще столько взял?        — Это случайно! — защищался Америка не слишком удачно. — Собирался продать парочку, но...        — Не получилось, — сочувственно улыбнулась девушка и продолжила расспрашивать парня о вещах, известных лишь им одним.        — Я знаю фальшивую Беларусь, — задумчивый российский взгляд наблюдал за движениями сестры и Штатов. — Знаю, когда она только притворяется счастливой, а сама задыхается от боли. Но посмотри, сейчас она никем не прикидывается. За долгое время Беларусь счастлива по-настоящему.        — Но почему? — Германии хотелось верить сказанному, но что-то неизвестное жестоко сдавливало сердце.        — Чудовище уничтожено, — просто ответил Федерация. — И она может наконец отпустить прошлое и идти вперед. Беларусь всегда мечтала об этом. Всегда мечтала снова любить.        — Это правда, Россия? — воскликнула девушка, повернувшись к брату. — Вы договорились кормить медведей!        — Что ты рассказал ей, USA? — вздохнул Федерация. Их разговор с Германией был окончен.        Белорусская голова удивленно посмотрела на брата. Девушка помнила, насколько сильно Россия сторонился использовать что-либо кроме имен, обязательно в их русской версии.        Но сейчас... назвал Америку не Америкой!?        Девушка счастливо улыбнулась, и в сверкнувших зелёных глазах ясно читалось: «Неужели ты доверился другому человеку? Я очень рада за тебя!». Беларусь многозначно подмигнула США, и тот улыбнулся в ответ.        И только немец не понимал происходящего. Он вопросительно посмотрел на Россию.        — Чего это они?        — Дурачатся как дети малые, — фыркнул Федерация, устремившись вперед. Рука вырвалась из кармана, и парень грубо схватил американский капюшон. Нисколько не сопротивляясь, США последовал за ним. Россия ускорил шаг. Несколько мгновений, и страны отдалились от Германии и Беларуси на достаточное расстояние, чтобы их нельзя было услышать. Америка поднял руку, прикоснулся к пальцам Федерации.        — Ты не заметил? — Беларусь довольно улыбнулась. — Всегда холодный Россия позволил нашему USA, — она сделала акцент на иностранном слове, — прикоснуться к своей руке. Он никому не позволял так делать. Хорошо, что наконец доверился кому-то, кроме себя!...        — И ты, — произнёс Германия.        Беларусь вопросительно качнула головой.        — Кажется, теперь ты тоже доверяешь мне. Раньше накричала бы, что ненавидишь.        Девушка смущенно опустила личико, пытаясь спрятать загоревшуюся на щечках краску.        — Просто... Это... Ну-у-у...        Она застыла.        Германия наклонился и внезапно поцеловал. Губы прикоснулись к холодному лбу, где на старой фотографии находилась грязная повязка. Девушка ошеломленно посмотрела на него, но спустя мгновение успокоилась и прикрыла глаза.        — Я люблю тебя, Беларусь. Даже если сейчас ты не можешь ответить на мои чувства... я не оставлю тебя.        — Тебе следует называть меня по-другому! — рассмеялась тогда девушка. — Зови меня Бельчонком. Конечно, только если не планируешь стать чудовищем.        И, многозначно подмигнув, она устремилась вперёд, к поджидающим их России и Америке. Германия последовал за ней, и четыре страны исчезли из парка. Парка, так много значащего в их истории. Куда, однако, больше им не придется вернуться, ведь...

«Нам всем иногда нужно позабыть о прошлом, чтобы двигаться вперед». «Или рискуем навсегда потерять наше собственное сердце».