Одно сердце

«Соулмейт - это человек, который чувствует тебя как самого себя. Он - твое отражение, он плачет, злится и смеется вместе с тобой. Ты никогда и ничего не сможешь от него скрыть, да и не захочешь, потому что он понимает твое сердце, как никто. От него ты не захочешь прятаться или убегать, наоборот он почувствует твои радости, чтобы приумножить их, и печали, чтобы разделить их пополам…» «Ну и херня»,— подумал Чжунэ, комкая рекламную брошюрку агенства по поиску вторых половинок. Он кинул ее в мусорку, но промахнулся, ветер подхватил бумажку и покатил по асфальту. И зачем только раздают эти листовки? Все равно большинство несут их только до ближайшей урны? Он перекинул пакет из одной руки в другую, ручки врезались в пальцы, шесть банок дешевого пива тянули к земле. Чжунэ направлялся в ближайший парк, чтобы в тени деревьев, где к нему не будут приставать ни полицейские, ни сердобольные старушки, которым до всего на свете есть дело, спокойно налакаться в слюни. Ему повезло, старая, позеленевшая от времени скамейка под сенью косматых ив оказалась незанята. Больше часа как стемнело, но ближайший фонарь остался в метрах двадцати. Ку плюхнулся на скамейку в спасительную, уютную полутьму, банки звякнули об асфальт. От заросшего пруда позади тянуло тиной и стылой водой. Чжунэ открыл первую банку, в нос ударил резкий спиртовой запах. "Стоило взять хотя бы чипсов", - пронеслась у него в голове дурная мысль. Но на хрена, если его цель поскорее отрубиться? — Эй, школота, пивом заделись, — чей-то сиплый голос вывел Ку из блаженной полудремы. Он выдул уже три банки и совершенно не заметил, как из темноты появились двое. Один высокий (хоть и меньше Чжунэ), коротко стриженный, на вид его одногодка. А второй маленький, лет пятнадцати, лопоухий и прыщавый. — Че? — басом осведомился Чжунэ, вскидывая подбородок и окинув их презрительным взглядом, не делая попытки встать. Так и сидел, скрестив длинные ноги и закинув руки на спинку скамейки. — Плохо слышишь, что ли? Поделись с братанами пивом, че не ясно? — высокий набычился, разве что пар из ноздрей не пустил. Чжунэ усмехнулся. — С хуя ли ты мне хен? — Да ладно я ж вежливо прошу, слышь. Ты че с братанами не поделишься? — А если я вежливо попрошу, чтоб ты мне отсосал, то ты, конечно, согласишься? — вздернул брови Ку и саркастично добавил: — Брат. — Че сказал?! Полупустая банка пива полетела высокому в лицо, тот замешкался, отплёвываясь и продирая глаза, Чжунэ подскочил и резко ударил в живот. Мелкий закричал и бросился на Ку, как девчонка, попытавшись вцепиться ногтями в щеку. Он отшвырнул коротышку на землю и покачнулся, от выпитого тело слегка отяжелело. Старший толкнул его плечом, Чжунэ проехался мордой по асфальту, прижал ладонь к мокрой от крови щеке и, ощерясь, пнул его под колено. Парень сдавленно взвыл и повалился на него, врезавшись лбом прямо в переносицу. От резкой боли Чжунэ на секунду отключился. Подлетел мелкий и несильно, как-то даже нерешительно пнул Ку в бок. Воздух разрезал резкий свист, Чжунэ, скинув в себя чужое тело, инстинктивно подорвался и бросился бежать, но не успел сделать и полсотни шагов, как попался прямо в объятия ночных патрульных. Равнодушный полицейский составлял протокол происшествия. Чжунэ невидящим взглядом уставился куда-то в район ножки стола, два других парня перешептывались и временами злобно поглядывали на него. Ссадина на носу уже не кровоточила, но ощутимо дергала. Ку осторожно потрогал переносицу — вроде обошлось без перелома. На скуле фиолетовел синяк, кожа была сильно содрана. Он успел разглядеть свое лицо в темном стекле окна — порядок, бывало и хуже. — Мне нужно позвонить вашим опекунам, — устало сказал офицер, — если у вас нет никаких претензий друг к другу, то достаточно подписи вашего попечителя в протоколе, и можете ехать домой. За старшим быстро приехали родители, а мелкого забрала мать, которая беспрерывно кланялась и извинялась за сына. Полицейский уверил, что на первый раз для него не будет серьезных последствий, под умоляющим взглядом даже пообещал не сообщать в школу. Чжунэ остался один перед столом. — Хочешь кому-нибудь позвонить? — полицейский развернул к нему кнопочный телефон. Он помедлил, раздумывая, и дрожащей рукой прижал трубку к уху. Один гудок, другой, на другом конце раздался хриплый сонный голос. — Это я, — сказал Ку и уточнил на всякий случай, — Чжунэ. — Что на этот раз? — Всего лишь недоразумение, ты должна приехать в полицейский участок и забрать меня. — Ты ввязался в драку, так? Опять? — устало спросила она. — Я уже говорила тебе, что так не может продолжаться. Только не снова. — Последний раз, мама, пожалуйста, это в последний раз. — У меня нет времени решать твои проблемы. Позвони отцу, в конце концов, ты живешь с ним. Ты не моя ответственность, а его. — Мама, пожалуйста, я не могу, ты же знаешь. Пожалуйста, приезжай, — в его голосе послышалось отчаяние и близкие слезы. — Почему ты не хочешь приехать? — Не надо, Чжунэ, не делай меня виноватой, — истерично взвизгнула мать. — Не смей выставлять меня виноватой. Это ты сам виноват. Я тебя предупреждала. — Мама… — проскулил он. — Мама… — Хватит! Перестань, слышишь? Звони отцу или кому-то еще. Ты виноват, тебе выкарабкиваться самому. Не смей приплетать меня к своему хулиганству, я не желаю иметь отношения к каким-то незаконным делам. Ты полностью его сын, копия своего дрянного папаши. — Мама! Мама, пожалуйста, забери меня отсюда, — слезы заструились по щекам, Чжунэ закрылся рукой. Полицейский за столом неловко отвернулся. Услышав короткие гудки, Ку швырнул трубку на аппарат. А чего он, собственно, ждал? Словно он не мог предсказать, что именно так и будет. Она не придет, больше никогда не придет, не обнимет, как в детстве, не прижмет его голову к груди, не погладит по волосам. Полицейский промолчал. Чжунэ осознал, что вскочил на ноги во время разговора и рухнул обратно на жалобно скрипнувший стул. После развода родители, как обычно бывает, не тянули его в разные стороны, а наоборот. Оба отпустили Чжунэ, и он вдруг оказался посреди бездонной, холодной пропасти и полетел вниз, и никто не слышал, как он кричит. Никто не протянул руки, чтобы подхватить и вытащить его. — Кому еще ты можешь позвонить? — спокойно спросил мужчина. — Никому, — покачал головой Ку, откинувшись на спинку и широко расставив длинные ноги. — Парень, ты же не хочешь ночевать в камере? Кто-то должен за тебя поручиться. Давай, звони своему куратору. — Нет. — Слушай, ты серьезно? Никто не может за тебя поручиться? Или ты так сильно хочешь провести ночь в камере? Ты меня вынуждаешь. Чжунэ упорно молчал, мужчина посмотрел на него с раздражением. Ему совсем не хотелось полночи возиться с мальчишкой, лучше б его просто кто-то забрал и все. По номеру социальной страховки он нашел родителей парнишки и домашний телефон отца. Парень все время равнодушно сидел, будто кто-то отключил от него питание. Когда отец в сопровождении жены вошел в отделение, Чжунэ даже не обернулся, только сильнее сгорбился и поник. Отец раскланялся с полицейским и принялся расспрашивать о драке. Жена, кутаясь в кардиган, хоть в помещении и было тепло, висла на его руке и то и дело отбрасывала волосы назад, еще сильнее взлохмачивая сухие, торчащие пряди. — Мальчишка совершенно отбился от рук. Возможно, стоит привлечь его к каким-то общественным работам. — Да-да, — подтвердила женщина. — Уборка мусора и все такое, чем сейчас занимаются малолетние хулиганы? Вы можете назначить предписание. — Таким занимается судья, — растерянно переводя взгляд с мужчины на его жену, ответил полицейский. — К тому же нет острой необходимости доводить дело до суда. Обычная драка, внушения будет достаточно. — Но ведь это не первая его драка, — глаза женщины азартно расширились, будто стремясь вырваться из слишком узких глазниц. — И я уверена не последняя. Стоит пресечь такое на корню! Этот мальчик… — Подпишите протокол, — офицер ловко подсунул мужчине под руку необходимые бумаги. Женщина возмущенно фыркнула и поджала губы, словно ее оскорбили. Когда они вышли из полицейского участка была уже глубокая ночь. Чжунэ замешкался, нарочито медленно застегивая кожаную куртку, но мачеха уже закусила удила. — Снова нам пришлось позориться из-за этого ребенка, — она всплеснула руками. — Что ты за дьявольское отродье? Не могу поверить, что такое, — она презрительно скривила губы, — могло родиться от тебя, дорогой. Он же просто вредитель, паразит… — Отстань, — лениво огрызнулся Чжунэ. — Не смей грубить матери, — тут же вступил отец, замахиваясь на сына. Тот отшатнулся и выплюнул слова ему в лицо: — Она не моя мать, от того, что ты ее трахаешь, она не станет мне матерью. — Заткнись, — процедил отец сквозь зубы. На лбу у него задергалась синюшная вена, а глаза налились кровью разорванных капилляров. — Официально она твоя мать и точка. Веди себя с ней уважительно или катись из моего дома. Чжунэ ухватил себя за язык, когда с него почти сорвалась очередная колкость. — Я еще поговорю с тобой, когда придем домой. — Его нужно контролировать, а то слишком уж распустился за последние месяцы. Отец был слишком мягок с тобой. У него доброе сердце, мальчик, а ты заставляешь его делать такое… — она сморгнула слезинку. — Если бы не ты, отец не мучился бы от вины. Это все твоя вина, что мы не можем стать настоящей семьей. Почему ты не можешь быть нормальным? Она что-то еще говорила, до самого дома пронзительно оглашая улицу о том насколько плох Чжунэ. А тот понуро тащился за ними, засунув руки в узкие карманы брюк. Он походил на мокрого, нахохленного грача. Он проснулся резко, как бывало всегда, когда накрывали чужие эмоции. По щекам бежали слезы, и Чжинхван закусил уголок одеяла, чтобы не завыть. Соседи уже давно подозревают его в чем-то нехорошем. Казалось, что он почти наяву слышит свист взвившегося ремня, а через секунду бедро обожгло резкой болью. Ким коротко взвизгнул и сильнее вцепился в одеяло. Один за другим удары сыпались на спину, и казалось с плеча содрали целый клок кожи, добравшись до мяса. На утро на теле никогда не оставалось синяков или ссадин, но боль… Боль всегда была настоящей. От нее никуда не скрыться, не уползти, не спрятаться. Он извивался и корчился на измятой постели, на скомканной, пропитанной его слезами и потом простыне, но не мог сделать ничего, кроме как ждать, пока пытка закончится. Чжинхван сжался в комок, а через мгновенье вывернулся наизнанку, барахтаясь в постели, загребая руками и ногами, как безумец тонущий на мелководье. Он не выдержал и закричал, забился, заплакал. Соседи будто только этого и ждали, заколотили в тонкую, почти картонную стенку. Но Чжинхвану уже стало все равно, боль вытеснила из сознания все. Остался только животный страх и инстинкт, кричащий: «Беги и прячься!». Он впился ногтями в ладони, стараясь вытянуть себя из чужих эмоций. Иногда такое срабатывало, но не в этот раз. Последний удар показался особенно сильным, вдоль всего позвоночника, отдаваясь в каждом позвонке, в каждой кости отдельным разрядом, Чжинхван взвыл и скатился на пол, прижавшись пылающим телом к прохладному ламинату. Худая грудная клетка быстро поднималась и опускалась. Слезы лились и лились из глаз, скоро под щекой возникло целое соленое море. Чжинхван не мог остановиться, его колотила крупная дрожь, будто от холода. Всплеск начал отступать, медленно капля за каплей Чжинхван возвращался к своим собственным чувствам. Для него все кончалось, но он думал о том человеке, о человеке на «другом конце провода». Насколько ему было хуже в эту минуту? Для него боль не отступила, ему с ней жить. Кто делал с ним такое? Ким должен найти его. Он должен найти его и спасти. У Чжунэ в это мире нет никого, кроме самого себя. Он повел плечами и поморщился, отец знатно его вчера отделал. Утром он разглядывал в ванной располосованную спину, стараясь хоть немного упокоить мазью воспаленную, рассеченную кожу. Даже сейчас рубашка то прилипала к спине, то отрывалась, сдирая тонкую кровавую корочку По дороге на учебу он позавтракал соком и сигаретой, и теперь во рту было кисло и горько. Ку иронично усмехнулся. Скоро он закончит школу и, наконец, сможет свалить ко всем чертям. От отца, который не желает решать что-либо словами, а только думает, что сможет вколотить в него и манеры, и ответственность и правильное поведение, от мачехи, считающей его просто мусором. А мама… Не смотря ни на что, он так сильно любит ее даже сейчас. Она отталкивала, а он только сильнее старался приблизиться к ней. Мама отделила его от остальной своей жизни, придав ему особый статус, который вовсе не радовал. Статус нелюбимого сына, который не нужен своим родителям, да и всему остальному миру тоже, даже самому себе. Самое главное он знал, почему. И хоть даже животные заботятся о потомстве, но он, Чжунэ, не нужен своим родителям. Он всего лишь помеха, досадное недоразумение, когда-то заставившее их пожениться. Он — ошибка молодости, остаточный продукт былой влюбленности. А все россказни про родную душу, про соулмейта это херня. Чжунэ ни разу не чувствовал другого человека. Нет никакой связи, никаких общих эмоций. Есть только он, он один, который должен выжить ради самого себя. Он сплюнул горькую слюну с привкусом табака. Зашаркала метла, молодой парень убирал крохотный асфальтовый пятачок перед цветочным магазином, за его плечом Ку разглядел объявление. Пахло смесью цветов и чистящих средств, Ханбин, натужено пыхтя, двигал по полу огромную тяжелую вазу полную алых роз. — Тебе помочь? — флегматично осведомился Чжинхван, отрываясь от учебника по философии. Он сидел на деревянной скамейке с кованными ножками посреди прекрасного цветочного «сада», созданного усилиями Ким Ханбина — владельца, главного дизайнера, флориста, а заодно уборщика, продавца и бухгалтера магазинчика «Флорика». — Справлюсь, — прокряхтел тот. Ваза заняла место среди остальных, и Ханбин отошел любуясь новой композицией. С наступлением нового времени года он всегда менял свою «выставку». — Ну как тебе? — Ханбин упорхнул в подсобку и вернулся с крохотным букетиком первых ландышей. Они поместились на высокий круглый стол в центре. — Здорово, — пробубнил старший, уже десять минут читавший одну страницу. Строки плыли перед глазами, мысленно он все время возвращался к прошлой ночи. Отголоски боли ломали его до самого рассвета, поспать удалось всего пару часов. Но Чжинхван мало беспокоился о себе. Где он? Что с ним? Слезы снова подкатывали к глазам, Чжинхван изо всех сил закусил губу и запрокинул голову. — Хен, — Ханбин мягко мимоходом, обдав легким цветочным ароматом, тронул его за плечо. — Что-то случилось? — Да, — Чжинхван закрыл лицо руками, — вчера опять был приступ. Младший одним движением переставил на прилавок тяжелое оцинкованное ведро полное хризантем и взялся было за ножницы, но замер. — Опять? — его брови сочувственно сошлись к переносице. — Снова драка? — Нет. Это была не драка, это… словно избиение. Он не сопротивлялся, он просто терпел и ждал. Я… я… Ханбин быстро подскочил, сел рядом и осторожно обнял его, словно боясь сломать, Чжинхван уткнулся лбом ему в грудь. — Я больше так не могу, — и повторил нараспев. — Не-мо-гу! — Я знаю, но ничего не поделать. Потерпи еще немного, однажды он придет. Слушай, тебе нужно отвлечься. Я сегодня иду играть в бильярд, присоединяйся, — Ханбин даже не спросил, он велел. Чжинхван равнодушно пожал плечами. — Я серьезно, хватит сидеть дома, ты не должен оставаться один с этими чувствами. Старший только снова пожал плечами и прикрыл глаза. В объятьях Ханбина ему всегда становилось легче, потому что тот теплый и ласковый, как солнышко. Можно бесконечно долго цепляться за его лимонный, пушистый свитер, вдыхая аромат персиков и маргариток. Ханбин никогда не прогонит, не разозлится. Чжинхван обвил руками его талию, прижался щекой к плечу. Младший едва слышно вздохнул и погладил его по волосам. У Ханбина никогда никого не было, и он уверял, что ему и не надо. Он был верен своим цветам, магазину и Чжинхвану, который никогда не сможет его полюбить. И все-таки иногда, редко, и только наедине с собой Ханбин признавал, что чего-то ему не хватает. В его мире нет слова «спонтанность» и нет таких слов «страсть, несдержанность, безрассудность», только вот в словаре Чжинхвана их тоже нет. Зазвонил телефон, младший виновато посмотрел на хена и побежал отвечать. Чжинхван притянул колени к груди и снова взялся за философию. В «саду» Бина он обычно чувствовал себя так уютно, но не сегодня. Он больше не заговаривал о приступе, а младший не настаивал. — Кстати я нанял нового человека, — Ханбин повертел в пальцах белую лилию и аккуратно вставил ее в корзинку с почти готовым букетом. — Правда? — бесцветным голосом отозвался Чжинхван. — Ага. Заказов стало слишком много. Я больше не справляюсь, а кое-кто не хочет мне помочь. Старший проигнорировал выпад в свою строну и вновь уткнулся носом книгу. Ханбин отступил на шаг, критически оглядывая составленную композицию. — Как тебе? — он побарабанил пальцами по губам, раздумывая: добавить тропических листьев или это перегрузит букет? — Великолепно, — пробормотал Чжинхван, не глядя. А Ханбин только фыркнул в ответ. — Он школьник, приходит после четырех, — Ханбин порылся под прилавком и достал моток атласной голубой ленты. — Не слишком творческий, но женщинам он понравится. — Тогда я лучше пойду заниматься домой. — Да ладно тебе, — Ханбин выскочил из-за прилавка и поймал Чжинхвана за плечо. — Не хочешь на него посмотреть? — Не очень, — старший сунул книгу в сумку и на секунду сжал ладонь Кима. — Я правда не очень хорошо себя чувствую. Мне надо побыть одному. — Постой, Чжунэ классный. Только, — Ханбин задумался на несколько секунд, — только грустный какой-то. Замученный, прям как ты. — Ханбин! — как-то устало, приглушенно возмутился Чжинхван. — Что? — тот изобразил искреннее непонимание. — Хватит искать мне пару. Серьезно. Сейчас не до этого. — Но все же знают, что истинные пары тянутся друг к другу! — как всегда, когда дело касалось соулмейтов, он пришел в восторг, даже глаза загорелись, а ладони невольно сжались в кулаки. — Они инстинктивно стараются найтись. Вдруг на этот раз судьба, а?! Разве ты не хочешь, чтобы сейчас тебе повезло? Это может избавить тебя от боли, от этих перепадов. — А вдруг нет, Ханбин-а? — Чжинхван посмотрел на него снизу вверх, будто совсем съежившись, измученно и затравленно. — Я устал. Хватит. Никаких больше ложных надежд. Он направился к двери, звякнул колокольчик. — Все равно приходи на бильярд! — крикнул Ханбин. — Приходи! В большем сумеречном зале, где лампы свисают только над столами, Чжинхван не сразу отыскал Ханбина. Тот уже довольно долго гонял шары в одиночестве, но не терял оптимистичного настроя. — Привет! Знал, что ты придешь, — он широко улыбнулся и дал старшему другу «пять». — Ну не мог же я оставить тебя здесь одного. Он натужено рассмеялся и оперся бедром на стол. — Будешь играть? — Ханбин протянул ему кий, Чжинхван покачал головой. — Лучше посмотрю на тебя, — старший придвинул к столу деревянное кресло с округлой спинкой, не сказав, что ему еще больновато двигаться. Взглянув в его бледное, осунувшееся лицо, Ханбин принялся шутить и развлекать его разговорами, порхая вокруг стола. Шары мягко, мелодично стукались друг об друга, а младший забивал играючи, вовсе не напрягаясь. — Мы кого-то ждем? — спросил Чжинхван, заметив, что Ханбин то и дело поглядывает на вход. — Что? Нет.  — Ханбин, ты не умеешь врать. Ты опять пытаешься меня с кем-то свести? Говорил же, это бесполезно. Я очень устал, мне хватает этих приступов, не хочу тащить на себе еще чей-то груз. Я ухожу… Прежде, чем он поднялся, дверь распахнулась, и на пороге замер запыхавшийся парень. Он окинул зал взглядом и широким шагом направился к ним. — Привет! — бросил он и схватил Ханбинову бутылку, жадно приник к горлышку, упущенная капелька поползла по его шее. Чжинхван поймал себя на том, что столь же жадно наблюдает за движением его горла, за тем, как ходит вверх и вниз кадык. — Это Чжунэ, — констатировал Ханбин, будто одним этим все объяснялось. — Привет! — повторил тот и протянул Чжинхвану руку. По Киму легкой волной прокатилось волнение, но он не успел понять, чье это было чувство, а Чжунэ уже взялся за кий. — Это Ким Чжинхван, друг, хен и жуткий зануда. — Ты как всегда мне льстишь, — мягко ответил Чжинхван, грациозно возвращаясь на место. Чжунэ играл неловко и неумело, зато с азартом новичка, а Ханбин только посмеивался, давая ему фору. Он мог бы загнать шары в лузы один за другим, но намеренно давал Ку надежду. Время от времени наклоняясь над столом, Чжунэ чуть заметно вздрагивал и морщился. — Что с тобой? — сощурился Чжинхван, когда Ку в очередной раз судорожно дернулся. — Ничего, — осклабился тот, — просто слегка поранился вчера, но все в порядке. Кожа у меня толстая, как у слона. Нужно только немного обезболивающего. Он вновь бесцеремонно перехватил бутылку из рук Ханбина, который на это только беззлобно ухмыльнулся и, покосившись на старшего, пожал плечами. — Фу, хен, ты что пьешь просто воду? — удивленно вздернул брови Ку, повертев в руках пустую бутылку. — А как же пиво? Или соджу? Мне нужно обезболивающее, а то загнусь. Мы что будем играть без бухла? — Я не люблю алкоголь. А ты еще несовершеннолетний. — Мне исполнилось восемнадцать в прошлом месяце. — гордо откликнулся он и обернулся к Чжинхвану. — А ты? — Чжинхван не пьет пиво, только вино, — ответил вместо него Ханбин, старший приподнял бокал с красным, будто собирался произнести тост. — Надо же какой эстет, — хмыкнул Чжунэ и вдруг опустился на колени. Пухлые губы коснулись стеклянного края, и Чжинхван, повинуясь требовательному взгляду, наклонил бокал. Ханбин вытаращился на них, застыв над столом в нелепой позе, оттопырив зад. — Вкусно, — негромко сказал Ку, чтобы только старший слышал. — Возможно, я мог бы привыкнуть. Только нужна порция побольше. Может, закажешь бутылку? Чжинхван застыл с приоткрытым ртом, взгляд Чжунэ проскользнул по порозовевшим ушкам, притягательным губам, родинке под глазом. Ку прикусил губу и развратно ухмыльнулся. Старший как-то обиженно скуксился и, с трудом совладав с собой, искусственно улыбнулся. — Прости, не думаю, что осилю такой марафон, — он отвернулся, сделав вид, что не произошло ничего особенного. Ханбин разочарованно вздохнул и изо всех сил зарядил по шарам, от чего те вылетели со стола. — Черт! — Ким полез их поднимать, а Чжунэ похлопал себя по карманам. — Выйду покурить, кто со мной? Чжинхван покачал головой, а Ханбин пробубнил снизу, что это отвратительная, вредная привычка, которая до добра не доведет. — Хочешь заболеть раком? — Не нагнетай, хен, — отмахнулся Ку, подхватил свою куртку и скрылся за дверью, а Чжинхван тут же набросился на Ханбина. — Ну и какого черта ты хотел добиться, а? — О чем ты? — невинно вскинул брови младший. — Не понимаю, я просто пригласил друзей поиграть в бильярд. — Кончай с этим, я серьезно. Хватит уже разыгрывать супер сваху. Еще одного «случайного» свидания в слепую я не переживу. — Хен, я вовсе не… Чжинхван резко согнулся пополам, хватая ртом воздух. Он вцепился в живот справа, будто надеясь унять внезапную боль. Еще один удар свалил его на колени. Чжинхван, словно задыхаясь, глотал воздух и царапал ногтями горло. — Что с тобой? — подскочил испуганный Ханбин. — Хен! Хен! Он испуганно суетился вокруг старшего, не зная то ли подать воды, то ли помочь встать, то ли наоборот уложить. — Ничего, — просипел Чжинхван. — Просто… просто… — Это он, да? — прошептал младший. — Это не твоя боль, хен? — Мне просто надо на воздух, окей? Выведи меня на улицу. Ханбин поднырнул под его руку и повел к лифтам. Серо-стальная кабина заскользила вниз, бледный как полотно Чжинхван морщился от боли, по щекам катились слезы. Ханбин кидал на испуганные взгляды и почти вынес на себе на улицу. — Хен, что мне делать? Как тебе помочь?! — Н-никак, — выдавил Чжинхван сползая на ступеньки. — Просто ждать. Он снова согнулся пополам, обнимая руками живот, и сдавлено взвыл сквозь стиснутые зубы. В уголках глаз выступили слезы, Чжинхван взмолился, чтобы все поскорее прошло. — Эй, — мимо проходящий парень вдруг остановился. — Это не вашим приятелем там асфальт моют? — Чжунэ, — переглянулись они. Ханбин припустил первым, Чжинхван заковылял следом. За углом около урны под табличкой «Место для курения» трое пинали свернувшегося в клубок Ку Чжунэ. Он уже не отбивался, даже не старался отползти. На Чжинхвана рассчитывать было нечего, Ханбин бросился вперед. Несмотря на внешнюю нежность флориста, он неплохо махал кулаками. Но те трое уже сделали, зачем пришли, поэтому быстро ретировались. — Ты как? — старший дотащился до Чжунэ и присел рядом. — Порядок, — Ку сплюнул на асфальт кровавую слюну и поморщился от боли в груди. — Что с тобой? — Просто внезапный приступ гастрита, — быстро соврал Чжинхван, кинув предостерегающий взгляд на Ханбина. Тот кивнул в сторону Чжунэ и выразительно подергал бровями, но старший только покачал головой. — Перестань, хен, — зашипел ему в ухо Ханбин. — Не прикидывайся, ты сам видел. Две минуты назад тебя ломало так же, как его. — Это может быть всего лишь совпадением. — А может судьба, — подмигнул он и повернулся к Чжунэ. — Я вызову такси, тебе надо в больницу. — Нет! — тут же вскинулся Ку. — Не надо в больницу. — Тогда домой, — Ханбин вынул мобильник, но Чжунэ вскочил и, больно сжав в его запястье, замотал головой. — И домой не надо. Я… — он побледнел и вновь осел на землю, — я... я справлюсь, просто посижу немного и все пройдет. — Ты не хочешь идти домой, — не спросил, а констатировал Чжинхван, Чжунэ сжал ладони в кулаки, пытаясь не застонать от боли. — Не с таким лицом, — выдавил он. Ханбин хмыкнул и покосился на старшего. Он осторожно присел на пол у кровати. Его пижама, конечно, оказалась слишком маленькой для Чжунэ, тот застегнул рубашку только на пару пуговиц на пузе. Чжинхван мог увидеть его ключицы, его грудь с выпирающими ребрами. Он легонько провел пальцами по разодранной щеке, а потом вспомнил то чувство прошлым вечером перед сном, совсем легкий отголосок. Ханбин почти заставил его взять Чжунэ к себе, будто тот был бездомным котенком. «Может и правда?» — прошептал в его голове голос очень напоминающий Ханбинов. — «Почему ты не хочешь поверить?» Чжинхван запрещал себе даже думать в таком направлении, но надежда уже пробралась в сердце и зажгла в нем маленький огонек. Может этот юнец с грубым голосом и полным отсутствием манер и есть тот самый? — Почему ты пялишься на меня? — не открывая глаз, осведомился Чжунэ. — И вовсе я не пялюсь, — щеки Чжинхвана мгновенно вспыхнули краской. Он отскочил к окну. — Просто проверяю тебя, вдруг ты уже склеил ласты во сне. Все-таки те парни знатно тебя отделали. — Я же говорил, это не впервой, так что не развалюсь, малыш-хен. У Чжинхвана запылали уже не только щеки, но и шея и даже на груди выступили красные пятна. — Не называй меня так. Чжунэ не ответил, хотя старший был готов к очередной саркастичной фразочке. Чжинхван обернулся. Ку сидел в кровати, прижав ладони к лицу. — Что с тобой? — он за секунду оказался перед ним на коленях. Чжунэ посмотрел на него глазами, в уголках которых дрожали слезы. Он чувствовал, как горячи его щеки, как пылает шея. — Не знаю… — остаток фразы застыл у него в горле «… это не я». Страх, боль, недоверие стали для него привычными спутниками, как головная боль, с которой учишься жить. Но эти чувства накатили откуда-то извне, но не были чужеродными, он не ощущал отторжения. — Ничего, ничего, — прошептал Чжинхван мягко обнимая его, прижимая его голову к своей груди. — Так бывает, когда впервые… впервые… — Что впервые, хен? — Впервые «подключаешься» к другому. — Хочешь сказать, — Ку чуть приподнялся, Чжинхван невольно уперся губами в его волосы, — к моему… к тому… к…? — Да, твой соулмейт. Это правда впервые? Ты раньше ни разу…? Надежда — вот что захватило всего Чжунэ. Иррациональная, спонтанная, жгучая надежда, в которой как в кислоте растворились страх и боль. Не исчезли совсем, уж слишком долго Чжунэ жил с ними каждый день, но отступили на несколько прекрасных, коротких минут. Все внутри него сжалось, закружилось, смешалось в сумасшедший водоворот, чтобы только вылиться в короткую фразу: — Кто он? Чжинхван отстранился, снова отошел к окну. Значит, не он. У Чжунэ на глазах слезы, а он и не думал плакать. Ошибка! Досадная ошибка! И все из-за Ханбина, его дурацких разговоров! Позади Ку судорожно со свистом вздохнул и прижал ладонь к груди. Казалось, будто его бросили в холодную воду. — Чжунэ! Чжунэ! Слишком много эмоций сразу, одна за другой, словно оглушающие волны; штормовой ветер бросал его из стороны в сторону и бил о скалы, подхватывал в воздух и кидал в горячую-ледяную-соленую-горькую воду. — Что это? Что?! — он схватился за голову. — Пусть это прекратится! Хватит! — Тише, тише, — Чжинхван прижал его к себе крепко-крепко, как испуганного ребенка, баюкая, утешая, и зашептал. — Тише, мой милый. Тише. Чувствуй себя. Себя самого. Слышишь мой голос? Слышишь? Все хорошо, и всегда будет все хорошо. Вода в океане успокоилась, Чжунэ погрузился на песчаное уютное дно, куда не проникал ни один звук, кроме голоса Кима. Его слегка отпустило. — Так бывает, — продолжал шептать старший. — Редко, но бывает. Боль может быть такой нестерпимой. Режущей, разрывающей, распахивающей спину в кровь. Я кажется чувствовал все. — Но это была не боль. Это… — он не мог найти одного слова для этого урагана эмоций, словно где-то прорвалась дамба и все копившиеся эмоции разом на него обрушились. Раньше у него была половина сердца, половина чувств, а теперь он почувствовал все до самых мелких, до самых приглушенных, сдержанных, загнанных в уголки сознания. — Ну ничего, — Чжинхван погладил затылок Чжунэ, ощущая под пальцами мягкость его волос, легкий запах детского мыла. — Ты научишься подавлять это. Не до конца, конечно, но хотя бы не самые сильные чувства. — Правда? — Да, когда-нибудь часть из них покажется лишь легкой щекоткой или зудом на коже. Нельзя убежать только от самых сильных чувств, например, от боли. Отпуская Чжунэ, укладывая его обратно на кровать, Чжинхван словно отпускал часть себя самого, что-то важное, что на уровне подсознания, мысль, которую он просто не успел додумать до конца и оформить. Ким списал все на усталость, на остатки боли в подреберье. — Спи спокойно, утром поговорим, — тихо сказал он, проводя ладонью по липкому, холодному лбу Чжунэ. Ку словил его пальцы и на секунду будто хотел что-то сказать, но передумал. — Хорошо, малыш-хен. Чжинхван только улыбнулся и вышел. На утро Чжунэ испарился из квартиры, зато на мобильном появилось сообщение от Ханбина. Чжинхван почти не ощутил злости ни на того, ни на другого. Еще вчера ночью, лежа на диване и укрывшись пледом, он решил, что с него хватит. Хватит ожиданий и поисков, надежд. Он запишется к врачу и таблетками заглушит чужие чувства внутри, он слышал, так можно. А если пройдет консультацию у психолога, то может выпишут и уколы — быстрее и эффективнее. И боль пройдет. Что он в сущности видел, вернее чувствовал, от своего соулмейта? Только бесконтрольный страх, боль, отчаяние, ощущение бесконечного одиночества. С него хватит. Другие так живут, и он сможет. Все закончится, он сможет свободно дышать. А потом, если повезет, то даже найдет кого-нибудь. Может, даже Чжунэ, если тот тоже захочет «отделиться». Может, вчерашний «прилив» достаточно его напугал. Да, пусть у него останется только половина чувств, пусть рядом будет не тот и все не так, но без боли, без этих ломающих тело и сердце приступов. Он вцепился в ручку чайной чашки, руки слегка тряслись, темная жидкость на дне подрагивала, и не заметил, как по щекам потекли слезы. Чжинхван жалел самого себя, как в детстве, искренне, с упоением. — Хватит с меня этой любви к тебе, — мысленно обратился он к тому самому, хватаясь руками за край стола. — Ты — не важен. Можешь не приходить, я больше не жду. Я. больше. не жду. Ты только тень, мимолетная мысль, я не хочу тебя чувствовать! Тебя — нет. И словно заклинание он повторял: — Тебя — нет! Нигде нет, во всем мире нет ни капли тебя. Хватит с меня! Уходи! Не держу больше, я больше не буду связан с тобой. Не хочу знать ни имя твое, ни лицо. Он съехал по стене на пол и, обнимая колени руками, разрыдался, размазывая слезы по щекам, подвывая и задыхаясь. Через полчаса Чжинхван вошел в цветочный магазин. Хоть и стыдно было показаться Чжунэ с красным носом и опухшими глазами, но Ханбин ведь попросил. Звякнул колокольчик, но никто не появился за прилавком. — Привет! Чжунэ! — в смске от Ханбина говорилось, что Ку сегодня открывает магазин, а владелец появится только после обеда, так что он просил (хотя больше было похоже на приказ) старшего присмотреть. — Чжунэ? — Чжинхван направился в подсобку. — Чжунэ! Ку лежал на спине, раскинув руки и глядя в потолок. Его взгляд казался стеклянным, пустым, слезы прочертили две дорожки по вискам. Губы что-то тихо шептали, Чжинхван упал рядом на колени и за плечи слегка его встряхнул. Он по себе знал это состояние. — Чжунэ! Что с тобой?! Где болит? — Хен, — выдохнул он, будто только заметив Кима. — Хен… Вокруг валялись нежные, голубые незабудки и лиловые анютины глазки. В луже из опрокинутой вазы медленно плыли мелкие желтые цветочки. — Да что случилось-то? Чжунэ посмотрел на него безумными глазами и на одном дыхании произнес: — Я, кажется, … умер. — Что? Что ты несешь? Ты что, упал? Тебе больно? — Чжинхван зашарил руками по его телу. — Чжунэ, да приди же в себя, ты меня пугаешь! Серьезно, перестань! Ку сел и уставился на носки своих кроссовок. Ким растерянно плюхнулся между пяток. — Так страшно. Будто меня больше нет. Тот, другой… убил меня в себе? Кажется, так. Господи, почему сейчас? Почему он не смог дождаться? — Чжунэ, говоривший словно сам с собой, закрыл лицо руками, беззвучные слезы потекли по щекам. В наступившей тишине первая капля эхом отдалась от серого плиточного пола. — И для него меня нет. Все чувства переплелись в канат из тонких веревочек, из волосков отдельных эмоций, и тот другой рубанул по нему изо всех сил, отказываясь от него. Чжунэ чувствовал, как медленно рвутся нити, одна за одной. Чжинхвану казалось, что кто-то вставил пробку ему горло, потому что стало вдруг трудно дышать и говорить. — Я не знал, что можно так умереть, — лицо Ку некрасиво исказилось, пухлые губы скривились в гримасу. — Он даже не дал мне шанса. Вчера только на минуту я почувствовал надежду, а сегодня… — Чжунэ… твоя спина… — Ким облизал пересохшие губы. — Спина… — Что? — опешил младший. — Покажи мне свою спину, — приказал Чжинхван. — Я должен увидеть твою спину. — Ты спятил? Я тут душу изливаю вроде как. Ким молча принялся стаскивать с него рубашку, судорожно расстегивая-вырывая пуговицы, царапая скрюченными пальцами, сдирая ткань с его плеч. Ку пытался отодвинуться, но старший не отступал. — Чжинхван! Он застыл, уставившись на застарелые и свежие шрамы. Красные борозды пересекали спину во всех направлениях. Бордовая, чуть прихваченная корочкой, полоса залегла вдоль позвоночника. — Ты псих! — Чжунэ попытался снова натянуть рубашку, но старший отбросил ее в сторону. Дрожащая ладонь легла на шрамированную спину, исполосованную вдоль и поперек. Кожа была горячей и сухой, Чжинхвана прошибло обжигающей волной стыда. Чужого стыда. — Не смотри, — умоляюще прошептал Чжунэ. — Я… — выдавил старший, слезы заструились по щекам. Он и сам не понимал, что чувствует: стыд… счастье… смущение… радость… недоверие… надежду? Чжунэ ощутил, как до краев наполняется чужими эмоциями. Светлыми, сильными, и бурный поток смывает остатки серой пыли страха. — Я… пришел тебя спасти. Не бойся… больше не бойся. Чжинхван обнял его за шею, притянул к себе крепко-крепко. Оглушенный Ку застыл, вдыхая его чувства полной грудью, и не верил, что так может быть. Он не мог поверить, что можно так сильно чувствовать, так сильно радоваться, словно фанфары вокруг, словно аплодисменты, словно барабанный бой в груди. Они попрощались у входа в магазин, дав друг другу обещания, что один вечером вернется к хену, а второй — непременно будет ждать. Чжунэ с трудом отпустил руку Чжинхвана. Его тонкие пальцы в его ладони давали ощущение невероятной близости, без этого казалось, что Чжунэ вдруг снова может остаться один. Он то и дело обнимал своего мини-хена со спины, прижимаясь к нему грудью. В такие моменты общие, одни на двоих чувства обволакивали их плотным коконом. Чжинхван вошел в кухню, удивляясь тому, что еще утром на этом самом месте он был разбит и потерян. Неужели Ханбин был прав, и все пары инстинктивно ищут друг друга, и каждый день, принимая то или иное решение, невольно сближаются? Чайник закипел, и Ким налил себе большую чашку горячего, сладкого чая. Он катал ее в ладонях и улыбался, думая о Чжунэ. Они нашлись в тот момент, когда он уже потерял всякую веру, когда готов был отказаться. Как жестока и милостива одновременно может быть судьба. Но теперь… Он вскрикнул, инстинктивно хватаясь ладонью за плечо. От второго удара — подогнулись колени. Нет, нет, нет, пронеслось в голове, так не должно быть. Чашка выпала из рук, темно-янтарная лужа разлилась по светлому полу. Под градом новых обжигающих ударов Чжинхван рухнул на пол, подняв сладковатые брызги, чашка, лишившись ручки покатилась по полу. Ким поднялся на колени, упал и снова поднялся, пополз к двери. В этот раз он знает, что делать. Теперь ему не нужно просто ждать и терпеть, терпеть и ждать. Чжинхван закричал, бедра и икры жгло огнем. Глаза застелила пелена слез, он привалился к стене и задышал животом, считая вдохи и выдохи. Еще один несдержанный вопль, ногти заскребли по деревянному полу. Он позвонил в дверь и оттолкнул женщину открывшую ему. Решительно прошел вперед, будто бывал здесь много раз. В спартанской, скудно обставленной комнате Чжунэ ничком лежал на кровати. Чжинхвана передернуло от вида его истерзанного тела, от едва запекшейся крови. — Милый мой, что они сделали с тобой? — сердце наполнилось жалостью, он осторожно потянул младшего за плечо. — Любимый мой, я пришел за тобой. Чжинхван осторожно поцеловал его в щеку и подбородок. Внутри все сжималось в тугой узел, он сам еще не отошел от пытки, но знал, но Чжунэ было в сто раз хуже. — Кто вы такой? — взвизгнула женщина, влетая вслед за ним в комнату. — Кто дал вам право врываться в наш дом?! — Хен, — Чжунэ мешком повис на нем, его глаза затуманились от боли. Чжинхван ласково погладил его по щеке. — Я тебя забираю, слышишь? Хочешь что-нибудь взять с собой? Чжунэ покачал головой, только сунул мобильный в задний карман брюк. — Тогда идем. Чжинхван поднырнул под его руку, его еще колотило от пережитой боли, но Чжунэ, сделав лишь пару шагов, позеленел от слабости. — Потерпи, милый, потерпи еще немножко. Я тебя забираю. Они больше не тронут тебя. — Дорогой! — словно пожарная сирена завопила женщина. — Дорогой! Здесь какой-то человек! Из другой комнаты вышел неухоженный мужчина в домашней одежде. — Что здесь происходит, мальчик? Кто это? — Как меня зовут не ваше дело, но я заберу Чжунэ с собой. Он больше не ваш! Он не будет жить с вами, — холодно сказал Ким, упрямо вскидывая подбородок. Низкий рост и милое личико не имели сейчас никакого значения, потому что ледяное презрение окружало его непробиваемым щитом. Он казался значительнее и старше, словно принц крови покинул свой замок, чтобы взглянуть на плебеев. — Вы никогда больше не посмеете его обидеть. Я вам не позволю. — Кто этот мелкий ублюдок? — Не говорите с ним, — отрезал Чжинхван, пряча Ку за свой спиной, а тот повис у него на плечах. — Просто дайте нам уйти. — Это правда? Ты уходишь с этим коротышкой? — мужчина шагнул к ним, обдав запахом общепита и старости. Его голос стал тихим и хриплым. — Слушай меня, мальчик, если ты сейчас выйдешь за дверь с этим, то не смей возвращаться. Никогда. Даже не думай постучать в мою дверь, ясно? Чжунэ посмотрел на него и как в детстве испугался. Ребенок инстинктивно хватается за родителя, ищет защиты у него. Что если он ошибся, и Чжинхван не тот? Вот отец, вот его дом, где все до боли знакомо, вот кровать и стол, где он десять лет делал уроки. А старшего он знает по сути пару дней. Холодные пальцы Чжинхвана коснулись его руки, Чжунэ посмотрел на него сверху вниз и заглянул в его прищуренные, темные глаза. И внутри, глубоко, где-то под сердцем, он ощутил его присутствие. Чжинхван жил внутри него всегда, как и он сам был внутри старшего. Несмотря на боль, на страдания, Чжинхван любил его, всем своим существом любил и стремился найти. И сейчас он отдавал себя Чжунэ, лишь в надежде, что и тот не испугается отдаться в его руки. — Я понял, отец, — Ку, опираясь на Кима, вышел из квартиры. Чжинхван коснулся губами его спины, шершавой от шрамов. Его мягкие теплые ладошки легли на поясницу, а челка щекотала лопатки. Утром на кухне в одних только пижамных штанах Чжунэ казался особенно милым и близким. — Родной мой, что бы я делал без тебя? -тихо спросил он и, обернувшись, прижал Чжинхвана к себе. Тот вместо ответа привстал на цыпочки и легонько поцеловал в уголок рта. У них одни чувства на двоих, поэтому нет нужды в словах. Зачем говорить: «я бесконечно тебя люблю», если можно просто чувствовать? И всё-таки Чжинхан прошептал еле слышно: — Люблю тебя