Амстердам, цветы, демоны

Ведь ты небо, ведь ты небо, полное звёзд, Я собираюсь вручить тебе своё сердце. «A Sky Full of Stars» Coldplay ©.

      Подъём было мало сказать, что похож на воскрешение из мёртвых — во много раз хуже этого. Чес даже думал, что лучше бы и не спал вовсе, потому что его будто бы поманили покойным сладким сном, а затем оказалось, что это демо-версия. Но положение спас кофе с молоком и двумя ложками сахара, а также багет с ветчиной. Чес едва узнал себя, когда зашёл в душ: бледная, почти прозрачная кожа, мешки под глазами и общий вид, словно он вернулся под утро после весёлой вечеринки. Однако холодный душ и лавандовый гель — одни из лучших изобретений человечества против бессонной ночи, так что выбежал Чес из ванной, стуча зубами от холода, но весьма посвежевший на вид. А после завтрака он вообще принял человеческий вид, в котором не стыдно было отправляться на работу.       Эверт даже не заметил никакой перемены с ним и был очень рад его видеть. Рассказал, что сегодня приедет грузовик с саженцами к заднему двору и ему придётся проконтролировать, всё ли довезли и в какой сохранности, поэтому Чесу почти полсмены придётся самостоятельно обслуживать клиентов. «Впрочем, ты уже вполне справляешься с этим, так?» — добавил Эверт и улыбнулся. Чес кивнул, потому что никакой сложности и впрямь не было. На третью неделю своей работы в цветочном магазине всё здесь стало привычным: и головокружащие запахи, и лёгкая прохлада, и пролетающие мимо по дороге новенькие трамваи, и элегантный изгиб улицы из окна с аккуратными узкими домишками. Даже близость исторического центра города — и та уже не изумляла, как в первые дни. А сейчас уже тем более не могла изумить, когда в голове стойко держалась другая сторона Амстердама.       Где-то после десяти утра Эверт ушёл принимать доставку, а буквально через несколько минут в лавку зашёл Джон — Чес отправил ему смс, когда о приезде грузовика стало более-менее известно. Джон выглядел, откровенно говоря, не очень и наверняка не спал. Чес кивнул ему и тут же нажал кнопку на кофеварке — первым делом сейчас следовало напоить Джона горячим напитком, чтобы тот немного ожил, а уж потом взяться за дела. Джон понял его замысел, благодарно кивнул и устало опёрся за прилавок, где стоял Чес.       — Как ты? — вообще-то, хотел спросить Чес, но Джон оказался быстрее. Он покачал в ответ головой, как бы говоря: сложно тут вообще понять хоть что-нибудь, а уж про самочувствие — дело тёмное.       — А ты не даже не засыпал и… выкурил, что ли, полпачки? — только спустя некоторое время Чес заметил, что от Джона несло его слабыми, полумятными сигаретами. Тот потёр лоб и, невесело улыбнувшись, помотал головой.       — Ну уж, не полпачки… На две сигареты превысил норму. Но… сейчас мне получше. И от сигарет будет разве что тошнить. Поэтому я не буду курить ещё пару дней точно… — Они немного помолчали под звук дребезжащей кофемашины. Затем Чес подал Джону горячую чашку и негромко проговорил:       — Ты просто обязан выпить это. Представь себе, что есть такая легенда про Бессмертного и Волшебного, когда они вновь отправились в свои опасные приключения, чтобы спасти город и его жителей, но внезапно потерпели поражение. Сначала Бессмертный помог Волшебному, а на утро Волшебный приготовил в благодарность чудесный напиток богов, чтобы привести в чувство Бессмертного, — Чес говорил это и легко смеялся, ведь и сам не ожидал, что выкинет такое. Джон сдержанно улыбался, перемешивая палочкой кофе, но сдержанно лишь потому, что ночью они позволили безумию войти в их сердца, а для Джона это было табу.       — Благодарю. Ты выглядишь весьма неплохо. Намного лучше, чем несколько часов назад.       — Несколько часов назад я вообще со стыда умирал от того, какие вещи позволял себе… — Чес заговорил об этом и тут же тихо прикусил себе язык — надо было молчать, это позволило бы не упасть в собственно вырытую яму отчаяния и сумасбродства. Но — сделано, и Чес уже летел с блаженным свистом в ушах.       — Ох, если ты собираешься извиняться, то… не надо. Я прошу, — Джон поморщился и потёр лоб. — И так голова болит.       — Может быть, впервые в жизни и зря, но… я не собираюсь извиняться, — Чес посмотрел ему прямо в глаза и ощутил жжение — это всего лишь правда шипящей струёй попадала на него, и от её переизбытка захотелось окунуться в мягчайшую шёлковую ложь. Но нет, сегодня надо было держаться, и Чес ощущал, с каким интересом уставился на него Джон.       — Если мы делаем шаги к доверию, то это было совершенно необходимо. Это был огромный шаг. Только… если каждый такой шаг мы будем форменно сходить с ума, я не выдержу. Ты уж, не знаю, придумай что-нибудь, что сохраняло бы мой разум в спокойствии, когда мы выходим к чёртову колесу.       — Придумаю. И, знаешь, мне это даже нравится. Хоть я и не люблю размышлять о таких вещах, но… — Джон сделал последний глоток и улыбнулся так мягко, так лучезарно, что Чес поверил, будто улыбки и правда могли источать яркий свет, — Но, представляешь, я приехал сюда, чтобы встретиться с тобой. На втором месте было происшествие. Я бы даже и не поехал — не слишком оно казалось интересным для меня. Просто тут был ты. И я подумал: ошибусь ли? Ожидал положительный ответ. Учитывая наше прошлое. Однако ж…       Чес ощущал, как быстро и легко уходил из-под ног паркет, заменяясь мягким луговым облаком. По закоптелой клетке души завились мелкие светлые цветы с горящей алой сердцевиной, и пусть цветы в их положении был уже банальный заезженный эпитет, который вызывал только тошноту. Сейчас было нечто другое. И Чес с трудом верил, что такое происходило в действительности, и даже аккуратно щипнул себя за штанину, подумав: не-е-ет, я всё же проспал будильник. Но боль была точечной и сильной, поэтому пришлось вдохнуть до распирания лёгких, до колючих звёздочек в них, и надломлено усмехнуться, ещё не веря сказанному. «Чтобы встретиться с тобой…» — ни в одном кошмаре Джон такого бы не сказал, а тут!.. «Нет, Господи, больше ни одному человеку так не доверюсь. Это слишком опасно, но до елейной дрожи сладко. Он сотворяет со мной слишком личные, серьёзные вещи. Глупо думать, что это не обернётся чем-то с ума сводящим». Прежде чем ответить, Чес опёрся о стену спиной и, вскинув глаза к потолку, негромко воскликнул:       — Ты просто изумительный… странно изумительный, Джон! — хотелось бы закурить прямо сейчас, но Чес больше не хотел брать в рот сигарет, потому что в его случае привязанности и зависимости становились ласково убивающими, с помощью его же согласия. Джон горько усмехнулся, наверное, и сам малость пожалел о сказанном, но всё же он казался довольным. Поставил пустую чашку и поблагодарил за кофе. Чес подумал: теперь откровения у Джона нельзя будет добиться никак, но это даже лучше, потому что кому охота каждый раз умирать почти окончательно, а потом вновь воскрешаться? То-то и оно.       — Ты знаешь, зачем я пришёл сюда, — усмехнувшись, вспомнил Джон и кивнул в сторону широких боксов с цветами. Чес очнулся, взял ножницы и аккуратно срезал стебли бордовых хризантем. Ловким движением собрал в букет, прижал его к себе и резко развернулся, пытаясь отыскать взглядом жаждущего купить его. Некоторое время было тихо, затем с улицы зашёл парень с тёмно-малиновыми волосами, длинной чёлкой и в бордовом полурасстёгнутом пальто — словно только что с показа новой, навряд ли мужской коллекции зима-осень вышел, даже не переодевшись. На его запястьях было до черта браслетов из пластмассовых ромбов, мраморных шариков и медных колец. Парень уверенно подошёл к кассе и, указав на букет в руках у Чеса, попросил: — Можно мне, пожалуйста, этот букет? Сколько он стоит?       Кажется, в третий раз уже не должен был смущать этот обряд, но Чес промямлил кое-как цену — язык отказывался ворочаться во рту — и рассчитал парня, отдав ему букет. Даже не стал спрашивать, нужно ли завязать, и так ведь понятно, а под частых клиентов надо подстраиваться… Что-то жуткое и необъяснимое гигантским мокрым змеем вилось в его душе, когда он передавал цветы существу, ещё минуту назад не существовавшему. По крайней мере, так говорил Джон и он верил ему. В любом случае, этот парень был каким-то эфемерным, безвольным звеном в играх параллельного мира с нашим. И этого одного было достаточно, чтобы Чес с неприятным холодком пробивал ненужный чек и откладывал его в стопку.       Но сегодня парню не удалось просто так сбежать. Джон развернул его за плечо и выставил к его лбу дуло пистолета. Чес и ахнуть не успел, как раздался выстрел — глухой, сиплый, резанувший по глазам светом. Глупо было думать, что это обычные пули — дикая и неправильная смесь всего, что только могло прийти на ум Джону, ведь он никогда не любил строгостей и выверенных ингредиентов, как Чес. В иной раз Джон и сам с трудом мог предсказать, что стоило ожидать от очередной пули: россыпи конфетти или выдавливание из человека его монстров. Чес медленно приоткрывал глаза и постепенно изумлялся. Кружась, падали на пол мелкие лепестки хризантемы, но их было так много, словно под потолком выпотрошили не меньше десятка букетов. Джон убрал пистолет, а в его руках каким-то образом оказался букет хризантем, которые держал парень. И парня, понятное дело, уже нигде не было. Джон внимательно глянул на него, бросил на прилавок букет и покачал головой. Чес в это время отыскал совок и веник, чтобы привести магазин в порядок до прихода Эверта — тот навряд ли услышал выстрел, но прибраться тут не мешало во избежание любопытных вопросов. Когда Чес подметал густо усыпанный лепестками пол, похожий цветом на бывшее поле битвы, где кровь давно застыла и почернела, Джон заговорил:       — И это всё, из чего он состоял. Представляешь? Только лепестки хризантем. Захочешь выдумать слащавее — и не выдумаешь. Ты же помнишь, из чего обычно состояли жертвы моих выстрелов? Одержанные демоном — из самого демона, который выпрыгивал из них, обычные люди, помешавшие нам, — из их монстров, боязней, а также крови и кишок. Но этот… Значит, я был близок к правде: он, кажется, никто иной, как демон или дух из того цветочного мира, — Джон и сам был удивлён, а Чес в это время уже закончил прибираться и выбрасывал целый пластмассовый мешочек с лепестками в урну.       — Надо отдать должное тому миру, что его духи состоят только из цветов, — убирая веник и совок, говорил Чес со вздохом. — Иначе убирать пришлось бы долго и тошнотворно и до прихода Эверта мы бы не успели. Слушай, а ты и правда надеялся, что если бы этот парень разлетелся на вполне человеческие органы, мы бы реально успели прибрать всё за двадцать минут и не выблевать весь кофе наружу? — Чес глядел на Джона укоризненно, потому что для кого-то это было очередным авантюрным событием, а для него — потерей работы, с которой нынче и так было нелегко. Джон протянул руку и слегка взъерошил ему волосы — в знак примирения. И Чес уже и вправду не мог обижаться по-настоящему — теперь думалось, что, будь вокруг хоть кровь и прочие ужасы, они бы с Джоном это как-нибудь разгребли.       — Честно говоря, я и не надеялся, что это окажется человек. Мне просто стало интересно, из чего же именно состояло это существо. И вот всё его наполнение уместилось в одну мусорную корзину… — Чес в этот момент вспомнил про букет и решил поставить их в вазу — до более серьёзного покупателя, как вдруг увидел, что на прилавке вместо свежего ярко-бордового букета лежали сухие жёлтые стебли со скрученными чёрными цветками. Как будто букет пролежал здесь не меньше месяца… Они с Джоном быстро переглянулись, и Чес стремительно выбросил этот букет в корзину, как будто он мог обстрелять их жёсткими сморщенными листьями. Только после этого Чес шумно выдохнул и вопросительно посмотрел на Джона. Тот лишь хмыкнул, оперевшись рукой о прилавок.       — Я, честно говоря, и не думал, что букет останется в сохранности. Главное, чтобы деньги были на месте… — Чес проверил кассу, но десятиевровая бумажка лежала целёхонькая и настоящая. Потом он облокотился на прилавок, почти коснувшись лбом предплечья Джона, и вздохнул.       — Каков дальнейший план, м? — глядя на Джона исподлобья, тихо спросил он. Тот задумался, скрестив руки на груди, а затем облокотился на прилавок почти зеркально, и они оказались довольно близко друг к другу.       — Я думаю, нам следует взять перерыв. Получается, ты приехал зажить новой жизнью, а проживаешь прежнюю, уже надоевшую тебе. Да и эмоционально всё это дико выматывает, — Джон говорил слишком точные и правдивые вещи, но Чес отнюдь не находил в себе желания согласиться с ним. Ему теперь казалось, что без этого безрассудства его жизнь будет не та: без этих долгих сумасбродных разговоров, до дрожи откровенных, без этих дурацких касаний и шёпота, что всё будет хорошо, без этих гирляндно-цветочных ночей, без этих упоительных вечеров с пряным, собственно приготовленным кофе, без этой чудаческой заинтересованности и мнимого геройства. Странно, что он думал об этом так позитивно после бессонной мучительной ночи. Нерационально, что он представлял, будто всё дальше будет идти в неспешном приятном темпе. Но ему до сумасшествия хотелось продолжить. Очень глупо говорить, что ради сомнительных, отчаянных моментов он готов был жертвовать своим спокойствием, но это ведь так и было, и только к двадцатому году своей жизни Чес почти научился не обманывать себя. Да, ему и впрямь хотелось не высыпаться, говорить откровенную ерунду, курить сигареты Джона, аккуратно пропускать сквозь свою душу трещины, замазывать их в сильных объятиях Джона, чувствовать свой проигрыш и повторять свою верную мантру «Никогда и никому больше — столько доверия!». Хотелось, и пускай он потом будет жалеть!       — Знаешь, а я хочу продолжить. Потому что чем дольше мы растянем это удовольствие, тем хуже будет нам обоим. Уж лучше закончить это как можно скорее, — Чес едва нашёл аргументы — не говорить же, что ему осознанно и самозабвенно хотелось скатиться с катушек и упасть прямо в объятия Джона. — Таким образом, и я смогу вернуться к своей мечте, и ты — к своему ритму, — он говорил ровно и уверенно, смотря Джону прямо в глаза, но тот глядел иронично, как будто вполне знал настоящие причины и сам только ждал этих слов — прозрачного разрешения.       — Ты идиот… — усмехаясь, мягко проговорил Джон и взъерошил себе волосы, скрывая улыбку. — Но раз ты просишь, тогда, конечно, продолжим. Только не ной потом, что ты не высыпаешься и что у тебя ещё работа. Ты. Напросился. Сам, — проговорил чётко и раздельно, ещё скрывая усмешку, но смотрел уже серьёзно и строго. Чес кивнул. Тогда Джон выпрямился, ещё раз потрепал его по голове, так мягко и приятно зарываясь пальцами в пряди, что Чес, осознавая всю абсурдность и неприличность ситуации, прикрыл глаза.       — Тогда я позвоню тебе. Можем пропустить одну ночь, если ты хочешь.       — Лучше сходить. Только давай попытаем счастья в чём-нибудь другом и не будем ждать четырёх утра, — Чес и сам не представлял, зачем тогда вообще выходить, если они хотели устроить своеобразный эксперимент, суть которого — дожидаться утра. Джон в лёгком изумлении приподнял бровь и скрестил руки на груди.       — Мне самому интересно, что ты имеешь в виду под «чем-нибудь другим». Но ладно, сегодня я почитаю твой гид. Может быть, найду в нём что-нибудь годное. В любом гиде есть глава, посвящённая ночным прогулкам. Как знать, может, неизвестный никому автор натолкнёт меня на мысль, — Джон направился к выходу.       — Я тебе позвоню вечером. А лучше ты сразу приходи ко мне…       — Только если ты сваришь мне кофе по собственному рецепту, — Джон полуразвернулся, дёрнув дверную ручку, и его улыбка была слишком обольстительной, чтобы Чес мог ёрничать и противиться.       — Договорились, — он был готов сварить ему целое ведро кофе, варить его днём и ночью. По крайней мере, так казалось сейчас, и Чесу не нравилось то, что с ним вытворяла одна лишь улыбка Джона. Тот ушёл, оставив его наедине со своими цветами и мыслями, приторными, как запах самих цветов. А в ушах звучало сегодняшнее ночное признание «Но, представляешь, я приехал сюда, чтобы встретиться с тобой». И Чес с трудом представлял до сих пор, но был по-пьяному счастлив. Этого одного казалось достаточно, чтобы день, начавшийся отвратительно, прошёл хорошо.       Как только Чес вернулся домой, то, не раздумывая и не строя грандиозные планы, улёгся спать и проспал сладким безмятежным сном до шести вечера. Никогда не думал, что станет совой, но так получилось, что с новым образом жизни вязался только этот дурацкий стиль, так противный Чесу, но уж что теперь поделать… Проснулся в бодром, вполне разумном состоянии — разумном, конечно, в сравнении с утренним. Спокойный сон подействовал, как жёсткая хлёсткая метёлка, которая вычищает из головы мусор безумия и крохи глупости. Но и теперь ночное вскрытие нелицеприятных откровений души не казалось ужасным, а все также представлялось в спасительном, почти солнечно-разноцветном смысле. Джон ведь тоже немного утонул в его душе, пусть это и был тот ещё бурный, заросший водорослями самобичевания океан. На пару секунд задохнулся и вынырнул, а затем Чес отпустил его — слишком много для одного раза, следующее погружение перенесём на когда-нибудь. Короче говоря, ночное, скрашенное ошалевшим миром безумие не оправдало себя. Но Чес думал: все, что должно произойти, произойдёт с треском и душевным скрипом. Произойдёт, когда не ожидаешь. И он думал: тогда они утонут и пойдут по незримому мглистому дну с улыбкой. Одной на двоих — даже страшно подумать, почему так произойдёт.       Ближе к вечеру Чесу на глаза попалась новость о найденной убитой женщине на востоке Амстердама; скрепя сердце он открыл ссылку и прочитал, чувствуя с каждой секундой острую прохладу на душе. Одна из версий произошедшего — самоубийство, но следствие ещё велось. В конце новостной статьи — фото с места происшествия, и Чес, только разглядев эту серую, подёрнутую дымкой улицу, чёрное пальто и багряную лужу, закрыл страницу и захлопнул крышку ноутбука. Одно дело — когда убийства происходят вдали от тебя, в вакуумном шаре под названием чужая реальность. И совсем другое, когда это произошло наяву — на каком-то странном яву, но это уже не имело значения. И вот эта женщина была живая и могла быть ею сколько угодно. Но каким-то образом её зацепило и унесло в параллельный мир, который убил ее быстро, но болезненно, заставив на некоторое время думать, что она — его собственность, живая собственность, которой можно поиграться и выкинуть. Зачем всё это — никому неизвестно, но Чес думал, что подоплёка была серьёзной и не надуманной. Кружило голову и вызывало горькую тошноту мысли о том, сколько таких наивных людишек погибло или пропало без вести, или сгноилось в психушках, или растворилось безвкусным декабрьским туманом, прозрачным пряным ветром и стайкой маленьких лазурных воробушков. Поэтому Чес отправился готовить себе ужин, дабы отвлечься и не думать о всех этих сотнях возможностях сойти с ума.       К половине восьмого пришёл Джон — каждый раз он приходил раньше и раньше, и Чес надеялся, что это от банальной скуки, а не от других, плохо опознаваемых чувств. Джон сказал, что хотел позвонить, но дело оказалось таким срочным и необычайным, что по телефону в него бы и поверилось с трудом, и его масштаб был бы плохо оценён со стороны Чеса. Джон выглядел немного взволнованным и задумчивым, впрочем, в его случае эти чувства непросто было увидеть со стороны, но Чес слишком хорошо знал этого человека, чтобы видеть в полуприкрытых глазах частички разрывающих его на части эмоций. Но всё-таки Чес не смог не заметить бледность и усталость бывшего напарника, поэтому заботливо положил половину приготовленного рагу и одну котлету Джону — впервые в жизни так правильно ошибся в количестве, что ужина спокойно хватило бы на двух человек. Заставил его съесть всё до последней крошки, а после напоил чаем с клубничным вкусом — для кофе ещё было слишком рано, но как-то спасать Джона надо было.       — Наверное, без тебя я бы и правда пропал, — признался Джон, когда они сидели на высоких стульях и пили чай с клубящимся сладковато-густым паром над чашками, а на столе перед ними стояла плоская чёрная тарелка с тарталетками из яблок и ананасов и все происходящее напоминало по-домашнему уютный ужин, которого у Чеса не было никогда, кажется, и который он каким-то образом смог ощутить сейчас.       — Спасибо тебе… — Джон усмехнулся, и Чес довольно улыбнулся, потому что был вполне удовлетворён его румяными щеками и посветлевшими, почти медовыми глазами. — И я, хоть и не сомкнул глаз, зато был полезен для общего дела. Я почитал главу о ночном Амстердаме, и там действительно оказались написаны такие вещи, которые доказывают явно: сам автор оттуда, хотя в этой реальности он тоже не турист. Я взял гид с собой и отметил закладками моменты, которые, может, понадобятся нам. Я думаю, мы заглянем в пару таких местечек. Они не должны быть опасны, в любом случае, я зарядил пистолет. Я буду защищать тебя. Иначе ведь кто накормит меня таким вкусным ужином? — он усмехнулся так искренне, что Чеса смутили эти слова и он предпочёл разумно промолчать хотя бы раз в жизни. — Там было несколько глав, посвящённых разным типам ночных гуляний. Я выбрал самый простенький тип, для начинающих, только приобщившихся к этому делу. Вот, — Джон достал из рюкзака потрёпанный, утыканный зелёными закладками гид и положил его на стол.       Чес, вопросительно глянув на него, как бы проговорив «С чего начать?», открыл книгу на первой закладке, где были только вступительные слова. «Если вы решили выйти на улицы Амстердама ночью и увидали, что все стало каким-то другим — не пугайтесь, потому что это совершенно нормально и Амстердам — удивительный город, как вы уже наверняка поняли из предыдущих глав. Просто смело идите вперёд и следуйте моим советам, тогда неприятностей на вашем пути не будет вообще. Но для начала решите, какой вы ночной гуляка». Тогда Чес открыл следующую страницу, отмеченную закладкой, и начал читать.       — Читай только первый пункт. Этого будет достаточно. Остальные — по ходу дела, — Джон заедал чай тарталеткой и с любопытством смотрел на него. Чес прочитал первый пункт: им предлагалось посетить знаменитый кинотеатр в центре города, чтобы попасть на специальные ночные показы кино, потом зайти в Стоперу — что удивительно, не ради оперного представления, а ради того, чтобы залезть на крышу и лицезреть чудесный ночной вид на канал, и при том это может получиться совершенно бесплатно. Дальнейший план, уже на другую ночь, шёл вторым пунктом. Чес отдал книгу ему обратно и хмыкнул.       — Можно попробовать. Но никто не гарантировал, что мы увидим то, что хотим увидеть, — Чес пожал плечами. — Это, по крайней мере, не напоминает случившееся сегодня. Будем надеяться, конечно, что не напомнит.       — Если ничего полезного не заметим, то ничего страшного. Это будут наши разгрузочные дни. Идём? — Джон улыбнулся и отставил чашку в сторону. Перспективы гулять просто по заданным местам казались куда более солнечными, чем ожидать того, что произойдёт со случайным человеком прямо у тебя перед глазами. Поэтому Чес радостно кивнул, предвкушая долгожданный сладкий сон. Они немного помолчали, разглядывая мелькающие кадры новостей по телевизору и слушая быстрый чёткий голос дикторов, потом Чес вымыл посуду, потому что, как известно, на следующий день её мыть будет ещё неохотнее. Только после того, как он вновь сел напротив Джона, тот заговорил:       — Знаешь, мы так и не поговорили насчёт вчерашнего. — На этом моменте у Чеса внутри очень похолодело, как будто внутри проросла душистая мята и лёгкие теперь пропускали не кислород, а ментоловый аромат. Он думал, что Джон начнёт говорить о его вчерашнем поведении и скажет держать себя в руках, а ещё добавит, что с его собственной стороны это было неразумно и временно. Чес-то себе, конечно, простил такое. Но он подумал в этой ситуации только о себе. Совсем и забыл, что безумие, однажды поделённое на двоих, вскоре может делиться вовсе и не на два, а на один и ноль, а на ноль делить нельзя — получается бесконечность, и в его случае бесконечность значило почти ничего, поэтому глубокое сомнение и прозрачная надежда проросли в его сердце обледенелым душистым растением.       — Ты, наверное, мягко сказать, удивлён вчерашним. Я немного подумал насчёт той женщины, в которую попали искры и которая была мертва в нашем мире ровно с того момента, как они в неё попали, но в том мире она была жива.       Чес прикрыл ладонями рот, заупорившись локтями о столешницу, и тихо выдохнул, подумав с паранормальным облегчением, что Джон понимал его куда лучше, чем представлялось. Видимо, их общее схождение с ума осталось поделённым ровно надвое, и от этого факта было даже чересчур хорошо и спокойно, как будто все нерешаемые проблемы давно закончились и наступил утопический мир во всем мире. Джон же продолжил как обычно, совершенно не заметив, как в душе его напарника распустились одинокие красивые лилии и запели пёстрые соловьи, а ещё полностью выгорело мятое поле сомнений.       — У меня есть предположение — всего лишь предположение, не более, что тот, другой мир, напитывается нашими душами вот таким вот образом. Или использует как-то по-другому, но людские души нужны ему точно для поддержания какого-то баланса. Ну, я так думаю, по крайней мере. Не может же оно быть просто так, верно? К тому же, все известные мне случаи, хоть немного похожие на этот, имели подобные причины, почему им потребовалось соваться к нам или в другой мир и доводить его до отчаяния, пусть и не масштабного. Но, чем бы оно ни было, действовать надо по-любому. Однако, как ты понимаешь, я не имею ни малейшего понятия, с чего надо начинать. Опыт предыдущих случаев, похожих на наш, совершенно бесполезен, потому что каждая такая история уникальна. И не смотри на меня так изумлённо и устало, тебе ли не знать, на что ты подписывался, когда выбирал путь экзорциста? Никаких спланированных действий, никаких инструкций — чистая импровизация и абсолютная случайность, куда повернёт фантазия мира на этот раз.       Чес и правда смотрел удивлённо и несколько разочарованно. Как не знал всего этого — конечно знал! Просто, так уж вышло, экзорцист из него получился никудышный, разве что таксистом и умеющий помочь самому главному экзорцисту. А посему, раз уж у Джона никаких идей не было, у него они не могли возникнуть просто так, без сопровождения богатого опыта и опасных приключений, до которых он только довозил самого Джона. Это значило, что ещё долгое время им придётся тыкаться носом в уголки неизведанного ими мира почти вслепую, когда будут происходить ужасные, болезненные вещи.       — Джон, у меня идей точно никаких нет. Потому что разные моменты, рассказанные тобой, ещё с трудом укладываются в моей голове, а ты уж говоришь про какие-то прогрессивные мысли, как предотвратить проблему, о которой даже ты, великий экзорцист, догадываешься с трудом, — Чес вполне осознанно принижал свою роль в этой истории, но если это было правдой, как от неё уйти? Джон покачал головой, закатил глаза кверху, словно спрашивая у некоего всесильного создателя, за что ему это всё, но сделал это с едва заметной улыбкой, а после осуждающе посмотрел на него.       — Ты сейчас думаешь, что близок к хорошей идее так же, как к луне и звёздам, и вообще, всё это не для тебя, потому что ты считаешь, что нигде по-настоящему ещё не проявил себя. Но поверь мне, я разрешил тебе разрушать твою жизнь — по мнению других, конечно, то есть влезть в экзорцизм, так как увидел в тебе сообразительность и особенный склад ума. В тебе есть на самом деле то, что, как ты считаешь, напрочь в тебе отсутствует. Ты удивительный. И точно настанет время, когда ты проявишь свои способности так, как ты хочешь. Ты… знаешь, ты спасал меня, хоть и сам с трудом понимаешь, о чем речь. Ни у кого ещё не получалось так ловко различать оттенки моей души известного чёрного цвета… Боже, как по-идиотски я говорю! Никогда не знаешь, в какие дебри приведёт тебя доверие… — Джон тихо усмехнулся, и Чес ощутил себя так хорошо и спокойно, как будто тот прикоснулся к его руке или приобнял его за плечо или вновь разрешил прикурить от своей сигареты — все эти мелкие, совершенно безобидные моменты заставляли Чеса убеждаться в том, что на них и строилось всё остальное и что Джон никогда не позволял себе такого в прошлом. Но тут оказалось достаточно этих поистине жутких слов — жутких, потому что они были лишь эфемерной субстанцией, а ощущались явственно, как касание и объятие. Чес не хотел думать о затягивающем, бесконечно звёздном чувстве, скользившим горячей сапфировой лентой внизу живота и в груди, перехватывающем дыхание и вызывающем сладкие спазмы, когда в такие откровенные моменты он поднимал взгляд на Джона и тонул в его жизненно согревающих, как кофе зимним утром, глазах.       — Ты, конечно, всё преувеличиваешь. Я не думаю, что я такой уж необыкновенный. Но переубеждать единственного человека, который так думает, даже как-то негуманно, — Джон улыбался и смотрел на него как на маленького глупого мальчика, ничего не понимающего в этой жизни точно. — Но я рад, что помогаю тебе хотя бы так. Однако не думай, что я за одну минуту создам нам идеальный план по спасению мира… нет, даже не так — миров!       — Не будем забегать вперёд. Просто действуем по плану, — Джон похлопал его по плечу, пролистнул пару страниц путеводителя то ли по миру этому, то ли миру другому и вновь подал его Чесу. — Попробуй почитать выделенные оранжевыми закладками страницы. Ничего особенного, просто короткие и маленькие намёки на то, что автор вполне себе в курсе дел насчёт реальности другой, которую видно ночью. Может быть, он сам был проводником, а может, это происходило задолго до нашего приезда. Мы не знаем, но как-то действовать надо. Никаких хотя бы призрачных советов, как можно попытаться исправить ситуацию. Или найти ответы. Поэтому я выбрал ночные маршруты, ведь ночи — это единственное, чем мы располагаем.       Чес вычитывал короткие фразы, кивал в ответ Джону и думал: очень странно, что он не ощущал разочарования или раздражения насчёт будущего, только будоражащие радость и любопытство, как бывало в детстве перед очередной долгожданной прогулкой. Но тут отгадка была несложной: просто рядом был Джон, на которого было легко положиться и доверить ему свои страхи и опасения. Что, впрочем, уже и так случилось. Поэтому будущее приключение не виделось в темных оттенках — Чес знал, что Джон спасёт его и его стремительно пропадающую душу.