Один литр слёз

      Глупо говорить, что всё забыто, что перевёрнута глава, когда по ночам с ума сходишь от воспоминаний. Когда в очередном приступе тревоги мерещатся объятия крепких рук, что больше никогда к тебе не прикоснутся.       Ещё глупее говорить, что тебе всё равно, а самой потом бродить по улицам Казани и искать зелёные глаза, что с блеском на тебя смотрели. Надеяться, что он выйдет откуда-то из-за угла к тебе навстречу, что подойдёт и извинится, скажет, что очень скучал и хочет тебя обратно, к себе.       Только как бы сердце ни рвалось к нему, как бы ни болело по утраченному, ничего не забыто. Он как был предателем и ужасным лгуном, так им и останется. Ведь каждый раз, когда он выбирал другую, он делал выбор явно не в мою пользу.       Никита был совершенен в моих глазах. Даже когда из них из-за него катились слёзы. Он прикрывался словом пацана, что вес для него большой имело, когда обещал со мной быть, а на деле слово пацана было только для пацанов, для девушек же это слово пиздабола.       Не приходи во сне, не надо, ведь мы же попрощались. Отпусти меня и позволь мне тоже отпустить тебя, как осень отпускает лето.

* * *

      Из коридора раздался звон, оповещающий о завершении занятия по педагогике, в связи с чем преподаватель, не уследивший за временем, поспешил дать задание на дом, которое я благополучно не записала, понадеявшись на свою «феноменальную» память.       Мысли были далеки от учёбы ещё с минувших выходных, оттого моя успеваемость начала понемногу проседать, а вместе с ней и желание что-либо делать. Ни аппетита, ни радости по каким бы то ни было поводам. Только постоянное желание спать, — закрыться в комнате, которую я, само собой, разделяла с Серёжей в нашей-то хрущёвской трёшке, и никого туда не впускать.       Та девушка, поцеловавшая Никиту в «Силикате», по сей день не отпускала, впрочем, как и его довольное выражение лица. Смятение брата, которому пришлось забирать из гардероба ДК моё пальто и растерянно бегать по дому культуры, спрашивая едва ли не у каждой собаки, видел ли кто Евку — сестру его младшую. Злость Серёжи в тот вечер, когда домой я должна была уехать с ним, и вовсе всё сама за себя говорила, — понял он, что всё дело в Кащее, который, точно кость, поперёк горла стоял у него.       Я не хотела думать о Никите. Не хотела думать и о той девушке. Гнев, сменившийся обидой, сошёл на нет, оставив после себя некую хандру с сожалением. Должно быть, надо было тогда не убегать, а разобраться во всём на месте — как и думалось тогда, влепить ему пощёчину, да настолько звонкую, чтобы все его пацаны услышали и посмеялись над ним. Может, и подружке его тоже пару синяков оставить, чтоб обидно не было, чтоб знала, что не своё целовала.       И всё же непонимание, как Никита мог допустить это, из головы не выходило. Неужели всю неделю, что мы не виделись с ним, он был с этой девушкой?.. Неужто обо мне не думал вовсе?..       Когда студенты побрели к выходу из аудитории, я поднялась и потянулась следом за остальными к гардеробу. Мама просила зайти в ларёк рядом с домом, купить батон урожайного да молока, удивляло вообще, что я помнила об этой простой бытовой просьбе, а не забыла, как вчерашний сон.       Нехотя натянув на голову платок, я в очередной раз возвращалась мыслями в тот вечер. Когда Серёжа домой злющий, как чёрт, примчался, держа моё пальто в руках, да обещал решить возникшую проблему, о сути которой, конечно же, не знал. Узнал бы — не успокаивал меня, сразу бы отбил всё желание у Кащея появляться в моей жизни. Не в этом я нуждалась, а в банальных объяснениях от парня.       Стыдно, но правду признавать не хотелось, хотелось только одного — чтобы он сделал всё, чтобы не потерять меня. Пусть даже соврёт, что угодно скажет, вновь на уши лапши навешает, лишь бы мне не было так тягостно. Лишь бы не считала себя «одной из…», а была «той самой». Его единственной, пусть не первой, но наверняка последней.       Мне не нравился мой подход к проблеме — само желание обмана, принять который была готова, лишь бы не остаться одной. Настолько сильно влюбилась или отчаялась?.. Точно ли влюблённость двигала мной, а не страх вновь остаться без мужского внимания? Что со мной происходило — сама разобраться не могла, оттого даже пыталась произошедшее списать подтверждением дурного знака в церкви несколько недель назад. Паранойя, ей-богу.       — Даже не посмотришь на меня, родная? — стоило мне только выйти на тротуар с территории института, как за спиной раздался знакомый до скрипа зубов голос.       Я обернулась. Не смогла удержаться и пройти мимо, будто не услышав его. У тротуара стоял чёрный жигулёнок, в котором сидел Никита, одетый во всё тот же кожаный плащ и меховую шапку. Боковое стекло со стороны водителя было опущено, а сам Никита, выглядывая из машины, улыбался мне во все тридцать два. Будто пару дней назад его никто, кроме меня, не целовал.       Как бы ни хотелось остановиться и подойти к нему, я всё же смогла взять себя в руки, с трудом сохраняя безразличие, отвернуться и ускорить шаг в противоположном направлении. Проходили мы уже через это не так давно да на этом же месте, только при других обстоятельствах.       — Ев, ну ты чё? — Никита, казалось, был искренне удивлён моим поведением, оттого за моей спиной послышалась возня и хлопок закрываемой двери автомобиля. — Обиделась, что ли?       Казалось, снег таял от жара моих щёк. Он ещё и спрашивал, обиделась ли я! Я была готова задохнуться от возмущения, клянусь. Готова была остановиться и послать его к чёрту за эти «щенячьи» манипуляции, будто он не понимал, в чём дело.       — Да постой ты!       — Отвали! — бросила я через плечо, хотя в мыслях было совершенно иное: останови меня, что угодно скажи, только не оставляй. Однако, словно назло своему сердцу, добавила: — Ходи за той, с которой в ДК лобзался.       — Выслушай меня, — поравнявшись со мной, Никита примирительно улыбнулся, пытаясь заглянуть в мои глаза, которые я намеренно прятала от контакта с его взглядом, от чего Кащей преградил мне дорогу.       — Ещё скажи, что я не так всё поняла, — фыркнув, я пыталась обойти вставшего передо мной парня, однако тот не давал и шага в сторону сделать, всякий раз следуя за мной.       Никита, точно специально, не сдавался. Улыбался глупо и, несмотря на моё явное нежелание выслушать его, всё равно проходу не давал. Его точно забавляла моя обида, которая с каждой секундой сменялась злостью.       Однако стоило только ощутить чужое прикосновение на талии, как всё моё тело вздрогнуло, точно его током прошибло. Крепкие руки вмиг прижали к мужскому телу, после сжимая меня в объятиях. Я была как открытая книга — Никите стоило просто руку протянуть ко мне, как ему всё ясно становилось. Знал, как подступиться к девушке надо, чтобы она растаяла, чтобы забыла, из-за чего вообще злилась на него. Кащей пользовался этим, оттого я и понимала, какую он всё же власть надо мной имел.       Дурочка, это не у тебя всё под контролем было. Это ты у него на привязи сидела, дёрни он которую, и ты тут же в ноги ему упадёшь.       — Я скучал, — только и раздалось над ухом, а я всё… потерялась, забыла собственное имя, что уж говорить об обиде, однако остатки гордости я не без труда всё же собрала.       — Скучал бы, с другой бы не таскался и не исчез на неделю, — я всё же подняла взгляд на Кащея, который обезоруживающе улыбнулся.       Сердце от улыбки его дрогнуло. Хотелось в ответ улыбнуться, оттого губы дрожали и всё на свете простить ему хотелось. И страх внутри сразу поселился, что сейчас эта улыбка сползёт с его лица, а сам он бросит свои попытки объясниться, махнёт рукой, мол, да пошла ты, и уйдёт.       — Не мог приехать, дела были, — всё в той же манере сказал он, смотря на меня так, будто действительно соскучился.       — Это какие же дела даже позвонить не давали? Пару минут выделить?       — Я хотел…       — Нет, ты не хотел, — я довольно резко перебила его, от чего Никита опешил, смотря на меня, которую явно не узнавал. — С другой занят был. Не до меня тебе было. Там интереснее оказалось, да?       — Да ты чё… — усмешка с губ его сползла сразу, стоило мне не сдавать позиций; взгляд мужской заострился хитрым прищуром, а губы от досады поджались.       Обида вперемешку со злостью бушевали во мне. Вмиг вспомнились те чувства, когда девчонка губами к нему льнула, а он радёхонёк, улыбался этому. Почувствовалось некоторое отвращение к нему, которое тут же отпустило, сменяясь чувством вины перед ним.       Ну не мог человек любящий позволять себя касаться посторонним. Даже не «не мог», а не хотел бы. Может, мне стоило ещё тогда понять этих элементарных вещей и не кормить собственными чувствами того, кто ими голоден и не был. Хах, откуда только могло быть понимание этих самых «элементарных вещей» у девчонки, что любви-то в своей жизни, кроме отцовской да братской, не видала?       Никита, осёкшись, насупился. Взгляд его недобро сверкнул, а после он, игнорируя все мои попытки вырваться из объятий, которых он нарочно не спешил разрывать, молча подхватил меня на руки, невозмутимо закинул на плечо и потащил к машине, словно вещь какую-то.       — Пусти! — я тут же взвизгнула от неожиданности и запыхтела, ударяя кулаками по мужской спине и выгибаясь на каждом шагу от боли в животе, доставляемой твёрдым плечом. — Чё ты мне доказать пытаешься? Что я слепая? Глупая, может? Как ты понять не можешь, что я всё чувствую!       — Если бы всё чувствовала, то доверяла бы мне, — в упрёк бросил он и больше ни слова не проронил.       Парень открыл дверь машины со стороны пассажирского сиденья и буквально впихнул меня в салон. Опустив солдатик у окна, тем самым заблокировав дверь, он закрыл её, а после обошёл машину спереди и сел за руль.       Забавно. Ещё пару минут назад я была зла на Кащея, а тут он усадил меня, и я покорно сидела на месте, хотя имела кучу возможностей поднять солдатик и выскочить из машины, однако не делала этого. Сидела, насупившись и скрестив руки на груди, как маленькая обиженная девочка, и слова больше не сказала. Собственно, хотела же его настойчивости, её и получила, несмотря на ураган эмоций внутри. Ждала, что он решит проблему между нами, не спешила обрубать концы и бежать без оглядки из машины. А зря.       Он говорил о доверии, когда на моих глазах его другая целовала, и ещё он упрекал меня. ОН. И я искренне где-то там внутри себя задавалась вопросом, точно ли я поступила правильно, когда выбрала его. Может, тогда я и понимала, что с ним ничего не выйдет и мне пора остыть к нему, но в то же время я очень хотела быть именно с ним.       Смятение это скребло где-то внутри. Как так получилось, что я растворяла остатки гордости здесь… в этой машине и в этом человеке, который имел весьма размытое понятие любви, но чёткое об улице. Что же это за отдельный вид мазохизма был такой, когда я с огромным удовольствием подсаживалась на качели, которые он устраивал.       Сегодня Никита, — романтичный, горячо любящий меня, а завтра Кащей — без ножа режущий своим равнодушием, от холода которого не согреет ни одна ТЭЦ. А когда эти два человека пересекались в одном, я точно выброшенная рыба на берег — не знала, в какую сторону податься, чтобы всё вернулось на свои места. Только где место Никиты? А Кащея? Моё, в конце концов? Рядом с ним или порознь? С какой из его сторон мне было удобнее? С которой я была собой или с которой уподоблялась ему, лишь бы услышать одобрение и блеск восхищения в глазах с заветным «моя»…       Никита, как закрыл свою дверь, тоже молчал. Повернул ключ в замке зажигания, помедлил пару минут да на первой передаче тронулся с места в сторону своей квартиры.       Ехали мы в тишине, я лишь озлобленно таращилась в своё окно, провожая мельтешащие хрущёвки хмурым взглядом. Часть меня ликовала — он не ушёл тогда, когда я хотела, чтобы он объяснился, а другая обиду отпускать не желала, невзирая ни на что.       Внутри что-то непонятное скреблось. Разумность нашёптывала, что Никита настойчив был не просто так. Казалось, будто, только холод мой почувствовав, он осознал, что нельзя в стороне оставаться. Сама ему не звонила, открыто встречи, ввиду гордости, не искала. И не подошла тогда на дискотеке, закатив истерику. Должно быть, интерес его разогревало только равнодушие, пусть и мнимое. А как Никита понял у института, что разговаривать с ним желания у меня не было, сразу засуетился. Видимо, чем холоднее я к нему относилась, тем горячее он рвался ко мне.       Машина остановилась у третьего подъезда, в котором располагалась пятьдесят шестая квартира, принадлежавшая Кащею. Никита, шумно выдохнул, закрыв глаза, нахмурился и опустил голову на тыльную сторону рук, сжимавших руль.       — Давай по-людски поговорим? — бросил он, даже не поднимая головы и не смотря на меня. — Чаю выпьем, обсудим всё?       Я молчала. Не могла ни слова выдавить из себя. Поджав губы, уставилась на свои руки, пальцы друг друга теребящие, и только. Точно ком в горле встал, даже пошевелиться не могла. В мыслях вдруг резко тихо стало, да настолько, что тишина эта вытеснила всю обиду и злость, сменившись усталостью.       Хотелось, чтобы Кащей сам всё понял. Решил всё за меня, взял за руку и отвёл к себе, не позволяя возражать. Как же хотелось этого «сам», а не чтобы я мямлила перед ним.       — Понял, — Никита поднял голову, а после, взглянув на меня, вынул ключ из замка зажигания и в сторону мою наклонился, да настолько близко, что миллиметры наши лица разделяли, а ему и всё равно, — смотрел на меня так, будто действительно единственной у него была и одновременно с этим до жути ревнивой, от чего поводы для ссор только надумывала. Подняв солдатик в моей двери, Никита так же резко отстранился, как и приблизился, а после с усмешкой добавил: — Пойдём.       Точно мысли мои услышаны были в тот момент. Действительно всё понял, взял ситуацию в свои руки, а после, переплетая наши пальцы на улице, повёл в свою квартиру, где чайник вскипятил, да разговор начинать не спешил.       Никита отмалчивался, вид делал, будто никакой проблемы не было между нами, и словно я находилась у него не ввиду каких-то обид, а просто так — потому что соскучилась.       А я действительно соскучилась. Оглядывая убранную кухню, ловила себя на мысли о поцелуе в её стенах, что, казалось, сохранили в себе тот самый момент, точно впитав его. Я и забывала, почему вообще находилась здесь. Будто не для выяснения отношений, а для ностальгии и очередного смущения под кащеевским взглядом с укором.       Разум мой точно очнулся, когда Никита взял табурет, поставив его напротив, сел и протянул ладонь к моим рукам, обхватив которые, тут же притянул к себе и поцеловал согревающиеся пальцы. Я же, наблюдая за этим, забывала, как дышать. В мыслях одно крутилось, точно пластинку заело: спроси у него, точно ли ты ему нужна, точно ли ты внутри у него живёшь, а не Полина Давыдова.       Казалось, что я вот-вот осмелюсь и наконец задам интересующие меня вопросы, но что-то горло сдавило, не давая вымолвить и слова. Каждая секунда становилась решающей, где я думала, что сейчас, возьму и скажу всё. И только рот открывала, чтобы спросить у Никиты, точно ли не чужая ему, как тут же закрывала его, стыдливо отводя глаза в сторону.       Однако осознание того, что тянуть больше нельзя, как нельзя просто взять и с рук (и с губ тоже) спустить ему содеянное, заставило меня собраться и как-то обречённо и оттого не менее жалко выдохнуть:       — Скажи честно, я не для тебя?       Никита, услышав эти слова, замер. Смотрел на меня своим самым невинным оскорблённым взглядом и даже улыбнуться не смел. Руки мои к губам поднёс, целуя ладони так, будто я расстаться предложила, чем шокировала его. Хотя, наверное, мой вопрос был схож с прощанием, а может, и с прощением, которого он так ждал.       — Чё за глупости ты говоришь? — дыхание мужское обожгло пальцы, после чего Никита, отпустив мои руки, на месте подскочил да по кухне заметался, как в клетку зверь загнанный. — Это чё, получается, такого ты мнения обо мне? Думаешь, не серьёзный я? Без намерений?       И снова это перекладывание своей ответственности на других. Укол вины вызвали во мне его слова, что были сродни обвинению. Чего он хотел, сказав именно это? Чтобы я в себя пришла да прощения у него вымаливала за то, что «надуманной» ревностью оскорбила его? Для этого к себе привёз в дом? Чтобы ещё больше давить на разум и навязывать ситуацию со своей колокольни?       Я вмиг поднялась с места, да настолько резко, что Никита тут же умолк, наблюдая за мной, готовый сию минуту рвануть следом. Поджав губы, повернулась к выходу из кухни, намереваясь уйти, однако замерла и всё же через плечо бросила напоследок:       — Отвечать нужно не только перед пацанами и улицей, но и перед женщиной, которую своей сделать решил. Не надо метать стрелки, просто ответь.       Как бы больно и страшно ни было, что он возьмёт и забьёт на всё, я всё же осмелилась произнести слова, что на языке крутились. Пусть даже если после них без него останусь. Серёжа всегда учил себя не давать в обиду, даже если это будут близкие. Нельзя позволять вытирать о себя ноги, нужно знать себе цену. Жаль только, что для Никиты Кащея я чаще всего была по акции.       Стоило покинуть кухню и выйти в коридор, как он тут же нагнал меня, схватив за руку.       — Не уходи, — умоляюще произнёс он, подходя ближе. — Хрень выдал, знаю.       — Мне сказали, что ты часто бываешь у неё дома, — я беспомощно отвела взгляд в сторону, хотя сама понимала, что уже сдалась.       — Кто сказал?       — Люди.       — Евочка, — Никита, чьи губы тут же растянулись в улыбке, произнёс моё имя таким тоном, словно ребёнку адресованы его слова были. — Ты сама это видела?       — Не видела.       — Ну тогда чё ты веришь им, людям этим? Они не могут всё знать. Нет у меня ничего с Полинкой. Сумку украденную вернуть помог мамке её, вот она вместо спасибо и чмокнула. Всего один раз. Не знала же она, что я с тобой.       Сказать было нечего в ответ. Я испытала только очередной укол вины перед Никитой. Сомнения внутри закрались. Может, Анька в пьяном бреду и вправду обозналась, когда в ДК на Никиту указала и всё это просто какая-то ошибка? Может, зря себя мучила обидами. Девчонке помог, ещё и крайним остался. Может, я и вправду совсем с ума сошла, голову потеряла настолько, что сама себе проблемы создала.       — А я хочу… — вздохнув, я расслабилась, — чтобы она знала, что ты со мной. Чтобы все знали.       — Глупая, счастье тишину любит, ни к чему нам эти «все». Кому надо, тот и так в курсе, что со мной ты.       Мой взгляд невольно упал на трельяж с тремя зеркалами, два из которых держались на петлях по бокам центрального, передающего наше отражение. Приглушённый свет коридора создавал довольно уютную атмосферу, от чего кудри Никиты, стоявшего вместе со мной прямо у трельяжа, переливались в нём.       Заметив, что я разглядываю наше отражение, Кащей подошёл ближе ко мне, остановившись где-то позади. Его руки коснулись моих волос, собранных в небрежный хвост, и сняли резинку, стягивающую их. Локоны золотые тут же по плечам заструились, едва прикрывая лицо.       Где-то в области макушки коснулись чужие губы, а после Никита убрал волосы с моего лица и прошептал:       — Посмотри, какая ты у меня красавица, — обветренные губы коснулись моей щеки. — Разве могу я когда-нибудь так с тобой поступить? — прикосновение пришлось на другую щёку. — Мне только ты нужна. Никого в мыслях нет, кроме тебя…       Тело моё мурашками покрылось, а воздуха категорически не хватало, стоило взглянуть на нас в отражении. Никита стоял позади, дыша запахом моих волос, которых, как и рук, что безвольно опущены были, касался с особой нежностью.       Я видела в зеркале смущённую девчонку, чьи щёки буквально пылали от каждого кащеевского прикосновения. Ровный нос, что при разговоре смешно подрагивал, чем неимоверно раздражал, когда об этом кто-то говорил, тонкие вечно пересохшие губы, маленький белый шрам под правой бровью, коим наградила сама себя в детстве, ударившись об угол стола. И родинка на подбородке справа, которая всегда казалась такой нелепой. Вот и была вся я — ни больше, ни меньше.       Грубая ладонь легла на подбородок, очерчивая от него линию скул и изгиб шеи. Никита, обняв меня за талию и притянув к себе, склонился за моей спиной, касаясь шеи губами и оставляя на ней несколько почти невесомых поцелуев. Я тут же отвела взгляд в сторону, смутившись. Стало очень жарко, причём настолько, что в горле пересохло, а я даже боялась проглотить скопившуюся слюну, ибо, казалось, сделай я это и это будет слышно всей пятиэтажке.       — Тебе и равных-то нет, — тем временем продолжал Никита, сжимая меня в крепких объятиях и всё больше вгоняя в краску. — Все остальные не те. Ты у меня вот здесь, — и он коснулся области моей груди, где было бешено колотящееся сердце.       Поджав губы, я опустила голову на его плечо, а он так и продолжал обнимать меня да в щёку целовать. Я по-настоящему была спокойна и взволнована одновременно. Он озвучил то, что было в моих мыслях, ведь Никита сам был у меня внутри, как между рёбер всаженная пуля.       Слова, что он говорил, были настолько приятны, что будто след оставляли где-то внутри меня, стоило только Никите озвучить их. В какой-то момент я даже поймала себя на мысли, что не хотела, чтобы он замолкал. Чтобы продолжал говорить обо мне, согревая своим теплом.       — Давай будем против проблем, а не против друг друга? — выдохнул он, стягивая с моих плеч вязаный кардиган.       Несмотря на то, что я была в майке, мне по-прежнему было ужасно жарко. В животе будто бабочки устроили целый парад, оттого я еле держалась, чтобы не упасть. Жёсткие губы продолжали касаться шеи, плеч и спины, а моё сердце яростно колотилось в груди, забилось внутри как канарейка в неволе. Дышать трудно стало, стоило ему не останавливаться. Сохранять спокойствие становилось всё труднее, я дрожала в его руках всем телом.       Кащей целовал меня, а мои глаза сами прикрывались от удовольствия, я словно контроль над собой теряла всякий раз, когда ощущение его тепла с новой силой било в сознание.       — Подожди… — еле выдохнув, я всё же попыталась остановить его, едва повернув к его лицу голову, что так и продолжала на плече мужском лежать, однако он тут же накрыл мои губы своими, не позволяя сказать что-либо ещё.       Мои руки нашли его предплечье, цепляясь за него, как за спасательный круг. Казалось, всё было слишком слишком. Некоторая неловкость сковывала меня, а осознание, что всё не так должно быть, било по ушам, однако я не могла остановиться, не могла и его остановить, да и не хотела, раз уж на то пошло.       Отдавшись моменту, я льнула к нему, отвечала на каждый его поцелуй, едва не задыхаясь от того, с какой настойчивостью он терзал мои губы и как сильно сжимал талию. Моя рука сама поднялась выше, пальцами зарываясь в его кудри и сжимая их. Никита дышал быстро и шумно, словно ему тоже не хватало воздуха в этом тесном полутёмном коридоре.       Самой не верилось, что это происходило между нами. И ни один из нас не останавливался. Так и стояли в полутёмном коридоре, целуя друг друга с голодной яростью, ничуть не смущаясь.       Я точно голову потеряла рядом с Никитой. Забыла обо всех обидах и той злости, что испытывала последние несколько дней. Слова его возымели свой эффект, успокоили, уверенности некоторой придали, оттого и не хотелось больше мусолить эту тему.       Хотелось только одного — чтобы он не останавливался, продолжал целовать да к себе прижимать. Однако некий страх всё же грыз изнутри. Боялась, что слишком далеко зайдёт. И что ещё хуже, не знала, что было страшнее, что остановить его не смогу или что смогу это сделать. Какая-то внутренняя неопределённость касалась там же, где и Никита.       Мужская рука скользнула под майку, оглаживая живот и сжимая кожу, одновременно с этим Кащей поцеловал моё плечо, тут же прикусывая его. Я вздрогнула всем телом, едва не издав стон, от чего стыдливо поджала губы и совершенно случайно взглянула в зеркало, будто только вспомнила о его нахождении напротив нас.       Растрёпанная и раскрасневшаяся я стояла в объятиях Никиты, что продолжал ласкать моё тело поцелуями и осторожными прикосновениями, что не выходили за грань дозволенного. Неловко было видеть себя такой уязвимой. Я точно сама на себя была не похожа. Дышала учащённо, точно марафон пробежала.       Никита, чьи кудри я тут же отпустила, стоило опомниться, взглянув на нас, ничуть не стеснялся, поглядывая на наше отражение и самодовольно улыбаясь.       Наши взгляды пересеклись в зеркале, когда его рука сжала мою челюсть, прижимая безвольное тело к себе крепче, а его губы с более настойчивыми поцелуями припали к моей шее. Неосознанно я вцепилась в руку, что челюсть мою держала, не давая отвернуться от зеркала.       Смешанные чувства накрыли с головой. Сама не понимала, что я испытывала в тот момент. Стыдно самой себе признаться было, что мне нравилось то, что он делал. Остатки разума пинали скромность, что мать во мне с детства взращивала.       Какая-то борьба происходила внутри меня: остановить его или позволить продолжить это безумие. Где-то внизу живота по всему телу разливалось тепло, ранее мне не знакомое. Я понимала, что не контролировала ситуацию, но в какой-то мере было совершенно плевать на это.       Никита, что другой рукой к себе прижимал за талию, вдруг коснулся моей щеки в смазанном поцелуе и выдохнул, как-то отчаянно шепча:       — Люблю я тебя, Ева. За то, что ты такая. Правильная. Для меня сделанная.       — Люблю… — только и выдохнула я, потянувшись навстречу губам, что родными назвать хотелось.       Рука его, что на талии моей покоилась, неторопливо вниз заскользила, намереваясь под край варёнок проникнуть. Я тут же глаза в страхе распахнула. Наваждение спало, и руку чужую перехватила, не позволяя двигаться дальше.       — Н-нет. Не могу, — испуганно затараторила я, ловя в отражении растерянный взгляд. — Не так…       Сама же вырвалась из объятий его, не зная, куда себя деть. Кардиган неуклюже натянула на влажное тело, запахивая его на все пуговицы руками дрожащими.       — Ев? — Никита шаг ко мне сделал, а я глаза прятала, суетиться начала, не зная, чем занять нас обоих, чтобы не говорить о том, что только было между нами.       Стыд дикий разум застлал тут же. Я перешла все границы, позволила ему больше, чем хотела, и себе признаться было стыдно, что позволила ему ровно столько, сколько хотела, не больше и не меньше.       — Ну ты чё? Всё же нормально, — Никита вновь поймал меня в свои объятия, а я даже взглянуть на него не могла.       Боялась, что легкодоступной сочтёт или вовсе скучной, раз на большее не захотела пойти. Чёрт, где только найти эту золотую середину между такими противными слишком и слишком?! Он говорил, что всё нормально, но сама я отчего-то так не чувствовала. Чересчур остро воспринимала произошедшее.       — Я не готова… дальше, — промямлила я, носом в грудь крепкую утыкаясь и обнимая Никиту за талию. От стыда сгореть была готова.       — Разве я заставляю тебя дальше? — обеспокоенно спросил он, чуть отстраняясь, чтобы посмотреть на меня. Щёки пылающие тут же обхватил, заправляя волосы торчащие за не менее красные уши.       Я отрицательно замотала головой, смотря куда-то в сторону.       — Ну и чё ты тогда? Не прогоню же тебя за это, — он радушно улыбнулся, звонко целуя меня в лоб. — Всему своё время.       Почувствовав облегчение, я обняла его крепче, прижавшись к нему всем телом.       — Мне так повезло с тобой, — выдохнув, я всё же осмелилась посмотреть на него.       — Потому что моя, — огладив волосы, прошептал он, вглядываясь в моё лицо, будто пытаясь запечатлеть его в памяти.       Не знаю, сколько мы ещё так стояли в обнимку, приходя в себя после того сумасшествия, произошедшего между нами. Отпускать Никиту совсем не хотелось, однако мы всё же вернулись на кухню, где парень разлил чай по стаканам, за которым мы изначально приехали в его квартиру.       Стемнело довольно быстро. Я тут же засобиралась домой, сетуя на то, что нужно на завтра сделать домашку. Никита помог одеться, сам бережно платок повязал на моей шее, смотря на меня с очевидной и нескрываемой нежностью. Собравшись и даже не думая застёгивать свой плащ, Никита открыл дверь, выпуская меня на лестничную площадку.       Пока он закрывал квартиру, в подъезд вышел кто-то из соседей, шаркая ногами и создавая эхо своих шагов.       Прокашлявшись, некто за моей спиной прокряхтел как бы невзначай:       — Ты глянь, Никитка, опять девку привёл, скок можно-то гулять? Второй раз эту вижу, небось всё — жениться надумал?       Я тут же обернулась, пристыженная. Позади стояла бабушка на вид лет семидесяти, которая тут же достала откуда-то из-за пазухи пачку «Нашей марки» и, выуживая из неё сигарету, ловко прикурила её. Бабка начала ногой что-то двигать, и я тут же глаза опустила. В углу у щитков банка стояла литровая, которую я как-то и не заметила, а в ней бычки с горкой, что вываливались при движении. Надо же, в её-то годы и силы на курение были, когда в мои иной раз не было даже встать с кровати в выходной.       Бабка осведомлённая была. Видимо, окна у неё дома служили вместо телевизора или радио, оттого меня помнила, может, даже видела, когда я приходила, а когда уходила, всё-таки действительно у Никиты я не больше двух раз-то и была. Отчего-то чувство неловкости задело, стоило представить, как она со стаканом, приставленным к стене соседской квартиры, сидела да прислушивалась, чем там занимаются жильцы.       Не понравилось мне это «опять». Точно речь о девке по вызову шла, а не обо мне. Не понравилось, что брошено оно было с явным намёком на то, что я не первая в этой квартире, оттого я даже насупилась, вновь в ревность ударяясь, которую тут же прогнал сам Кащей. Он запер квартиру, бросил ключи в карман и тут же самодовольно выдал, вытесняя из моей головы всё лишнее ему:       — Конечно, баб Надь, надумал. Оттого и бывает у меня, невеста же моя.       Бабушка, выдохнув дым, хрипло посмеялась, а Никита, взяв меня за руку, повёл к выходу из подъезда. От его слов было тепло. Надо же, «невеста его»… Непонятно было только брошенное ею «опять», значение которого никак не получалось воспринять без особого смысла.       На улице было холодно, а мы держались за руки в кармане его плаща, решив, что Никита меня проводит до дома пешком, а не подвезёт на машине. Так мы и добрели до нужного подъезда за минут пятнадцать-двадцать.       На этот раз он зашёл следом за мной в подъезд, провёл до самой входной двери, а после поцеловал на прощание, будто и вовсе не прощаясь.       — Скучай, — выдохнул он, неохотно отстраняясь.       — Обычно, прощаясь, люди говорят «Не скучай», — улыбнувшись, едва ли не прошептала я.       — А я хочу, чтобы ты скучала. По мне, — он улыбнулся в ответ, а после, чмокнув меня в губы напоследок, спустился по лестнице, и за ним звучно хлопнула дверь.       Я тут же забежала в квартиру, неуклюже стягивая с ног сапоги, и рванула в сторону балкона в зале, на который тут же выбежала. Никита шёл под фонарями в противоположную сторону, из которой мы пришли к моему дому. Отчего-то в мыслях этому тут же объяснение всплыло — где-то с пацанами сборы. Наверное. С большим трудом я в себе подавляла волнение о том, что в том же направлении жила Анька, чьей соседкой Давыдова эта являлась. Однако быстро отпустила эту мысль, пресекая очередную волну ревности и переживаний.       Увидев меня на балконе, он крикнул:       — Не стой там, заболеешь!       Помахав ему рукой, я улыбалась как дурочка, с секунду-две провожая влюблённым взглядом удаляющийся силуэт, что махал мне в ответ обеими руками и поцелуи воздушные слал.       Я даже не заметила, как на балкон следом за мной вышел Серёжа, дома находившийся, а за ним и мама, которая всё это лицезрела.       Брат глаза закатывал да в тепло меня просил зайти, а мама хоть и улыбалась, грозила, что лечиться в случае простуды сама буду.       Несмотря на ту неловкость, что разрывала меня там, в коридоре, мне казалось, что я только ещё больше привязалась к Никите. Иначе как объяснить, что о ней я даже не вспоминала, когда он платок завязывал на мне, как руку мою в кармане своём сжимал.       Волнение, что вызывало его присутствие, бабочками в животе кружило вихрем. Хотелось обратно, к нему, в ту квартиру, чьи стены помнили уже целых две наши встречи. Хотелось вновь пальцы переплетать в кармане его плаща. Но никак не быть дома.       Стыдно признать, но ещё больше хотелось вернуться в тот коридор, где губы обветренные ласкали возбуждённое тело. Видеть отражение этой страсти и не прятать глаз в смущении. Другой быть хотелось, вести себя как-то по-иному, по-правильному, какой бы он хотел, чтобы я была с ним.       Понятно было, что этим вечером на шее моей ещё одна петля затянулась — вместо тысячи поводков. Привязал к себе настолько, что согласна была на всё, пусть и не сразу.       И рядом никого, кроме него, не хотелось. Смотрела на него и других даже не замечала. Любила его одного потому что. И любила с каждой встречей всё отчаяннее и самоотверженнее, закрывая глаза на очевидные знаки. Что взять с влюблённой дурочки? Только её наивное сердце.