Один литр слёз

      Я никогда не думала, что стану жертвой предательства. Ни разу не допускала даже мысли об этом. Как и все девушки, я верила в любовь до гроба и ждала, когда меня посетит таковая.       Правда, ждать пришлось долго, а может, мне просто стоило поменьше носом воротить, когда со мной пытался заговорить тот или иной парень. Речь сейчас, конечно, не о других парнях, но всё же… Порой мне кажется, что лучше бы я связала себя с другим мужчиной, нежели утонула в том, кто в этом не нуждался.       Я ждала такого человека, на которого было бы достаточно просто посмотреть, чтобы всё понять. Чтобы понять, что он тот самый. Чтобы понять, что я была рождена для встречи именно с ним. Чтобы он остался секретом внутри меня, о котором знать будет только моё сердце.       Увы, но не всегда, когда ждёшь искренности, получаешь именно её. Зачастую всё, что ты знаешь о человеке, — это только ту сторону, которую он сам решил тебе показать. И каким бы «тем самым» он тебе ни казался, нужно отпустить его. Особенно, когда видишь, что он не тот.

* * *

      — Вообще не празднично, — рассматривая своё лицо в маленьком зеркальце, протянула я.       — Давай сделаем блёстки с ёлочных игрушек? — казалось, Аня задумалась на полном серьёзе.       — Точно. Давай-давай.       Сняв с ёлки зелёную игрушку, я взяла нож и начала соскребать с неё краску на слегка помятую газету. Чего только не придумаешь ради того, чтобы выделиться на дискотеке, ей-богу. Хотя тут и удивляться нечему — в Советском союзе каждый был себе на уме, — выкручивались как могли, лишь бы не отставать от других. Девчонки всегда стремились выглядеть ярко, как попугайчики, и чем ярче, тем, считалось, более стильно. Период моды был едва ли не переломным для советской молодёжи. Особенно были распространены романы с плохими парнями. Как минимум потому, что плохим являлся едва ли не каждый второй советский гражданин. Зато эти плохие парни умели любить. По-особенному горячо и страстно, отдавая себя своей девочке полностью. Обычно выглядящие хмуро и мужественно перед пацанами, с правильной девочкой они расцветали — только для неё открываясь с новой стороны, которая была доступна только ей, той самой.       Такие парни даже зимой в самый свирепый мороз были готовы отправиться на мотоцикле на другой конец города только потому, что она захотела «Лакомку» или «Пломбир», на который он копил, едва ли не всю неделю вкалывая на стройке. Тогда не было каких-то заоблачных запросов у девчонок — главное возьми за руку, проводи до дома после занятий и поцелуй в щёчку на прощание, и она будет всю неделю лелеять это в своём влюблённом сердце. У нас была романтика. Уличная романтика, которая была в сорванном цветке с клумбы у Администрации, в поцелуях на лестничной площадке хрущёвки и в тайных встречах, вопреки всем родительским запретам. То была романтика, о которой мечтала каждая юная девушка, в том числе и я.       И если бы я заранее знала, что далеко не каждая романтика приводит к свадьбе и детям, может, повзрослела бы раньше, а не ждала, когда кто-то вынудит меня сделать это.       — У тебя вазелин-то есть? — тут же спохватилась подружка, не зная, куда себя деть.       — Есть, есть. Смотри на холодильнике.       Селезнёва поспешила удалиться на кухню, и как только она принесла вазелин, мы смешали его с блёстками и сразу же принялись наносить на мои веки, накрашенные голубыми тенями из набора косметики РубиРоуз в виде двух сердец, где было абсолютно всё: от теней до блеска для губ.       — Ну вот, другое дело, — Аня улыбалась во все тридцать два. — Давай поторопимся, Серёжа у меня долго ждать не любит.       — А что ему ещё делать, Серёжке твоему? Он же мой брат, придётся ждать, — я помогла подруге накрасить веки такими же голубыми тенями, а после мы обе принялись красить ресницы сухой тушью, в которую, чтобы нанести, нужно было сначала нормально так плюнуть, чтобы она стала хотя бы отдалённо напоминающей густую массу.       Моя подруга всегда куда-то спешила. И не важно — будь то занятия в техникуме или же свидания с моим братом. Причём она никогда не опаздывала, но всегда была на таком взводе, будто ещё чуть-чуть и всё — пиши пропало. А что сказать, организованной девчонкой была — особенно на дискотеки в ДК собираться была готова едва ли не за неделю до них. Может, оттого она постоянно была в курсе последних девчачьих сплетен и всегда выглядела круто. И может, оттого она всегда нравилась пацанам, даже несмотря на то, что была с Серёжкой — братом моим, о чём знала едва ли не вся Казань, потому как Аня только о Серёже и говорила, — настолько сильно любила его.       Я же была полной противоположностью своей подруги. Везде и всюду опаздывала, на дискотеках бывала только с самой Селезнёвой. Не знаю, как так получалось, может, со мной просто никто не хотел иметь каких-либо дел. Дружбы-то близкой ни с кем не водила, кроме Ани. И прибедняться не буду, скажу, что дискотеки я очень любила. На них скучно бывало разве что на медляках, и то от того, что меня никогда не приглашали на них, кроме брата, который пока с Аней вдоволь не натанцуется, ко мне не подойдёт. И я всё не понимала, с чем было связано резкое отсутствие интереса парней ко мне. Утешала себя только тем, что судьба берегла меня для кого-то особенного. Правда, ждать этого «кого-то особенного» уже надоедало. Серёжка успел уже замуж Аньку позвать; на свадьбе их гулять будем чуть ли не всем кварталом, а я всё ходила даже в щёку нецелованная, о чём речь вообще.       Мы хотели накрасить ногти красным лаком, который, к сожалению, в силу дефицита отсутствовал, правда, это не особо нас расстраивало. Однако мы даже здесь нашли выход: купили прозрачный лак и красную шариковую ручку да отрезали кусочек от пасты, который закинули в лак. Правда, его нужно было долго трясти, чтобы лак пигментировался, но результат того стоил несомненно. В Советском союзе каждый импровизировал как мог. И это было нормально для нас. Так и красили ногти то синим, то зелёным, то красным цветом, который на фоне остальных считался самым стильным.       Аня с прошлого вечера, как у нас осталась, накрутила на рыжие волосы бигуди, отчего её локоны игриво подпрыгивали при каждом движении. Селезнёва была готова хоть прямо сейчас бежать в ДК: надела юбку, расшитую серебряными пайетками, и такой же пиджак поверх белого топа. Я же вырядилась в синюю олимпийку и чёрную юбку. Аня помогла собрать непослушные русые волосы и зацепила их заколкой-бантиком сзади, которые носила чуть ли не каждая девчонка. Правда, у меня то была единственная такая заколка — чёрный бант в белый горошек с рыжеватыми от неосторожного заплавления краями, так как в своё время ткань распустилась и я имела неосторожность переборщить с огнём. Ну а после мы достали деревянную шкатулку, в которой хранили все свои украшения от заколок до пластмассовых серёжек, которые полюбились многим модницам нашего поколения.       Как только мы закончили сборы, домой вернулся брат, выпросивший у отца Волгу на вечер. Я до сих пор не понимала, как это папа разрешал ему даже прикасаться к своей «ласточке», всё-таки то была первая и единственная машина в нашей семье. Может, Серёжка просто поумнел, как повзрослел, оттого отец не боялся за свою машину, всё-таки Власов-младший вымахал нормально так. Стал даже гораздо выше самого отца, ещё и единоборствами занимался с четырнадцати лет. И всё же несмотря на то, что Серёжка успел отслужить в армии, а на днях ему исполнилось двадцать три, я, как его младшая сестра, по-прежнему не понимала, чем он смог заслужить доверие отца настолько, что тот без зазрения совести машину свою давал ему покататься. С одной стороны, подозрительно, а с другой, даже удобно. Не нужно было подолгу ждать автобус на морозе, чтобы доехать до «Силиката» и не пропустить всю дискотеку.       Аня, стоило ей увидеть моего брата, тут же бросилась ему на шею с объятиями и поцелуями. Я же, закатив глаза, поспешно отвернулась. Ну не любила я наблюдать такое. Не потому что там противно или стыдно, вовсе нет, просто было в какой-то степени грустно, да и эти поцелуи и объятия считались чем-то личным, сокровенным и недоступным для чужих глаз. Скорее всего, я просто завидовала им, вот и всё. Не скрою, хотелось тоже вот так с разбегу прыгать в чужие объятия, получать нежный поцелуй в висок и сильнее обнимать в ответ крепкое тело. Наверное, мне просто не хватало любви, оттого я так ревностно отворачивалась от брата, у которого прибавилось на одну девушку, требующей его заботы, помимо меня. И, наверное, поэтому я иногда испытывала некую обиду на подругу, которая пропадала с Серёжей вместо того, чтобы побыть со мной.       Только мы подъехали к ДК, музыки из него слышно ещё не было. Начало же было в семь, а мы приехали на десять минут пораньше. Сдав верхнюю одежду в гардероб, мы прошли в просторный в зал, который уже был полон ребят разных возрастов, предвкушающих веселье. Парни и девчонки втихушку передавали друг другу бутылки с пивом, а кто-то и вовсе бегал в туалет, чтобы покурить.       Музыка же не заставила себя долго ждать, и вот заиграла одна из песен группы Модерн Токинг, позднее сменившаяся Комбинацией, а там и Ласковым маем. Все стояли в кругу, двигались, кто как умел, и просто развлекались. Раскрасневшиеся, довольные и влюблённые юные посетители ДК подпевали исполнителям и громко смеялись.       Мой брат ушёл поздороваться с пацанами, а мы с Аней отрывались по полной в этой сумасшедшей толпе. Красивые и счастливые, то держались за руки, корча друг другу смешные рожицы, то прыгали на месте, смеясь во весь голос и принимая бутылку пива, сделав глоток которого, передавали её дальше — по кругу.       Такие музыкальные вечера проводили у нас каждую субботу. Заплатил четыре копейки и отрывайся с семи до десяти вечера. Эти дискотеки длились недолго в силу ограниченности репертуара и комендантского часа (на танцах всегда было много школьников), оттого они и ценились так молодёжью. Как правило, заранее готовили кассеты самых популярных условно быстрых песен, которые и открывали дискотеку, а завершалась оная обязательно одним медляком. Песни, кстати, выбирали сами посетители дискотеки. Вообще, требовалось утверждать программу у начальства ДК или на худсоветах, но свобода в выборе песен всё же имела место быть, потому довольно часто в программу вмешивались гости, которые заказывали поздравление или любимую песню. В этот вечер никаких заказов не поступало, оно и к лучшему, наверное. Я бы точно разревелась, если бы какой-нибудь Ваня заказал песню для любви всей своей жизни. В такие моменты казалось, будто судьба смеялась надо мной, откровенно издеваясь, мол, «Схавала? А для тебя никто не заказывает песни и домой тебя тоже никто не провожает». Бог, очевидно, либо действительно берёг меня для кого-то, либо просто кого-то оберегал от меня. Оставалось понять, что из этого было правильным вариантом.       Пока мы танцевали, Ане то и дело улыбались парни, которых она благополучно игнорировала. Всё-таки мы обе знали, что подойти они не решатся, поскольку знали моего брата, который точно бы не умолчал, если бы к его девушке начали клеиться.       Конец нашему с Аней веселью наступил быстро. Я даже не успела моргнуть, можно сказать, как всё — подругу у меня увёл брат, закруживший её в медляке. И вот я снова осталась одна посреди зала, и никому не было до меня дела, все были чем-то увлечены. Я потупила взгляд в пол, который ловил цветные блики от стробоскопов. Так точно больше не могло продолжаться, иначе для чего я собиралась три часа на эти танцы, если со мной даже никто не танцевал?       Оглядевшись по сторонам, я пыталась разглядеть в толпе хотя бы кого-то идущего ко мне, но таковых не было. Что-то в этот момент щёлкнуло в моей голове, и я начала оглядываться в поисках кого-то не танцующего. Взгляд зацепился за несколько компаний ребят. Первая компания была какой-то чересчур вызывающей: парни о чём-то громко спорили, только и успевая посылать друг друга. Вторая что-то бурно обсуждала, периодически смеясь так громко, что даже музыка на их фоне казалась тише, третья компания и вовсе начала расходиться.       К первым двум я бы не решилась подойти уж точно, да и ребята там были какие-то отталкивающие — щёлкали семечки и даже не стеснялись кожуру сплёвывать прямо на пол. Я уже было отчаялась и собиралась уйти к стене, — дожидаться, когда Серёжа с Аней натанцуются и мы поедем домой, но внимание привлекла компания пацанов, о чём-то тихо общающихся, а среди них сидел на стуле кудрявый молодой человек в сером костюме в полоску, пиджак от которого был надет поверх вязаного свитера с геометрическими фигурами.       Наверное, когда он обернулся и, оглядывая зал, случайно посмотрел в мою сторону, едва задержав на мне своё внимание, я решила, что потанцую именно с ним. Поэтому, взяв от неподалёку стоящей брюнетки бутылку пива, которую девчонки то и дело передавали друг другу, я сделала один большой глоток для храбрости и, вернув её, уверенно направилась в сторону пацанов.       Почему-то я была убеждена, что до этого кудрявого ни разу девчонки не приглашали на танцы. Поэтому я ожидала как минимум удивления от него и даже представляла, как он, увидев такую красивую меня, будет только рад составить компанию, однако его реакция поставила меня в тупик.       Только я приблизилась к парням, как некоторые из них, обратив на меня внимание, начали пихать друг друга локтями, чтобы другие тоже посмотрели. Я же, набрав в грудь побольше воздуха, наконец решилась задать свой главный вопрос, который почему-то прозвучал как приказ.       — Потанцуй со мной, — парень, окружённый компанией ребят разных возрастов, замолчал, прервав их разговор, а после всё же посмотрел на меня, демонстрируя уставший и едва заинтересованный взгляд.       — А чё, больше не с кем? — он кивнул на забитый парочками зал и несколько таких же, как его, компаний, стоящих в стороне.       — А я тебя прошу, — я продолжала стоять на своём, хотя чувствовала, как у самой щёки румянцем покрывались от того, как глупо я себя чувствовала, но тем не менее всё же добавила: — Танцевать не умеешь? Или вообще зассал, да?       Я действительно чувствовала себя идиоткой в этот момент. Выбрала на свою голову кандидата, а его ещё уговорить надо было, как же. Что за мужчины пошли только? Сами на танцы не зовут и, когда их зовёшь, выпендриваются ещё, будто цену себе набивая. К такому меня мама не готовила. Она, наоборот, — всегда учила ждать от мужчины первого шага. Правда, я этот первый шаг уже устала ждать в течение всех своих восемнадцати лет.       Парни окружавшие кудрявого тут же в унисон загудели, как только услышали мои последние слова, а их друг, бесстрастно смотря на меня, молча поднялся со стула. Признаюсь, мне казалось, что он этим бесстрастием выражал всю степень своего недовольства. Парень оказался довольно высоким по сравнению со мной, — настолько, что мне пришлось задрать голову, чтобы посмотреть в его глаза, цвет которых было трудно разобрать в тусклом свете «Силиката».       — Я щас, пацаны, — только и бросил он через плечо своим спутникам, у которых улыбки до ушей были, а они сами переглядывались между собой. — Танец только даме подарю, — после этой фразы он бросил на меня укоризненный взгляд и, поджав тонкие губы, протянул широкую ладонь.       Мои губы невольно расплылись в победной улыбке, а я вложила в протянутую мужскую ладонь свою. Внимание тут же привлекли мозоли у основания пальцев, но я особо не стала рассматривать их, наконец утягивая кудрявого за собой в центр зала. Моему счастью не было предела. Ещё бы, со мной наконец-то танцевал медляк кто-то, помимо старшего брата. Оттого я даже не стала смущаться, когда чужая рука легла на мою талию, сжимая её и притягивая ближе к парню, который продолжал рассматривать моё, казалось, светящееся от счастья лицо. Я смотрела в тёмные глаза напротив, вдыхала приятный запах одеколона и улыбалась как дурочка, неловко вцепившись в крепкое плечо.       Мама бы точно убила за это самовольство. Покачала бы головой, проворчала бы что-то в роде «Что о тебе мужчины будут думать? А соседи? Скажут, что мы легкодоступную вырастили», чем точно бы заставила почувствовать себя виноватой и какой-то неправильной. Правда, кружась в танце с суровым кавалером, которого я, по всей видимости, отвлекла от какого-то супер-важного разговора, я совершенно не думала о том, что мама будет ругаться, сетуя на то, что женскую честь нужно беречь едва ли не с младенчества. Меня увлекал серьёзный взгляд напротив, веселя ещё больше.       — Чего надулся, как мышь на крупу? — я не удержалась и засмеялась, тут же краснея от нехватки воздуха. Я будто была сама себе на уме, а мой партнёр по танцу даже и бровью не повёл, от чего я всё же прекратила смеяться и решила зайти с другого угла, чтобы хоть как-то разговорить его: — Как хоть зовут тебя, угрюмый принц?       — Кащей, — кротко выдал он, а я округлила глаза, демонстрируя наигранный ужас.       — Какой кошмар, я урвала злодея, — наверное, после этой недошутки я поняла, почему парни шарахались от меня, как от огня.       На удивление, так называемый Кащей впервые за несколько минут нашего танца расслабился и улыбнулся, усмехнувшись и покачав головой, точно спрашивая: «Ты серьёзно?»       — Я, кстати, Ева, — мне определённо стоило быть поскромнее, но порядком доставшее меня одиночество никак не позволяло заткнуться.       — Молодец, Ева, — «Кащей» вновь улыбнулся и, отпустив мою ладонь, протянул руку к моим волосам, заправляя за ухо выбившиеся из причёски пряди, заставляя меня замереть с немым вопросом на губах и вытаращиться на него, как полоумная. Должно быть, кудрявый увидел заметавшуюся в моих глазах панику, оттого, наклонившись к моему уху, тихо добавил: — Развеселила меня, — а после этой фразы он снял с моих волос заколку, распуская их. — Заберу это в качестве трофея, чтобы не забыть тебя, — парень, которому я ничего не смогла ответить от смущения, спрятал заколку в кармане своих брюк.       Мои щёки покрылись предательским румянцем, стоило только осознать, каким мизерным было расстояние между нашими лицами. Я даже ощутила щекой тепло чужой кожи, как только партнёр отстранился от моего уха, больше не проронив ни слова. Может, это был какой-то тонкий намёк на то, чтобы я просто замолчала? В противном случае, моя собственная реакция была мне неясна. Однако его желание запомнить меня в какой-то степени даже согревало, даря надежду на следующую встречу.       Кудрявый самодовольно улыбался, наблюдая моё растерянное выражение лица, а я всё никак не могла понять, что это было: какой-то приёмчик по укрощению болтливых женщин или игры моего резко поглупевшего разума от того, что я с какую-то секунду находилась так близко к мужчине, который не приходился мне отцом или братом.       Парень переместил свою ладонь, которой поправлял волосы, на мою талию, сцепив на ней пальцы в замок, а я уже обвила его шею обеими руками, чтобы было удобнее «топтаться» на месте, чем мы фактически и занимались. Я огляделась по сторонам: танцующие парочки то целовались тайком, то, положив голову на грудь своему партнёру, закрывали глаза, наслаждаясь единением и объятиями. Все вокруг были увлечены друг другом, а до остальных дела не было никому. Собственно, на нас тоже не обращали внимания, от чего я даже слегка расслабилась.       Смотря на окружающих, я, точно за кем-то повторяя, положила голову на грудь некоего Кащея и прикрыла глаза, едва улавливая разносившуюся по залу музыку, сосредотачиваясь на мужском запахе и сердцебиении. Сам Кащей лишь покорно молчал, продолжая покачиваться в такт музыке, как бы даже не возражая.       — Так а зовут-то тебя как, сказочный ты мой? — мои язык и мозг, очевидно, напрочь забыли о существовании командной работы, от чего я быстро переключилась со смущения на поразительную беспечность.       — Никита, — сдержанно ответил молодой человек, пожав плечами, точно отмахиваясь от меня.       Почему-то именно после его ответа музыка неожиданно стихла и люди, окружавшие нас, начали расходиться, завершив свои танцы. Толпа оживала, общаясь о своём и двигаясь к выходу.       Я же разочарованно подняла голову, по-прежнему лежащую на мужской груди, и растерянно посмотрела на своего партнёра, который озирался по сторонам, точно выискивая кого-то. А потом он просто молча отстранился и скрылся в уходящей толпе, оставляя меня в недоумении смотреть ему вслед. Сбежал, даже не попрощавшись. Прямо как Золушка, — стоило только дискотеке закончиться, а часам пробить десятый час вечера. А я-то надеялась, что он проводит меня до дома.       Раздосадованно поджав губы, я побрела к гардеробу, где, отстояв, казалось, бесконечную очередь, наконец накинула на голову платок и застегнула на груди пальто.       Сказочный вечер и лучший в моей жизни медляк оставались позади, вызывая некую тоску внутри. Молчаливый, угрюмый и думающий во время танца о чём-то своём Никита, можно сказать, исполнил мечту моих последних лет, выйдя со мной едва ли не в центр зала. И я понимала, что одного танца мне было мало — хотелось, чтобы дискотека не заканчивалась, а мы никогда не расставались; похоже, за какие-то несколько минут я даже успела привязаться к своему партнёру. Кавалер со странным прозвищем здорово вскружил мне голову своим хмурым взглядом и грубыми ладонями, сжимающими тонкую талию. Одно я знала наверняка — будь у меня ещё одна возможность встретиться с этим Кащеем, я бы её точно не упустила. Подошла бы вновь и позвала танцевать.       Правда, в следующую субботу он не пришёл на танцы. Пацаны из его компании были, а он отсутствовал, с какой бы стороны я ни подходила к его друзьям — всё равно не видела тёмных непослушных кудрей. Его компашка даже отпустила пару шуточек, мол, чё, Кащея потеряла, а после разражалась заливистым смехом, заставляя меня недовольно закатывать глаза. И в последующую после минувшей субботы Кащея тоже не было, а я даже отчаялась, что больше не увижу его. Хотя стоило бы уже прекратить позориться и забыть хриплый голос, коснувшийся слуха, да тепло чужой кожи, что так явно ощущалась от близости наших лиц. Я потерялась, как школьница, в том вечере, проживая его в своих снах едва ли не каждую ночь, вспоминая тот уставший хмурый взгляд. Наверное, именно тогда я поняла, что пропала в чужих глазах, непослушных кудрях и тонких молчаливых губах. Застряла посреди океана, не видя берегов и каких-либо маяков, указывающих направление к спасению.

* * *

      Я спускалась с крыльца педагогического института, стараясь посильнее укутаться в пальто, что не спасало от зимнего ветра от слова «совсем». Морозный воздух проникал в лёгкие, заставляя дышать глубже и чаще и старательнее прятать нос в вязаный платок. Я только вышла на сумрачную улицу, а уже хотелось поскорее оказаться дома в тепле с кружкой ромашкового чая, особенно в такое время, когда болела чуть ли не половина института, в которую вошла даже моя подруга. Оттого настроение было ниже плинтуса, — злило даже малейшее дуновение ветра, что уж говорить об окружающих. Эта погода как будто и меня заморозила вместе с загородным озером, потому что не было желания шутить или радоваться чему-либо. Усталость и погода в совокупности выполняли свою работу на ура, отбирая у меня всю энергию.       — Куда идёшь, красивая? — пробасил кто-то за моей спиной, стоило мне достигнуть последней ступеньки и направиться к пешеходнику.       Я раздражённо обернулась, думая уже послать этого ловеласа на… хутор, да на настолько дальний, чтобы вернуться обратно не смог. Я была не в настроении разговаривать, чего уж там — я была не в настроении вообще что-либо делать, особенно задерживаться на тёмной холодной улице.       Правда, стоило обернуться, как сердце тут же оттаяло, забившись быстрее. На тротуаре стоял тот самый Никита-Кащей с танцев — в плаще нараспашку и меховой шапке. Он улыбался, стоя на небольшом расстоянии от меня, так и не решаясь подойти. Парень держал в руке небольшой букет цветов, который даже не удосужился обернуть в газету. Улыбаться совсем не хотелось, но его вид сам по себе заставил мои губы растянуться в широкой улыбке.       Я была рада видеть его, хотя кого-кого, но встретить у своего института именно Кащея никак не ожидала. Спустя две недели, что я безуспешно искала встречи с ним в ДК, это было каким-то чудом. Непонятно было только одно — точно ли он оказался здесь из-за меня или пришёл навестить кого-то другого.       — Какая приятная встреча, — я, улыбаясь, первая сдвинулась с места и подошла к нему настолько близко, что можно было протянуть руку и коснуться его. — Кого-то ждёшь?       — Тебя, — в такую погоду этот парень выглядел гораздо бодрее, чем пару недель назад на дискотеке, что было удивительно странным, учитывая его внешний вид, где на лице красовалась рассечённая бровь и огромная гематома на скуле. — Купил в ларьке неподалёку. Для тебя, кстати, — Никита протянул слегка осунувшиеся от холода гвоздики, а затем добавил: — Холодно на улице, вот я и приехал. Проводить тебя.       — Решил исправиться после того, как оставил даму после танца? — приняв цветы, я не могла скрыть счастливой улыбки, которую вызывал этот человек. — Кто тебя так? — вновь взглянув на его раны, не удержалась от вопроса я.       — Упал, — сказал, как отрезал. И больше он не стал продолжать эту тему, загадочно улыбнувшись мне.       Отчего-то рядом с Никитой внутри меня, несмотря на то, что на улице был январь, распускался май. От плохого настроения не оставалось ни следа, а желание поскорее оказаться дома и вовсе пропало. Хотелось стоять на месте и дальше, лишь бы разговаривать с ним, слушать его хриплый голос, внимая каждому его слову, и никогда не прощаться.       В уличном сумраке я будто взглянула на парня по-новому, удалось лучше рассмотреть его лицо. Обветренные губы, несмотря на дискомфорт, растягивались в широкой улыбке всякий раз, когда взгляд зелёных глаз оглаживал черты моего лица, а каштановые кудри непослушно выбивались из-под шапки. Я невольно засмотрелась на него: что-то по-особенному простое во внешности моего кавалера заставляло меня волноваться рядом с ним, точно школьница. Никита не был смазливым, как некоторые мои одногруппники, он выглядел обычно, даже несмотря на гематомы и рассечённую бровь.       Кащей не без озорства подал мне свой локоть, который я тут же без задней мысли обвила своей рукой, а он, развернувшись, повёл меня в обратном направлении куда-то за угол института, где был припаркован чёрный жигуль.       Парень открыл дверь пассажирского сиденья, усадив меня, обошёл машину спереди и сел за руль, повернув ключ в замке зажигания.       — Откуда узнал, где я учусь? — сжимая в замёрзших руках гвоздики, я подняла взгляд на Кащея, который тут же поймал его.       — С людьми хорошими знаком, — беспечно пожал плечами он, подмигнув и вернув своё внимание на дорогу.       До моего дома мы ехали молча, пока машина не затормозила у нужного подъезда, что даже не удивило меня. Раз Никита был в курсе места моего обучения, значит ему не составило труда и узнать, где я жила. Мы оба вышли из жигулей. Я, словно на деревянных ногах, подошла к тяжёлой двери и замерла на месте, стоя спиной к парню, который, по всей видимости, достал сигарету, ибо я услышала, как чиркнула спичка о коробок, а после запахло табачным дымом.       Я, наконец, обернулась, сталкиваясь с внимательным взглядом зелёных глаз, рассматривающих, казалось, меня всю. Кащей молча курил, то и дело стряхивая пепел и выдыхая дым куда-то вбок, лишь бы тот не достигал моего лица. Между нами словно была некая борьба в той безмолвной тишине, которая окутала нас. Мир вокруг будто замер, оставив нас двоих под козырьком подъезда наедине.       Я слишком быстро влюблялась в этого парня, влюблялась в его немногословность, в его разбитые костяшки пальцев, что привлекали моё внимание всякий раз, когда он подносил к губам сигарету. Хотелось взять его за руку, хотелось раствориться в его объятиях, в его запахе и тепле. Я не понимала, как один танец мог вызвать столь сильное влечение к человеку, которого я едва знала. А может, долгое отсутствие внимание противоположного пола сказывалось на моей ветрености. Наверное, я просто была глупой, раз с такой лёгкостью и наивностью потеряла от него голову. Должно быть, он всё понимал, и это забавляло его, раз он продолжал так проницательно смотреть на меня, докуривая сигарету.       — Глаза у тебя красивые, Ева Александровна, — задумчиво протянул Никита, не сводя с меня испытующего взгляда, чем в очередной раз смутил. Я даже мысленно усмехнулась тому, что он успел узнать моё отчество.       — Спасибо, — я неловко улыбнулась и, казалось, не знала, куда себя деть от возникшей в голове мысли, которую тут же озвучила, даже не подумав: — У твоих детей они тоже могут быть.       — Нравишься ты мне, — тонкие губы кавалера растянулись в широкой улыбке, а в глазах даже появился блеск. — Погнали в кино завтра?       — Ну погнали, — я готова была прямо в этот момент едва ли не прыгать на месте от счастья, — а что смотреть будем?       — Фильм, — парень сделал шаг ко мне, вновь улыбаясь.       — Какой?       — Хороший, — его рука потянулась к моему платку, пряча вылезшие из-под него волосы, — очень.       Я даже не понимала, точно ли он говорил о фильме, смотря на меня так. Будто мы были вместе уже несколько лет, будто всё вокруг было не важным, когда мы находились рядом. Он сверлил меня взглядом, точно охотник добычу. И он был готов вот-вот выстрелить в моё сердце, унося его с собой. Я тонула. Тонула в этих омутах напротив. Тонула в сильных руках, доставших очередную сигарету. Тонула в хриплом голосе, что поглощал одной фразой «Нравишься ты мне».       Наверное, то была любовь с первого взгляда и поражение от одного прикосновения. Достаточно было одного танца и второй встречи, чтобы понять — это он, тот самый. И если я ошибалась, то быть мне проклятой за это. Я чувствовала, что наконец дождалась его. Того, от одного взгляда которого сердце ёкало, жар приливал к щекам всякий раз, когда он убирал подхватываемые ветром волосы с моего лица.       Я всем своим нутром ощущала ту симпатию, которой был полон ко мне этот парень. И я хотела отдавать ему все свои чувства в той же степени, что он делился со мной своими. Может, оттого я привстала на носочки и коснулась его щеки быстрым, почти мимолётным поцелуем, вызывая на его губах усмешку, а после так же стремительно скрываясь в подъезде со словами «Увидимся завтра в кино».