Обручен — обречен

      Антон с большим трудом открывает глаза. Утром, после возвращения от Олежи он не стал спать долго, а вечером специально лег пораньше (хоть уснуть рано и не вышло), но все равно, и он чувствует себя совершенно разбитым. Больше всего на свете хочется завернуться в одеяло поплотнее и опять соскользнуть обратно в уютную мягкую дрему. Антон редко помнит свои сны — не до них совершенно в его суматошной и вечно куда-то спешащей жизни, полной обязанностей, документов и людей в важных костюмах. Совсем не до снов.       И сейчас он уже даже не помнит толком что ему снилось. В одном только уверен — там был Олежа. В его сне совершенно точно был Олежа.       Антон все-таки встает и идет в ванную. Полина на своей половине кровати недовольно ворочается.       Она вернулась вчера вечером, принеся в квартиру огромный чемодан и аромат новых французских духов. Почти кто угодно мог бы позавидовать блеску в ее глазах — самому настоящему, искреннему, не успевшему потухнуть в Московской осенней серости, но не Антон. Он и сам чувствует сильное и пузыристо-счастливое чувство в груди, и подозревает, что у него глаза могут гореть точно также.       Антон завязывает галстук перед зеркалом и понимает — его глаза могут сколько угодно сиять, блестеть и сверкать — мешков под ними это не спрячет.       Олежа поцеловал его. Да, всего в щеку, но Антон чувствует, что это большой шаг для них. Очень большой. А сегодня… сегодня, он, возможно, сделает шаг еще больше. Вот только это будет вечером, почти ночью. И до этого вечера еще нужно как-то дожить и не уснуть среди рабочих документов. Антон заваривает себе крепкий кофе дома и заезжает по пути на работу за еще одной чашкой в кофейню. Глаза слипаться немного перестают. Даже выходит немного поработать, пока коллега в начале одиннадцатого не подходит с очередным документом.       — Понедельник день тяжелый, а? — непростительно весело для этого самого понедельника спрашивает он, и Антон дежурно улыбается в ответ.       — Как обычно, — отвечает он, складывая принесенные документы в папку «на подпись».       — Слышал, невеста твоя вчера вернулась? Веселая ночка после разлуки? — с омерзительной сальной улыбочкой говорит он и усмехается. Антон понимает — надо держать лицо. Надо отшутиться. Надо хотя бы визуально проявлять согласие и дружелюбие со старшим и стоящим выше по лестнице коллегой. Так нужно. Нельзя показывать свое отвращение к человеку, который просто лезет не в свое дело — так можно будет ненавидеть чуть ли не половину земного шара.       Он выдавливает из себя еще одну улыбку и многозначительно приподнимает брови.       — А сам как думаешь? — Василий громко и премерзко хохочет — двое соседей по кабинету неодобрительно отрываются от своих компьютеров, а потом, о нет, обходит стол и хлопает Антона по плечу. Ему очень хочется стряхнуть эту руку. Но нельзя — корпоративный этикет. Дружеские отношения очень важны в коллективе. И если твой коллега шутит ниже пояса — ты должен поддержать. Даже если это касается пояса твоих собственных брюк.       — Ты парень не промах, — говорит он и, какое счастье, обходит стол. — Не понимаю только как ты ее отпускаешь. Кто знает, с кем она там в своей Франции, — чуть-чуть понизив голос начинает говорить он, но Антон обрывает резко. Возможно, слишком резко. Плохо, могут пойти не нужные никому шепотки, черт бы побрал Василия.       — Мы друг другу доверяем. Я ведь тоже здесь остаюсь один. А теперь, если ты не против, мне необходимо работать.       Антон долго не может успокоиться. Они оба — на виду. У всех на виду, стоят почти голые. Он не говорил Василию, что Полина возвращается в воскресенье. За него это сказали ее соцсети и слухи. Если всплывет, что Егор ей не просто коллега, то… ничего хорошего из этого не выйдет.       А если кто-то прознает про них с Олежей… Антон даже не хочет об этом думать. И он пытается не думать. Он в первый раз за много-много лет чувствует себя по-настоящему счастливым и свободным, он чувствует себя влюбленным чуть ли не впервые за всю жизнь. И ему хочется сохранить это чувство, позволить ему пустить глубокие и крепкие корни, а потом расцвести — пышно и объемно.       И еще Антон злится. Антон действительно злится — на Василия, на всех сплетников, на стори в инстаграме, которые сделали каждого объектом пристального внимания. Ничего не утаишь, не оставишь между собой — все рано или поздно попадет под объектив и станет достоянием общественности.       Антон злится на вечное желание всех заглянуть в чужую постель. Антон злится на то, что все повсюду видят измены. Да, Полина действительно была во Франции не одна, и Антон действительно рад этому. Полина заслуживает счастья. Но если бы они правда были вместе? Почему совершенно посторонний человек, который не имеет к нему и его псевдоневесте никакого отношения, считает себя имеющим право намекнуть на неверность?       Антон отлично знает ответ — потому что видит в других людях то же самое, что и в себе.       Василий на прошлом корпоративе весьма немногозначно лапал в коридоре одну из молоденьких секретарш.       Вот еще одно, что выводит Антона из себя — мужская измена считается нормальным поступком, даже достойным гордости. Конечно, в тайне от жены или девушки, но даже если она узнает — то страшного ничего не случится.       «Все изменяют. Это нормально для мужчины, сынок», — сказал ему отец, когда Антону было десять. «Только не говори матери. Это будет нашим маленьким мужским секретом. Ты же настоящий мужчина, так?», — спросил он. Антон кивнул и пожал отцу руку.       Антон отчасти был причиной этого разговора — он сам напросился с отцом на дачу. К отцу приезжали друзья — такие же высокие чиновники, но тогда Антон, конечно, этого не понимал — они были просто немолодыми людьми с большими животами, которые много пили, очень громко смеялись и были окружены девушками по вызову. Антон не очень понимал, что происходит, до того момента, как одна из них, длинноногая блондинка, не села к его отцу на колени и не начала целовать его. Антон опустил глаза.       Тогда Антон разозлился на отца и на эту девушку — теперь он злился только на отца. Девушек — всех, ему было теперь искренне жаль.       Одна из них встала очень рано, и пока отец с его друзьями и проститутками отсыпались, приготовила уже не спящему Антону яичницу. Она даже поиграла с ним в морской бой и сказала по секрету, что ее зовут не Виолетта, а Соня. Антон помнит, что у нее были очень длинные ресницы, кудрявые черные волосы и прямой нос. «Поверь мне, твой отец — не самый плохой человек в мире. Бывают отцы и похуже», — как-то задумчиво и очень грустно сказала она и потерла плечо.       «Я пообещал не говорить ничего маме», — ответил он, и Соня опустила свои длинные ресницы, посмотрев на клетчатый листочек с ее полем. «Может и не стоит. Они должны в этом разобраться сами». И Антон промолчал. Антон сдержал свое слово, чем заслужил несколько очков доверия и уважения от отца.       Сильно позже, когда Антону было уже пятнадцать, в порыве одного из своих подростковых микробунтов, он напомнил об этом ему. Отец даже не помнил. А когда вспомнил — то рассмеялся. «Давай, иди скажи матери. Что ты можешь помнить? Это было уже столько лет назад. А если она и поверит тебе — то ты думаешь она будет рада? Всегда думай на несколько ходов вперед. Ты ничего этим не добьешься». Антон не знает, что послужило причиной, что этот совет он запомнил на всю жизнь — наверное смех.       Вся жизнь Антона — это игра его отца. И с возрастом Антон научился делать правильные ходы.

***

      Света, соседка по кабинету, подходит к нему, когда он уже выключает компьютер.       — Остался бы ты завтра дома, а то вид у тебя уж очень, — она несколько секунд подбирает слово, — болезненный. Ты не простыл?       Антон улыбается — в этот раз искренне. Света приятный человек. Они часто вместе обедают. Она тактичная, спокойная и дружелюбная.       — Я в порядке. Завтра буду как огурчик, спасибо.       Прогревая мотор, Антон пишет Олеже, что приедет минут за двадцать до его смены. Дорога на редкость паршивая — к вечеру приморозило, повсюду гололед, и утренний мокрый снег только усугубляет ситуацию. Дома (когда он наконец-то туда добирается) он наскоро ест и быстро принимает душ, заводит будильник и ложится немного поспать. Сон ему необходим, хоть такой, урывочный. Когда он встает и начинает одеваться, Полина удивленно смотрит на него, отрываясь от книги.       — Ты куда?       Антон поправляет свитер.       — К Олеже.       Полина поднимает брови.       — В такое время? — потом качает головой. — Ведешь себя как влюбленный подросток.       Антон отвечает с неожиданной для самого себя веселостью.       — Никогда не был влюбленным подростком. Почему бы не попробовать?

***

      Антон подъезжает к Олежиному дому и пишет сообщение, что приехал. Его нет куда дольше обычного, и Антон выходит из машины, на безлюдный двор. Подходит прямо к подъезду, и встает в паре шагов от кодового замка. Металлическая дверь открывается тяжело, и из-за нее почти выбегает Олежа. Антон думает долю секунды, а потом делает шаг и ловит его свои объятия. Олежа шумно выдыхает, нерешительно кладет свои руки на его поясницу, стоит так несколько секунд.       — Привет, — глухо говорит он, упираясь губами в Антоново плечо.       — Привет, — отвечает Антон, прижимая его крепче. Он был бы рад всегда встречать Олежу вот так. И еще он был бы рад стоять вот так долго, как только возможно, но Олежа выкручивается из его объятий.       — Поехали быстрее, я уже опаздываю.       Антон мог бы чуть склониться и поцеловать его. Мог бы. Но тогда Олежа совершенно точно опоздает на работу.       Он обнимает Олежу сразу после того, как они остаются в подсобке. Олежа расслабляется — сейчас-то он никуда не опаздывает, и обнимает его за шею. Антон закрывает глаза и с наслаждением вдыхает знакомый Олежин запах. Такой знакомый, такой щемяще-родной и дорогой. А потом Олежа немного (много здесь и не получится — крохотная комнатка не позволит) отстраняется, долго смотрит на лицо Антона, кладет руку на его щеку, проводит по скуле невесомо.       — Ты такой уставший. Может ты поедешь домой и отоспишься? — Антон чуть качает головой. Олежа мягко улыбается. — Черный чай или зеленый?       — Черный, — говорит Антон и с сожалением выпускает Олежу из своих рук. Нестерпимо хочется его поцеловать. Но Олежа явно нервничает и суетится, кидая им в чашки заварку, и Антон понимает — не сейчас. Возможно не здесь.       Он мог бы спросить, и он совершенно уверен, что ответ был бы положительным и очень облегченным, но поцелуй — это что-то естественное. Не договор и не условие. Антон готов ждать столько, сколько нужно, пока Олежа не будет готов.       Олежа говорит, что совсем засиделся с чьей-то курсовой, совершенно забыл о времени и очнулся только когда Антон ему написал. Антон спрашивает, о чем Олежа пишет курсовую сейчас и с удовольствием слушает про влияние эпохи ренессанса на современное искусство. У него нет сил говорить, но он слушает Олежу с большим удовольствием. Правда, когда он зевает, Олежа замолкает.       — Продолжай, мне правда интересно.       — Может ты поедешь домой и поспишь?       — Еще немного здесь посижу. Дослушаю про ренессанс, — отвечает он и видит, как Олежа улыбается. Антон скрещивает на столе руки и упирается в них лбом. Где-то в середине биографии Микеланджело его волос мягко касается Олежина рука. Становится совершенно не до великого творца — тонкие Олежины пальцы осторожно перебирают пряди, накручивают их, стекают прохладой по виску. Антон отдается этим ощущениям полностью, фоном воспринимая то, о чем по памяти говорит Олежа — память у него просто феноменальная.       — Потом он поехал в Венецию, и… — не договаривает Олежа и резко убирает руку от его волос. Антон поднимает голову. Олежа хмурится и смотрит на экран вибрирующего телефона.       — Это мамин муж, — говорит он и нажимает «ответить». — Алло?       Антон смотрит на то, как Олежа тихо шепчет «О господи», прижимая свободную руку ко рту, как он бледнеет; подается вперед, пытаясь расслышать хоть что-то.       Олежа переставляет вызов в режим динамика и безвольно опускает руку.       — …лась с управлением. Сейчас уже идет операция, повреждения серьезные, я еду к ней. Прогнозов пока никаких нет. Но авария серьезная. Прямо в грузовик занесло, — мужчина замолкает. Олежа обхватывает голову руками. — Приезжайте с Олей. Садитесь на первый же поезд, на самолет, смотрите сами. Деньги я перешлю, — голос у мужчины напряженный и нервный. Очень-очень взволнованный. — Я Оле уже позвонил, она ждет твоей отмашки. Пожалуйста, приезжай ты тоже, — он умолкает совсем надолго, и Антон видит, как глаза Олежи пустеют от ужаса. — Возможно придется прощаться.       Олежа молчит долго, прочищает горло и говорит совершенно бесцветно:       — Да. Спасибо. Я позвоню с вокзала. Держите меня в курсе.       — Будем надеяться, что все будет благополучно, но… На связи.       Олежа опять обхватывает руками голову. С Антона слетает вся сонливость и уютная расслабленность. Он внимательно смотрит на Олежу, касается его руки и пытается увидеть там хоть что-то кроме паники и непонимания.       — Мама. Мама попала в аварию, — совершенно отстраненно говорит он, поднимает голову и смотрит будто сквозь Антона.       Антон принимает решение.