Я — Учиха Итачи

Задумчиво уставившись в воздух, я чуть морщусь и, нервно крутанув на пальце массивное кольцо, честно признаюсь перед собой: сенсор из меня хреновый. Нет, для обычного шиноби я очень даже ничего, но против Хьюг, Карин и просто сенсоров мои навыки не выдерживают никакой критики. И пусть прошерстить город, медленно двигаясь вдоль главных улиц, у меня получилось, вот только результатов это никаких не дало и заставило сильно задуматься. На ум напрашивались сразу три вывода, ни один из которых меня ни капли не утешал. Я либо неудачница, либо меня кинули, либо Орочимару скрывает чакру: почувствовать именно его много проще, чем того же Сасори. Все же объемы, ощущения и «вкус»… Более запоминающиеся, да. И знакомые тоже. Третий вариант был самым логичным, успокаивающим и одновременно… Досадным. Носиться по гостиницам и выспрашивать, не останавливался ли у них высокий брюнет со змеиными глазами смысла не имеет: если Орочимару скрыл чакру, чтобы не привлекать излишнее внимание, то и внешность он, скорее всего, тоже изменил, а Сасори… Неизвестно, вернулся ли Сасори к Орочимару или все еще занимается своими делами, а даже если и вернулся — толку никакого, описать его я никак не смогу. Попросту не знаю, как он выглядит сейчас. Стоило нам оказаться в окрестностях города, как кукольник укутался плащом, прикрывая лицо и чуть горбясь, сменив жесты до неузнаваемости. Что было даже понятно: светиться там, где его могут с легкостью узнать, глупо и нежелательно. Особенно, если мои догадки правдивы и его статус в деревне остается достаточно подвешенным. Тяжело вздохнув, передергиваю плечами от опускающейся на улицы прохлады и решаю продолжить двигаться хоть куда-то. Ага-ага, первое правило для заблудившихся — не оставаться на месте и идти: так есть какой-никакой, но шанс выйти в знакомые места или набрести на человека. Мудрость, выведенная человеком, для которого заблудиться проще, чем дышать. Правда, чем это поможет в моих условиях, я слабо представляла, но стоять на месте, привлекая внимание, и ждать озарения мне не нравилось от слова «совсем». Медленно бредя вдоль пустынных улиц, я неосознанно замедляю шаг, вдыхая ощутимо похолодевший воздух и рассеянно раздумывая о том, как же причудливы все-таки в этом мире география и ее климатические особенности. Обычные леса (если не брать в расчет странные деревья с мощными стволами и широкими ветвями) с тропическим климатом, огромная пустыня с сильными ветрами и частыми песчаными бурями, большая долина с непрекращающимися дождями, множество горных хребтов, соединяющихся между собой в каменные цепи и засушливые земли… Страны Огня, Ветра, Дождя и Земли соседствовали между собой и были совершенно разными. Их невозможно перепутать, не заметить эти различия при переходе через границы, которые четко разделяли их между собой, словно этот мир и вправду являлся лишь чьей-то одной большой фантазией. В реальности — моей реальности — если страна не находилась целиком в одной климатической зоне, то ее нельзя было охарактеризовать каким-то одним природным явлением. И между этими явлениями-зонами существовали достаточно длинные прослойки, плавно сменяющие один пояс на другой. В этом крылось очарование этого мира и в то же время его сюрреализм, заставляющий сомневаться в действительности. Слишком резкие перепады, думаю я, запрокидывая голову к ночному небу и пряча прохладные ладони в карманы широких штанов. И в противовес этой резкости, разности территорий, несмотря на некоторые культурные особенности и разности взглядов, люди этих стран внешне ничем между собой не различались. Темноволосые, рыжие, блондины, цветов всей радуги, смуглокожие или бледные, с типично азиатскими чертами или же более европеоидными… Единственное, что хоть как-то объединяло внешне этих людей между собой — это кланы, а вовсе не территории стран. И то, характерная внешность была лишь у малой части из них. Больше всего, конечно, выделялись Узумаки: алые волосы и буйный нрав не заметить сложно. Но, во-первых, алые волосы — это не тот признак, за который можно тыкнуть в любого упертого аловолосого и уверенно сказать, вот, мол, Узумаки. Чаще всего их наследовали чистокровные Узумаки и те полукровки, в которых кровь мастеров печатей преобладала. Слишком гибкий и неконфликтный ген, который мастерски подстраивался под другие, неся с собой лишь большие объемы чакры, крепкое здоровье и повышенную живучесть. Ну и предрасположенность к печатям, правда, тут кроется подвох: предрасположенность без знаний ничего не стоит. А многие, многие знания красноволосые унесли с собой в могилу. Благодаря чему, собственно, все направление фуиндзюцу сильно подорожало в цене и упало в использовании среди шиноби. Да, те же взрыв-печати мог нарисовать любой генин, научившись у самого захудалого специалиста и набив руку, но запечатывающие свитки, медицинские печати и многое другое стало редкостью, стоящей неимоверно дорого. И ладно, если пищевые свитки — повозиться, но научиться тоже возможно, но, например, те, в которые можно было запечатать раненного… Их уже не скопируешь с такой легкостью, нужно что-то да понимать. А ведь помимо аловолосых Узумаки существовали такие же красноволосые Акасуна — мастера марионеток и ядов, скрывающиеся среди песков Суны и имеющие хладнокровный нрав пустынников. Зачастую они также имели какие-никакие знания фуиндзюцу — много ли ты сможешь запихнуть в марионетку оружия без печатей и далеко ли уйдешь без их хитростей? — и достаточно весомые запасы чакры с идеальным контролем. Спутать их между собой сложно, разве что встретив кого-то из них в их деревне, и то велика вероятность ошибиться… Особенно сейчас, когда Водоворот уничтожен, а Узумаки расползлись по всему миру. Задумчиво хмыкаю, перебирая в памяти навыки Сасори, пытаясь выдавить хоть что-то помимо гениальности Чиё, сильно развившей это направление и практически монополизировавшей его за Суной, и моргаю от пришедшей в голову шальной мысли. Учитывая разрушение Узушио и начавшуюся охоту на Узумаки, вполне логично, что парочку из них могли захапать к себе Акасуна. И вполне может быть, что даже добровольно — затеряться среди так похожих на них кукольников… И просто засесть в Суне. Добровольно к песчаникам все равно никто не заглядывает, опасаясь пустыни, а проверять каждый дом — кому это позволят-то? Да и с чего кому-то придет такая мысль? А ведь удобно и интересно то, что Коноха опоздала в помощи своим ближайшим союзникам, застав лишь руины, несмотря на то, что осада Узушио длилась не один день. Не говоря про то, что с разрушением Узушио в самой Конохе чудесным образом незаметно исчезают и плавно погибают последние Узумаки, а джинчуурики Девятихвостого остается без строгого пригляда взрослых, добровольно делясь ценными знаниями с Минато и деревней. Из которых, конечно, ничего не достается ее сыну. Кто бы туда после такого сунулся, а? Проще уж на своих условиях войти в и так похожий на них клан и затеряться там. Тем более, наверняка между Третьим и Узумаки были свои терки: конфликтов с Узумаки легко удавалось избежать, когда у власти были Сенджу… Да и вообще были Сенджу, моргаю я. И задумчиво хмыкаю. А ведь действительно, как удобно-то… Сначала пропадают Сенджу, потом Узумаки, а затем и Учиха подталкивают к восстанию и вырезают за одну ночь. Тсунаде бегает вне деревни почти десятилетие и забивает на клан, от которого она одна и осталась, остатки Узумаки скрывают свою принадлежность к великому клану и пытаются спрятать и сохранить те немногие знания, что не были уничтожены ими самими в момент падения Узушио и не похищены другими деревнями. А от Учиха остается та, кто не выживет при любом раскладе, и мальчишка, который толком и понятия не имеет обо всей этой кухне и тонкостях клановой политики, озабоченный больше убийством своей сестры и маниакальным поиском силы… И ведь Саске наверняка даже не вспомнит о важных документах в кабинете отца, не пойдет проверять клановые архивы и библиотеку, просто потому что ему бы свою психику удержать от разрушения, да вспомнить, что они вообще есть. В мире шиноби нет ничего ценнее техник и знаний. А знания, накопленные такими кланами… Я сильно удивлюсь, если выяснится, что никто в Конохе не попытался наложить лапу на архивы и нычки Учих — то, что у этих хомяков водится что-то ценное, подозревают все, знакомые с ними хотя бы шапочно, а уж зубры вроде Данзо и старейшин точно знают, что это "что-то" точно есть. Поморщившись, тяжело вздыхаю. Мыслей о том, зачем и кому это надо, не было. Мелькнувшее осознание того, что волшебным образом — меньше чем за два десятилетия! — гробятся сразу три великих клана, стоящих у истоков создания деревней и Конохи в частности, наталкивает разум, обожравшийся в свое время теориями всемирных заговоров и злодеев с добрыми улыбками просто-потому-что-гад, в сторону всяких Хирузенов и Данзо. Без последнего, если верить всему, что когда-либо читала, ни один чих в этом мире не обходится, но… Моя собственная чуйка подозрительно молчала, заставляя сомневаться в этом и упираться всего в один вопрос. Зачем им это? Тем более, последнему. Ладно, Учиха… Учихи, в целом, бич всего человечества и не очень (вспомним биджуу) этого мира, а у Данзо и Третьего, к тому же, радикальные взгляды Тобирамы, знающего красноглазый клан как облупленных и потому справедливо его опасающегося. Хотя то, что благодаря ему все вообще закрутилось и получилось именно так, нельзя отрицать. Но Сенджу и Узумаки… Допустим, у последних реально начались терки с Третьим, из-за чего тот просто сделался на время глухим и слепым к их призывам о помощи, даже может действительно не успел среагировать вовремя, но Сенджу? Клан-основатель, из которого вышли его предшественники, его учитель, в конце концов… Если в этом и вправду были замешаны Хирузен и Данзо со старейшинами, они не могли не понимать, как это скажется на боеспособности самой Конохи. И поверить в то, что тут замешан Данзо, так радеющий о ее благе… Возможно, он и спятил к тому моменту, как Саске набрался достаточно сил, но в те времена этот старик еще должен был осознавать реальность. Рассеянно кручу кольцо на пальце, сворачивая в сторону и вертя эту мысль со всех сторон. Такое ощущение, словно я что-то упускаю, попросту забыв об этом. Недовольно цокаю языком, решая вернуться к этому позже и чуть кривя губы. Как же много завязано на всех этих деревнях… И нельзя сказать, что хорошего. Может быть, конечно, особенность эпохи, развития как таковых шиноби, которых кланы и их разобщенность тянут назад, но для меня, как человека, который искренне ненавидит, когда уничтожаются ценные знания и теряются такие таланты, все звучит дико, неоправданно и отвратительно. А со стороны той, кого это теперь касается напрямую, и вовсе… Возмутительно. Наверняка ведь затронет хоть краем, думаю с тоской и возвращаюсь к первоначальной мысли. Что от Акасуна, что от Узумаки остались лишь огрызки. За геномом расползшихся по континенту Узумаки до сих ведется скрытая охота и среди кланов, и отдельно деревень, как и за их последними знаниями, а от Акасуна остался один лишь Сасори, да его бабка с ее братом. А с их угасанием сильно потеряло в популярности у молодежи и искусство марионеток, которому нужно учиться так же долго и упорно, как и фуиндзюцу, чтобы представлять из себя кого-то… Ну, навроде того же Сасори и Чиё. Хотя бы приблизительно, эти двое все-таки считаются гениальнейшими и одними из сильнейших кукольников в истории этого направления. Недовольно морщусь, осознавая, что если вспоминать тот же канон… От Акасуна не останется ничего. Да и Узумаки… Не говоря про Учиха, тяжело вздыхаю, чуть кривя губы и насильно возвращаясь к своим рассуждениям. Снова думать про то, как много будет потеряно, не хочется. Что касается характерной внешности… Всегда найдется еще один клан, с которым можно кого-то спутать. Может быть, такой же сильный, как Акасуна, прогремевший во времена Третьей Мировой, а может быть и кто послабее. Кто-то из мелких кланов Кусы, Таки или еще кого. И это не говоря про тех бесклановых ребят, что могли родиться с этим же или похожим оттенком волос, но будто в насмешку не выделялись ничем особенным. В общем-то, с бесклановыми шиноби ситуация в целом достаточно запутанная. Где-то слышала версию, что яркая внешность — это один из признаков того, что бесклановый имеет хороший потенциал. Вот только те же Учиха своим примером говорили, что внешность ничего не доказывает, а сама Итачи, несмотря на то, что тоже слышала это, никак не могла ни подтвердить, ни опровергнуть этот слух — многочисленные исследователи-энтузиасты молчали, разводя руками. Темноволосые, черноглазые и бледнокожие Учихи с их смазливыми азиатскими чертами терялись даже среди гражданских, мастерски смешиваясь с толпой и ничем не выделяясь среди бесклановых шиноби. Да, была в них какая-то дьявольская красота и очарование, но мало ли на свете красивых людей? А тот же шаринган нужно еще засветить, чтобы в тебе признали Учиху, или попасться на глаза сенсору подобному Хьюга… Ну, или в лапы очень хорошего медика. Та же история с Сенджу: внешне у них не было никаких отличий от среднестатистического обывателя, большие объемы чакры встречались не так уж редко, а характерный мокутон был редкостью даже среди самих Сенджу. Их же любимую специализацию на ирьениндзюцу и вовсе нельзя принять за характерный признак, как и распространенные стихии Воды и Земли. Кланы-основатели — сильнейшие кланы Конохи — кричали о том, что не нужно иметь какой-то характерной внешней черты, чтобы иметь незаурядные способности и греметь ими на весь мир. Скорее, наоборот, могу поспорить, что такая… Обычная внешность неслабо им помогала в ту же Эпоху Воюющих Кланов. Скрыться и затеряться среди гражданских, приглушив источник чакры и спрятав выдающую одежду шиноби. Может быть, они и считались такими сильнейшими среди других кланов в ту эпоху, потому что им было проще — их ничего не выдавало внешне, если они того не хотели, а потому вполне могли уцелеть и протянуть свои лапки туда, куда не было входа всяким Хьюга и Узумаки. Яманака, несмотря на весь фанон о блондинистом клане, встречались разные: и темноволосые, и блондинистые, и даже рыжие, но некоторую манерность у них не отнять, да. Что Яманака, что темноволосые Хьюга выделялись разве что мутными светлыми глазами без зрачка. Если не считать, конечно, активного бьякугана — зрелище не для слабонервных, выдающее их на раз-два. Но для незнакомого с ними близко человека спутать их — плевое дело, а ошибка может дорого обойтись. Внешность людей этого мира не имела какой-то определенной… Скажем так, склонности. Не было такого, чтобы цвет кожи зависел от близости к экватору и солнца, как и структура волос, и их цвет, и черты лица… Это было интересно, но несколько пугающе. Сними шиноби протектор, приглуши очаг чакры, постарайся скрыть характерные повадки и выучку — и вот тебе, пожалуйста, самый обычный человек, ничем не отличимый от гражданских. А даже если разобрать, что этот человек является шиноби... Без этих характерных черт хрен поймешь, из какой он деревни и чего ожидать от него в плане навыков. Стремный мир, мысленно вздыхаю я, снова прокручивая на пальце кольцо… И резко застывая. Моргаю, осознавая, и медленно вытаскиваю руку из кармана, поднося к глазам пальцы с багровым камнем. Долго рассматриваю его нечитаемым взглядом и сжимаю губы в тонкую линию. — Я — идиотка, — обреченно констатирую вслух, запрокидывая голову к темному небу и пережидая острое ощущение собственной ничтожности и тупости. Кольца Акацуки позволяли поддерживать связь не только с Лидером, но и с остальными членами организации. Другое дело, что для этого нужно было совершить что-то вроде обмена чакрой с тем, с кем надо связаться, не обязательно обоюдным, но желательным. Для большей результативности. Но я, во-первых, была Учихой, привыкшей блуждать по закоулкам чужих мозгов, и потому в дополнительной подстраховке нуждалась не так сильно, как другие, а, во-вторых, чакру Орочимару забыть нереально — слишком специфичная и, кажется, я даже ощущала все еще гуляющие в себе ее остатки. Так что дозваться Орочимару — я дозовусь, вот только связь эта… Не нравилась мне она. И никому из Акацуки, насколько я поняла, тоже. При этой мыслесвязи становилось невозможным соврать, недоговорить и сфальшивить хоть в чем-то: все твои эмоции, чувства и скрытые мысли были как на ладони. У обоих участников общения, конечно, но как-то не особо это утешало. Я, в целом, недолюбливала близкие контакты, а уж такой, где нужно буквально соприкасаться своим сознанием будучи душой нараспашку… Мою скрытную и параноидальную натуру от этой мысли аж передергивает. Я ведь даже в своем мире ненавидела телефонные разговоры и брала трубку только в крайних случаях, отделываясь вечным беззвучным режимом или тысячей отговорок, не желая разговаривать с людьми больше необходимого. Тут же, к сожалению, такой возможности не предоставлялось вовсе: если с тобой хотели пообщаться, тебе придется пообщаться. Даже если это будут две секунды, во время которых ты будешь в голос проклинать весь мир и пытаться выпнуть незваного гостя из своей головы. Но проигнорировать? Увы, не получится. За эти три месяца подобным образом я общалась лишь с Лидером: от него, к моему сожалению, не отмажешься и не отмахнешься. Даже с Джузо мы при необходимости не ленились и искали друг друга самостоятельно, не пользуясь этой связью и в крайних случаях. Неудивительно, что при таком-то отношении я про нее вспоминаю лишь тогда, когда Лидер решает напомнить о себе и что-то сообщить. С тоской осмотрев темный проулок, я тяжело вздыхаю и, продолжая медленно брести, пытаюсь наскрести хоть каких-то моральных сил на сей подвиг и убедить себя в том, что иначе у меня ничего узнать не получится, а ночевать на улице в незнакомом городе — дурная идея. Ничего у меня, конечно, не вышло, но спустя минут десять борьбы с самой собой я достаточно смирилась с тем, что выбора у меня нет и связаться с Орочимару все-таки придется. С тоской подумав, что после этого змей получит негласное разрешение стучаться ко мне, и, испытывая от одной только возможности этого крайнюю смесь отрицания и раздражения, — будто мне Пейна было мало! — я все-таки решаюсь и, воссоздавая в памяти ощущение прохладно-мягкой мяты, подаю собственную чакру в сверкнувший на миг камень. «Орочимару-сан», — зову с оттенком неуверенности и мгновенно ощущаю ответную реакцию. От Орочимару исходит быстрая вспышка удивления, секундной задумчивости и внезапного веселья. «Я слушаю, Итачи-кун», — с любопытством откликается саннин. Глубоко вздохнув и ощущая, как в груди затапливает чувство отчетливого стыда и легкого раздражения на саму себя из-за этого и того, что скрыть свою реакцию от саннина не получится, я все же уточняю, в какой гостинице мы остановились, и торопливо прощаюсь, ощущая, как веселье Орочимару становится еще гуще и сильнее. Тихо застонав, я прячу на миг лицо в ладонях и пережидаю еще больший приступ самоуничижения. Невозможность скрыть хоть что-то перед ученым вводила почти в отчаяние… И, судя по реакции, это его заметно повеселило. За-ме-ча-тель-но. В памяти всплывают первые мгновения его задумчивости, но я торопливо от них отмахиваюсь, резко выдыхая и отводя руки от лица. Так, пострадали и хватит, нужно выбираться отсюда. Хмуро осматриваю переулок на предмет каких-то подсказок, но… Стены продолжают стоять, как ни в чем не бывало, людей все также нет, а где-то в стороне так же заунывно, как и до этого, мяучит кошка. Ну, теперь мне хотя бы известно название гостиницы и общее направление, мысленно утешаю себя я и поворачиваю обратно. Правда, зная себя, мне едва ли стоило надеяться, что это хоть как-то улучшит ситуацию. Я и в своем-то относительно небольшом районе умудрялась заблудиться, не говоря уже про незнакомый город и, тем более, непривычную местность. А таких удобных и родных карт с раздражающим женским голосом, автоматическим указанием правильного направления и сменой точечного пути в этом мире еще не придумали… К сожалению. Краем глаза зацепив еле слышные звуки смеха и треп подвыпивших мужчин, замолкнувших при моем появлении, а после взорвавшихся смехом, я морщусь, тяжело вздыхаю и, предчувствуя неприятности, мысленно вопрошаю у Вселенной: «За что мне все это?». Вот стоило ведь наткнуться именно на бар! Причем, с отвращением оглядываю окрестности, на неявной границе более благополучной стороны города и недотрущоб. Вселенная мне, конечно же, ответила красноречивой тишиной, заставляя ускорить шаг и, не обращая внимания на раздавшийся оклик, рассеянно перебирать в памяти последние дни-недели… Вспомнила про то, что Орочимару, вопреки всему, не придушил меня подушкой, посетовала на чертов принцип равновесия, действующий во всех мирах, и, слыша приближающиеся шаги и смех, задумалась. Просто смотаться, как бы не хотелось, нельзя. Нейтральная зона нейтральной зоной, но применять способности шиноби, в том числе и бег по крышам, в городах нельзя. Если это не рамки задания, разумеется, или не чрезвычайная ситуация, но и то, и другое на нукенинах действует криво и косо. Ни попадаться на такой мелочи, ни просто выдавать в себе шиноби более явно, чем уже сделала это покупкой оружия, не хотелось. Как и связываться с этими… Рассеянно уводя компанию пьяных и потому осмелевших мужчин подальше от освещенных и прекрасно просматриваемых улиц, прикусываю себя за щеку, морщась на пару сальных выкриков и напоминая себе, что их и бить-то нельзя… В ушах против воли звучит беспокойно-наставительный голос: «…не дергаешься, ни с кем не разговариваешь, ущербных не избиваешь…» Мотнув головой, резко останавливаюсь и слабо улыбаюсь тающему фантому. Не сильно-то и хотелось, да? Я ведь, в конце концов, Учиха… Весело заулюлюкавших мужчин встречает багровый взгляд, воплощающий кошмары в реальность. Задумчиво наблюдая за творимыми ужасами их подсознания, я отмечаю их молодой вид — лет двадцать, не больше. И, пряча подмерзшие ладони в карманы, задаю себе, наверное, тот вопрос, что будет меня преследовать еще очень и очень долго. Это я такая везучая, что натыкаюсь на педофилов с завидной частотой, или влияние преобладающей культуры японцев с их любовью к лоли?