Writober-2022

Среди многочисленных дядек и дедов, Мажоров, кретинов, козлов и мудил, Я был тем единственным мальчиком в кедах, Что маму твою по театрам водил (с)

— Вы меня так избалуете, — ласково выговаривала ему Арлетта, но по тому, как она щурилась, как прятала нос в букет, было видно, что она довольна. — Места в ложе восхитительны, но это слишком. Слишком много внимания немолодой вдове. Вам следовало привести сюда Айрис или Иоланту. Или пойти с Арно на концерт Рокэ, он, между прочим, расстраивается… Валентин слушал её почти рассеянно. Театр действовал на него странным образом — реальность словно начинала размываться, и сквозь очертания знакомых предметов проступало что-то другое, волшебное и таинственное, наполняя душу сумрачным предвкушением и трепетом. — Идея посетить концерт не вызывает у меня энтузиазма, — сказал он. — Арно прекрасный товарищ, но вкусы по части развлечений у нас разнятся. И при всём уважении к творчеству Ворона, я предпочитаю слушать его песни в более комфортной обстановке. Арлетта негромко рассмеялась, бутоны тюльпанов в её руках мелко задрожали. Валентин досадовал, что не сумел раздобыть её любимой сирени, но не все законы природы людям удаётся обойти. — Мне кажется, для своих Рокэ поёт гораздо искреннее, — Арлетта снова сощурилась, мелкие морщинки сложились в привычный узор, не лишая лицо привлекательности, но лишь усиливая её. Валентину не хотелось говорить об Алве, но это имя всплывало в разговоре с любым из Савиньяков неизбежно, словно ничто в этой семье не могло произойти без его участия. Даже покойного Арно-старшего упоминали меньше. — Я недостаточно близок с ним, чтобы судить о таких вещах, — заметил он. — Но доверяю экспертному мнению. Её смех влился в мелодию третьего звонка, и свет в зале начал меркнуть, и вспыхнули софиты перед багряным бархатным занавесом, а потом он разошёлся, открывая декорации. Валентин повернулся к сцене, но он остро, всем телом чувствовал присутствие Арлетты рядом, даже когда она молчала. Понимание, что она сидит рядом, наполняло его давно забытым мальчишеским восторгом. Её вишнёвое платье, стильное и простое, слегка небрежная дорогая причёска, уверенная походка женщины, знающей себе цену, насмешливая улыбка и любовь играть словами — на ближайшие два часа всё это почти безраздельно принадлежало ему, Валентину. И театру. — Ариго очень идёт образ набожной скромницы, — заметила Арлетта. — И персонаж Штанцлера в этой сцене её прекрасно оттеняет. Гиацинт и жаба. Нужно запомнить… Катарина Ариго на сцене заламывала руки — воплощение оскорбленной невинности, попранная добродетель, в высоком голосе звенели гнев и слёзы. Классический предсказуемый образ, очищенный от шелухи повседневности, кристаллизованный и потому ясный и убедительный. Маска и притворство, настолько нарочитое, что неотличимо от настоящего живого лица. Невозможно не поверить, пусть даже картонные задники кричат о том, что всё ложь — здесь и сейчас, пока в луче света жертва жалуется на несправедливость, это не фанера, а каменные стены темницы. Валентин краем глаза видит, как Арлетта прижимает к глазам бинокль. Обитая бархатом стена ложи за её спиной расплывается.