«Цветочный дворик» Сяо Чжаня

      Утром Сяо Чжань был целиком и полностью поглощён нахлынувшим чувством жалости к самому себе. Тягостное и томительное, оно не имело чётких очертаний, но было настолько сильным, что утренний кофе он влил в себя залпом, даже не почувствовав вкуса. Хотелось плакать, и Сяо Чжань даже несколько раз шмыгнул носом.       Да, после знакомства с Ван Ибо он начал понимать, чего лишился из-за проклятия Гу Цзячэна.       А потом вдруг разозлился на себя за эту слабость. Где, спрашивается, его сила воли? Где хладнокровие?       И Сяо Чжань вскочил и заметался по дому, неуклюже натыкаясь на мебель и перебирая в памяти, куда он мог засунуть мантру, о которой благополучно не вспоминал более десяти лет.       Листок с нацарапанными размашистым почерком тётушки иероглифами обнаружился в ящике письменного стола под ворохом старых журналов. Он оказался надорван, чернила чуть выцвели, но Сяо Чжань всё же смог разобрать написанное.       Сердце ёкнуло. Каким глупцом надо было быть, чтобы хоть на секунду забыть о том, что тётушка — не простая женщина! Она была нуву, и тайные знания, которыми На Ин владела с детства, несомненно выходили за рамки человеческих возможностей.       Ах, если бы Сяо Чжань отнесся серьёзнее к этому пожелтевшему клочку бумаги, быть может, ему не пришлось бы так тяжело. Хотя… пока судьба не припрёт к стенке, в некоторые вещи невозможно заставить себя поверить.       Чудесного решения проблем буддизм не поощрял. Но это вовсе не значило, что надо покорно принять свою участь. Вместо того чтобы ждать, пока всё пройдет, он сам должен сделать шаги к избавлению. Ему необходимо быть сильным, чтобы преодолеть последствия давней ошибки.       Сяо Чжань зажёг ароматические палочки — гостиная наполнилась горьковато-пряным ароматом белой лаванды — и, закрыв лицо руками, шепотом забормотал слова мантры.       Время пришло. И пусть Ван Ибо потерян для него, пора идти дальше. Пора разбить каменный панцирь, в который заковано сердце, и позволить себе помечтать о счастье. Хоть с кем-то…       Он не загадывал никого конкретного, однако по странной случайности у этого никого были ладони Ван Ибо, глаза Ван Ибо и низкий голос Ван Ибо.       Кажется, ни разу в жизни Сяо Чжань не молился так истово: отсутствие веры и механическое повторение делало исполнение обряда бесполезным. Он же изо всех сил верил, что молитва дойдёт до высших сил. И те придут на помощь.       Но когда тот, кого он так ждал, за три недели не появился ни разу, Сяо Чжань понял, насколько ему не хватает этой самой веры. И насколько трудно приспособиться к жизни без Ван Ибо.       Влажный, чистый и прозрачный апрель сменился на разбавленный пылью и запахом раскаленного асфальта май. Пекин шумел, несмотря на накрывшую его жару. Ветра почти не было. Дожди не выпадали несколько недель. Но куда-то бежали люди, что-то жевали на ходу, обсуждали политику или бизнес, по пути покупали ароматный кофе в кофейне Юй Биня, потом заглядывали к нему за букетом цветов.       На первый взгляд, всё шло как обычно.       Сяо Чжаню казалось, что и он вёл себя как обычно. Ведь был же он мил и любезен? Был! Улыбался посетителям? Ещё как! Во все тридцать два зуба! Расточал комплименты дамам? Заводил с ними легкие непринуждённые беседы? И это тоже было правдой! Он даже привычно отшучивался от любого недвусмысленного предложения редких незнакомцев, что нет-нет да и появлялись в магазинчике.       Ему казалось, что он ничем не выдаёт себя. До тех пор, пока А-Бай, усердно отмывавший пол, не швырнул тряпку в ведро так, что грязная вода брызнула во все стороны, и тонким ломким голосом спросил:       — Сяо-лаоши, да что с вами? Вы похожи на человека, у которого вырвали сердце.       Сяо Чжань беспомощно моргнул:       — Неправда!       — Правда, правда. Тогда почему вы такой потерянный?       И вот здесь-то он словно впервые увидел себя со стороны — похудевшего, в растянутой старой футболке, с отросшими растрепанными волосами и тусклыми тоскливыми глазами.       Вечером того же дня, Сяо Чжань, чтобы выбросить все лишние мысли, направился к Юй Биню — «Кофейная пенка», конечно, славилась разнообразием сортов кофе и традиционных сладостей, но для него приятель уж как-нибудь расстарается отыскать среди богатого ассортимента чего-нибудь покрепче.       Юй Бинь действительно не подвел.       И, как следствие, утро выдалось на редкость богатым на разные неприятности. Сначала Сяо Чжань не услышал будильника. Затем — и опять совершенно непонятно как — подгорели блинчики и яичница. Остатки дымящейся еды были безжалостно выброшены в мусорное ведро. Естественно, потом дело дошло до кофе, но и тут обнаружилось, что молоко прокисло, а ведь капучино в списке жизненных радостей Сяо Чжаня стоял на одном из первых мест.       Всё валилось из рук: трусы, носки, джинсы, сухой корм для любимой Орешек и сама Орешек, которая с недоумённым мявком плюхнулась на пол.       Мыло никак не хотело аккуратно ложиться в мыльницу. Ни с первого, ни с пятого раза. И поэтому, к жуткой головной боли прибавилась еще и боль в плече: чтобы не наступить путающуюся под ногами кошку, он сделал шаг в сторону, но оступился на влажном куске и ощутимо приложился к дверному косяку.       Откуда не возьмись, начался дождь. Он лупил по стеклу с такой силой, что казалось — еще чуть-чуть, и оно разлетится на тысячи осколков. Почему-то на ум пришла сказка про Кая и Герду. Внезапно окно распахнулось, и Сяо Чжань испуганно отпрыгнул в сторону — ещё один осколок в сердце вряд ли ему был нужен. Глухо стукнула не закрытая на ключ входная дверь. В комнату ворвался ветер, сквозняк донёс до него аромат жасмина из Хэнчжоу — сладкий, дурманящий, хотя ещё вчера бутоны были закрыты.       Сяо Чжань поплелся было закрывать дверь, да так и застыл на пороге.       — Вряд ли кто-то сегодня придёт за цветами, — подумал он. — В такую погоду лучше сидеть дома и смотреть старые фильмы.       Дождь лил стеной. Внутренний дворик превратился в озеро. Прибитые к раскисшей земле, цветы не шевелились, совсем упав под тяжестью воды. И только белоснежные, уже отцветавшие пионы пытались выстоять под напором стихии.       Сяо Чжань с улыбкой посмотрел на своих любимцев, потом оглянулся внутрь дома, решительно стянул с вешалки куртку и вышел под хлёсткие струи, плотно закрыв дверь.       Какая разница, где сидеть одному. К тому же, надо бы проверить, всё ли в порядке в магазинчике.       Дождь, будто только его и ждал, обрушился на него сразу, будто выплеснул всю накопившуюся в небе энергию. Молния взрезала небо напополам, и тотчас громыхнуло.       И в магазинчик Сяо Чжань, чуть замешкавшись на пороге, влетел, промокший до нитки.       Дикая, непредсказуемая гроза бушевала над Пекином. Гремели раскаты грома, змеились молнии, и в их неверном ослепительном свете сверкали льющиеся с крыши дождевые потоки.       Сяо Чжань снял очки, смахнул с лица мокрую чёлку и неловко, на ощупь, плюхнулся в кресло, заворачиваясь в плед. Всё вокруг показалось каким-то ненастоящим, призрачным, но неожиданно уютным.       В голове прояснилось, головная боль отпустила, а настроение улучшилось. Он довольно хмыкнул и прикрыл глаза. В эту минуту он, несмотря на дурацкое начало дня, почувствовал себя вполне счастливым.       Но долго насладиться одиночеством не удалось. Свет фар рассёк дождливый сумрак, хлопнула дверь. Сяо Чжань дёрнулся, как от удара. На него словно снова вылили ведро ледяной воды.       Последней (фигурально выражаясь) каплей, окончательно добившей его сегодня утром, стало: «Укутаешь меня тоже, а, Чжань-Чжань?»