как сказать на языке цветов «я тебя люблю?»

«….Древнегреческая легенда гласит: прекрасный юноша Нарцисс отверг чувства нимфы, та опечалилась и превратилась в эхо, но напоследок успела проклясть юношу — пусть тот, кого он полюбит, не ответит Нарциссу взаимностью. В итоге Нарцисс влюбился в свое отражение в воде, и так и зачах на берегу. И хоть и нарциссами зовут самовлюбленных людей, иногда это совсем не так. Я тоже раньше так думал. Был один человек, который прочно ассоциировался у меня с нарциссами. Я был уверен что он — самый настоящий дурак. И наверное, если бы не обстоятельства, я так бы и считал дальше. Но бывает, что жизнь заводит нас в места такие, в каких ты бы и не думал оказаться. Все смотрят на нарциссы и видят только гордость, самолюбие и остальные плохие черты. Но если присмотреться. Это ведь один из первых весенних цветов. Пробиваясь под снегом, своими нежными желтыми бутонами, он словно освещает весь мир и говорит — весна пришла, пора просыпаться народ. Так же и он осветил мой мир. Знаете, а ведь у нарцисса есть и другие значения. Есть легенда, по которой, якобы, Магомет сказал: «У кого два хлеба, тот пусть продаст один, чтобы купить цветок нарцисса, ибо хлеб — пища для тела, а нарцисс — пища для души». А про персидского царя Кира известно, что тот прозвал нарцисс «созданьем красоты — бессмертною усладой». Он может означать поэтику, В Персии цветок нарцисс означал «сотворение красоты и бессмертного наслаждения». Арабские страны отождествляли его с искренностью, прямотой и учтивостью. Древние римляне дарили желтые охапки победителям, как символ славы. В Японии цветок ассоциируется с радостью и чистотой, в Китае — самоуважением и счастьем. И вот он — мой личный нарцисс. Появился так внезапно, как сквозь снег жизни пробился. И заменил мне все. Может я и раньше скептически относился к этому цветку, как и к любви, впрочем. Сейчас это стало неважно. Тот самый единственный весенний цветок — открыл мне глаза на мир. Научил меня жить. И спасибо тебе за это.» Кюбин отгрызает заусенец, мысленно слыша знакомый и любимый голос, твердящий перестать так делать. Но он не может. Волнуется. Ким Джиун внимательно вчитывается в каждую строчку и молчит уже целых десять минут. И пока что Кюбин не знает, хорошо это или плохо. Ровно до того момента, пока преподаватель не откладывает его листок, криво исписанный с двух сторон (» — Боже, ну и каракули. У тебя почерк как у курицы, малы, давай лучше я напишу», « — Отъебись, и не лезь целоваться, ты мешаешь»), в сторону. — Ким Кюбин это… Мысленно прочитав все молитвы туда и назад, он задерживает дыхание. — …потрясающе, — наконец заканчивает Джиун, — Вы просто молодец. А какой поэтизм. И исторические факты, и мифы. Да это тянет на сочинение года. Вы просто меня поражаете. Можете же, когда захотите. И словно все проблемы исчезают. Кюбин, который даже не заметил, как задержал дыхание, с шумом выпускает воздух. — Спасибо. — Это вас нужно благодарить за это, — улыбается преподаватель, — Автомат по литературе и английскому. Внутренне Кюбин ликует, возможно чуть меньше, чем мечтает поскорее рассказать обо всем главной причине этого удачного сочинения, стоящего прямо за дверью. — Я могу идти? Ким Джиун с аккуратностью вкладывает листочек, смятый в несколько раз, потому что кто-то постоянно мешал, пытаясь пролезть в штаны, в файлик и бережно вкладывает в свою «особую» папку. — Да, думаю, вас уже заждались, — подмигивает преподаватель, косясь на дверь, в которой на секунду показалась светлая макушка. Вот же засранец без капли терпения. — Ким Кюбин, — отзывается Джиун, когда тот уже ломанулся в дверям со скоростью выпущенной пули, — Передайте господину Шену, чтобы тот выбил мне местечко в субботу. Хочу кое что набить. — Обязательно. — И кстати, красивая татуировка. Пара нарциссов набитых на руке обжигаются лучами детского безмерного счастья. Особенно, от осознания того, что точно такая же красуется у одного бармалея, что уже стоит с раскрытыми руками для самых крепких объятий. — Спасибо. За все. И все-таки классный этот мужик, Ким Джиун. Кюбин вылетает за дверь, тут же попадая в клетку из горячих ладоней и губ, зацеловывающих виски. — Ну как, сдал? — Благодаря тебе. — Ну, конечно, — гордится Рики, притягивая еще ближе хотя уже некуда, — Все таки парень у тебя самый лучший. — Я знаю. И целует. Сначала в ключицу, где все еще покоится заживающая под пленкой татуировка нарциссов, а потом в просящие губы. И думает, что теперь, все будет хорошо. А на прилавке, в цветочном магазине, все так же валяется позабытая записка к прикрепленному букету. Тому самому. С простым, но лаконичным: «Сам иди нахуй»