Цветочный магазинчик

      Черт. Ну почему это происходит именно с ним?       Зендер невольно надавливает на зубную щетку так сильно, что десна начинает кровоточить. Он тихо ругается себе под нос, стараясь смешать кровь с зубной пастой, только бы она не так сильно бросалась на глаза. Сплевывает в раковину, мóя щетку и набирая в руки воды, чтобы сполоснуть рот.       Какой абсурд. Боже, какой же это абсурд. Это всё Хейли накаркала, точно. Заведи новые знакомства... выпей с кем-нибудь чашечку кофе... дозаводился, блядь.       Люк... он так по стыдному очевидно смакует это имя на языке, нахмуренно осматривая свое лицо в зеркале. Люк... обычное имя. Обычное имя для обычного парня – может, только чуть более вежливого и мягкого, чем все в этом погрязшем в говне мире. Ничего необычного.       В голове не столь засело его имя и он сам, сколько их разговор. Зендер так давно не общался с незнакомыми людьми. Вот так просто, без каких-либо обязательств. Забыв на мгновения о том, что он какой-никакой, более менее известный музыкант, а ещё что он всё же до сих пор молод. И что времени для таких простых бесед – хоть отбавляй, а он единственный, кто у себя это время забирает.       Ну и сеанс саморефлексии. И что самое обидное: может, не повстречай он этого навязчивого флориста сегодня, он бы об этом никогда и не задумался. А тут во те нате. Выбрался поглядеть на достопримечательности, а в итоге только и думал об этой странной встрече. О том, что забыл во время неё обо всём, кроме своих пиздостраданий, и на секунду показалось, будто он совершенно обычный человек. Работающий где-нибудь в офисе, может. Или... тоже в какой-нибудь маленькой лавочке с цветами. Ну, это если бы дела совсем плохо обстояли.       Он доходит до кровати на ватных, негнущихся ногах, падая лицом в подушку и жалея, что ненароком не сломал себе нос и не задохнулся. В голове столько непрощенных, навязчивых мыслей, а Зендер страдает от каждой, просто мечтая поспать. Его в этой убогой реальности держит только две вещи: необходимость дать ответ организатору и неуместная, разыгравшаяся ближе к ночи тревожность. Без причины, просто так, чтобы ему жизнь малиной не казалась, видимо. Что ж, славно, мозг, славно.       И всё же, почему-то, ответ в голову напрашивается как-то сам.

***

      Он в очередной раз месит ногами грязь. И пусть на небе пасмурно, и дождь, всё же, решил на минутку повременить, он всё равно берёт с собой зонтик. Ему хватило этих странных, будто бы киношных встреч и необъяснимого привкуса флирта на языке, от которого до сих пор живот неприятно скручивает в узел. Вот и думай – это он от одиночества сходит с ума, или оно и правда было.       Зендер идёт нарочито медленно. Хочется сказать, что просто хуйней мается, но на деле пытается вглядеться во что-то простое, городское. Не туристическое, но оттого даже более прекрасное. Если, конечно, не заходить совсем далеко. Не рестораны, а кафешки... понимает он, что это значит, чисто интуитивно, и всё же ему интересно попробовать. Кафешки... что-то простое...       Он высматривает что-то подобное, честно. Даже заходит в парочку заведений, но это всё кажется не тем. Он знает, что ищет, и в то же время не понимает, что конкретно.       Зендер даже не успевает заметить – а может просто уже не удивляется, – как в очередной раз, стоит почувствовать себя потерянным и неумелым, приходит к этому магазинчику. Будто бы зайдя внутрь он на секунду отгородится от этого всего, будет дышать этими напыщенно красивыми букетами, и от этого будто станет легче. И пусть легче не становится – он всё равно заходит внутрь, уже даже не ругая себя за это. Просто смирившись и выдохнув, потому что становится проще. Не то потому, что он позволил себе сюда зайти молча, не проклиная либо весь мир, либо себя; не то потому, что... просто так.       На этот раз за стойкой стоит другой парень. Зендер, правда, не может вспомнить, как его зовут. Что-то на Е, кажется... или на Т? Или он не будет пытаться сделать вид, что помнит хотя бы что-то. Его он взглядом уже не сверлит – да и сам парень кажется необычайно неловким.       А, может, Зендер просто привык к другому парню – погромче и поразговорчивее.       — Добрый день, — он только кивает; прячет руки за стойкой и молчит, пока Уикхем рассматривает цветы. Они все те же самые, а он даже понятия не имеет, зачем сюда зашел. Сменить свои гипсофилы дома? Лучше бы в продуктовый пришел.       Разговаривать не хочется. Он чувствует себя таким потерянным и ненужным в этом городе. Он – лишний пазл, который случайно попался в картину из пяти тысяч таких же, для которого не найдётся места. Он и не хочет находиться в этой картине – но в то же время чувствует себя слишком... чужим, чтобы делать вид, что он сюда вписывается.       — Может хотите, — парень запинается, вытягивая его из мыслей силком, — ээ... подарить... надо подобрать девушке цветы? Или подруге?       Девушки. Ах, девушки. Все вокруг крутится около этих девушек, которых Уикхем в глаза не видел уже тысячи лет, помимо родных, и видеть не горит желанием. Не потому что он сексист. Потому что просто не хочет. Может, он и парням был бы рад не особо.       — Себе, — Зендер выпаливает это больше как протест, чем искреннее признание. Не потому что правда покупает их исключительно для себя – потому что просто не любит, что каждый его поход в этот чертов магазин начинается с девушек. Девушки, партнёры... какая разница, если в его жизни один только он, — себе.       Кажется, этим твердым повторением он добивает флориста ещё сильнее. На мгновение даже становится его жалко.       Такое чувство, будто он ненароком ударил по голове младшеклассника. Сколько ему вообще лет? Кажется, не больше двадцати. Он молчит, но от Зендера не ускользают его неловко поджатые губы и смущенно потупленный взгляд.       — Какие цветы вам нравятся? — Зендер смотрит мягче. Просто потому, что этот парень ему кого-то напоминает, и благодаря этому он возвращается в реальность: вылетает из своих серых, отнюдь не жизнерадостных мыслей, снова смотря осознанно и сосредоточенно. Реалист он... конечно.       Уикхем осматривает помещение ещё раз, бесстыдно проходясь взглядом по каждому кирпичику и покрытию. Пол уже кажется не таким уж и грязным, но всё же могли сделать его покраше. А то однотонно получается...       Ну вот. Снова его внутренний критик просыпается.       — Ромашки, — он останавливается взглядом на вазе, укрытой белыми ромашками. Красивые. Интересно, что значат ромашки.       Флорист кивает. Уходит к вазочке, доставая оттуда букет – не спрашивает, какой, и Зендер сбрасывает всё на то, что они там одинаковые, да уходит к прилавку, чтобы красиво всё упаковать. «Понравился бы ты мне» – думает Зендер, но он ему, почему-то, не нравится. По крайней мере Уикхем равнодушен.       Больше знаешь, значится, да?       — Есть какие-нибудь советы? — парень слегка вздрагивает, видимо, тоже улетев в свои мысли, — чтобы они простояли дольше.       Почему-то в этот момент ему вспоминается, как этого парнишу зовут – Эллиот. Бывает, смотришь на человека, а он так и кричит собственное имя, при этом совершенно без слов. А может ему просто вспомнился диалог, при котором он узнал его имя – это совсем не важно. Просто слушает какое-то время, запоминая лишь парочку из всех советов, и не особо вникает в диалог. Прикладывает телефон к терминалу, на этот раз его зарядив, и разворачивается на пятках, забирая с собой цветы. Вот и всё. Вот он и подсел на свой собственный, сомнительный антидепрессант.       Осталось только слезть с него, чтобы не закопать себя ещё глубже.       Парень тяжело выдыхает, а щеки рдеют со стыда. Ну почему у него не получается общаться так просто, свободно? Почему достаточно разок встретиться взглядами – как его парализует со страху, будто он впервые вышел за прилавок, перед этим пробежав пару километров? Иначе отчего сердце стучит, а голова кружится, глуша его собственным сердцебиением?..       — Ты в порядке? — он вздрагивает; скидывает с себя инстинктивно чью-то руку с плеча, словно паука, испугавшись его до сдавленного крика. И снова хочется зарыться в самого себя, спрятаться. Дурак, ой дурак... ну зачем же так очевидно отталкивать от себя нечужого человека?       Он заторможенно переводит взгляд на знакомого. Готовится увидеть в его глазах осуждение, легкий испуг – но он смотрит с легким, ненавязчивым беспокойством. С дружеской нежностью, от которой Эллиот тает и обессиленно опускает плечи, позволяя им мелко дрожать.       — Всё в порядке, — сбивчиво шепчет, — просто паника...       — Давай принесу тебе прохладной воды, — Люк мягко улыбается, не прикасается к нему больше, только заботливо смотрит. И Эллиот кивает – потихоньку приходит в себя, мысленно себя ругая. Всегда у него проблемы с нахмуренными, серьёзными покупателями. Не хватало ещё словить паничку перед людьми.       — Очередной хмурый клиент, — он тяжело выдыхает, опираясь руками о прилавок, поджимая губы. Поправляет давящие на переносицу очки указательным пальцем.       — Который, случаем, не одевается в пиджаки и рубашки? — Люк протягивает ему бутылку прохладной воды – но глаза отдают его, почему-то, легким удивлением и заинтересованностью. Он тоже опирается о прилавок, смотря на Эллиота сверху вниз, стоит тому упасть на стул.       Парень пожимает плечами. Петерсон устремляет взгляд вперед, на стеклянную дверь, и глазами улетает куда-то в другую вселенную, больше ни слушая, ни произнося ни слова.       — Он не сказал, как его зовут?       — Нет, а что?       — Ничего, — он отстраняется, разворачиваясь в сторону холодильника. Лицо его неоднозначное – но Эллиот, почему-то, обращает внимание на его растерянный и задумчивый взгляд.       Интересно, зачем ему это?..

***

      Люк натягивает на руки рукава куртки, поправляя её на плечах. Жизнь – сплошной круговорот Сансары, а дни – день сурка, в которых он тонет, с каждым мгновением погружаясь в мысли всё больше и больше. Он поджимает губы, пытаясь проморгаться.       День уже заканчивается, а ему кажется, что он только начинается. Потому что его мозг только-только начинает думать, захламляется всеми теми мыслями, что он откладывал на потом, заставляя его замереть; погрузиться в себя без остатка. И это так глупо. Это так внезапно – а ему так хочется побыть в реальности, пусть даже в ней не светит солнце и льёт в очередной раз дождь. Но это его реальность, в которую его не пускает жизнь. Это его упущенный дом, а он – вынужден путешествовать по мыслям в командировках, мечтая просто на мгновение оказаться там, где спокойно и тепло.       Как же ему этого всего не хватает. Он поднимает из ваз цветы, осматривая их аккуратно, будто одним только взглядом боясь повредить их нежные лепестки. Вот она – жизнь. Настоящая, простая. До того примитивная, что кажется, будто бы это и есть то самое совершенство. Совершенство, к которому стремятся люди. В которой Люк в очередной раз тонет, застревая в собственных размышлениях и философствованиях. Вот, что заставляет его улыбаться. Улыбаться слабо, но тепло и искренне, ставя их бережно в холодильник, чтобы они простояли так до утра, пока он снова сюда не вернётся. Не достанет их так же аккуратно, с завидной любовью и заботой, чтобы привести их в порядок и поставить на витрину; чтобы гордиться ими. Они прекрасны. Они по простому прекрасны – потому что им не нужно стараться ради этого, потому что они просто есть. Потому что цветы красивы потому, что совершенно безжизненные и пустые, когда так невероятно красивы. Вот, что Люка завораживает. То, что они ничто, но выглядят так, словно целая вселенная.       Он надевает на голову шапку, пряча в ней уши, и берёт в руки зонтик, отключая последний источник света. Выходит из магазинчика, закрывая за собой дверь, печально осматривая пустые вазы. На душе пусто, стоит ему выйти на улицу, за которой идёт дождь.       И в то же время, выходя под ливень – прячась под зонтом, как положено, он наполняется чем-то. Чем-то, о чем так мечтает, и чем-то, от чего стыдливо прячется под зонтиком, чтобы не промокнуть. Какой странный парадокс.       Люк зевает, чувствуя, как усталость сводит ноги. Как трещит в руках, спине и плечах, а он сгибается под её натиском, вяло шагая в сторону своего дома. Петляя ненужными улицами, что ему отнюдь не по пути – просто чтобы подольше не возвращаться никуда, а просто побыть здесь.       Утонуть в вечере, в котором встречаются только редкие прохожие и лужи. В котором нет ни души, потому что душ в этом мире не осталось; потому что сердце бьётся в обратную сторону, припадая к спине, желая скрыться от всего мира за костями. Несвязаные между собой мысли, что хаотично летают в голове. Которые, почему-то, летают в последнее время там всё чаще, стоит ему оказаться рядом с...       Он замирает, поднимая глаза. И сердце замирает вместе с ним. Понимает, что все эти мысли не его, когда взгляд застывает на знакомом лице.       Парень сидит на корточках перед витриной зоо-магазина, промокший под дождем, и слабо, мягко улыбается. А один единственный щенок, до сих пор не спящий, счастливо виляет хвостом, заинтересованно припав к стеклу.       Люку почему-то кажется, что тот вот-вот погладит щенка прямо сквозь стекло. Потому что даже в темноте, даже при отсутствии света – его глаза заметно пестрят такой нежностью и теплотой, что на душе становится тепло и спокойно. Что Люк сам улыбается, облегченно выдыхая скопившееся в груди напряжение, склоняя голову в бок.       Эти мысли не его – потому что парень перед ним сейчас хмур и в то же время ужасно красив. В том самом спокойном и теплом, которого не видел больше ни у кого. Только одна мысль точно его – цветы прекрасны тем, что абсолютно обычны. Тем, что помимо красивых лепестков им держаться абсолютно не за что, и они цветут, пока не завянут, потому что большего не умеют. По крайней мере те, что стоят на витринах. И он их за это любит. За то, что они исскуственны, и тем не менее такие, какие они есть. Прекрасные.       Настоящих цветов – тех, что цветут по настоящему, – наверное, уже и не существует. Только не здесь. Не в этом городе и не в этом мире.       Но Люку отчего-то кажется, что этот парень – самый красивый и настоящий цветок из всех, что он встречал.