Неон

Лунные глаза проснулись первыми. Тэхён посмотрел на Чонгука, который чудом смог уснуть. Видимо, оргазм являлся этим самым чудом. Рука помощи, так сказать. Кхм. Он мягко сопел, такой маленький в огромной футболке и штанах Тэхёна. Его хотелось обнять, прижать к себе и вдохнуть запах хвои с лесными ягодами как можно глубже, но тревожить драгоценный сон того, кто спит в среднем часа три, не хотелось. Поэтому Тэхён осторожно убрал чёрные пряди с хрустального лба и поднялся. Под ногами плескалось холодное море, плавали хищные домашние акулы и каракатицы. Тэ проплыл на кухню, захватив щётку из ванной. Чистя зубы, поставил чайник и достал из холодильника продукты. Омлет с мясом и салат —звучало как отличное начало дня. А вишнёвый пирог из магазина у дома ещё лучше. На столе лежала записка с размашистым угловатым почерком человека, любившего граффити. Странно, конечно, но по тому, как Джин писáл, было видно, что он тот ещё вандал художник. «У Чонгука оч красивый голос. Поэтому я поехал к Джуну, вернусь когда-нибудь. Пс, всегда знал, что у меня талантливый брат ;) Пс*2, в морозилке есть мороженое для твоего горла ;)) Пс*3 оно шоколадное :)». Тэхён усмехнулся, одновременно смутившись и почувствовав прилив сил. Интересно, а каким был брат Чонгука? Будет ли корректно спросить или?.. — О чём думаешь? — Распушëнные вороньи перья тускло блестели спросонья. Чонгук выглядел очаровательно. Опухший, с неизменными синяками под глазами, в огромной футболке с человеком пауком и штанах с дэдпулом. Ну, для Тэхёна он точно выглядел на все сто. — О тебе. — Наверное, этот ответ всегда будет риторическим, потому что о чём бы Тэхён ни думал, стоило Чонгуку появиться в поле зрения, как ни о чём больше думать не получалось. Да и с самого утра не стоит давить на открытые раны. — Завтрак? — предложил Тэхён. — Не голодный. — Чай? — Чай, — согласилось воронье гнездо на голове и сонно водрузило широкие штаны на стул. Облако в штанах или шарик на верёвочке? Чонгук скользнул взглядом по красным цветкам, успевшим начать сыпаться. Дотронулся подушечкой и случайно сломал лепесток. Уставился на бледный палец так, словно роза была веретеном и сейчас он по канону должен будет провалиться в вечный сон, что, честно говоря, было бы славно. — Я впервые спал всю ночь, — сказал вдруг Чонгук, не поднимая бездны глаз. Тэхён не нашёлся, что на это ответить. В голове возникали глупые шутки ниже пояса или тупые «угу». Поэтому он решил, что правильнее будет мягко улыбнуться и поставить перед скульптурными руками кружку с чаем. — Он с мятой, — тихо сказал Тэхён, отводя взгляд. — Спасибо, — Чонгук нежно улыбнулся в ответ. Не понятно было за что конкретно он благодарил. Наверное, за всë сразу. — Как твои раны? А как твои? Тэхён пожал плечами. — Вчера всё было прекрасно, — ответил он, намекая на… — значит, выздоравливаю. Помолчали. Чонгук вдруг замнулся, видимо, вспоминая. Неловкость, стыд и смущение горели на мраморных скулах, сдавая владельца с головой. — Ты жалеешь? — Нет. — Ты? — Шутишь? Я готов вспоминать об этом до конца жизни. — Не надо. — Ладно, может, не прямо до самого конца. Чонгук поднял глаза-бездны, прожигая лунные насквозь. Можно было бы уже привыкнуть, но походу нельзя. Тэхён поднял руки в жесте «сдаюсь» и усмехнулся. Омлет был наполовину съеден. Вишнёвый пирог соблазнительно пирожился прямо перед медовым носом. — Ты был невероятным, — признался Тэхён. Он особо не умел в слова, но старался. — И я очень рад, что ты мне позволил… Ещё спасибо осталось сказать, Тэ. Но обойдëмся, пожалуй, а то совсем уже. Утро, начавшееся в двенадцать дня, — лучшее утро, по скромному мнению Тэхёна, но в десять тоже неплохо. Солнце спускалось по обоям золотистыми стружками, падало в чай, разбавляясь в нём вместо сахара. Чёрно-белые глаза вглядывались друг в друга, не сталкиваясь взглядом. Холодильник мирно гудел, от кружек поднимался пар и приятный запах перечной мяты. Вишнёвый пирог соблазнительно поблëскивал тëмно-бордовым вареньем, но к нему так и не прикоснулись. Чонгук отпил чай и посмотрел на чужие губы. Красивые до ужаса, целованные, и не раз, но всё ещё недостаточно. Чонгук не умел в слова, поэтому старался особо и не говорить. Он делал. Как сейчас, когда осторожно потянулся и накрыл губы Тэхёна своими. Трепетно, словно держал синичку в ладонях, будто боялся сделать больно, ведь шрам на чужих губах ещё не зажил. Всё, что он мог сказать, он передал поцелуем, надеясь, что Тэхён поймёт. И он понял. Мягко отвечая на поцелуй, он рвано выдохнул, почувствовав, как зашлось безумное сердце. Всё пыталось выпрыгнуть и ускакать в чужие объятия. Интересно, кто вернее, друг или враг? — Враг, — стараясь отдышаться, удивительно ровно ответил Чонгук. Тэхён произнёс это вслух? — Жаль, я бы хотел быть тебе другом, — он нежно провёл по бледным щекам с нездоровым румянцем. — Ты можешь быть чуть менее верным, ничего, — смутились ледяные плечи в его руках. — В таком деле нет более или менее, — возразила вишнёвая голова, — либо да, либо нет, — мудро она добавила. — Иногда ты очень максималистичен. — Только в очень важных для меня вещах. — Чонгук никак не отреагировал, только сильнее зарделся и отвëл глаза. Медовые руки были очень тёплыми и приятно пахли электрическим светом дешёвой лампочки, солнцем на обоях, чаем и вишнёвым пирогом. Чонгук прижался к чужой ладони, как преданный пёс, и прикрыл глаза, что-то говоря без слов. Кажется, Тэхён снова понял. Бедное его сердце, скоро, наверное, остановится от шквала чувств. «Я хочу тебе доверять». «Я стараюсь тебе доверять». На окраине города было цветочное поле. И Чонгук, и Тэхён были равнодушны к цветам, но сказать, что это место не притягивало взгляд, не могли. Тэ взял бледную руку в медовые пальцы и утянул за собой. Они шли мимо ромашек, люпинов, колокольчиков, клевера, горечавок, зверобоя и васильков. Те покачивались им вслед, провожая куда-то. Солнце искрилось на небе цвета сливок в черничном чае. Облака медленно плыли назад, похожие на сладкую вату. Не осеннее небо, слишком счастливое и светлое. И цветы почему-то ещё жили. Вокруг ни одного голого дерева, ни одного пожухлого листа. О времени года напоминал только холодный ветер, но и тот не пронзал, а только бодро трепал по волосам — чёрным и красным. Тэхён вдруг остановился и притянул Чонгука к себе, согревая в своих руках, тот прижался в ответ, обнимая за талию и шею. Он всё также пах хвоей и лесными ягодами, и это был чудесный запах. Земной и неземной одновременно. Ничего не происходило, ничего не менялось, ничего было не нужно. Были только они, и больше никого. Чёрный чай в термосе становился ещё более вкусным, разливаясь по пластиковым чашкам — розовой и жёлтой. Вишнёвый пирог удостоился чести быть съеденным и оценëнным по достоинству. Разноцветные леденцы без обёрток потерялись в цветах. Из таких семян вырастут удивительные деревья с корой в неоновую крапинку, похожую на драгоценные камни, а листья будут сахарными. Пастельные и разноцветные, на вкус как лимонные, черничные, вишнёвые и мятные жвачки. Чонгуку было холодно, если рядом не прижимался Тэхён, а в руках не грелась пластмассовая кружка. Он чувствовал себя огородным пугалом, когда его оставляли одного под ветром. Палки-руки пронзало насквозь, ладони и продрогшие ступни готовили к распятию, куртка не спасала, а только трепыхалась, как чешуя на обглоданных рыбьих костях. Но когда Тэхён был рядом, куртка становилась тёплым коконом, кроссовки не морозились, палки-руки становились нормального размера, фарфор кожи трескался, покрываясь румянцем, глаза-бездны переставали смотреть так безнадёжно и больно. Вóроны улетали в небо, окрашивая его в сливовый. Удивительно быстро темнело. Всего четыре часа дня, а будто уже скоро ночь. Свесив ноги с крыши, они сидели рядом с Чимином и смотрели на пустой двор. Решено было запустить в него Джина, чтобы он раскрасил его, но это потом. Будто почувствовав немой вопрос в голове Тэхёна, Чимин посмотрел на Чёрный худи и что-то спросил одними глазами. Тот немного замешкался, но кивнул. Чимин достал мобильник, показывая Тэхёну фотографии. Чонгук старался особо не смотреть, боялся, что сердце не выдержит, расплачется. Он только тихо рассказывал, что приходило на ум. У Юнги была красивая улыбка, судя по фото. Такая же бледная кожа, как у Чонгука, похожие чёрные глаза. Сам Чонгук на фотографиях казался другим человеком, носил странные разноцветные футболки, банданы, часто надевал белый цвет, любил карго. Он и сейчас в них был, но те уже почернели, как чернеют крылья, когда ангелы падают с небес. Тэхён сам не видел, но почему-то был уверен, что всё происходит именно так. — Мы с Юнги из детдома. Не знаю, что там за оправдание у наших родителей, мне как-то было всё равно. Юнги — тоже. Нас взяли в семью к Намджуну. Нас и Хосока. — Чонгук хрипло откашлялся, потирая грудную клетку. Старая психосоматика. — Намджун был родным ребёнком, мы — приёмные, но сдружились так, словно были друг другу родными. Стали родными. — Чимин мягко погладил Чонгука по плечу и грустно-нежно улыбнулся ему. Сладкая вата на голове укрылась под лиловым капюшоном, голубые глаза блестели добротой и пониманием. Чонгук кивнул ему и снова отвернулся. — Они с Намджуном ходили в бассейн, Юнги обожал воду. От солнечного света он прятался, но море и океан всегда восхищали его. Он даже попал в олимпийскую сборную, но… не вышло. — Чëрный худи коротко вздохнул и снова зашёлся в кашле. — Ты можешь не говорить, если это трудно, — мягко напомнил ему Тэхён, собираясь сказать что-то ещё, но Чонгук захотел продолжить. — Ему нравились цветы. Он говорил, что если не получится со спортом, будет флористом. Этот магазинчик нам всем подарили приёмные родители. Он наш общий. Комната Юнги тоже на втором этаже, если тебе интересно, можешь сходить. Тэхён положил руку Чимину на плечо, с благодарностью заглядывая в голубые глаза. Те блеснули пониманием. Потом вишнёвая голова встала, чтобы сесть позади Чёрного худи, как недавно уже делала, и крепко обнять его со спины, защищая от ветра и ноющей тоски. Насколько это было возможно. — Я не представляю, каково это, — сказал он, глядя Чимину в глаза, но говоря обоим. — Вы сильные. И хорошие, — тихо добавил он. Сладкая вата тепло улыбнулся ему, тихонько кивнув. «Спасибо». И указал на него пухлым, как кошачья подушечка, пальцем. «Ты тоже». Голубые глаза скользнули по чёрному капюшону, склонившемуся над краем крыши, вернулись к вишнёвой голове. Он сцепил кошачьи лапки вместе и неспешно потряс замочком в воздухе. «Береги его». И ушёл. Стало тихо, но спокойно тихо. Чонгук не плакал, просто молча грустил. Тэхён тоже молчал, просто разделяя его боль на двоих. Мир вдруг стал серым и тусклым, хотя совсем недавно был очень красивым. — Больше всего на свете Юнги любил его глаза. Его? — Говорил, они напоминают ему океан. В воздухе почувствовался слабый аромат лаванды, от которого защекотало в носу, как перед приступом слëз. — Знаешь? — тихо произнёс Чонгук, чуть повернув голову, чтобы Тэхён лучше его слышал. Казалось, сейчас будет сказано что-то очень важное и секретное. Тэхён прижался поближе. — Мне в тебе тоже больше всего нравятся глаза. Тэхён замер. Сердце рухнуло куда-то под землю, как его теперь достать — непонятно. То, что он ненавидел в себе больше всего, то, что считал изъяном и проклинал? То, за что от него шарахались все остальные нормальные люди? — Они напоминают мерцание звëзд самой тёмной ночью. Сердце успело пролететь Землю насквозь, пробежаться по орбите на первой космической и больно удариться о грудную клетку Тэхёна, возвращая тому возможность дышать. — Ты и есть моя самая тёмная ночь, — так же тихо и сокровенно поделился он, вдыхая хвойный запах со смоляных волос. Чонгук осторожно выпутался из объятий и повернулся к нему. Аккуратно и заботливо поцеловал бинт на брови, потом цветной пластырь с сердечком на переносице, квадратный с черепом на скуле и нежно-нежно прикоснулся к швам на нижней губе. Тэхён едва дышал. Он послушно ответил на совсем невинный поцелуй и немного отодвинулся, оттягивая Чонгука за рукава. Подальше от края. Он взял его руки в свои, наблюдая контраст кожи, чистых костяшек со сбитыми в кровь. Неспешно провёл по предплечьям, поглаживая хранившиеся там смертельные шрамы. «Я принимаю тебя всего», — говорил лунный взгляд. «Даже раскроенного и сшитого заново», — отвечали глаза-бездны. Чёрно-белое немое кино, раскрашенное только с одной стороны, где пестрели разноцветные пластыри, нитки и волосы. С другой всё было по канону — чёрным и бледным. Над макушками кружились звëзды, рассекая сумерки яркими бликами. По венам текло серебро, светившееся сквозь хрусталь кожи, и золото, окрашивающее бронзу мёдом. Неожиданно рядом оказался Черника, потеревшись о рукава обоих. Не без удивления, они пустили его, и он улёгся между ними, не чувствуя холода, оберегаемый от него двумя горячими сердцами. Тэхён погладил кота за ушком, тот прикрыл жёлтые глаза и расслабился под его пальцами. Чонгук гладил чёрную шëрстку по спине. Это было немного странно и непривычно, сидеть с ним на крыше, рассматривать вишнёвые локоны перед собой и не ëжиться от холода. Но приятно. Это то, чего Чонгук, оказывается, ждал, сам того не осознавая. Потом он позвал Тэхёна греться, как умел. — Ты хочешь… вместе? — спросил тот, зайдя в ванную, заставленную растениями. Стеклянная музыка ветра, бросала зайчики на плитку и медовую кожу. Чонгук молча, немного смущённо посмотрел на него. — Нужно согреться, а то заболеешь. — Я никогда не болею, — не подумав, возразила вишнёвая голова. Но заметив спрятанный взгляд перед собой, скользнув взглядом по наполненной лазурью ванне, он мягко потянул за низ толстовки, признаваясь самому себе, что успел полюбить вид бледной кожи без чёрной ткани. Чонгук удивлённо повернулся к нему, разрешая себя раздеть. Оставшись в одних трусах, он остановил чужие руки, чтобы те не снимали их. В ответ бледные пальцы скользнули по свитеру с разноцветными нитками. — Подожди, — Тэхён осторожно схватил чужие запястья. Бледные руки остановились, глаза-бездны взметнулись к лунным. — Я стесняюсь, — тихое признание и отведённый взгляд. — Нам необязательно… — Я хочу, просто дай мне пару минут, я сам разденусь. Он стянул с себя свитер, обнажая мёд кожи и не успевшие зажить синяки. Чонгук коснулся их пальцами, заставив Тэхёна вздрогнуть от холода и тепла одновременно. Холода физического, тепла внутреннего. — Ты красивый. — Глаза-бездны скользили по крепкому телу, делая то, что хотели бы делать руки. Но Тэхён стеснялся, да и Чонгук, честно говоря, тоже. Широкие джинсы упали на пол. Носки последовали следом. Лунные глаза смущённо глянули на Чонгука, тут же прячясь. Тот потянул Тэхёна за медовые пальцы и уложил в ванную, залезая следом. Было тепло. Мокрые трусы липли к коже, но терпимо. Снять их хотелось и не хотелось одновременно. Хотелось физически, не хотелось внутренне. Лазурная вода искрилась на свету. Пар стекал по плитке на стене, вишнёвые волосы завивались от влажности, чёрные впитывали её в себя, сверкая серебром. Бледные щëки раскраснелись, хлопковые губы потемнели. Чонгук старался на них не смотреть, чтобы не раскраснеться ещё больше. Тэхён наконец-то смог расслабиться и закрыл глаза, растворяясь в тепле и ощущениях от близости с фарфоровой кожей. Их колени и лодыжки касались друг друга, в ванне было немного тесно, но это было по-особенному приятно. — Я впервые за два года провёл целый день вне своей комнаты, — Задумчиво протянул Чонгук, разглядывая красивые черты лица напротив. Лунные глаза распахнулись и ярко блеснули, подсвеченные изнутри. — Это хорошо? — Очень, — тихо призналась темнота напротив и светло улыбнулась.