Оборотное зелье

Сириус был так поражен случившимся, что еще не скоро пришел в себя. Надо же, милый и добрый Лунатик может быть таким грубым. Совершенно внезапно, без всяких поводов. Хотя Сириус всегда показывал себя уверенным Мародером, которому плевать на чужое мнение, мнение Ремуса его серьезно волновало. Он рассказывал о всех своих удачах и получал похвалу, рассказывал о проблемах дома — и Лунатик кормил его запасами своего шоколадного тайника. Так что огромная часть души Сириуса была крепко связана с Ремусом, и он никогда об этом не жалел. Не то чтобы Ремус был безотказным и неуклюжим, скрывал свои настоящие мысли и говорил хорошее только потому, что боялся обидеть. Просто он действительно привык видеть во всех и во всем самые положительные из сторон. Это делало его особенным. А тем вечером… Сириус был слишком сбит с толку. С начала его вогнало в ступор убеждение, что вся вина лежит на нем — он просто где-то накосячил и разозлил Лунатика. Но в последнее время между ними царила самая настоящая идиллия. И лишь спустя долгий час, пока Сириус отсиживался в раздевалке и прохаживался по замку нарочно медленным шагом, ему вдруг стало еще обидней. Они не ссорились, не ругались. Все было прекрасно. Ремус просто взорвался на пустом месте. В тот момент Сириус испытал новое для себя чувство — чувство раздражения по отношению к Ремусу. Между ними не постоянно был штиль, и иногда случалось что их мнения расходились, вкусы или просто сошлось плохое настроение, и они могли собачиться, и кричать, и шипеть. В конце концов, Сириус знал, какого это сердиться, бояться, грустить и нервничать из-за Ремуса, но он никогда не ощущал к нему сухого раздражения. Если Ремус хотел его задеть, он его задел и может быть доволен. Он провел ночь в Выручай-комнате, почти не смыкая глаз. Головой он понимал, что ничего особо страшного не произошло: они просто немного не поладили, просто недопоняли друг друга, хотя все трезвые мысли порой перебивались той навязчивой, которая прямо твердила: он не считает тебя хорошим игроком. Ты не хороший игрок. Какая-то стена всегда недвижного самодовольства рухнула. Как бы Сириус ни старался убедить себя, костяшки его пальцев были сбиты в кровь о каменную плитку. Он бил и стыдился самого себя. С другой стороны — нужно было пойти в спальню. Не показывать, как глубоко Ремус его ранил. Сделать вид, что ему все равно. Может, тогда он не потеряет имидж, и Лунатик передумает, возьмет свои слова назад… нет, он так же не собирался ничего доказывать и через силу заставлять себя симулировать безразличие, потому что это будет не только обман Ремуса, но и самого себя. За бесконечными раздумьями и короткими перерывами на сон Сириус дотянул до рассвета. Начало светать. Этим днем восход был удивительно красивым: солнце поднималось из-за гор, поднималось над горизонтом и окрашивало темно-синее небо золотом. Да, действительно красиво. Так красиво, что в конце концов Сириус задержался на нем глазами, вспомнил Ремуса, фыркнул и отвернулся от окна, чтобы больше к нему не поворачиваться. Все-таки, со стороны солнца было совсем не вежливо устраивать такой яркий рассвет, когда у него тут, между прочим, разворачивается самая настоящая драма. На часах было не больше шести утра, когда он вышел из комнаты, накинув толстовку (утром в замке было особенно морозно, и со всех комнат дул холодный сквозняк), и спустился по лестнице вниз, на нижние этажи. Он сходил на кухню, где большинство домашних эльфов уже проснулось и хлопотало, но есть не стал. Кусок в горло не лез. Эльфы расстроились, и Сириус покинул их с неприятным осадком, что его собственная грусть распространяется на других. Он слонялся и слонялся по Хогварсту, даже не наткнувшись на Филча. Миссис Норрис любила прохаживаться по подземелью и первым этажам рано поутру, но даже с ней Сириус не пересекся. Так что через два часа, во время, когда ученики медленно начинают просыпаться и собираться, Сириус все же оказался в спальной комнате Мародеров. Спали все. Спал Питер, который полвечера не затыкался о своем свидании с Мэри на Астрономической башне. Сейчас он уткнулся лицом в подушку, переодетый в голубую пижаму, а по его лицу можно было предположить, что ему снится очень приятный сон. Джеймс тоже спал. Не сняв рубашки, с растрепанными волосами и ярко красным следом от помады на щеке. Обычно Сириус обязательно засмеялся бы и подтрунивал из-за этого, а сейчас не стал и улыбаться. На сердце было тоскливо, слякотно. И Ремус, вероятно, спал. Но его полог был задернут. И снова вспышка раздражения. — Подъем, салаги, — крикнул он, и во всей комнате раздался продолжительный недовольный стон. Джеймс кинул в него подушкой, но Сириус успел схватить ее, прежде чем она метко атаковала его голову. Питер начал постепенно тереть глаза, оглядываясь по сторонам, в Джеймса вскоре прилетела его же подушка. — Отвали, Бродяга! — вопреки своим претензиям он сел на кровати и заморгал, чтобы скорее проснуться. Его рука слепо нашарила очки где-то на прикроватной тумбочке, и он криво нацепил их, — Ты где пропадал то вчера? — Неважно, — отмахнулся Сириус, — у нас до обеда сорок минут осталось. Давайте быстрее уже. Хоть и нехотя, в комнате закипела жизнь. Тяжелее всего просыпаться по утрам было Ремусу. Он мог ночами сидеть, не ощущая времени, но когда дело доходило до раннего утра, его было сложно отличить от маленького ленивца, который с руками и ногами укутывался в одеяло, цеплялся за подушку и совсем отказывался вставать. Так что Сириус обычно сам шел будить его. Но не сегодня. Когда Ремус выскользнул из-под штор длинного бардового полога, его русые кудряшки были растрепанней, чем обычно. И глаза красные. Сириус задержался на нем взглядом, но ничего не сказал. Сев на стул и сонно уставившись в какую-то только ему видимую точку на полу, Сириус так и просидел минут пятнадцать, пока кто-то ходил в душ, кто-то одевался, все приводили себя в порядок. Он так мало поспал ночью, что не мог толком сфокусироваться на реальности. К нему подошел Джеймс, уже одетый и умытый. Он помотал Сириуса за плечо, попытался растрясти, и Сириус поднял на него глаза. — Выглядишь неважно, дружище, — он застегнул предпоследнюю пуговицу на рубашке, — что происходит? — Я плохо спал, — по сути, он и не соврал. — Видимо, очень плохо. Что ж, во всяком случае, мы можем подождать тебя, пока ты… — Нет, не стоит. Идите в Зал. — Как скажешь. Во всяком случае, обращайся, если что, — Джеймс подмигнул из-под стекол очков и вскоре скрылся за дверью. Когда комната опустела, Сириус тоже начал собираться, за десять минут до завтрака. Принял душ под холодной водой, поправил волосы и оделся как всегда хорошо. Посмотрел на себя в зеркало и решил, что с им Ремусом нужно серьезно во всем разобраться. Он выскользнул из спальни практически незаметно, но не сможет сбегать весь день. По пути в Большой Зал он смотрел на свои ботинки, и вся его голова была заполнена мыслями о предстоящем разговоре. Так что он был крайне удивлен, наткнувшись на чью-то фигуру. Это оказалась какая-то девушка, чье лицо Сириус помнил довольно смутно. Она растеряно посмотрела на него, ее шея заметно покраснела, и Сириус пробормотал неразборчивое извинение, прежде чем обогнуть ее и пойти дальше. Как ни странно, его окликнули. Тогда Сириус обернулся, и девушка подошла к нему быстрым решительным шагом. — С-сириус, привет, как твои… — Я тороплюсь, — выдавил он и повернулся. Ему не было дела, особенно сейчас. К его сожалению, девушка последовала за ним, навязчиво успевая за длинными шагами. Она часто сбивалась на бег, потому что не могла догнать Сириуса, но не останавливалась и прошла за ним до конца коридора, пока Сириусу не надоела ее компания. — Слушай, я же сказал, что мне некогда. — О, а… а что у тебя случилось? — неловко спросила она, поправив кудрявый локон. — Ты издеваешься? — Сириус вздернул бровь, — Что тебе нужно? Эммелин. Вроде ее имя Эммелин, верно? Сириус помнил ее, она училась в Гриффиндоре. На ее шее был повязан красно-желтый шарф, конец которого она безжалостно теребила от волнения, прикусывала нижнюю губу и опускала голову вниз, словно думала о чем-то. Решалась на что-то. — Я хотела тебе в кое-чем признаться… Терпение Сириуса было на исходе. — Знаешь, Эми, ты выбрала не самый лучший момент для своего признания, ладно? Подойти как-нибудь потом, когда не будешь прилипать, как гребаная жвачка. Договорились? Эммелин растерялась. Сириус больше не тратил на нее времени, продолжил свой путь и не вспоминал о ней. Но однако же, даже эта слабая преграда вывела его из себя еще больше. Теперь в нем не просто кипело раздражение, скорее бурлило и зудило где-то внутри. Он вошел в Большой Зал. Его появление по обыкновению привлекло внимание половины девчонок, а его близкие друзья с Гриффиндора заметно оживились. Увидев Ремуса, Сириус немного поутих. Он все еще был накален до предела, но попробовал сдержаться. — Здарова, Бродяга, — засмеялись Гидеон с Фабионом неподалеку рядом с остальными семикурсниками, Марлен отсалютовала ему, воркуя с Доркас, Джеймс и Питер улыбнулись, а Лили одарила странным, презрительным взглядом. Ремус не обратил внимания, словно его здесь и не было. — Тосты сегодня просто отпад, Бродяга, хочешь? — Питер положил в его тарелку два, хотя Сириус не успел и кивнуть. Ремус наконец посмотрел на него. Таким взглядом, будто целый мир рухнул между ними, словно Сириус сам совершил непоправимую ошибку, смотрел, как на врага, и при этом печально, ранено до глубины души. У Сириуса вдруг перехватило дыхание. Все напряжение в теле ушло, осталась только эта незримая нить, но и она оборвалась, как только Ремус мило улыбнулся и потянулся за соком. — Как спалось, Сириус? — его голос звучал доброжелательным, как и обычно. Сириус насторожился. — Восхитительно, знаешь, никогда еще так не высыпался, — язвительно ответил он. Ремус глянул на него, его брови приподнялись в снисходительном удивлении. — Надо же, — он снова сел на стул, когда в его руках оказалась упаковка сока, — я так рад за тебя. Хочешь чего-нибудь попить? — Было бы славно. Ремус не сводил с него взгляда. Медленно поднялся, потянулся за стаканом Сириуса и налил в него до самого края свежевыжатый апельсиновый сок. Апельсиновый, с резким запахом цитруса. Сириус ненавидел апельсиновый сок. — Как это мило, — он поднес его к носу и тут же поставил, — апельсин? — Да, попробуй, тебе понравится, — Ремус заботливо пододвинул стакан ближе и взял вилку, чтобы наконец вернуться к своему остывшему омлету. — Вы ведете себя странно сегодня, — нахмурился Джеймс. Сириус и Ремус повернулись одновременно, невинно спросили «Разве?» и отвлеклись на завтраки. Питер и Мэри заинтересованно повернулись. — Ремус, вообще-то, я думаю, нам нужно о кое-чем поговорить, — заметил Сириус ровным тоном. Почти все друзья затихли, прислушавшись. — И о чем же ты хочешь поговорить? Уверен, нам с тобой совсем нечего обсуждать, разве это не так? — Это не так, и ты прекрасно понимаешь. — Понятия не имею, о чем ты, — он угрожающе направил вилку на Сириуса, было видно, как его собственное напускное спокойствие становится шатким и неуравновешенным, — хочешь повторить наш вчерашний разговор, может быть? — О, да, давай, — ирония Ремуса только больше его раззадорила, — или, возможно, ты хочешь объясниться после вчерашнего? Попросить прощения, а? Весь стол Гриффиндора, казалось, замолчал в одно мгновение. Руки Ремуса мелко подрагивали, он старался держать голову и кусал щеку изнутри от нервов. Сириус смотрел ровно. Четко и прямо в глаза. — Попросить прощения? — прошептал Ремус. — Да, извиниться после всего, что наговорил мне. — Эй, ребята, давайте мы просто успокоимся и спокойно разбере… — Заткнись, Сохатый. — Он встал, упершись руками на стол, чтобы практически нависать над Ремусом, — Давай, Ремус, черт возьми, скажи, что это было. Ты ведь не будешь сливаться сейчас? — Прекрати так с ним разговаривать! — вдруг крикнул Бенджи Фенвик. Все уставились на него. Сириус медленно склонил голову. — Я сам разберусь, как разговаривать со своим парнем, Фенвик, так что отва… — Со своим парнем?! — Ремус вскочил, — С каким парнем, Сириус, не смеши меня, пожалуйста! Прекрасно, поиздевался вчера, хочешь еще сегодня добить? Да чем я заслужил такое отношение? — Мерлин, я так травмировал тебя своей никчемностью на метле? Ты из-за этого готов со мной расстаться? — весь Большой Зал смотрел на них, даже профессора не стали делать им замечания. — Ты что, бросил его, Люпин? — Марлен нахмурилась. Близнецы Пруэтты переглянулись, а Джеймс посмотрел на Ремуса совсем не своим взглядом, каким-то совершенно разгневанным и обеспокоенным одновременно. — Лунатик? Ремус, скажи мне, что это не так. — Ты поэтому такой злой вчера был, да? — вставил Фрэнк, обиженно отодвигая свой стул подальше. — Внатуре, вот это новости! — хмыкнул Фабиан невесело. Гидеон не сказал ни слова, но смотрел на Ремуса так, как могут смотреть после самого настоящего предательства. Ремус опешил, по нему было заметно. Он съежился, казалось, стал еще меньше в своем мешковатом свитере, забегал глазами по всей команде, затем по Сириусу. Ему было сложно сдерживаться, еще чуть-чуть, и все эмоции выплеснутся наружу. — Ты… — его голос дрогнул, — их всех против меня настроил? Снова послышался гул возмущенных голосов, Ремус не стал прерывать зрительного контакта. Сириус почувствовал, как его тело каменеет, он не хотел превращать это в такие разборки, не хотел, чтобы на Ремуса сразу соскочили все, да еще и так грубо. Ремус невольно сделал шаг назад, хотя и отступать было некуда. Рядом с Ремусом неожиданно появился Бенджи. Встал рядом, прижавшись грудью к чужому плечу. Ремус обернулся, явно удивленный не меньше остальных, а Сириус почувствовал, как скользит вдоль всего тела ядовитая змея ревности. — Прекратите все! — приказал он. Голоса сбавили громкость, но все же не послушались, — Как вы можете его в чем-то обвинять? Разве вы не знаете, что произошло вчера? — Хватит, Бенджи… — Я нашел его плачущим в туалете. Это ты его так расстроил, — он выпалил. Сириус окаменел, и остальные прислушались. А Ремус покраснел до невозможности, потому что никогда не переносил, чтобы кто-то знал о его слезах, о его слабости. И Сириус знал об этом, потому что знал Ремуса как свои пять пальцев, потому что всегда сам защищал его, всегда вступался сам, а теперь так внезапно перешел на чужую сторону. Стал плохим. — Это правда, Луни? — задушено спросил он, всем сердцем надеясь, что ответ будет отрицательным. — Какая уже разница, — пробормотал Ремус, — я даже не думал, что ты можешь так, Сириус. Я тебе доверял… — Да что я сделал?! — …Но если ты так хочешь расстаться, то уж точно не в моих силах тебя удерживать. Я только одного понять не могу, — он прищурился, — зачем весь этот цирк. — Я не хочу с тобой расставаться! Мерлин, с чего ты это решил вообще? — Да ладно, хватит играть с чужими чувствами, Блэк, — вмешался Бенджи, — оставь при себе хоть какое-то достоинство. — Что ты такое, черт подери, несешь?! — Сириус подался вперед, но Джеймс и Питер схватили его руки по обе стороны. — Прекрати, Бродяга! — вскрикнул Питер, — Мы с Мэри видели Ремуса вчера, и Бенджи не врет, если уж на то пошло. Объяснитесь нормально и оставьте спектакль. — Объясниться нормально? — Марлен зашипела, — Петтигрю, ты в себе? Люпин вчера вечером просто пошел, послал всю квиддичную команду, видимо, бросил Блэка и свалил в закат. А сейчас еще жертву из себя строит! — Это неправда, — шмыгнул носом Ремус, — я провел весь вечер в кабинете Древних рун и не выходил оттуда до тех пор, пока Сириус не пришел. Меня даже близко не было с раздевалкой! — Но мы тебя видели, — нахмурились Пруэтты. — А я видела Блэка, — все внимание было приковано к Лили, когда она впервые за всю ссору подала голос, — когда я шла к Джеймсу, на лестнице я пересеклась с ним. И ты, Сириус, вел себя ужасно, так что я просто не понимаю, как тебе только наглости хватило устраивать сегодня это шоу. — Мы с тобой вчера не виделись, Эванс! И я не был рядом с кабинетом рун. — Ты был, — сказал Ремус, — ты расстался со мной, бросил меня! Я помню дословно, что ты сказал: Ты закатываешь слишком много истерик, Ремус. Мы не можем быть вместе. Все повернулись к Сириусу. — Я не говорил! — голос Сириуса повысился. — Да, да, ты сказал! — Ремус больше не сдерживался, и по его щеке пробежала слеза, но он резко вытер ее, — ты назвал нас недоотношениями. Моногамия — не твое, не так ли? Он обогнул Бенджи и быстрым шагом пошел на выход из Большого зала. Сириус больше не стоял в ступоре, он побежал за ним, и никто не стал его останавливать.

***

Эммелин долго не могла отпустить свой поступок. С одной стороны, одна ее часть решила, что ложь во благо поможет Сириусу, что она не совершает никакого злодейства, а другая ставила ее перед дилемму, та, которая еще могла мыслить здраво сквозь призму влюбленности и горечи. Она не такая, не плохая. Ее уговорил Бенджи, это даже не было ее личной идеей, она просто повелась у него на поводу. Оправдываться этим было легко, пока она не вспоминала тот момент превращения, когда увидела шею Ремуса, как жажда причинить ему боль застлала глаза белой пеленой. Теперь она просто осталась униженной собственным бесчестием, Сириус не захотел даже попробовать с ней сблизиться. Все это было бессмысленно. Сириус, наверное, любит Люпина по-настоящему, раз так переживает. Спешит поговорить и все исправить. Какая мерзость, должно быть, начнется скоро в Большом зале! Посреди коридора Эммелин осталась одна, Сириус только что ушел, и ее парализовали непонимание и обида. Она сделала все, чтобы заслужить его любовь! Вставала раньше всех, чтобы уложить длинные волосы, сделать макияж, отутюжить самое красивое платье. Ходила на каждую тренировку, подходила к Сириусу после побед, поздравляла на дни рождения, навязывала свою компанию на вечеринках… она пошла на обман, чтобы стать ближе. Это все оказалось бессмысленно. Эта мысль пронзила ее так внезапно, как сильное заклятие, — ей не добиться его любви. Как бы ни старалась она вылезти из кожи вон, как бы ни пыталась она показать себя в наилучшем свете, Сириус все равно остается с Ремусом, который просто существует. Идеальная версия Эммелин не сравнится с ним, только потому, что Сириус влюблен в него, а не в нее. Она разрушила себя и свое достоинство ради человека, которому на нее все равно. И собирается испортить других из-за своей ошибки. Тошнота подступила к ее горлу, и Эммелин зажала рот рукой, чтобы не дать вырваться ни единому жалкому писку. Захотелось помыться с мылом, оттереть эту грязь и больше не падать в нее с головой. И вдруг желание — нужно все исправить. Не потому, что она перегорела или в одно мгновение отказалась от всех своих чувств. А потому, что не уснула бы, зная, что ее собственное несчастье станет несчастьем для других, и необдуманное, импульсивное решение оборотным зельем заполучить любовь Сириуса, из-за ее же эгоизма начнет цепь костей домино, когда все вокруг станут обозленными друг на друга, а виновной останется она. Ее и раньше ели сомнения, она не была до конца уверена даже стоя перед готовым зельем, не была уверена и рядом с раздевалкой, хотя убедила себя не отступать. Что-то внутри наконец взяло верх. Она не такая. Она не допустит того, чтобы Сириус (ибо он все еще волновал ее больше всех остальных) потерял человека, которого он любит бескорыстно, так, как не смог бы полюбить никого другого. Ноги налились свинцом, тормозили, но она шла вперед, к Большому залу. Если и есть шанс все исправить, то нужно поторопиться и не робеть. Вскроется тайна, и Сириус не сможет смотреть на нее без презрения во взгляде, все Мародеры будут обходить ее стороной, весь Гриффиндор, весь Хогвартс… Нет, Эммелин, иди и не останавливайся, черт возьми. Ты виновата, а значит получишь по заслугам. А решилась бы она, если бы план сработал и Сириус повелся на нее из-за отчаяния и обиды? Она бы получила свое, Бенджи, вероятно, тоже успел бы подбиться к Ремусу. Может быть, правда вскрылась бы сама, и тогда ей точно было бы не отделаться от краски стыда. Она застала Ремуса, выбегающим из Большого зала, а следом за ним бежал Сириус. Оба раскрасневшиеся, запыхавшиеся. Они еще не заметили Эммелин, и она на секунду почти решилась скрыться и никогда не рассказывать об этом. Но застыла на месте, страшась сделать шаг и вперед, и назад. — …Я люблю тебя, Ремус, я не сказал бы так! — И я тоже не стал бы говорить то, в чем ты меня обвиняешь. Ты знаешь, что я тебя всегда поддерживаю, ты знаешь, что я горжусь всеми твоими успехами, и ты все же думаешь, что я реально мог прийти и наплести чушь про твою «никчемность». Ты мне не веришь? Эммелин отвернулась, вдохнула глубоко через нос. А разговор, отрывок которого она случайно услышала, словно впился иглами в ее сердце. Я люблю тебя, Ремус. — Верю. Совершенно неожиданно ее запястье схватила чья-то крепкая хватка, и она была вынуждена спрятаться за углом вместе с человеком, лицо которого она узнала сразу же. — Какого хера ты стоишь и ничего не предпринимаешь. Скажи что-нибудь! Ничего не получается, если ты не заметила. — Бен, ничего и не получится… — В смысле? — он склонил голову. Эммелин посмотрела в его глаза и призналась: — Он отшил меня сегодня, перед завтраком, я ему неинтересна. Мы столько всего сделали, но ничего не сработало, и у тебя ведь тоже, верно? Я слышала, как Люпин только что говорил о… — Прекрати нести гребаную чушь! Надо что-то придумать, ясно? Если бы делом занималась, а не шлялась не пойми где все утро, наверняка бы вышло! Надо было еще немного нажать на них, понимаешь? — Мы совершили ошибку! Бен, пожалуйста, мне так противно, давай расскажем им обо всем. Бенджи отпустил ее руку и попятился назад. — Нет… нет-нет-нет, ты же не будешь им говорить, правда? Ты не настолько тупая, чтобы сказать им, что это наших рук дело. — Посмотри сам — разве Люпин стал относиться к тебе хоть чуточку лучше? — Нам просто нужно было выиграть больше времени… — Мы проиграли! И это ужасно, потому что не было ни единого иного варианта, где победа оказалась бы за нами. Нам нужно признаться во всем сейчас, иначе они начнут копать глубже и точно поймут, что это были мы. И вот тогда уж мы точно хлебнем сполна! — С чего ты это вообще поняла? Хочешь выставить меня тварью, а самой выйти такой высоконравственной сучкой? Ты, блять, видишь, как это со стороны выглядит? — Хватит, — она покачала головой, — мы оба виноваты. Но я действительно люблю Сириуса. Я не хочу, чтобы этот ужас продолжался. Ты ведь тоже желаешь Люпину счастья, не так ли? — спросила она полушепотом. — Только если со мной. Эммелин закрыла глаза. А когда снова подняла их на Бенджи, сказал уже безо всяких сил: — Я хочу рассказать им. Но я не буду говорить о тебе. В конце концов, виноваты мы оба. Она вышла уже более уверенным шагом, Бенджи стоял на месте. Не останавливал ее и не поддерживал. Ей уже было плевать, и когда она увидела Сириуса и Ремуса, не стала медлить, считать до трех или выжидать нужного момента. И так прождала уже слишком долго. Кто-то из них говорил, но она перебила: — Подождите! Они повернулись к ней. На несколько секунд Эммелин показалось, что она разучилась говорить. Чтобы не кричать чересчур громко, она робко подошла ближе. — Ох, это опять ты? — Сириус вздохнул. — Мне нужно сказать кое-что очень важное, — она почувствовала, как в уголках ее глаз скапливаются слезы унижения. Ремус не сказал ни слова, а Сириус через некоторое время кивнул, мол, рассказывай. Их внимание давило, ладони вспотели, лицо горело, но она продолжила. Склонила голову и быстро-быстро, чтобы не пойти на попятную, пролепетала: — Это все моя вина, простите меня, пожалуйста, я специально все это устроила, я специально хотела вас рассорить, потому что ты мне очень нравился, и я сварила оборотное зелье и обманула вас, чтобы вы обиделись друг на друга, на самом деле я просто хотела… я просто думала, что если вы начнете очень сильно злиться друг на друга, то я смогу… — Погоди, Эммелин, успокойся, пожалуйста, — Ремус положил теплую ладонь на ее плечо. Эммелин посмотрела на них. Сириус прислонился к стене и внимал каждому ее слову с выражением то ли растерянности, то ли гнева, то ли снисходительности. А Ремус улыбнулся ей и кивнул, чтобы она продолжала. Она задержалась взглядом на его добрых карих глазах и внезапно даже для самой себя разрыдалась. Мерлин, совесть готова была сожрать ее заживо! Ремус испугано ойкнул, но приблизился, чтобы успокаивающе обнять ее и постучать по спине. — Все хорошо, сейчас уже все хорошо, ладно? Прекрати плакать и скажи нам, что случилось. Сириус скрестил руки на груди, приподнял брови, а Ремус обнимал ее, пока она сама сжимала его в своих объятьях и не хотела отпускать. Понятно, почему Сириус любит его. Эммелин всхлипнула: — Я с-сварила оборотное зелье, — Ремус мягко отпрянул, но не убрал руки с ее плеча. Заикаясь, запинаясь и шмыгая носом, она рассказала им все, что произошло вечером накануне, не упоминая Бенджи и взяв его вину на себя. Каждое слово резало ей горло, но чем дольше она чувствовала поддержку Ремуса и присутствие Сириуса рядом, который со временем стал расслабленней и не пускал мысленные волны возмущения по воздуху, тем больше Эммелин понимала, что делает правильное решение. — Простите меня. Мне невероятно, очень стыдно! Наконец ее рассказ закончился. Повисла тишина. Все тело Эммелин мелко дрожало, и, к ее удивлению, голос Сириуса раздался первым: — Почему ты все это рассказала? — Я желаю тебе счастья, и я не смогла бы как-то повлиять на твои чувства, — она вдруг подумала и повернулась к Ремусу, чтобы сказать ему отдельно, — мне так жаль, Ремус. Ты такой добрый, я даже не знала, и… — Не стоит, — он рассмеялся, — ты тоже не полная дурочка, это ведь так? Это смело, Эми, рассказать о таком в лицо и не струсить. Мы прощаем тебя. — Эй, вообще-то я… — Не слушай его, Сириус тоже не злится. Хотя, может быть, чуть-чуть. Все-таки унизить Его Высочество и его квиддичное мастерство было слишком жестоко, — с притворной серьезностью кивнул он. Сириус закатил глаза. Если вам когда-нибудь станет интересно, как в дальнейшем сложились взаимоотношения Ремуса, Сириуса и Эммелин, то я с радостью могу сообщить, что, хоть они и не стали друзьями или даже приятелями, между ними никогда не было натянутости. В глубине души Ремус уважал Эммелин за ее смелость, Сириус нашел с ней общий язык, но никогда не врал, что сможет полюбить ее, а Эммелин не врала ему. Вскоре, на шестом курсе, она смогла отпустить. И хотя эта история навсегда осталась для нее постыдной и мерзкой, в какой-то степени она была ей благодарна за ценный жизненный урок, как банально бы это ни звучало. Что насчет Бенджи Фенвика? Он больше не общался с Эммелин, а все его попытки сблизиться с Ремусом заканчивались плачевно, и это настолько его раздражало и выводило из себя, что в итоге он просто забил. С Сириусом ему удалось еще не раз поссориться, так что он старался его сторониться, а на Эммелин навсегда затаил обиду. А Сириус и Ремус жили долго и счастливо. Конец!