Балласт

Если бы Чимина попросили оценить свою готовность к встрече с Ли Хэвоном по шкале от одного до ста, он без особых раздумий замахнулся бы на высший балл. В конце концов, у него было достаточно времени на подготовку. У Чимина в рукаве — несколько десятков сценариев, каждый из которых — результат бессчётных попыток прожить, принять, смириться и отпустить. Казалось, за все эти годы не осталось ни единой мелочи, которую омега упустил бы из вида. Чимин провёл несметное количество часов за построением сюжетов, проработкой фона, декораций, музыкального сопровождения. Усердно продумывал каждую деталь, от положения рук до степени прищура глаз, и подготовил парочку универсальных убийственных фраз, достойных уважительных закадровых аплодисментов. Возможно, этим часам его жизни стоило бы найти лучшее применение, но Чимин ни о чём не жалеет. Это был его личный рабочий способ справиться с болезненными эмоциями. Поначалу Чимин упрямо пичкал себя волшебными сказками о любви со счастливым финалом. Так, месяц за месяцем, омега прятался от одиночества и липкого страха за красочными картинками их с Хэвоном в будущем долгой и счастливой жизни. Чимин был уверен, что это никакой не самообман, а здравый подход к делу. Настанет день — и альфа вновь появится на его пороге с крепкими объятиями и внятными объяснениями. Нужно лишь собраться и перетерпеть, ещё немного, совсем чуть-чуть, ведь любовь — это тоже в каком-то смысле искусство ждущих. И, как и подобает прилежному ученику, Чимин продолжал ждать, придумывая для Хэвона железное алиби и множество убедительных причин, объясняющих чужое молчание. Вскоре после того, как реальность надавала Чимину парочку увесистых оплеух, омега, стиснув зубы, взялся за проработку сценариев иного рода. Из сказочного в них осталась, разве что, сила удара, с которой Чимин мог заехать Хэвону в челюсть, не выбив при этом ни единого пальца на собственной руке. Каждое из ранее придуманных им же оправданий омега безжалостно разносил в пух и прах, злился, прибегал к рукоприкладству, истерил, кричал, швырялся вещами. Давал себе карт-бланш на любые эмоции и поступки, но не позволял им покидать пределов собственной головы. Так, из внешних проявлений у Чимина оставались лишь горькие слезы и сдавленные крики в подушку. Только бы не разбудить гипервозбудимого младенца и не подкинуть Юнги парочку лишних поводов для беспокойства. Чуть позже, когда эмоциональное состояние омеги стабилизировалось, а жизнь встала на новые рельсы и неспешно двинулась вперёд, Чимин стал частенько ловить себя на том, что подолгу разглядывает собственное отражение едва ли не под микроскопом. Его собственная значимость, важность, ценность, смысл едва ли не каждого из действий и поступков измерялись лишь тем, насколько это могло бы утереть нос Ли Хэвону. Это ощущалось странно, местами даже неправильно, но всякий раз, наряжаясь с иголочки или глядя на своё идеальное лицо после десятка косметических процедур, оплаченных с карты Юнги, Чимин с нескрываемым наслаждение воображал себе момент их с Хэвоном случайной встречи. Хотелось заставить его пожалеть. Дать понять, чего именно он лишился. Показать, кем он, Чимин, стал и чего смог добиться. И пускай омега не питал иллюзий относительно своего пути наверх и роли в нём Мин Юнги, там, в тех идеальных сценариях с привкусом превосходства, не было места неудобной правде. Каждый из сюжетов строился вокруг устойчивого желания сделать Хэвону больно. Забраться поглубже, надавить посильнее. Задеть, уколоть, разворошить, сломать, раздавить. Что угодно, лишь бы заставить его почувствовать хотя бы сотую часть того, что испытывал сам Чимин с каждым новым оборотом рукоятки этой эмоциональной мясорубки. Но после каждой из активных стадий неминуемо наступал период затишья. Момент, когда боль и обида затухали, оставляя после себя обволакивающую пустоту. Стабильное «никак». Омега ненавидел эти моменты. Обычно всё заканчивалось тем, что он подолгу наблюдал за Юнги, размышляя о том, насколько счастливее он мог бы быть с Хэвоном на его месте. С тем самым Ли Хэвоном, которого ещё пару недель назад он мечтал собственноручно стереть в пыль и точно знал, какой выбрал бы способ, предоставься ему такой исключительный шанс. И как бы Чимин на себя ни злился, он вынужден был признать: грёбаный Ли Хэвон всё ещё прочно сидит в его сердце. И пока этот досадный факт оставался фактом, омега раз за разом обнаруживал себя на стадии торга в поисках менее травмирующей альтернативы слову «бросил». И непременно находил. Но время шло, Чимин погряз в работе и семейных хлопотах, сместил фокус внимания на Юнги, умоляя дурацкое сердце прислушаться к голосу разума, и постепенно, день за днём, лицо Хэвона начало терять чёткость. Даже продолжая чувствовать что-то к образу альфы, Чимин обнаружил, что образ этот стал походить на размытый портрет или снимок в расфокусе. Нечёткий и туманный, как в безумных ночных снах, что трудно воспроизвести в деталях после пробуждения. Более того, он больше не вызывал в нём бурю ярких эмоций. Светлая тоска. Грусть. Возможно, капелька обиды. Чимин осторожничал, чутко прислушивался к себе и с опаской ждал рецидива, как это уже бывало, но время продолжало идти, а штиль оставался штилем. Их отношения с Юнги теплели, Чимин впускал это чувство глубже в сердце и тихо радовался первым несмелым шагам, и вскоре у омеги под сердцем забилось второе, совсем крошечное, но значащее так много для них обоих. Так, Чимин постепенно убедил себя в том, что он, наконец, прошёл полный цикл и стал на дорогу принятия. Что время — его верный друг и союзник, что хоть и не лечит, но вносит свои коррективы. Приводит к равнодушию. Притупляет боль. Заставляет адаптироваться, подстраиваться, меняться. До этого момента Чимин был уверен, что оставил в прошлом тот этап, когда ему хотелось разворошить всё в радиусе километра и швыряться вещами. Отпустил ситуацию. Принял тот факт, что в их с Хэвоном истории давно уже пора ставить точку. Но в тот момент, когда Чимин отрывает голову от плеча Юнги и медленно переводит взгляд в сторону голоса, сталкиваясь с парой внимательных карих глаз, вся его уверенность раскладывается на плесень и липовый мёд. Чимин знает, что выглядит безупречно. Вряд ли Хэвон хоть раз имел возможность видеть его таким. Идеально накрашенным, холёным, с иголочки одетым. В компании бесподобного альфы, что заботливо придерживает за поясницу и смотрит на него так, будто нет ничего прекраснее и важнее. Сложно даже представить себе более удачный момент для подобной встречи. И вместе с тем омега ощущает себя единственным в этом зале, что находится в полнейшем беспорядке. Чимин сканирует взглядом чужое лицо, расставляя по местам выпавшие со временем фрагменты, и собирает кусочки паззла в целостную картину. Жадно впитывает каждую деталь, заново изучая затёртые временем черты, и штрих за штрихом возвращает размытым линиям прежнюю чёткость. С каждым новым мазком омега находит всё больше зримых изменений, что претерпел Ли Хэвон за эти пять лет. Новая удачная стрижка и деловой стиль одежды. Раздавшиеся вширь плечи и безупречная выправка. Жизнь его, очевидно, закалила. Вместо задорного и целеустремлённого юноши, жаждущего покорить этот мир, Чимин видит взрослого и мужественного альфу, зрелого, харизматичного, твёрдо стоящего на ногах. Его и без того высокие амбиции, очевидно, пошли в рост пропорционально карьерным успехам, сделав Хэвона ощутимо решительнее и увереннее в себе. Чимин не до конца понимает, что именно он чувствует, когда смотрит альфе в глаза. Хэвон не просто хорош собой, он явно из тех, кто знает об этом. Весь его вид, от прямого взгляда до идеально выглаженных стрелок на тёмных брюках, невозмутимый, собранный, дерзкий, словно одного лишь щелчка его пальцев будет достаточно, чтобы в любой момент поставить этот мир на колени с приглашающе приоткрытым ртом. Чимин облизывает губы, невольно ощущая мерзкий зуд в груди. Где-то в глубине души омега всё ещё желал увидеть Хэвона разбитым, униженным, растоптанным. Раскаивающимся. Чёрт бы его побрал. Зрительный контакт длится не больше пяти секунд, но мир Чимина замедляет вращение, растягивая эти мгновения как будто на десятки минут. Омега ощущает, как ускоряется сердечный ритм, когда маска непоколебимости на чужом лице едва уловимо даёт трещину, выдавая секундное замешательство. Хэвон рассеянно кивает в ответ на раздающиеся приветствия и отводит, наконец, немигающий взгляд, запоздало пожимая руки других мужчин. Молнии разветвляются вверх и вниз по чиминовым венам, обжигают, бьют под дых, сотрясая грудную клетку. Чимин пытается сглотнуть и выровнять дыхание, но кровь продолжает назойливо шуметь в ушах, а грудь — тяжело вздыматься. Тело Юнги заметно напрягается по мере того, как его настороженный взгляд прочерчивает невидимый маршрут между мужчинами. Хэвон вновь смотрит на Чимина дольше и внимательнее, чем того требует случайное знакомство, и мельком оглядывает альфу рядом с ним, что продолжает заботливо придерживать мужа за поясницу. Напряжение электризует воздух, но, кажется, этого никто не замечает. Никто, кроме них троих. — А это мой старый товарищ Мин Юнги и его очаровательный супруг, — беззаботно произносит Кадзу, следуя простой формальности. Чимин отводит взгляд и задерживает дыхание, напряжённо замирая, пока глупое сердце отчаянно сходит с ума. — Я… рад знакомству, — произносит Хэвон после короткой заминки и прочищает горло, вежливо кланяясь сперва альфе, а после и омеге рядом с ним. Чимин ощущает, как кровь начинает медленно закипать в венах, а к горлу подступает мерзкий ком. «Рад знакомству». Это всё, что он получает после практически пяти лет молчания. То, чего не было ни в одном из тщательно отрепетированных Чимином сценариев. — Ты был прав. Нам лучше уехать отсюда, — негромко выдыхает омега, поворачиваясь к мужу. Чимин тратит последние капли выдержки на то, чтобы заставить голос звучать ровно, но губы предательски дрожат, выдавая его с головой. Юнги понимающе кивает и прижимает омегу ближе к груди. — Боюсь, нам пора, — произносит альфа, не особо беспокоясь о том, чтобы придумать внятные объяснения, но подкрепляет слова уважительным наклоном головы. — Надеюсь, господа, вы хорошо проведёте остаток вечера. Словно в бреду, Чимин с трудом переставляет ноги, следуя в том направлении, что задаёт ладонь Юнги на его пояснице. Глаза нестерпимо жжёт от подкатывающих слёз, и омега активно моргает, ещё пытаясь держать лицо и постепенно привести дыхание в норму. Примерно на половине пути Чимин останавливается и крепко зажмуривает веки, ощущая, как напряжение в теле достигает пика. Это неправильно. Он не тот, кто должен сбегать. Юнги тормозит рядом и смотрит на мужа с беспокойством. — Милый… пойдём на воздух. Чимин шмыгает носом и упрямо качает головой, открывая, наконец, глаза. Юнги хочет было проявить настойчивость, но осекается, поражаясь тому, сколько во взгляде мужа ярости и непреклонности. — Буквально на минуточку, — решительно выдыхает омега и резко разворачивается на сто восемьдесят, без колебаний направляясь в сторону покинутой ими минуту назад компании. Чимин приближается настолько стремительно, что привлекает к себе внимание ещё до того, как оказывается в образованном мужчинами кругу. Игнорируя с десяток вопросительных взглядов, омега подходит вплотную к Хэвону и, стиснув зубы, заряжает альфе звонкую пощёчину, заставляя окружающих изумлённо притихнуть. Ладонь Чимина онемело покалывает от приложенной силы, но в пылу эмоций омега не чувствует боли. — Это должен быть ты. Ты должен прятать глаза и искать глупые поводы, чтобы сбежать отсюда. Ты, а не я. Чимину плевать. На любопытные и недоуменные взгляды, что сверлят его со всех сторон, на просьбы Кадзу взять себя в руки и потрудиться объяснить, какого чёрта здесь происходит. На этот взволнованный и осуждающий шёпоток, рождающий в помещении лёгкую суету. Не дав Хэвону опомниться, Чимин выхватывает бокал из чьих-то расслабленных пальцев и резким движением кисти выплескивает содержимое альфе в лицо. Всеобщее осуждение становится явным и перерастает в недовольный гул. Двое омег, замерших в паре метров от развернувшейся сцены, явно наслаждаются достойным поводом для сплетен, возбуждённо перешёптываясь с горящими глазами. — Бога ради, он же не в себе! — громко восклицает крепкий темноволосый альфа, недовольно стряхивая случайные капли шампанского с лацканов пиджака. Стоящий чуть позади бета тормозит проходящего мимо официанта и шёпотом просит парня принести салфетки и вызвать охрану. — Чимин… — Хэвон потрясённо вытирает лицо, чувствуя, как остатки игристого капают вниз в кончика носа и подбородка, а влажное пятно на рубашке неприятно липнет к груди. Он смотрит на омегу с понимающе поджатыми губами, но с сожалением качает головой, намекая на явно неудачный момент и место для разборок. Чимин ненавидит это. Ненавидит Хэвона за то, насколько он спокоен и собран. А заодно и себя — за то, как легко он теряет равновесие и чувство направления. Будто машина, у которой сбит сход-развал. Чимин отпускает руль, закрывает глаза, и на полной скорости несётся в пропасть. Юнги оказывается рядом спустя мгновение, но, ко всеобщему удивлению, не пытается увести Чимина прочь. Лишь мягко разворачивает омегу к себе, окинув его лицо быстрым беспокойным взглядом, и прижимает хрупкое тело к груди, одновременно удерживая от возможных необдуманных поступков и укрывая собой от излишнего внимания. Чимин обретает точку опоры, вверяя управление в крепкие руки альфы, и, уткнувшись лбом в его плечо, выпускает пустой бокал из ослабших пальцев, разражаясь горькими слезами. — Тссс, всё в порядке, — нежно шепчет Юнги, покачивая мужа в крепких объятиях. — В порядке? Объясни своему омеге, как вести себя в приличном обществе, альфа. — Оставь свои сраные советы при себе, — рычит Юнги сквозь зубы на не желащего униматься мужчину, одаривая его убийственный взглядом. — Господа, я уверен, что у каждого из вас есть свои причины действовать так, как мы имеем возможность наблюдать, но мы ведь взрослые люди. Давайте мы все успокоимся и просто… — Кадзу пытается разрядить обстановку и сгладить острые углы, когда Хэвон опускает ладонь на его плечо и спокойно заявляет: — Всё в порядке. Он прав, мне действительно лучше уйти. Я буду у себя в номере, если понадоблюсь вам по возвращении. Напоследок альфа одаривает Чимина сочувствующим взглядом и молча покидает помещение, ни разу не оглянувшись. Таким он останется в памяти присутствующих: благородным, спокойным, безупречно владеющим собой. Чимину хочется выть от боли и вселенской несправедливости. — Господа, вам лучше покинуть мероприятие, — подоспевший с опозданием охранник сурово смотрит на Чимина, сжавшегося до крохотных размеров в крепких объятиях мужа, но замирает на почтительном расстоянии, когда Юнги предупреждающе выставляет ладонь вперёд, не позволяя подобраться ближе. Природный запах альфы заметно усиливается, сигнализируя о готовности напасть в случае любой угрозы. Чимин ощущает себя слегка захмелевшим от этого плотного аромата пряного миндаля. — Провожать не стоит, — холодно отзывается альфа, но тут же смягчается, когда обращается к мужу. — Пойдем, милый. Чимин не сопротивляется, позволяя Юнги вести его к выходу по импровизированному коридору, образованному толпой любопытных зевак. Лишь когда они оказываются на свежем воздухе и подходят к машине, Чимин жадно вдыхает порцию свежего кислорода и в полной мере осознаёт, что именно он натворил. Едва подсохшие глаза омеги вновь наполняются едкими слезами. — Я так опозорил тебя. Прости, — Чимин жалобно всхлипывает и виновато рассматривает трещины на асфальте под ногами, утопая в чувстве безграничного стыда. Юнги лишь хмыкает в ответ и осторожно поддевает лицо омеги за подбородок, заставляя смотреть на себя. — Ерунда. Пошепчутся и перестанут. Это последнее, о чём тебе следует беспокоиться. Чимин молча кусает губы и шмыгает носом, делая несколько глубоких вдохов в попытке взять себя в руки. Мысли в голове путаются, не поспевая за событиями. Омега пытается понять, что он чувствует, но быстро признаёт поражение в неравной схватке. Сейчас внутри него — бурлящий котёл, содержимое которого разварилось, разбухло и превратилось в однородную кашу. Он просто устал и хочет убраться отсюда. Подальше от этого места и связанного с ним унижения и чувства липкого стыда. — Хочешь поговорить о том, что случилось? — негромко уточняет Юнги, заботливо стирая слёзы с нижних век мужа, и с беспокойством ловит его рассеянный взгляд. — Нет. Не сейчас, — Чимин скорее умоляет, нежели констатирует факт, и альфа понимающе кивает, оставляя трепетный поцелуй на тёплом лбу мужа. — Поехали домой. Время позднее. Детям и беременным давно пора быть в постели. Омега давит вымученную улыбку и закрывает глаза, делая парочку глубоких вдохов, прежде чем опуститься на переднее сидение авто. Ему необходимо успокоиться. Внутри него сейчас есть кое-что намного важнее собственных дурацких чувств.

***

К сожалению, Юнги не кажется: сразу же после злосчастного вечера что-то в Чимине едва уловимо меняется. Нельзя сказать, что эти перемены слишком разительные и очевидные, но они определённо есть, и альфу это тревожит. Чимин не замыкается в себе на тысячу застёжек, не становится холодным или отстранённым, но от цепкого взгляда Юнги не укрывается парочка настораживающих деталей, ранее омеге не свойственных. Чимин отпускает лицо, когда думает, правда, что на него никто не смотрит. В такие моменты он выглядит уставшим и сломленным, будто день напролёт носил тяжесть целого мира на собственных хрупких плечах. Чаще всего омега отгораживается от действительности за просмотром кино. Чимин называет это «временем для себя» и день за днём тратит пару часов на втыкание в одну точку под фоновый бубнёж очередной дорамы. Юнги уверен, спроси он его, о чём была серия, Чимин не сможет ответить. Но он не спрашивает. Не давит. Лишь наблюдает и ждёт, подавляя внутреннее беспокойство. Иногда Чимин подолгу рассматривает Джихёка, когда тот сосредоточен на важных детских делах. Омега и раньше был очень внимателен к сыну, но теперь его взгляд становится более пристальным, изучающим, оценивающим. Сравнивающим. В этом не скрыто что-то плохое, но сердце Юнги отчего-то болезненно сжимается всякий раз, когда он становится свидетелем этой сцены. Просто потому, что альфа догадывается о причинах. В остальном, Чимин изо всех сил пытается делать вид, что ничего не случилось. Продолжает совершать набеги на интернет-магазины детской одежды, возобновляет работу в студии, ездит вместе с мужем за покупками и с гордостью следит за успехами сына в игре на гитаре. Но всякий раз, когда наступает его «время для себя», Чимин отпускает лицо, обнажая своё истинное состояние. Сломленный и уставший. Юнги хотел бы ошибаться или не видеть в этом проблемы. Но, к сожалению, он далеко не дурак. И с каждым днём ему всё труднее даётся роль молчаливого наблюдателя. Именно поэтому в очередной из разов Юнги осторожно присаживается на диван рядом с мужем, заставляя того встрепенуться от неожиданности и сфокусировать плавающий взгляд на проносящихся снизу вверх титрах. Чимин несколько раз моргает, обновляя картину мира за пределами собственным тёмных вод, и поворачивает голову в сторону альфы, несмело улыбаясь. — Всё в порядке? — буднично уточняет омега, разворачиваясь вполоборота и накрывая маленькой ладошкой руку мужа. Юнги ощупывает внимательным взглядом бесподобное чиминово лицо и в который уже раз ощущает, как раздаётся грудная клетка от размера и объёмов всего, что он чувствует к этому омеге. — О чём ты думаешь? — мягко интересуется Юнги, стирая улыбку с изумительного лица напротив. Чимин гулко сглатывает, но продолжает упираться. — Знаешь, когда они танцевали, я подумал, что мне нужно кое-что добавить в программу моего мастер-класса, и… — Чимин. Пожалуйста. Омега замолкает и прикрывает глаза, тяжело вздыхая. Что ж, либо из него паршивый актёр, либо Мин Юнги — слишком внимательный и искушённый зритель. — Юнги, я… — Давай я начну? — предлагает альфа, ощущая чужую неуверенность каждой клеточкой тела. — Мне кажется, тебя что-то беспокоит. Даже нет, не так. Я в этом уверен. И я догадываюсь, в чём здесь дело. Но я не хочу себя мучить догадками. Молчание — далеко не лучшая тактика, милый. Всё, что касается тебя и нашей семьи, для меня на первом месте. Прошу, не закрывайся от меня. Даже если тебе кажется, что сказанное может сделать мне больно, я хочу знать. — Я не собираюсь делать тебе больно, — глаза Чимина по-прежнему закрыты, когда он упрямо качает головой и нервно облизывает губы. — Это последнее, чего я хочу. — Тогда не молчи, умоляю. Омега решительно выдыхает, пытаясь задушить волнение и собраться с мыслями, и медленно открывает глаза, ощущая, как Юнги ободряюще сжимает его ладонь. Чимин по-прежнему не уверен в том, что это разумное решение, но альфа прав. Молчание — не выход. Юнги заслуживает объяснений. Сказать по правде, это лишь самое малое из того, чего он действительно заслуживает. — Я думаю о том, насколько далёким от правды было моё представление о той точке, в которой я нахожусь. Я был уверен, что принял, отпустил и смирился. Да, иногда я думал о нём. Знаешь, я… представлял себе всякие ситуации. Представлял его на твоём месте, — Чимин стыдливо прячет глаза и облизывает губы, ненавидя себя за то, что делает это снова. Причиняет Юнги боль. — Думал о том, как всё могло бы повернуться, если бы… ну, знаешь. Если бы он сделал другой выбор. Но я понимал, что это утопия. Что выбор уже сделан, и он не в нашу пользу. И никогда не был. Но в какой-то момент я как будто перестал горевать об этом. Потому что у меня есть ты. И это всегда был ты. Ты — тот, кто оказывался рядом в нужный момент. Тот, кто делал ради нас невероятные вещи. Тот, кто любил меня и Джихёка и подарил нам билет в лучшую жизнь. Я думал, что поставил точку и двинулся дальше. Закрыл эту чёртову дверь, из которой постоянно сквозило. А потом этот дурацкий вечер, и… он просто выбил её с ноги. И эта встреча немного пошатнула меня. Мою уверенность в том, что мне плевать, если быть точнее. Потому что мне не плевать. Мне всё ещё чертовски больно от того, как он поступил со мной. Больно от того, что я снова остался в дураках со своими идиотскими ожиданиями и киношными сценариями, в которых он играет отрепетированные роли и говорит всё то, что мне хотелось бы услышать. Я всё ещё был полон глупых надежд, я ждал объяснений, извинений, искреннего раскаяния. Всё это время ждал, что он будет искать со мной встречи. И вновь остался ни с чем. Я чувствую себя идиотом. Наверное, я и правда беспросветный идиот. Но знаешь… кое-что я всё-таки усвоил. Одну простую истину. Чимин замолкает и придвигается ближе к молчаливому Юнги, решительно глядя в его глаза. — Всё, что может дать мне Ли Хэвон — лишь череда неоправданных ожиданий. Настало моё время выучить этот урок. И… пожалуй, лучшим исходом будет тот, в котором мы больше никогда не встретимся. Что-то внутри меня ещё зудит и упирается, когда я говорю об этом. Но я уверен, что смогу совладать с этим чувством, — Чимин облизывает губы и нерешительно тянет на себя руку Юнги, прижимая тёплую ладонь к своей щеке. — Я хочу сосредоточиться на том, что есть между нами. Стать тебе лучшим мужем. Отцом наших детей. Любить тебя так, как ты этого заслуживаешь. Больше всего на свете я хочу любить тебя, Юнги. Альфа тяжело вздыхает и прикрывает глаза, пытаясь переварить услышанное. Юнги всегда был реалистом. По крайней мере, он старался. Даже когда очень хотелось верить в лучшее, он раз за разом напоминал себе до ужаса простую истину: Чимин его не любит. Так уж вышло, что Ли Хэвон — их с Чимином одна на двоих Ахиллесова пята. По разным причинам, но с одинаковой зоной поражения. Юнги понимал, что вынужден будет всю жизнь вести односторонний бесконтактный бой. Это непросто, глупо, местами несправедливо, но он смирился. Жизнь вообще несправедливая и глупая. К тому же в его картине мира это всё ещё слишком малая цена за возможность быть с Чимином. Но было в этом кое-что особенно болезненное и абсурдное. Мысль, что день за днём не давала ему покоя: он продолжает побеждать лишь до тех пор, пока ему не бросят реальный вызов. Юнги проиграет в тот самый момент, когда или если Ли Хэвон решит всерьёз вступить в схватку. Не потому, что Юнги хуже или слабее. Просто это изначально неравная борьба. И пока он отчаянно машет руками и тратит уйму сил на то, чтобы хотя бы держаться на плаву, Хэвону достаточно просто войти с ноги, чтобы разрушить ко всем чертям годы колоссальных усилий. Они выступают в разных весовых категориях. Соревнуются в разных лигах, видах спорта, на разных дистанциях, даже стартуют, чёрт возьми, с разных исходных позиций. Это не схватка альфы против альфы. Речь о противостоянии любви и её отсутствия. Чимин хочет любить его. Больше всего на свете. Но любит блядского Ли Хэвона и продолжает раз за разом ждать от него встречных шагов. Единственная причина, по которой Чимин ещё здесь — тот факт, что он их не делает. Там, где ему достаточно и одного, Юнги предстоит проползти сотни миль на локтях, чтобы хотя бы приблизиться к этой точке. Чимин его не любит. И, вероятно, не сможет полюбить никогда, как бы он ни пытался. Юнги знал, на что шёл, знал изначально и не питал иллюзий. Ему не в чем винить омегу, судьбу или же жизнь-злодейку. И он действительно счастлив быть рядом с Чимином. Но это не значит, что у него нет других чувств. Ему всё ещё бывает больно. Каждый чёртов раз. Дыхание омеги ощущается совсем рядом, его нос утыкается в шею вблизи ароматической железы — то самое безопасное место, что стало его зоной комфорта с самого начала беременности. Юнги облизывает губы и выравнивает дыхание, убеждаясь в том, что ему удалось совладать с собой, прежде чем открыть глаза. — Хочешь моё мнение? — Юнги бережно проводит пальцами вдоль гладкой щеки мужа и продолжает после неуверенного кивка: — Вам стоило бы встретиться и поговорить. Ты… никогда не сможешь построить что-то новое, пока прошлое тянет тебя назад. Ты можешь быть сколько угодно уверен в том, что поставил точку, но ситуации, подобная этой, всякий новый раз вернут тебя в реальность. В ту точку, где ты по-прежнему полон глупых надежд и представляешь его на моём месте. Чимин шмыгает носом и жмётся ближе к боку альфы, крепко обнимая мужа поперёк талии. — Прости меня за это. — Ты не виноват. — Виноват. — В чём? В любви к другому? Чимин тяжело вздыхает, но упрямо мотает головой, перебираясь к Юнги на колени. — Это в прошлом. Я не стану бегать за ним. Не буду искать с ним встречи. Просто не вижу в этом смысла. — Смысл в том, чтобы сделать осознанный выбор, Чимин, — негромко замечает Юнги, заставляя омегу перевести на него удивлённый взгляд. — Эй… я сделал его почти пять лет назад. Или наша семья для тебя какая-то шутка? Юнги невесело усмехается, едва ли считая тогдашний выбор омеги таким уж осознанным, но решает не спорить. — Наша семья — лучшее, что со мной случалось. И, конечно же, ты волен поступать так, как считаешь нужным. Я не стану настаивать. Просто… я люблю тебя. И ужасно боюсь потерять. Но я… всё ещё порой чувствую себя лишь печальным стечением обстоятельств в твоей жизни. Я устал гадать, что я значу для тебя. Я хочу конкретики. Юнги заставляет себя смотреть Чимину в глаза, но никак не может отделаться от чувства предельной уязвимости, когда так открыто расписывается в собственной слабости. Омега с трепетом прикладывает небольшую ладонь к щеке мужа и оставляет на его губах парочку неспешных поцелуев. — Если боишься потерять, вспомни совет, который ты дал Джихёку: просто будь внимательнее и не оставляй где попало, — шепчет Чимин, проводя кончиком носа вдоль чужой переносицы, и ощущает усмешку Юнги кожей подбородка. — А если серьёзно, тебе не стоит беспокоиться. Ты не стечение обстоятельств. Возможно, так было в самом начале, но сейчас… конкретика в том, что я ношу под сердцем нашего ребёнка. Я твой муж. И ты… делаешь меня счастливым. Чимин замолкает, собираясь с духом, прежде чем озвучить то, что собирается сказать. Он всё ещё не хочет давать альфе ложных надежд, но, кажется, в этих словах не так уж и много от ложного. — Ты делаешь со мной что-то, — голос Чимина тихий, едва различимый, но Юнги прекрасно слышит, ощущая, как каждое слово приятно обжигает щёку. — Я пока не знаю, Юнги. Не знаю, как дать этому название. Это отличается от всего, что я чувствовал раньше, но… я хочу двигаться к тебе навстречу вместо того, чтобы раз за разом оглядываться назад. Я хочу быть с тобой. Это мой выбор. Так достаточно конкретно? Сердце Юнги, на мгновение замерев, пускается безумным галопом, когда Чимин осторожно перемещает его ладонь на собственный живот. Альфа умиротворённо прикрывает глаза и позволяет голове опустеть, буквально чувствуя, как плавится мозг от осознания простого факта. Прямо сейчас, в этот самый момент их уже трое. В теле его восхитительного омеги день за днём растёт новый человек. Кто-то с таким же очаровательным носиком-кнопочкой, пухлыми губами, яркой улыбкой, бесподобными глазами, или другими милыми особенностями. Юнги крепко зажмуривается от накрывших с головой эмоций и оплетает хрупкое тело благодарными объятиями, словно его руки — хищные лианы, намеревающиеся намертво привязать омегу к себе. Возможно, тогда, почти пять лет назад, выбор Чимина и правда был не таким уж осознанным. Омега был загнан в угол, потерян, разбит и движим отчаянием. Но прямо сейчас Юнги начинает казаться, что всё изменилось. Чимин хочет быть с ним. Стать ему лучшим мужем. Отцом их детей. Возможно, Юнги ещё пожалеет об этом, но прямо сейчас ему действительно хочется верить.