Лисий танец

…Лань Сичэнь останавливается в пустом зале. Он так высок и широк, что за колонами не видно стен, а под потолком клубится туман. Если это храм, то нет ни стола для подношений, ни статуи божества, если главный зал, то нет почётного места. Помещение пусто, звонко, просторно, лишь в нескольких шагах трепещут ниспадающие из-под потолка белые полотнища. Белые?.. Здесь траур?.. Лань Сичэнь ничего не может вспомнить, ничего не может понять. Сердце нестерпимо болит, но причин тому никак не отыскать в памяти. Только слёзы сами собой вскипают на глазах. Что такое?.. Лань Сичэнь делает ещё несколько шагов и вдруг замечает фигуру впереди. Кто-то одетый в белое не убрал волосы в причёску. Чёрным облаком они стелются по плечам к поясу, резко выделяются на белой ткани, и на мгновение Сичэню кажется, что он видит рисунок, выполненный тушью с большим искусством. Но нет, фигура внезапно поворачивается, отчего-то заслоняя лицо. Широкий рукав закрывает верхнюю половину туловища. Сичэнь хмурится, будто бы это незамысловатое движение должно ему что-то сказать, подаётся вперёд — навстречу — ещё на шаг. И замирает. Боль становится нестерпимой, слёзы не остановить, не удержать! Тот, кто стоит перед ним, медленно опускает руку, смотрит прямо Сичэню в глаза. — Супруг мой, — говорит он мягко и улыбается. — Господин мой. А я так ждал тебя. Мэн Яо — А-Яо — его А-Яо стоит там, среди колонн. Безупречно белая ткань траурных одеяний на груди расцвела алыми хризантемами, яркими ликорисами, кровавыми гибискусами. Цветы смерти распустились, запятнав всё лепестками. Сичэнь срывается с места, подбегает, чтобы обнять и прижать к себе… но вновь оказывается на том же расстоянии. Зал бесконечен, бесчисленное количество колонн высится справа и слева, падают полотнища ослепительно белой ткани. А-Яо стоит, недвижим, улыбчив, неизмеримо далёк — невозможно бледен. На белом лице алым росчерком губы, чёрные от боли глаза. — Не получится, — качает он головой. — Там — мир живых, здесь — мир мёртвых. Тебе не пересечь черты, любовь моя. Не пересечь. — А-Яо, — он опускается на колени. — А-Яо! Прости! — Простить? — А-Яо смеётся, негромко, звеняще. — Разве я остаюсь здесь лишь потому, что не в силах простить? Кому же нужно моё прощение? Встань, что же ты?.. Разве судьба моя не была предрешена изначально? Разве не должен был я умереть ещё в материнской утробе? По прихоти лишь увидел свет. Разве не должен был я умереть от горечи и стыда, сломленным, когда надо мной надругались впервые?.. Нет, моя жизнь истекла, истаяла по капле. А тебя мне и вовсе не за что прощать. — Не уберёг, — непослушными губами шепчет Лань Сичэнь. Не поднимается, не смеет даже взглянуть. Его вина огромна, безгранична, он знает, он знает, он вспомнил. Он дышать больше не может оттого, насколько она чудовищна и велика. — Любовь моя, — раздаётся совсем близко. Сичэнь видит лицо А-Яо прямо перед собой, тянется к нему и… прохладные губы на миг касаются его собственных. — Раз тебе так это нужно, то я прощаю тебя… Я не держу на тебя зла, ни на кого больше не держу зла. И всё меркнет вокруг.