Лисий танец

Лань Чжань отличался отменной памятью, потому для него не составляло труда выучить все правила клана в срок и рассказать их без запинки строгому учителю Лань — собственному дяде, что на занятиях если и выделял племянников, так только тем, что относился к ним строже и спрашивал с них больше, чем с других. И всё же выучить не означало понять. Отдельные утверждения ставили Лань Чжаня в тупик. Порой он записывал их на белоснежной рисовой бумаге и вглядывался в чёрные очертания, как будто так они становились яснее. После смерти родителей Лань Чжань не смел больше расспрашивать о значении вгоняющих его в недоумение постулатов. В очередной раз дядя покинул Облачные глубины, чтобы присоединиться к Совету кланов, а Лань Чжань получил от него задание — переписать раздел правил, касающихся нравственности. Не просто так переписать — а сделать десять копий для десяти новых учеников, которые скоро должны были прибыть на обучение. С одной стороны, это казалось не наказанием, а почётной обязанностью. С другой же… Именно в этом разделе таилось правило, что Лань Чжань никак не мог понять, сколько ни бился. И вот теперь, выписав его, он снова замер, беспомощно глядя на иероглифы. «Мораль есть первопричина», — гласило правило. Лань Чжаню казалось, что концепция ускользает от него, но он не решался задать вопрос дяде. Тот, вероятно, не стал бы объяснять, а назначил бы наказание. Он смотрел и смотрел на чёрные иероглифы, но понимания это не прибавляло, сочетание «Дао» и «Дэ» никак не хотело раскрыть своих тайн. Двери библиотеки открылись, и вошёл Лань Сичэнь. Заметив младшего брата, он мягко улыбнулся и приблизился. — Дядя снова задал тебе переписывать правила? Чем ты провинился перед ним? — угадал — и не угадал он. — Это не наказание, — покачал головой Лань Чжань, мельком взглянув на Сичэня. — Он хочет, чтобы я подготовил списки правил для новых учеников, потому что моя каллиграфия безупречна, — едва ли он этим гордился. Это казалось естественным — как племянник главы он обязан был стать примером для каждого, должен был владеть всеми положенными искусствами. Не стоило гордиться тем, что выполняешь подобное с необходимым усердием. — У нас достаточно копий правил, — удивился Лань Сичэнь. — И им бы хватило. Давай я помогу тебе, вдвоём мы управимся с заданием раньше, и ты сможешь заняться тем, что тебе по душе? Лань Чжаню было неловко, но они в самом деле могли подменять друг друга в подобных заданиях, настолько схоже держали руку и вычерчивали нужные штрихи. Только если присмотреться, можно было заметить некоторое отличие — большую лёгкость в каллиграфии Сичэня, большую основательность у Лань Чжаня. Сичэнь занял стол рядом и положил перед собой лист бумаги, растёр тушь и снова посмотрел на Лань Чжаня. — Сначала я подумал, что ты печалишься из-за наказания, но теперь понимаю, что причина в другом. Тебя нисколько не порадовала возможность закончить раньше. Что же тогда такое? — Не могу разобраться, — признался Лань Чжань и даже удивился, что не догадался прежде задать вопрос именно брату. — Что значит — мораль есть первопричина? — Естественная природа человека включает и добро, и зло, а главная его особенность — умение различать их, — начал Лань Сичэнь задумчиво. Пусть он повторял то, что говорилось на занятиях, рассказывал в то же время будто бы иначе, и слова раскрывали свой истинный смысл. — Жажда наживы и личной выгоды есть зло, и сохранение добродетели в том, чтобы подавить это низменное желание. Справедливость стоит выше прибыли… — Сичэнь замолчал и продолжил снова, обратившись к иероглифам: — Мораль разделяется на Дао и Дэ, а значит, в одном проявляется другое. В своих поступках ты должен руководствоваться справедливостью, и тогда и получится следовать этому правилу. — Справедливостью, — повторил Лань Чжань, но замолчал, едва ли не по-настоящему прикусив себе язык. Ему не казалось справедливым то, как Лань Цижэнь говорил о лисьей природе. Ещё прежде, когда мать была жива, не казалось справедливым, что они не могут видеться чаще, жить в одном доме. Или дело было в том, что его лисья природа мешала человеческому умению различать зло и добро? Впрочем, Лань Сичэнь заметил что-то в его лице и добавил внезапно: — Не сомневайся в этом правиле, но сомневайся в тех, кто говорит, что следует ему, но не доказывает этого поступками. Верь поступкам больше, чем людским словам. И Лань Чжаню показалось, что они представили одного и того же человека. Переглянувшись, они взяли кисти и принялись писать. *** Своды пещеры Ханьтань излучали холод и слабый свет. Лань Чжань пересёк границу печати и вздрогнул, ощутив на миг её касание. Он сделал ещё шаг и замер, не спеша вторгаться в жилище Лань Цижэня. В тишине слышались только отдалённые всплески срывающихся капель. Даже напрягая лисий слух, Лань Чжань не мог уловить чужого дыхания. И только запах, знакомый с детства и всё же немного иной, подсказывал, что Лань Цижэнь здесь. Лань Чжань ждал, сам не понимая, чего именно. Знака? Позволения пройти дальше?.. Он всё ещё не видел причины, отчего пришёл сюда, и не сомневался, что на самом деле вряд ли услышит слова раскаяния. Он и не нуждался в извинениях, не искал объяснения. Но что им тогда руководило, когда он откликнулся на зов? А может, и вовсе никаких слов не прозвучит сейчас? Вдруг Лань Цижэнь всего лишь тешит так собственное самолюбие — даже оказавшись запертым и отвергнутым, он может заставить племянника прибежать к нему, выжидать неизвестно чего. Призрак былой власти — единственное, что ему осталось? Мысль была неприятной, но никак не хотела уходить. Всё скреблась и скреблась на грани сознания. Лань Чжань сжал заведённую за спину руку в кулак, точно мог так заставить замолчать этот неприятный голосок. Он глубоко вздохнул и решил, что прождёт лишь только мгновение, а после повернётся и отправится прочь. — Ты — такой же, как и я, Ванцзи, — донеслось вдруг из самого тёмного угла. Чуть сощурившись, Лань Чжань посмотрел туда, но и лисьим зрением сумел ухватить лишь очертания фигуры, не более. Вспомнились вдруг слова Мэн Яо: «Теперь он станет стареть, как обычный человек, скончается от тяжести лет, упавших ему на плечи и вдавивших в каменный пол». Неужели потому Лань Цижэнь не спешит показаться на глаза?.. И в чём он видит сходство? Непрошенная тревога захватила сердце, но Лань Чжань не стал торопить. Тишина снова разливалась вокруг, и легко было представить, что прозвучавшая фраза — ничто, лишь плод воображения, а пещера Ханьтань давно пуста. — Мы в одни попали сети, — донеслось снова. Теперь тёмные очертания всколыхнулись. Лань Цижэнь встал и шагнул вперёд, тяжело и медленно. Слабый свет наконец коснулся его простых одежд, даже не белых, а серых, будто старый пепел давно угасшего костра. И столь же серыми стали его длинные волосы, спадающие на плечи из низко затянутого узла, кое-как скреплённого деревянной шпилькой, пусть изящной, но вовсе не похожей на привычные для клана Лань украшения. — Одни и те же, сознаёшь ты это или нет. Лань Цижэнь будто разом прибавил двадцать лет. Он стоял, опустив плечи, чуть ссутулившись. Лицо его избороздили морщины, стал резко и некрасиво выделяться рот, совсем истончилась бородка, побелела, точно взялась инеем. Лань Чжань всё ещё молчал, будто показать хотел, что пришёл не говорить, а только лишь слушать. И взгляд Лань Цижэня стал ещё пронзительнее и холоднее. — У них одинаковые глаза, — продолжил вдруг Цижэнь. — Взгляд — совсем один и тот же. Вот этим они нас и приворожили. Если бы Цансэ согласилась остаться со мной, я бы столь же неистово защищал её, как ты — её сына. Ради него ты готов и клан отринуть, и правила позабыть. Что с тобой станет, если он вдруг перейдёт черту? Тьма всегда влекла его мать, и он последует туда же, слышишь? Лань Чжань отвёл взгляд. Он пришёл зря. Что, кроме яда, может подарить при встрече старая и бесполезная змея? Конечно, теперь он будет порочить Вэй Ина. — А, не понимаешь, — взмахнул рукой Лань Цижэнь. — Не понимаешь. Я столько сделал, чтобы уберечь тебя от твоей собственной крови. Так много труда вложил в то, чтобы ты рос заклинателем клана Лань, а не лисицей. Но пришёл он — с глазами Цансэ. И посмотри на себя, разве не видишь, что уже идёшь против природы? Лань Чжань медленно развернулся к выходу. У него был один лишь вопрос, но и тот он не собирался задавать, понимая, что не услышит ответа. И тут Лань Цижэнь схватил его за запястье. Прикосновение неожиданно обожгло, и Лань Чжань осознал, что так отозвалась печать. От чего она уберегла, от проклятья?.. Цижэнь задышал хрипло и отступил. Одну руку прижал к груди, напротив сердца. В уголке губ его появилась тёмная капля крови. — Проклятые лисы… — прошипел он. — Не много ли ошибок ты уже совершил? — Лань Чжань взглянул коротко, через плечо. — Зачем ещё одна? — Всего лишь хотел попросить об услуге, — засмеялся тихо Лань Цижэнь. Глаза его безумно блеснули, и Лань Чжаню пришло в голову, что старик, должно быть, совсем не в себе. Мэн Яо ведь упоминал, что Баошань сокрушила не только Золотое ядро, но и сознание. — Об услуге, — повторил Цижэнь. — Разгадал вас, — неожиданно он выпрямился, точно вернулась прежняя стать. Голос зазвучал строго, гулко раскатился под сводами пещеры. — Разгадал. Та девица, что была на свадьбе Сичэня, на самом деле он, да?.. И по ночам он для тебя становится женщиной? Я лишь хотел посмотреть. Лань Чжань вздрогнул от отвращения. Он слышал о такой технике, она и не требовала много умения или сил. Можно было, пусть и ненадолго, соприкоснувшись с другим, увидеть то, что видит он. Схожая с «Сопереживанием», если судить лишь по описанию, она относилась к техникам тёмным, потому что не подразумевала никакого согласия. К счастью, защититься от неё было очень легко, а печать, оставленная Баошань, и столь малозаметное влияние замечала и разбивала в пыль. — Это всё, для чего ты позвал меня? — спросил он глухо. Был ли Лань Цижэнь всегда настолько мелочным и жалким? Всё ли в нём сводилось к неудовлетворённой страсти? Заставляя прочих неотступно следовать правилам, всё, что он взлелеял в себе, их нарушало? Или, возможно, в нём было что-то иное?.. Лань Чжань ждал ответа, хотя беспокоившие его вопросы не задал. Один вопрос. Единственный вопрос. — Ты пришёл сюда не потому, что я звал, — вдруг произнёс Лань Цижэнь. — Ты преследуешь собственную цель. Хочешь знать, ненавидел ли я её на самом деле?.. — он помолчал и качнул головой. — Нет, не это. Но что-то, точно связанное с ней. — Почему не дал ей уйти? — всё же вырвалось у Лань Чжаня. — Очень просто, — Лань Цижэнь снова смотрел безумно и страшно. — Она с такой силой стремилась сюда, к тебе, к Сичэню, что нашла бы возможность родиться рядом с вами. Жаль, я не сумел развеять её. Расколоть на никчёмные искры. Ты, Ванцзи, защитил её. Мы похожи с тобой, до последнего защищаем то, что нам дорого. — Что же тебе дорого? — Лань Чжань не ждал ответа на этот вопрос и собрался уйти, когда позади раздалось: — Я сам. *** Вэй Ин встретил его неподалёку от пещеры. Обеспокоенный, он шагнул из тени и положил ладони на плечи. Лань Чжань мимолётно подумал, что и краткого мгновения этой близости не отдал бы Цижэню. Всё внутри вскинулось от гнева, но тот сразу угас. — Что он хотел? — Вэй Ин смотрел внимательно, не отрывая взгляда. — Ну же, что ему было нужно?.. — Старая змея норовит укусить, и когда ядовитые зубы уже раскрошились в пыль, — тихо отозвался Лань Чжань. — Пойдём лучше. — Отчего не расскажешь? — Вэй Ин будто и не настаивал, но встревожился, и оттого Лань Чжань не мог замолчать так просто. — Я ходил туда не чтобы узнать, что хотел Лань Цижэнь, — пояснил он. — А только лишь ради себя самого. Но вместо ответа получил подтверждение тому, что заметил ещё ребёнком. Только в те времена я не мог высказать подобное вслух, да и теперь меня поражает это до немоты. — М? Что же это такое? — Вэй Ин поймал его за руку, заглянул в глаза. — Не хочешь отвечать сейчас, ответь после… Но я буду ждать, слышишь?.. — В клане Лань три тысячи правил, — Лань Чжань коротко сжал пальцы Вэй Ина. — Три тысячи, а все опираются на одно. Мораль есть первопричина. Глава клана должен был воплощать собой это правило. И только теперь это так и есть. — Дао и Дэ… — покачал головой Вэй Ин. — Справедливость превыше выгоды. Что ж, старик по-своему понимал справедливость, но умел говорить так, что не каждый мог постичь, что прячется за строгостью фраз. Они встретились взглядами. Лань Чжань не мог рассказать ему о том, что на самом деле хотел от него Лань Цижэнь. Как не мог забыть той ночи в пещере Ханьтань, когда Вэй Ин остервенело тёр кожу, зайдя поглубже в ледяную воду. Уж лучше разговор о Дао и Дэ, о справедливости, что наконец восторжествовала в клане Лань, хотя и должна была служить для него основанием и первопричиной.