Водоворот(временно заморожен, я выгорела)

После такого, конечно же, озеро становится новым любимым занятием Мицки. Он в нетерпении дрожит каждым новым утром, ожидая — когда можно туда побежать. Он так рад, так в восторге, что идёт туда каждый день, выучив дорогу и иногда даже не обращая внимания на то, что Узумаки заняты — что он идёт лишь с АНБУ, к которым он привык уже, как к вечным теням рядом, и которые вполне успешно постоянно держат других отдыхающих на расстоянии от него. Поначалу, конечно, Узумаки его сопровождают, потакают и вечно готовят уйму вещей в сумках, но потом постепенно — то Узукаге занят, то Карин, потом и госпожа Кушина бегает по делам, и лишь господин Минато его отводит плавать, а затем и вовсе все заняты, чтобы им заняться. Да и в те разы с Узумаки, обычно, всё было суматошно и не так долго — то позже выходили, к вечеру, то раньше, но лишь на пару часов, а потом его вели домой. Оно и понятно, Узумаки заняты. И, как Мицки однажды всё-таки понимает из разговора, это то, что старшие, прибыв сюда, с увлечением углубляются в дела Водоворота. Хоть уже бы и не должны. В общем, Мицки и рад, что его всё-таки отводят туда, но и не нравится ему эта суматоха — и сборы туда, и недолгое время на озере — потому, когда все Узумаки одним жарким утром испаряются, теряются где-то в других комнатах этой резиденции, Мицки топчется по спальне нервно, а потом всё же надевает вещи мужчины, в которых плавает, и взволнованно, вперебежку бросается из спальни. Ему ведь можно туда идти одному, верно? Тем более АНБУ будут рядом, стоит ему лишь выйти из дома. Так что он с колотящимся сердцем и покалывающими от волнения щеками несётся по двору за ворота, видя — как легко его догоняют АНБУ. Как обычно, не останавливая. Самому Мицки ничего не нужно, чтобы пойти на озеро. Ни полотенце, ни даже одежда, хоть всё же он и надел футболку со штанами под своё лёгкое кимоно, которое сбрасывает на берегу. И он спешит в воду, сразу погружаясь с головой и понимая, что сегодня, как в первый день, он здесь пробудет столько, сколько захочет. И наплавается вдоволь, нагреется под солнцем. И он довольно плескается, ныряет, в который раз рассматривая дно, гоняет рыб и играет между водорослей. Даже сжирает змеями несколько особенно противных лягушек. Он, кажется, даже пропитывается водой сам, хоть это и невозможно, когда всё же Хьюга, раздевшись до нижнего белья, ныряет за ним и вытаскивает на берег. После того как АНБУ полчаса к ряду пытались его уговорить выйти самого. Мицки от этого и испуган немного, и недоволен, что его вытащили. Но девушка хмурит брови и недовольно упрекает его, что у него уже синие губы. Мицки тоже недовольно и обиженно кривится, но начинает согласно дрожать, ощущая, какая разница в воде и под солнцем. Упрёки про полотенца он, правда, пропускает мимо ушей, хоть и не противится, когда его укутывают в одно, что приносит Хатаке — видимо, как раз для тех, кто не любит брать что-то с собой, там, дальше на берегу, у кафе можно было взять кое-что необходимое. И те нетонущие подушки, лодки, чтобы покататься, там же сдавались. Так что, вроде, по итогу Мицки не очень-то не прав, что ничего не брал, хоть и без полотенца бы обошёлся. Но всё-таки, вероятно, он и правда был слишком долго в воде и просто молча слушает, как АНБУ ему говорят не купаться слишком долго. И греться. — Вам же самим не понравится, если заболеете. — Мягко улыбается под вечной маской Хатаке. Мицки молча соглашается с этим, вспоминая, что просто от дождя и ночи в кустах у него получилось заболеть… Впрочем, там не только это было. Но он морщится, усиленно отгоняя от себя то воспоминание, и просто соглашается, что АНБУ правы. И внезапно понимает, что к этим двоим он привык. Не боится их совсем. Не то что бы они были как Узумаки, эти шиноби его не трогают особо, но Мицки их уже воспринимает как часть своей жизни. И думает, что не такие уже они и страшные… Да, бьякуган пугает, а про «шаринган Какаши» так и вовсе ходит уйма слухов по всему континенту. Мицки не сомневается, что Хатаке действительно такой, как говорят, но… этот вполне молодой мужчина ведёт себя лениво, расслабленно, как какой-то здоровый кот. И голос у него приятный, так что бояться больше не получается. Мицки даже как-то и не представляет, чтобы он, пусть даже и с Узумаки, вышел за ворота, а этих двоих АНБУ не было бы рядом. Потому позже он их слушает, выходя на берег, когда его зовут, и плавает с девушкой, делает «кораблики» из листьев дерева и пускает их в озеро. Только игнорирует, что обед уже и надо бы вернуться домой — он не голоден и хочет целый день тут провести, плавая и греясь под солнцем. К вечеру, правда, уже становится ясно, что ноги его просто не донесут домой. Но, к счастью, как раз тогда, когда уже должен быть ужин, с дерева спрыгивает Узукаге и сам забирает его, несёт на руках. Мицки засыпает прям так, пропуская и ужин — так он устал. Но ему нравится, как он сильно пахнет озером и солнцем, и спит он счастливо. Но это снова становится всем для Мицки. И понимает он это одним утром, когда видит за окном туман, дождь, сырость и недовольно, обиженно и нахохлено пялится в окно, завернувшись в плед в кресле. Он ведь хотел плавать. — Ты теперь рыбой хочешь стать? — Спрашивает Узумаки, когда Мицки обиженно игнорирует завтрак, так же недовольно сопя в плед. Он непонятливо хлопает глазами и поднимает взгляд на мужчину. Узумаки присаживается на подлокотник кресла и гладит его по голове. — Ты очень прекрасный, когда радуешься чему-то. — Мягко улыбается мужчина. — Это хорошо, что тебе так хорошо и спокойно. Но ты слишком увлекаешься чем-то в один момент… Нет, это не плохо особо, но… И игрушки, и раскраски, и пазлы, теперь вот озеро — ты делал всё это, не замечая ничего другого. Это… как с клубникой. — Осторожно гладит его Узумаки. Мицки вздрагивает. Правда… ему казалось, что не нужно ничего кроме озера. Даже есть не хотелось, спать особо — лишь оттого, что он выматывался. В остальном же он, и правда, был одержим. Только в этот раз озером. И это как-то… неприятно немного становится, он глаза опускает и расстроенно хмурится. — Ты расстроился? Нет, я тебя не ругаю. — Волнуется Узумаки, спускаясь с подлокотника на пол, чтобы заглянуть в глаза Мицки. — Это хорошо, что ты увлекаешься, наверное, плавать тебе не очень и повредит. Это хорошо, тем более тебе нравится. Просто не забывай обо всём остальном, ладно? Ты обеды пропускаешь и ужины. Даже на меня меньше реагируешь, да вообще на всё, будто ничего не замечаешь. А вот это уже немного не хорошо. Понимаешь? — Мужчина осторожно гладит его по коленям под пледом, и Мицки виновато кивает, чувствуя, как невольно краснеет — снова таким глупым оказывается. И мужчину расстраивает, а этого не хочется, да и не нужно, ради своего спокойствия. Узумаки мягко ему улыбается и продолжает гладить по ногам, но радость сползает, и он снова присаживается на подлокотник, держа руку на плече Мицки. — Ты… там действительно ничем не занимался? — Осторожно спрашивает мужчина. У Мицки уходит пару секунд на то, чтобы понять — где это «там», но затем он скованно кивает. Повисает напряжение в сыром, прохладном воздухе. — Но… что ты делал днями? Просто… ждал ночи? — Мицки на это не отвечает, сжимается в кресле, подтягивая к себе колени, и старается спрятаться в пледе. Сейчас эти воспоминания почему-то больно режут разум. Узумаки судорожно выдыхает и немного склоняется, прижимает Мицки куда-то к груди, под грудью, и он может слышать ровный стук мощного сердца. С объятиями это так убаюкивает, что не хочется, чтобы мужчина его отпускал. Но тот выпрямляется, и уже не так тепло, хоть Узумаки и продолжает его гладить по голове. И делает вид, что этих неприятных слов не было. — Мы будем за тобой присматривать тут, чтобы тебе не было плохо. И Какаши с Химой тоже — он, кстати, говорил: ты их уже совсем не боишься? — Мягко гладит его мужчина, в голосе слышится тепло. Мицки жмурится и кивает, слегка наклонив голову ближе к нему — чтобы Узумаки продолжал гладить. — Это хорошо, слушай их, они будут присматривать. — Продолжает мужчина, зарываясь пальцами в его волосы. — Давай я поищу тебе какие-нибудь журналы, там много всего сразу, в отличии от книг, может, ты найдёшь там что-то интересное. И… ты ведь забыл, что мы собирались ещё в деревню и на море? Мицки после этого вздрагивает, словно просыпаясь — он и правда забыл напрочь, что ему обещали целое море. Бескрайнее и мощное. Так он увлёкся озером. Неловко после этого, но мужчина просто улыбается и продолжает его гладить. — Нам к морю всё равно придётся пройти через деревню, не будешь бояться сейчас? Или всё-таки ещё подождём и сначала в деревню сходим? — К морю после напоминания мужчины хочется уже, но и гроза, и Мицки прекрасно понимает, что пока ещё нет. Не пойдёт так легко. К тому же… а сколько туда идти? Остров — это ведь не континент, но учитывая, что Мицки тут ослабел… Так что вместо ответа он просто утыкается носом в свои колени и недовольно сопит. Узумаки тихо смеётся. — Знаешь, можно взять повозку и поехать к морю, это будет быстрее. Но там всё равно будут люди вокруг, понимаешь? — Продолжает осторожно гладить мужчина. Мицки снова недовольно сопит — возле той деревни, где он впервые увидел море, на берегу за то время не было никого. Лишь изредка появлялся кто-то где-то далеко. И хотелось бы также сейчас, но там, на континенте берег был длинным, там много простора. На острове же, естественно, будет занято почти всё место. — На озере тоже постоянно много людей, но ты на них уже не очень обращаешь внимание, правда? На берегу, может, найдём местечко потише, ну и мы с тобой будем, так ведь не страшно? — Треплет он волосы, а Мицки теперь терзается и тем, что хочет на море, и всем этим разговором, оттого, что не замечает всё остальное. И дальше только недовольно вздыхает. — Ладно, — сдаётся после молчания мужчина, но не обижаясь, голос дальше мягкий и весёлый. — Подождём ещё, пока ты будешь готов. А тогда — скажи, и мы поедем. Мужчина снова так ласков с ним, такой тёплый. А Мицки может только вздохнуть и дальше тихо сидеть. И млеть оттого, что в такое дождливое утро его долго гладят. Но на завтрак он всё-таки соглашается и послушно садится за стол. Пару дней, даже когда после дождя становится тепло и, кажется, можно уже идти снова на озеро, он продолжает сидеть дома. И думать над своим поведением. Узумаки ведь снова прав, Мицки от своей глупости снова теряется и увлекается, не придавая значения больше ничему. Он сам сполна прочувствовал это на клубнике. Остро, можно сказать. Но и до этого вёл себя так — увлекался, не в силах остановиться, когда узнавал что-то в первый раз, и терял голову. А потом и себя, наверное. Это ведь действительно не хорошо, и если уж он хочет спокойно и приятно дожить тут своё время… Впрочем, от этого мысли его снова куда-то не туда заводят, но он думает, что понимает, как нужно дальше. Правда, поначалу получается, немного настороженно пролистать стопку каких-то странных журналов, которые всё-таки приносит мужчина. Они… суматошные оказываются, с кусками каких-то совершенно разных статей, и он даже сбивается, когда видит статью про моду и одежду, потом про каких-то знаменитых людей — актёров и певцов — а потом внезапно что-то про рисование и ещё что-то непонятное, но, вроде, в таком же плане. Всё так вперемешку, как будто панические мысли в голове. Странно… и кажется, не совсем для Мицки такое. Впрочем, журналы он всё равно листает немного. Но пока так ничего и не придумывает, зато, кажется, успокаивается с озером. Да и в целом. *** — Мицки, а мы тут посчитали и нашли: когда у тебя день рождения. — Присаживается рядом с ним мужчина, вернувшись однажды из кабинета. Как раз к обеду, когда очередные вкусные блюда стоят на столе, а Мицки пьёт вкусный чай. От таких слов, правда, он вздрагивает. Больно, потому что опять речь о его потерянной жизни, и нервно, страшно, потому что — где это они искали? Мысли какие-то неясные, но определённо пугающие в этом направлении. И даже руки, держащие горячую чашку, холодеют. После папы ведь ничего не осталось. Не могли ведь они искать в Конохе? Его же тогда заметят. Мицки холодеет и со страхом смотрит на Узумаки, с которого сползает мягкая улыбка. — Что с тобой? Что случилось? — Хватает мужчина его за лицо, обеспокоенно вглядываясь в глаза. Сердце стучит в горле. — З… зачем… — С ужасом выдавливает он. Мицки не хочет возвращаться в кошмар, хочет здесь спокойно дожить всё, что у него осталось. Его ведь не отпустят, не отмахнутся… его растерзают, когда узнают, где он был всё это время. Внутри скручивает жутким страхом. О том, что Конохе, вероятно, неоткуда знать о его дне рождения, он не может подумать из-за страха. — Что зачем? Почему ты дрожишь? Всё же хорошо. — Они узнают… — Горячие слёзы ручьями стекают по щекам, Мицки задыхается от паники. Нет, нет, нет, он не хочет, не хочет. Ну, пожалуйста! Он судорожно цепляется за футболку мужчины, всхлипывая и дрожа от ужаса. Узумаки ведь обещал, что позаботится о нём, и как он такое сделал? — Что такое? Почему ты боишься, я не понимаю, Мицки? — Узукаге прижимает его, подхватывает и переносит на кровать. — Что случилось, почему ты испугался? Всё хорошо ведь, ничего не случилось. — Укачивает его мужчина, крепко прижимая. Мицки слышит, как трещит в его руках светлая футболка. Как всё может быть хорошо, если они зачем-то полезли к Конохе? — Пожалуйста, скажи, что такое? Что случилось, чудо? Кто, что узнает? — Укачивает его Узукаге, который обещал позаботиться. — Мы посчитали просто, когда у тебя день рождения, что тебя испугало? — Мицки задыхается, кажется. Зачем они считали, что? Зачем искать, тем более в Конохе? — З-заче-ем?.. — Дрожит он, продолжая панически лить слёзы. — Чтобы отпраздновать, тебе ведь торт понравился, который был у нас? Сделаем тебе тоже красивый. Что тебя здесь испугало? — Целует Узумаки волосы на макушке. Мицки судорожно дышит, и футболка отчётливо трещит, а сжатые кулаки болят от вылезших ногтей. — Они узнают… — Кто? О чём узнают? Что такого, что мы просто посмотрели календари? Мицки, скажи, пожалуйста? — Я не хочу туда… — Скулит и дрожит он, цепляясь за мужчину. Мужчину, который обещал за ним присматривать, которому Мицки ещё не надоел. Так почему так глупо всё? Он цепляется за него сильнее, вжимается. Только бы его не выбросили. — Тшшш, Мицки, я не понимаю — что случилось? Почему? Успокойся, скажи, пожалуйста. — Укачивает его Узумаки. — Позвать маму? Да кого угодно, лишь бы это было глупостью просто, лишь бы Мицки отсюда не исчез и было спокойно. Тем более, Мицки впадает в какое-то странное, бредовое состояние. Как было на грани сознания в тех проклятых кустах, когда разум воспалённо метался, не понимая ничего. Вот и сейчас Мицки плачет, видя реальность урывками, отрешённо, будто бы куски странного сна. И так же прижимается к Узумаки, желая, чтобы тот его не отпускал. В конце концов, отупение всё-таки берёт верх над сбившимися нервами, и Мицки потеряно, устало сидит на коленях Узукаге, пока все остальные Узумаки кружат вокруг кровати. Снова вокруг него. А Мицки устал и ему плохо, тошно и пусто, и он измотано лежит на плече мужчины, так и держась за футболку. А руки Узумаки так и гладят его. — Ну, милый, что ты так испугался? Почему боишься? — Воркует рядом госпожа Кушина, гладя его щёку и волосы, заглядывает в лицо, придвигаясь к нему и Узукаге. Из рук мужчины ещё только не забирает, хотя и могла бы такое провернуть, наверное. — Расскажи, что случилось? — Гладит она волосы. Так беспечно, будто нет какой-то проблемы. А Мицки ведь просто хотел пожить в покое, так нет же — снова его бьёт истерика. Так тошно и противно. — Мицки, — зовёт уже Узукаге, выдыхая ему куда-то в макушку. — Скажи, что случилось? Мицки, кажется, задыхается, когда пытается вдохнуть и открыть рот. Но всё-таки натужно сглатывает и говорит. Он хочет упросить Узумаки не выбрасывать его отсюда. — Я не хочу назад… — Слабо, жалобно, тихо выдыхает он, сжимая футболку мужчины. — Куда? О чём ты? Всё ведь хорошо, ты здесь. — Не понимает, но успокаивает его женщина, а мужчина обнимает и гладит. — Боруто ведь просто про день рождения тебе сказал, о чём ты думаешь? — Они узнают… — Кто? Мицки поджимает губы. Ему даже говорить не хочется о деревне. — Коноха… — Всё же выдавливает он из себя, съёживаясь от этого слова. Узумаки вокруг растерянно застывают. — Почему? Мицки, с чего ты это взял? — Совершенно растерянно спрашивает мужчина, пытаясь поднять лицо Мицки и заглянуть ему в глаза. — С чего бы это там кто-то узнал? — Ты ему что-то сказал? — Так же недоумённо спрашивает женщина, обращаясь к Узукаге. — Нет. Нафига? Только, что мы календари посмотрели. — Тоже ошеломлён мужчина. — Мицки, о чём ты, почему так переживаешь? — Снова допытывается Узумаки. Ну, как он не понимает? Как Мицки объяснить, если он уже ничего не хочет? Только лежать убито. — Если искать — там узнают. — Всё-таки выдавливает он из себя нечто осмысленное. Узумаки, правда, по-прежнему ничего не понимают. — Так… Мицки, почему они должны узнать? Мы смотрели календари, ты ведь сказал, что лев и была полная луна, вот мы и проверили — какой это день. Почему бы кто-то ещё об этом узнал? — Проверили… — Скулит Мицки. Мужчина вздыхает тяжело и как-то нервно. Понял наконец-то? — Да с чего бы Конохе что-то знать? — Кажется, начинает уже возмущаться растерянная госпожа Кушина. — Успокойся, никто ничего не знает, здесь безопасно. — После недовольства резко переключается женщина на милый, успокаивающий тон. — Ты в безопасности. Ты ведь сам сказал, что лев и что было полнолуние, вот мы и проверили календари. Получился не август, а июль. Ну, ты ведь помнишь, летом родился? — Улыбается она под конец и гладит его. А Мицки не понимает и сводит устало и горько брови. — Не знаю. — Почти что огрызается он тоскливо. — Было ведь тепло тогда? Ну, мы всё равно посчитали, что получается так, и почему бы не считать этот день? Мицки только вздыхает, ему все ещё сложно и тошно. Узумаки рядом тоже вздыхают. — Хорошо, не важно это. Главное, послушай — тебе нечего бояться, никто ничего не знает. Обещаю. Здесь безопасно. — Спокойно, но уверенно говорит Узукаге, прижимаясь к его макушке. Может… может, оно и так. Наверное, Узумаки не стали бы ему врать о таком? Он им всё ещё нравится… но всё равно, как это всё тошно. И нелогично — при чём тут вообще всё, что они говорят? У Мицки нет сил разбираться с таким, он просто закрывает глаза и утыкается под шею Узукаге. Может, его и взаправду не выбросят. Он прижимается к мужчине сильнее. Как эти все нервы выматывают, оказывается… Или вернее, как Мицки перестал выносить что-либо, ослабнув, лёжа в кровати и не делая ничего. Но немного, а вроде и он и Узумаки вокруг успокаиваются. Напряжение спадает, хоть сам Мицки так и измотан истерикой и глупыми разговорами Узумаки. — Ну вот и успокоился, всё отлично. — В итоге, всё-таки перетаскивает женщина Мицки к себе на колени, прижимая к груди. Узукаге, правда, не слишком отдаляется, так и гладит его и прижимается. — А скоро и твой день рождения будет. Двадцать пятого июля, помнишь такие цифры? Она всё воркует и воркует о том, что они смотрели календари, подсчитали что-то, что там была полная луна. А Мицки просто вздыхает, никак этого не понимая. — Ты не рад? — В конце концов спрашивает его Узукаге. Мицки молчит, устало смотря в никуда. Сейчас нет, да и рад он был очень давно, ведь в последний раз с папой. Но… здесь же он в спокойствии, безопасности теперь, после таких кошмаров. Так что, наверное, рад всё-таки — в целом. Но, кажется, день рождения — это так неправильно. Больше неправильно, ведь нет папы. — Не хочу… — Отвечает он слабо, желая расползтись в кровати. — Ладно, ты устал из-за этого, оставим на попозже разговоры. — Всё же после неловкой паузы, пока Узумаки явно хотят что-то спросить, говорит госпожа Кушина, и мужчина быстро укладывает его в кровать, набросив одеяло только на ноги. Уже сразу становится легче, но Узумаки рядом всё ещё остаются и гладят его. Вот и Узукаге на кровати рядом, и женщина, и Карин ещё тоже садится рядом. Один господин Минато просто сидит на стуле у стола и не дёргает Мицки, как игрушку. Впрочем, ему всё-таки дают отдохнуть, и он остаётся только с Узукаге, и вовсе может провалиться куда-то в полусон, пока мужчина его обнимает, притянув к себе и прижавшись к спине. Странно, но будто бы от этого Мицки успокаивается. Окончательно. И даже вроде что-то ещё соображает до вечера, поливая алоэ и меланхолично закрашивая картинки. Хотя опять после этого они возвращаются к тому же разговору, про его день рождения, когда женщина приходит. К счастью, уже одна и двоих Узумаки слегка уставшему и ещё не совсем собранному Мицки проще перенести. Хотя всё равно он не понимает, что ему там пытаются объяснять о календарях. И в конце концов, когда он в непонятках пожимает плечами на какое-то число, что они «посчитали» и что у госпожи Кушины день рождения где-то рядом, женщина, замолчав сперва, подозрительно его спрашивает: — Ты, что, не разбираешься в календаре? Мицки, к несчастью, не подумав, согласно кивает. А зачем ему? Правда, он не учитывает, что Узумаки из-за этого… возмущаются? Они до темноты издеваются над ним, почему-то очень негодуя, что он не знает этих вещей, и после этого они и в шоке дёргают его разными глупыми вопросами. И замолкают лишь тогда, когда, не выдержав, Мицки закрывает уши руками и сжимается в кровати. Это… кошмар какой-то, получается. Наверное, давно он так не нервничал. Но хоть ночь выдаётся спокойной. Правда, на следующий день их возмущение никуда не исчезает. Их почему-то сильно волнуют такие не то что бы важные вещи. Они выпытывают у него месяцы, недели, сезоны, и Мицки сбивается в их порядке, а как искать в календаре, который они приносят, он тоже не сразу понимает. Ну… не то что бы это было важно для него раньше. А сейчас так и вовсе не нужно, ведь он всё время под присмотром. И тут ему вовсе ни к чему обращать внимание на подобное, в принципе — много думать ему не нужно. Однако женщина считает это важным и негодует, как это он не разбирается в подобном. Мицки даже немного жалеть начинает, что выдал им подобное, но тут мужчина ещё вспоминает, что Мицки ещё и не мылся «нормально». Это и вовсе вводит госпожу Кушину в… какой-то экстаз растерянности и даже паники. И Мицки всем нутром чувствует, что он в опасности. Что он ещё пожалеет обо всём этом. Ну, собственно, он и жалеет, сходя с ума в круговерти Узумаки, которые понимают — насколько Мицки не приспособлен к жизни, и сколько вещей, совершенно ему неважных, он не знает. Не знает… банального. Как жить, как устроена простая, обычная жизнь. Без миссий и выживания. И они просто остатки души из него вытряхивают, целыми днями допытываясь, кажется, о любой мелочи, и объясняя — что к чему. Мицки кажется, что весь его мозг вскрыли и перетрясли, и что требуют даже больше, чем нужно было в академии. Это, кстати, особенно невыносимо бесит всех Узумаки — что Мицки знает всё, что нужно для убийства и миссии, но не знает, что делать с игрушками, к примеру. От этого Узумаки и злы — не на Мицки, естественно — и не понимают, как так можно было, и жалеют Мицки. Правда, всё равно выпытывают у него всё, что только могут подумать, не оставляя покоя. Будто бы быстро хотят обучить Мицки всему и разом. Правда, то и дело это превращается в неразбериху, потому что… Для них, для обычных людей, живших хоть в каких-то хороших семьях, что их воспитывали, вся их жизнь обыденная и вещи, которые отличаются от жизни Мицки, которые естественные для них, ускользают от их внимания. И кажется, все их дни — это просто клубок воспалённых, хаотичных мыслей. И Мицки не понимает этого их рвения, зачем его пытают так, что аж голова болит и сны у него плохие. Он разучился думать здесь, а теперь его заставляют, ещё и гулять водят при этом, хотя силы из него утекают так же быстро, как и там… когда он умирал. Мицки не хочет сейчас ничего знать, не хочет столько думать и, в конце концов, просто отворачивается, отказываясь вставать, и плачет обиженно. Он устал. Даже кажется уже, что раньше он столько не плакал, как сейчас здесь… Глупости, конечно, — эти мысли, но его наконец-то оставляют в покое, просто оставляя валяться. Тем более Мицки хмурится и кривится всё время, как его пытаются потрогать, протестуя против Узумаки. Те не очень обижаются и вполне себе дают ему время, впрочем, не прекращая приходить в комнату и болтать, гораздо дольше, чем хочется уставшему мозгу Мицки. Да и не хочется ему уже о чём-то думать, даже если Узумаки считают это важным. И лучше бы они шли в деревню, чем пытали его такими бессмысленными вещами. Он ведь на море хочет, и просто… спокойно провести здесь время. Потому на какой-то очередной поток монологов, Мицки поджимает губы расстроенно и отворачивается. — Не хочу. — Бурчит он тихо, упрямо. Вредно. Мужчина даже спотыкается в своём трёпе, и Мицки кожей ощущает его замешательство. И они долго молчат, Мицки — сжав губы, а Узукаге — растерянно замерев, борясь с тем, чтобы ещё что-то сказать. Мицки первые мгновения даже уверен в себе, вернее достаточно раздосадован, чтобы о чём-то ныть. Но потом начинает нервничать и нервно комкает подол кимоно, пока в комнате всё такая же давящая внезапная тишина. Пока Узумаки наконец-то не вздыхает тяжело и садится рядом, привычно и осторожно положив руку на голову. — Хорошо. Но… если тебе что-то непонятно, спрашивай, ладно? Что хочешь, что нужно — говори. — Мягко гладит мужчина волосы, и в голосе слышится так много сочувствия, что Мицки даже неловко оттого, что он противится, и через моментально вспыхнувшую неловкость он всё-таки поворачивается слегка к мужчине, подставляясь под руку и прижимаясь к боку. Тому ведь нравится такое, Узумаки сразу становится ещё мягче и улыбается легко, прижимая к себе Мицки. Ему самому временами от такого становится неловко, но Узумаки такой тёплый и заботливый, что это исчезает так же быстро, как и появляется, и ему самому нравится греться о мужчину и наслаждаться поглаживаниями. Безопасными и тёплыми. После такого его перестают донимать всё время подобными встрясками, сбавляют обороты и мило беседуют, понемногу что-то рассказывая. И не только Узукаге, остальные Узумаки тоже, и до Мицки в полной мере доходит, что что бы он здесь не делал — возможно, кроме моментов, когда в одиночестве сидит в спальне — все будут знать обо всём. Не то что бы это сильно удивляет Мицки, если подумать, но и не пугает, просто теперь он это осознаёт — не только Узукаге всё знает о нём, но и остальные Узумаки. В какой-то мере от этого он даже более защищённым себя чувствует и более спокойно старается реагировать и вслушиваться в разговоры, и когда к нему самому обращаются. Ещё он наконец-то снова прогуливается практически ночью по окраине деревни, держась за мужчину. И госпожу Кушину, которой в этот вечер тоже не сидится спокойно. Выходят они в парк ещё когда достаточно светло, и люди не очень собираются по домам, ещё остаются на улицах, но… Мицки не боится. Нервничает, да, но это достаточно слабо и даже не так подобно его старому страху, опасения, что с ним что-то случится, если его заметят. Хотя с чего бы, если он всегда как тень был. Сейчас же он просто… наверное, маленький ребёнок, который видит что-то в первый раз и оттого волнуется, прижимаясь к мужчине. Но не боится, пусть и есть внутри вечное волнение и опасение, которое въелось и всё ещё не покидает его. Только вот рядом с Узумаки это затихает, и Мицки взволнованно оглядывает улицы, наконец-то, за много лет своей жизни просто гуляя и осматривая дома и простую жизнь людей. — Пойдём чуть дальше сегодня? — Осторожно спрашивает Узумаки, и Мицки кивает, сжимая руки и мужчины и женщины. Они радуются его согласию, и мощёные улицы деревни переплетениями ложатся под ноги. Кажется, они не то что бы идут по краю деревни, но всё же не углубляются сильно, и вечер всё-таки разгоняет людей по домам, отчего деревня явно выглядит спокойнее. Да и у парка вокруг резиденции район тихий, как рассказывает госпожа Кушина. Потому несколько поворотов улиц открывают только лишь дома с разбросанными местами кафе и маленькими магазинами, которые по большей части уже закрыты. И это неожиданно кажется… приятным. Вот так вот просто гулять по улицам в свете фонарей, где где-то в стороне ещё есть какой-то шум от людей, оказывается, очень уютно. Или дело в том, что ему больше не нужно бояться и трястись, прятаться, а можно лишь прижаться к руке Узукаге — и всё будет в порядке. Что Мицки и делает, всё же волнуясь. Но в целом эта прогулка… действительно похожа на прогулку, как когда он ходит в лес, пусть это и деревня, и всё тут отлично от природы. Разве что неловко и немного страшно становится, когда жители временами узнают своего Узукаге и хотят поздороваться. Разговаривать. Это заставляет Мицки поёжиться, но Узумаки успокаивают его и осторожно останавливают радостных жителей, так что прогулка всё же продолжается, пока не темнеет окончательно, и, устав, они бредут домой, погружаюсь в темень парка. — У тебя глаза так интересно светятся в темноте всегда. Хоть и страшно временами. — Весело хмыкает Узукаге, пока АНБУ ещё возятся с фонарём, и в темноте отчётливо видно жёлтые глаза Мицки. — Особенно ночью, если ты куда-то убегаешь с постели. — Как блуждающие огоньки — не знаешь хорошие или затащат в болото. — Смеётся женщина, потрепав его по голове. Мицки непроизвольно смущается и глаза опускает, притупляет своё зрение, сливаясь с обычными людьми. — Да ладно! — Синхронно выдают Узумаки, приближаясь к нему и восхищённо всматриваясь в лицо. Мицки чувствует, как сразу становится горячо. — Ты и так можешь? Прикольно! — Удивляется мужчина. — У тебе столько особенностей, какая прелесть загадочная! — Поддерживает госпожа Кушина, пока они оба с восторгом почему-то разглядывают его лишь слегка блестящие в сумерках глаза. Обычная его маскировка же, чтобы… «не отсвечивать», хоть без этого он видит лучше. И что так удивляет Узумаки?.. Впрочем, они вроде ведут себя так постоянно, так что Мицки только рукава сжимает и неловко сопит. Всё равно ведь в любом итоге его будут тискать и таскать с собой. И не то что бы он сильно против. В любом случае, не смотря на эти несколько происшествий и все нервы из-за них, всё снова возвращается к какому-то привычному ритму и привычной жизни. И не смотря на то, что они переживают о плохом понимании жизни Мицки, всё продолжается хорошо, возвращаются спокойные прогулки и походы в деревню. Даже если между этим Узумаки начинают что-то выпытывать и рассказывать, стремясь его чему-то обучить. Впрочем… кажется, не так уж и много вещей он не знает. По большей части это относится к банальной жизни и… общению. Это не то, что можно выучить каким-то образом, как карты, к примеру, так что в целом всё сводится к тому, что с Мицки просто продолжают общаться и заставлять его что-то отвечать. Наблюдать. И Мицки рад, что волнение Узумаки исчезает и всё может остаться как раньше. Кроме того, что теперь возле телефона на комоде стоит календарь, и его всё же пытаются научить порядку месяцев и следить за днями, отмечая и тот, что выбрали для его дня рождения, и для дней рождения Узумаки. Мицки правда совсем не сосредоточенно это слушает, но и не делает больше то жалобное лицо, выпрашивая покоя и чтобы Узумаки его пожалели. Не играет с подобным. Но ему куда больше по душе тихо жить, развлекаясь с не такими уж и разнообразными «игрушками», и гулять, знакомиться понемногу с деревней, читать про неё. Удивительно, но Узумаки даже не особо давят, видимо, всё же поняв, что это не имеет смысла, и Мицки может просто наслаждаться своими ленивыми, однообразными днями. — Тебе не хочется чему-то учится, да? — Как-то вечером, пялясь в телевизор и поглаживая Мицки под боком, спрашивает Узукаге. Мицки отрицательно мычит и утыкается носом в футболку на груди, не понимая, когда успел тут оказаться, когда вроде лежал просто рядом. Но, видимо, виной всему было то, что Узумаки его всё время гладил. — Хорошо. — Задумчиво отвечает мужчина, не отрываясь от телевизора и поглаживаний. — Но спрашивай и говори, когда что-то нужно. Мицки молчит на это, продолжая расслабляться от поглаживаний, и не думает, не переживает ни о чём. Ему так хорошо и тепло. И даже не страшно, что шумит телевизор. — А ты ведь никогда ничего не говоришь первым. И меня никак не называешь. — Задумчиво говорит мужчина, прекратив перебирать волосы и разрушив спокойствие. Мицки растерянно моргает, но решает по обычаю прикинуться тенью, игнорируя разговор. Узумаки правда не унимается переворачивается набок, сдвигая Мицки с себя, чтобы заглянуть в лицо, и нависает сверху, подперев голову рукой. Так… пытливо смотрит, хмуро немного. И почему-то пробирает даже без того странного глаза. — Ну скажи — «Бо-ру-то». — Тянет он, сверля Мицки взглядом. Мицки… сперва ошеломлённо замирает, кажется, даже перестав дышать, от такого заявления — как ему сказать просто имя? Почему? А затем он падает в панику и нервно мечется глазами по футболке и кровати, скашивает их за плечо мужчины, лишь бы только не смотреть ему в лицо. Тот, кажется, расстраивается. — Ну, скажи «Боруто». — Как-то… расстроенно требует Узумаки. — Скажи-и-и. Как Мицки может сказать просто имя? Это ведь Узукаге, его… хозяин. Господин. Кто угодно, но ведь не взаправду семья, даже если Мицки спит с ним в одной кровати. Он ведь не может его так называть, это… это странно и вообще не должно так быть. И Мицки сжимается неловко и нервно, так и мечась глазами, пока мужчина выжидательно на него пялится и мычит недовольно. Мицки нервно сжимает губы. Он не может ведь, даже если ему нравится давать Узумаки забавляться собой. Даже если сам поддаётся рукам и прижимается. Он не может так. И тихо паникует, чувствуя — как от нервов жарко и покалывает руки. Узумаки же грустно вздыхает, падая на подушку. Мицки виновато опускает глаза и ещё немного сворачивается, стараясь спрятаться. Улизнуть от этого. Однако мужчина не злится, придвигает Мицки снова к себе и целует в волосы, спокойно обнимая. Может, он расстроен, но не зол на Мицки. Не заставляет его. А он… может, всё же когда-то поймёт: какое слово для Узукаге и, возможно, назовёт это. Но уж точно не сейчас.