Водоворот(временно заморожен, я выгорела)

Но, разумеется, море не так близко. Ещё несколько дней Мицки так и проводит, укутанный в одеяла, и мужчина почти что не выпускает его из рук, остальные Узумаки тоже носятся вокруг, проверяя его. Это… странно кажется, но Мицки и не думает выпутаться. Ладно, не думает, потому что это слишком для него сейчас, но не дёргается, чувствуя, как тепло в руках. Да и тело такое вялое, что не хочется ничего, и он не противится. Тем более, его так гладят, целуют в макушку, что остаётся только сидеть тихонько с горячим лицом и неловко опускать глаза, попивая чай в кровати, отказываясь от еды, что не лезет в горло. Госпожа Кушина тоже часто крутится рядом, целуя его, и тоже обращаясь, как с безвольной куклой, нежно прижимая к себе, и тогда получается, вообще, только смущённо сопеть. Кивая на вопросы — хорошо ли ему. Правда, потом он кривится и шипит, сжимаясь, когда женщина заводит речь о том, что его нужно проверить, не хочет давать снова руку под кровь. Потому что это неприятно само по себе, даже если он знает, что кровь не поддаётся. Но он не хочет. И ворчит зло, шипит, свернувшись в кровати. Может, в другое время он о таком пожалеет, но конкретно в этот момент ему так это не нравится, что он вот так противится, пугая Узумаки своими нечеловеческими звуками, из смеси змеиного шипения и злого ворчания кота. Узумаки даже не то что бы против после такого… скорее удивлены, что его глотка на такое способна, что он брыкается, пусть и лениво — и не выпускает когти, как в тот раз — и, видимо, поэтому решают всё же его не донимать. Позже ему конечно же неловко, стыдно и временами страшно. Мицки не понимает — зачем испытывает терпение этих людей, зачем противится, когда знает о бесполезности анализов, но… почему-то временами не получается проглотить это нежелание, хоть оно и не ровняется с тем, чтобы выпутаться из рук или потребовать есть только бутерброды или сладости. Это что-то серьёзнее. И всё равно он противится, потом ожидая чего-то… страшного. Однако Узумаки по-прежнему тёплые и его обнимают, гладят, и как-то из головы этот момент возмущения уходит. Сменяясь разочарованием, когда внезапно оказывается, что такие вкусные бутерброды уже… не вкусные. Не красивые. Не хочется их есть. Это странно для Мицки, но кажется, будто бы… они приелись… Теперь вот только Мицки понимает значение этого слова и отворачивается от тарелки, на которой ему в кровать приносят его уже не любимую еду. Зато мисочка с овощами и мясом оказывается куда интереснее, хоть всё равно есть не особо хочется и очень лень, и он слабо ковыряет там палочками, отмечая, что снова начал лениво растекаться по кровати, даже уже не играя ни с чем. Не очень хорошо такое, кажется, от того странного случая, тяжёлого сна и слабости в теле он уже отошёл, но продолжает просто лежать. И прогулки, море снова отодвигаются куда-то далеко. Мицки морщится недовольно и тянется за книжками, понемногу стараясь снова разбудить свой мозг. В тот день это даже получается, и Узукаге говорит, что он выглядит куда более бодрым, предлагая вечером прогуляться. Мицки довольно кивает и послушно идёт за стол, когда приносят обед. Мужчина, видимо, очень голоден, потому что начинает есть сразу, как тарелку ставят на стол, даже не дожидаясь, пока поставят ещё что-то, обычные миски с соусами и добавками, со сладким и тот странный сладкий чай со льдом. Мицки же тихо смотрит на чайничек с чаем для него, ожидая пока девушка уйдёт, расставив всё остальное, и… растерянно замирает. Пока мужчина увлечённо ест, он не понимает, что происходит, глядя на пустую тарелку перед собой. Никогда ведь не было такого, чтобы приносили пустую… разве что, когда было ещё большое блюдо пирожных, но… Но в этот раз ничего не было. Большая пустая тарелка, мисочка, точнее, как для супа, и пиала с… чем-то. Каким-то соусом, вторая — с вареньем. И всё… Мицки не понимает. Почему? За что? Это он так много кушал? Или из-за того, что не слушался? От шока и обиды перехватывает дыхание. Губы начинают дрожать, а глаза наполняются слезами. Что он такого сделал? Он слишком много ел, что теперь ему принесли пустую тарелку? Зачем тогда было звать? Он сжимает нервно кимоно и судорожно выдыхает, стараясь не заплакать. — Что такое? — Непонятливо спрашивает замерший рядом Узумаки, и Мицки с болью и обидой, с полными глазами слёз смотрит на него. Почему? Так горько от этого… издевательства. — Что случилось? — В непонятках подаётся к нему мужчина. А Мицки поворачивается к пустой тарелке и моргает. Слёзы горячо бегут по щекам, он трёт их руками и рукавами, зачем-то пытаясь скрыть. — Тебе ведь нравилось желе, что не так? — Не понимает мужчина, держа его за плечо. Мицки старается не плакать, но перед глазами то и дело расплывается пустая белая тарелка. — Мицки? Ну что? Оно вкусное. — Бросается мужчина к чему-то, а он не понимает, что ему делать и как на это реагировать. Зачем вообще Узумаки его что-то спрашивает, говорит, если знает, что ему ничего не принесли. Но перед носом в тарелку входит ложка, и мужчина подносит её, пустую, ко рту Мицки. Пустую? Мицки моргает, вытирая слезы, и непонимающе смотрит на это. На ложке будто бы что-то есть… Непрозрачное по изломам, как стекло, которое по центру невидимо, и лишь его края показывают толщину. — Оно вкусное, попробуй. — Воркует мужчина, а Мицки растерянно, с мокрыми щеками и глазами снова смотрит на него. — Что такое? Не хочешь желе? Желе? Мицки всматривается. В ложку и в пустую миску. Осторожно, будто собираясь коснуться кипятка или яда подносит руку к посуде и… упирается во что-то плотное. И растерянно хлопает глазами. Мицки чувствует, как внутри скручивает неловкостью и снова тычет пальцем, точно убеждаясь, что в миске всё же есть еда. Что она не пустая. — Что?.. — Растерянно спрашивает Узумаки, поглядывая то на него, то в тарелку. Мицки чувствует, как щёки начинают гореть. — Ты… — Выдыхает мужчина, а потом начинает хохотать, уронив ложку и падая руками и головой на стол, рядом с тарелками. Он всё смеётся и не может остановиться, а Мицки задыхается от неловкости и растирает по лицу влагу слёз, думая, что хорошо было бы, чтобы этого не было. Мужчина всё не может прекратить смеяться, но держит руку на колене Мицки. Ложка со звоном сползает с миски, и невнятной «водой» кусок совсем прозрачного желе расплывается по столу. Теперь его видно. А мужчина хохочет, всё-таки поднявшись и прижимая Мицки к себе. — Ты не увидел его, да? — Сквозь смех спрашивает он, а Мицки может только гореть и тихо сопеть, неловко сжавшись в руках. — Прости, ох, чудо. — Воркует и всё смеётся Узумаки. Мицки стыдно, неловко, и скребёт горечью в груди от мысли, что его как будто наказали. Конечно, это не так, но всё же… немного этого остаётся в душе неприятным налётом. Но он пытается не обращать внимания. — Это называется «капля дождя». Понятия не имею, как они его делают совсем прозрачным, но выглядит красиво. — Успокоившись, рассказывает Узумаки, всё так же сгорбившись, стоя рядом с Мицки, и отпускает одной рукой, чтобы подхватить ложку и отломить этого желе ещё, поднося к Мицки. — И вкусно вполне, более свежо, чем желе, которое ты ел раньше. — Мягко, ласково говорит мужчина, так же осторожно заставляя его открыть рот и съесть кусочек из ложки. Вкус… не очень насыщенный, но вполне, а уж с тем, как желе выглядит… не выглядит? Десерт и правда впечатляющий. Но, может, он бы предпочёл обычное, цветное желе… Узумаки же, убедившись, что Мицки послушно перекатывает во рту это угощение, отпускает его наконец-то и из маленькой мисочки наливает на желе соус и клубничное варенье. Выглядит это так, будто бы на кусок стекла вылили краски. Красиво. И давя неловкость, когда они снова устраиваются, Мицки сам ест этот невидимый десерт. Соус сладкий и кисловатый, а клубнику, наверное, сложно испортить, и вместе оно правда очень вкусно. Ещё бы от него не было столько стресса в самом начале. Хотя, даже такое куда лучше даже самого спокойного дня в прошлой жизни Мицки. Но всё равно он теперь с недоверием смотрит на любую пустую посуду. А в остальном всё продолжается в привычном ритме. Правда, пока, поход даже в деревню откладывается. Зато вместо этого, под вечер, когда в лесу уже достаточно темно, Узукаге с ним идёт гулять вдоль реки, и Мицки, разглядывающий всё вокруг, не сразу замечает, что отходят они куда-то дальше привычного. То и дело приходится немного отходить от этой небольшой реки, обходя заросли кустов, и из-за этого, новых мест, Мицки прячется за мужчиной. Узумаки же крепко держит его за руку и ведёт всё дальше. Сердце почему-то нервничает. Зато тёплая рука мужчины успокаивает, хоть с сумерками в голову лезут тёмные мысли, протягивая щупальца из теней. Но ведь, разве он боялся так? Когда жил… выживал один. Да, он боялся, всегда и всего, и старался не попадаться на глаза, быть тише тени, но всё же он выходил из своей квартиры, ходил на миссии, ходил в магазин. Он был среди людей. И сейчас было странным, что он боялся ступить сам даже за ворота, не находясь под присмотром Узумаки, АНБУ. Он боялся больше, чем было раньше. Это… странно. И он задумчиво хмурится, не следя за дорогой, пока Узумаки его ведёт дальше. Отчего вдруг такое могло бы быть? Мицки ведь уже понял, принял, что здесь, в руках мужчины, он в безопасности, интересная и достаточно любимая игрушка, так отчего он всё продолжает бояться? Ладно то, что он не привык к тому, что о нём заботились, не понимал, что делать, но… почему боялся? Неужели из-за того, что именно с мужчиной он был в безопасности? За все эти годы выживая, найдя место, где не было боли и страдания, он стал бояться всего остального? Наверное… да, наверное, это логично. Мицки впервые почувствовал себя в безопасности, где не нужно выживать, не нужно стараться, дрожать, и теперь оказаться где-то ещё — страшно. Хочется обратно спрятаться в безопасность. Вот это — то же самое желание, что было и раньше, но теперь у Мицки и правда есть место, где его не обидят, и страшно… потеряться. Оказаться где-то не там. Но разве это правильно, всё время сидеть взаперти? Разве это правильно, если он хочет на море, хочет гулять? Он ведь рано или поздно задохнётся в комнате… Да и разве уже не понял, что Узукаге его не выбросит? Хотя бы год, два, или пока Мицки наконец-то не заберёт смерть, что сейчас замедлилась. Ему ведь хотелось, хочется пожить это оставшееся время спокойно. Сколько бы там ему не осталось, он не хотел беспокоиться, хотел спать в этой хорошей кровати, чтобы его гладили время от времени, есть вкусные десерты и гулять. Увидеть море. Может… может, даже Водоворот — он ведь должен быть другим, не как Коноха, и это казалось бы интересным. Только вот он боялся выходить куда-то, и даже сейчас, когда они гуляют по этому парку, за руку с Узумаки, Мицки то и дело захватывает противный страх. Но ведь это деревня Узукаге. И он говорил, что было бы хорошо, если бы Мицки гулял, не боялся. И ведь те слова мужчины значат, что Мицки нечего бояться здесь. И ему стоило попытаться, постараться ещё, ради своего желания. Ведь у него почти получилось уже — они прогулялись вечером по улице, да и раньше он со столькими вещами справлялся, столько терпел. Так что ему стоит справиться с этим, совершенно незначительным, на фоне всего прошлого, страхом? И Узукаге ведь будет его защищать. Ничего не случиться здесь. Верно, он сможет это сделать. И всё равно, после этого Мицки растерянно, настороженно застывает, когда вдоль этой речки они выходят из парка, а впереди — просторная равнина и большое озеро. Тёмное — на него уже не попадает закатное солнце, но оно красивым, спокойным зеркалом лежит между травой и лесом, не волнуясь даже от лодок, плывущих по нему, и кое-где ещё купающихся людей. Это красиво, и пахнет этой большой водой, немного тиной, влажностью, пахнет кострами, что тут и там горят вокруг озера, долетают запахи еды от ресторана, что поодаль от места, где Мицки стоит. Небо над озером и поляной тёмное, стремительно покрывается звёздами с одной стороны, красивое и насыщенное, глубокое. И даже гул голосов прекрасно вписывается в эту удивительную, приятную картину. И всё же, сердце Мицки нервно сжимается, и он на шаг отступает назад, прячась за мужчину. Да, ему нечего бояться, Узумаки рядом, и всё же это требует усилий. — Ну, рядом никого нет, не волнуйся. — Улыбается мужчина и осторожно его обнимает, не давая прятаться за плечом. Мицки нервно осматривается, замечая поодаль в стороне АНБУ, и никого из людей. Видимо, они пришли сюда раньше, чтобы занять это место у реки, и жители деревни были отсюда на порядочном расстоянии. И правда, стало спокойнее. А ещё понятно, что за Мицки так сильно следят и всё продумывают. Наблюдают, чтобы он не пострадал. От этого даже смех и музыка, внезапные крики вдоль озера не пугают. — Тебе же рассказали про озеро, помнишь? — Гладит по спине Узумаки, и Мицки кивает, рассматривая воду — озеро довольно большое… наверное, в несколько дворов резиденции, там ведь и несколько лодок плавает. Странно, правда, что тогда река из него такая небольшая, но не важно, Мицки осматривается увлечённо, но всё же идти никуда ближе к людям не собирается. Хьюга ему рассказывала тогда, что здесь много людей. Оно и не странно — место красивое, и даже в сумерках здесь много людей, что с удовольствием отдыхают, и костры бликами отражаются в воде. Днём людей, наверняка, ещё больше и понятно, почему они сами пришли сюда вечером. А ещё, это ведь природа, которую Мицки не боится, где не так нервничает, осматриваясь и гуляя по берегу. Где-то в зарослях начинают квакать лягушки, и Мицки прислушивается сначала, а потом непроизвольно морщится — они ему не нравятся и пахнут противно. Но он не обращает внимание, гуляя по местами травяному, местами песчаному берегу. Узумаки за ним присматривает, держась рядом, и Мицки действительно спокойно. И не беспокоит опускающаяся ночь. — Давай не будем долго, хорошо? Холодно станет. — Говорит Узумаки, присаживаясь с ним рядом у берега, когда Мицки опускает в ещё тёплую на поверхности воду ладони. Так приятно, так волшебно, он так давно хотел нырнуть в открытую воду, искупаться, почувствовать себя связанным с ней и раствориться. Почувствовать живым. И теперь, наконец-то, он может насладиться озером, чистым, красивым, полным. Уходить не хочется, Мицки бы и на ночь здесь остался, задремав, и не слушает мужчину, сидя на берегу и купая руки в воде. Ему так радостно и так спокойно, что он жмурится, улыбаясь, дыша полной грудью. Такое хорошее место, красивое, что он не обращает внимание на людей в стороне. Лишь недоумённо посматривает из-под чёлки на Узумаки, что долго как-то… будто размыто, с улыбкой рассматривает Мицки. Он теряется немного и рефлекторно поправляет мокрыми руками волосы у лица. Может, что-то случилось? Мужчина от этого будто в себя приходит и мягко улыбается, более осознанно, гладит его по голове, дальше продолжая сидеть рядом. Мицки снова расслабляется и завороженно смотрит на блестящую от звёзд и костров гладь воды. Она так сладко его манит, зовёт все его ощущения, зовёт к себе. — Нужно скоро уходить, ты замёрзнешь. — Говорит Узумаки. Они ведь здесь уже достаточно долго, и, наверное, мужчина хочет увести его и чтобы Мицки не нервничал, но… так хочется глубже. Он поддаётся, когда Узумаки поднимается и тянет его тоже вверх, встаёт на ноги, а потом легко вытекает из его рук, беззвучно пробегая по воде несколько шагов, и с брызгами падает в глубь озера. Он, конечно, не бежит далеко, дно с илом метрах в двух под ним, но и этого достаточно, чтобы он полностью нырнул в воду, ощущая, как она обнимает, как вокруг него парит кимоно, развеваются рукава, как ему хорошо. Так хорошо и спокойно, радостно, что он может это сделать. Ещё и после захода солнца вода чёрная, и он словно плавает в ночном небе. Настолько прекрасно, что хочется не дышать до рези в лёгких и лишь застыть в толще воды, не шевелясь. Вот только рядом что-то бурлит и его тёплыми руками дёргает назад, поднимая, вытаскивая оттуда. Мицки вздрагивает, испугавшись, но очень быстро признаёт Узумаки и позволяет себя поставить на илистое дно, чуть отплыв назад, чтобы стоять на дне и не быть под водой. — Ты что делаешь?! — Обеспокоенно вскрикивает Узумаки, весь мокрый, крепко прижимая Мицки к себе. Даже жёлтые волосы тоже поникли под тяжестью воды. И от обеспокоенного, как будто испуганного взгляда мужчины неловко становится. Мицки глаза опускает, пока они почти по плечи стоят в тёмной воде. — Плавать хотел… — Неловко… оправдывается? — В одежде?! Мицки холодно уже, зачем ты так бросился? — Хватает его мужчина крепче. Щёки тёплыми становятся, он виновато молчит, не понимая глаз. — Идём, замёрзнешь ведь. — Как-то недовольно, но более спокойно говорит мужчина, разворачиваясь и тяня за собой Мицки. — Но… — Он взволнованно хватается за воду, будто бы за неё правда можно держаться, и смотрит на нахмурившегося мужчину. Узумаки только больше хмурится, глядя на него. Мицки опускает глаза. — Вода холодная, вернёмся днём. — Старается убедить его Узумаки, но ему так хочется сейчас. — Она хорошая… — Снова тихо выдыхает он, жалобно бросая взгляд на мужчину. Узумаки резко выдыхает, видимо, готовый ещё разозлиться, и Мицки снова грустно опускает глаза. Повисает пауза, пока мужчина крепче его сжимает руками, а потом расслабляет захват и вздыхает. Трёт мокрой рукой лицо. — Ты плавать умеешь? — Спрашивает он устало и не радостно. — Да. — Хорошо, но не долго, заболеешь ведь. — Явно недовольно говорит мужчина и отпускает его, Мицки неловко подаётся вбок и садится в воду, погружаясь с головой. Парить в ней приятно, и он расслабляется, ожидая пока озеро само медленно вытолкнет его на поверхность, плавно поднимаясь в её объятиях. И остудит голову от этой неловкости. Лёгкие в толще воды сдавливает, но после такого долгого времени, когда он не плавал, это приятно, как объятия. И он медленно всплывает на поверхность, расслабленно раскинувшись на глади и открывая мокрые глаза. Небо наверху тёмное, звёздное, красивое, и Мицки будто сам в нём плавает, не слыша под водой посторонних звуков. Такая волшебная невесомость. Он полностью отпускает мысли, впитывая это небо, ощущая, как вода его осторожно держит, ощущая такое умиротворение, как… У него нет слов, как это. Просто прекрасно, легко и беспечно, хорошо, как когда-то в детстве. Он улыбается слабо, мягко, легко в объятиях озера. Это кажется и коротким мигом и вечностью, наполненной всем прекрасным. Но это кончается, когда тёплые руки ловят его за бок и плечо. Мицки слегка вздрагивает, из-за этого немного заколыхавшись на воде, и просыпается от волшебства. — Уже холодно, идём. — Тянет его к себе Узумаки, нависая сверху. Его руки и правда кажутся горячими после воды, но Мицки жалко пока уходить. — Ты сейчас простынешь, совсем холодный, идём. — Начинает волноваться мужчина, ощупав его, и Мицки меняет положение, становясь на дно ногами, идёт за Узумаки к берегу. Ил неприятно заполняет сандалии, и, кажется, они даже размокают совсем… Ну, они ведь не такие крепкие, как у шиноби. Мицки даже застывает, не понимая — стоит ли их ополоснуть от ила… — Снимай быстро. — Решает всё Узумаки, присаживаясь перед ним и стягивая сандалии. Штаны и кимоно липнут к телу, и теперь чувствуется холод, хоть Мицки и не беспокоится об этом, в отличии от такого же мокрого мужчины, что подхватывает его на руки и вокруг поднимает вихрь, терзая одежду и волосы. Вот от этого уже действительно холодно, и Мицки дёргается, сжимается, прижимается к Узумаки. А тот легко бежит куда-то, с ним на руках, будто Мицки лёгкий. Но Узукаге, ведь шиноби, ему и правда не должно быть тяжело, и всё же почему-то Мицки это… завораживает. Снова кажется, что он маленький и в безопасности. Разве что холодно — ноги и руки правда вымерзли в воде. Но совсем скоро они уже в доме, и его тепло, свет сразу окутывают Мицки, а Узумаки опускает его сразу в ванную, включая воду. Мужчина при этом недовольный, нахмуренный, дрожит, видимо, сам замёрзнув, но быстро стаскивает с Мицки кимоно, пока он сам не успевает за этими нервными движениями. И штаны стягивает следом, отчего Мицки смущается. А потом и сам сбрасывает футболку со штанами, и, обняв его, заходит под горячий душ. Это даже правда горячо поначалу, но постепенно тепло проникает в тело, прокалывая замёрзшие конечности, и Мицки расплывается. Особенно, когда вода набирается в ванную, и они оседают на дно. Сразу хочется спать, и он сонно наваливается на мужчину, разогревшись и расслабляясь, пока тот ещё и растирает его спину. Вообще, это странно, Мицки ведь сейчас не беспомощный, не без сознания и мог бы сам о себе позаботиться, но он не успевает за решениями Узумаки и, в итоге, не знает, как всё остановить. Да и тепло так, что расслабившись, не хочется даже думать, так что он старается не обращать внимание, что такое снова повторилось, хоть подобное всё ещё странно. Мыться ведь Мицки умеет… Но мужчина ведь, наверное, и собаку свою купал. Так чего Мицки переживать. Он, разве что, закутывается в большое полотенце, когда Узумаки, решив закончить отогреваться, поднимает его и набрасывает полотенце, сушит волосы ветром, и сам, быстро обтеревшись, выжав своё мокрое бельё снова подхватывает Мицки, относя в комнату. А ему остаётся только растерянно и безвольно подчиняться, смотря, как мужчина потом запихивает под одеяло ночное кимоно. — Согреется — наденешь. — Говорит он, нависая сверху, капая с волос водой и поправляя одеяло. Мицки лишь растерянно моргает. — Не холодно? Не болит ничего? — Нет. — Отвечает он послушно, видя, как мужчина вздыхает облегчённо, но кажется всё ещё недовольным. Но ничего не говорит больше, лишь убеждается, что Мицки лежит тихо, и уходит обратно в ванную, захватив свои вещи. Мицки растерянно косится на двери. Наверное, ему не стоит уже удивляться, но всё равно он не привык ощущать себя такой игрушкой, с которой делают, что считают нужным. Во всяком случае, когда вот так вот заботятся и беспокоятся. Это… слишком для него, далёкое, похороненное в отрывках воспоминаний из детства. При этом странно, что тело так легко сдаётся этому, и лишь, когда Мицки задумывается, то впадает в ступор от происходящего. Но ведь то, что делает Узумаки, вероятно, нормально, Мицки ведь его… собственность, он хочет играть с ним и, как хороший человек, заботится. Так что ему нужно привыкнуть к тому, чтобы иногда быть безвольным и податливым. Узумаки ведь ему не навредит. Но сейчас, видя, что мужчина всё в ванной, он встаёт, скидывая полотенце и надевая кимоно. Неприятно лежать во влажном полотенце, так будет лучше. Правда, что делать потом с полотенцем, он не знает. Немного тормозит, сворачивает его и, оставив на тумбочке, залезает обратно в кровать, сворачиваясь под одеялом. В ванне было теплее, конечно, но зато здесь можно совсем расслабиться и уснуть. Он даже не особо реагирует, когда мужчина возвращается и обнимает его под одеялом, лишь непроизвольно придвигается ближе к тёплому телу и засыпает окончательно. *** Утро начинается с того, что Мицки, опустив глаза, сидит на кровати, из которой даже не успевает выйти, а госпожа Кушина отчитывает и его, и Узукаге. Его — за то, что зачем полез в холодную воду. Узукаге — который сам её и позвал — за то, что разрешил плескаться и мёрзнуть. Мицки при этом чувствует себя совершенно здоровым, а щёки горячие оттого, что женщина ругается. Узукаге в стороне, впрочем, тоже молчит и сопит недовольно, но не противится, пока госпожа Кушина возмущается и долго осматривает Мицки медицинской чакрой. В конце концов, она ничего не находит и успокаивается, даже гладит Мицки по голове, хоть он так и сидит, опустив глаза и плечи, чувствуя себя… и неловко, и… несправедливо обруганным. — Обошлось, но лучше такое не делать, тебе недавно плохо было, ты мог бы заболеть. Так что давай пока подождём с подобными приключениями. — Гладит его женщина по волосам, стоя рядом с кроватью и прижимая голову Мицки к животу. Где-то рядом с ухом стучит её сердце и настоящим огромным водопадом шумит чакра. Но на слова Мицки молчит. — Поправишься и, может, потом попробуешь, если тебе такое нравится, а пока лучше плавать днём, когда тепло. — Мягко и спокойно убеждает она. Узукаге где-то в стороне вздыхает. После, когда женщина уходит, они завтракают в удручённой тишине, переживая незаслуженную ругань. Впрочем… понятно, что госпожа Кушина волновалась, и все Узумаки, и, может, Мицки правда не нужно было такое делать. Но он тогда чувствовал себя хорошо, ему так хотелось искупаться. Да и он не заболел. Но может и правда не будет так делать, тем более если они пойдут на озеро днём. Когда-нибудь потом, потому что сейчас, после завтрака мужчина одевается и уходит. — Я буду занят сегодня, не скучай. — Улыбается он, на прощание гладя Мицки по голове. — Только… м… ну глупости такие не делай, а то мама опять будет ворчать. — Последнее Узумаки говорит уже как-то недовольно, и успокоившийся раньше Мицки снова обиженно отводит глаза. Но всё же… молча соглашается. В следующий раз ему будет не так сложно удержаться. Наверное… Но сегодня, в любом случае, Мицки не очень хочется уже гулять после такого утра, и он лишь вспоминает про балкон, заметив что АНБУ переместились снова под дерево за забором. Наверное, из-за хорошей погоды решили не сидеть в комнате, что Мицки подозревает, так как девушка Хьюга сидит на верхушке забора и болтает ногами, листая какой-то журнал. Он же сам устраивается на диванчике, закопавшись в подушки, и греется, пусть солнце ещё не по эту сторону дома, но уже тепло, даже в тени. Он смотрит на небо, за летающими высоко птицами, на зелёный парк вокруг резиденции и… на показывающиеся за деревьями крыши домов. Иногда, с ветром, до его слуха долетает шум деревни, что раскинута вокруг. Правда… ведь здесь Водоворот, так рядом, и в скором времени они должны туда пойти, чтобы попасть на море и чтобы Мицки не боялся, как просил мужчина. Чтобы он, наконец-то, через сколько лет, спокойно жил, не боясь и не волнуясь. Даже если недолго ему осталось. Да и Водоворот, скорее всего, отличается от деревень, что Мицки видел раньше, и в моменте это кажется даже интересным. Он даже не волнуется сейчас, размышляя, когда же и как они пойдут в деревню, что ему нужно действительно немного собраться и успокоиться, решиться пойти туда. И ведь не только из-за слов Узумаки, а и для себя. В моменте Мицки это совсем не пугает, и он уверен, что даже если пойдут прямо сейчас, он будет спокоен. Но он один, Узукаге занят, и Мицки не пойдёт в деревню с кем-то другим. Зато, внезапно пропитавшись какой-то уверенностью, он убегает обратно в комнату, заново взявшись за книги по Водовороту. Может, климат, растения и животные не очень-то ему помогут, но ему нужно сделать хоть что-то, и он изучает эти книги, тратя на это почти весь день, отвлекаясь на игры, раскраски, обед и на девушек Узумаки, что приходят к нему после. И хвалят, что он наконец-то действительно читает, не забывая, впрочем, играть с ним или просто тискать, как игрушку. Мицки же внезапно понимает, что их не боится. Да, есть ещё это нервное внутри, ему некомфортно, из-за того что он не привычен к такому, но по большей части, он чувствует себя хорошо, даже если и не может толком разговаривать с ними. Но за юбку или блузу госпожи Кушины держится. И почему-то совсем не волнуется, когда позже возвращается Узукаге, и все вместе они идут прогуляться после ужина. Какой-то невероятный день получается, когда Мицки не боится. *** Он не очень понимает, что это происходит, что он будто бы действительно не волнуется о будущем походе в деревню и на море, но это как-то и не важно ему. Пока он себя чувствует будто бы уверенно, он читает книги, и когда ходит гулять, то с АНБУ выходит за пределы двора. Да, внутри немного дрожит от этого, но у Мицки отчего-то есть силы с этим справиться. Он лишь задумчиво и немного тоскливо смотрит на улицу и дома, что просвечивают за деревьями, когда он подходит к кромке парка. Почему-то… это тоскливо, не хочется туда, хоть вроде он и понимает зачем, но… Просто кажется, если он всё же покинет территорию резиденции, то весь этот покой разрушится и он снова окунётся в кошмар. Кошмар, который его никогда не отпустит. Мицки передёргивает. Тёплым днём почему-то становится зябко. И он, пытаясь от этого убежать, нервно бредёт в сторону, на небольшую поляну, где между высоких деревьев светит тёплое солнце. Он хочет согреться в этом тепле и свете, выжечь эти мысли, и сжимается на земле, стараясь спрятаться, сворачивается, улёгшись на поляне. Всё равно на кимоно сейчас, он хочет забиться куда-то и забыться. Он не хочет ощущать это противное, что застряло глубоко в нём и сейчас решило потянуться к мыслям. И Мицки усердно жмурится, вдавливаясь в землю и впитывая лучи солнца. Он хочет спрятаться от этого. Сбивает его из этого звонкий, радостный смех, а потом осторожно к нему подходит девушка. Мицки уже запоминает их запахи, своих… то ли нянек, то ли охраны, и отличает их шаги, особенно, когда они не стараются спрятаться. Так что, он знает, что к нему идёт Хьюга, и не то что бы пугается, когда она присаживается перед ним, скорее растерян. И неловко садится, из-под чёлки глядя на неё — обычно АНБУ не очень к нему лезут без дела и подходят осторожно, так что он думает, нужно послушать. Хьюга же улыбается мягко и протягивает ему… кольцо из одуванчиков. — Я и вам сделала. — Улыбается девушка и тянется к опешевшему Мицки, чтобы положить этот круг на голову. Он растерянно вскидывает руки, опасливо трогая цветы, будто они могут укусить. — Красиво, и под глаза как раз. — Радостно хлопает она в ладошки, излучая при этом то же тепло, что и Узумаки. На голове у неё те же самые цветы, и Хатаке в стороне, под деревом тоже под маской улыбается и машет, смиренно сидя в таких же цветах. Точно… Мицки видел, как дети часто плели из цветов венки. И радовались этому. А теперь вот девушка сделала ему. Он растерян немного, но это тепло. И выжигает те плохие мысли, отчего Мицки скованно улыбается, опуская глаза. Да, ему ведь можно здесь не волноваться ни о чем. За ним присмотрят, и он будет в безопасности, и Узумаки, и АНБУ будут за ним следить. Тьма от этого отступает, прячась далеко-далеко, вытесненная теплом и ароматов цветов. И Мицки слушает, правда, даже если немного устаёт и теряется в словах девушки, но слушает, как она рассказывает, что со своей мамой делала венки, что делала это для дяди и тёти Карин; смотрит, как девушка плетёт ещё такие круги и не волнуется. Хоть и теряется, когда они возвращаются в резиденцию и видят удивлённое лицо Узукаге, что встречает их во дворе. Но тот улыбается. — Красиво. Ты постаралась, Хима? — Обнимает Узумаки его осторожно, чтобы не помять венок. — Какаши-и, тебе идёт. — Как-то растягивая слова, ухмыляется мужчина. — Ну разумеется. — Отвечает Хатаке в такой же тон. Это… шутки? Они просто шутят? Легко, весело… — А где мой? — Наигранно возмущается Узукаге, и даже Мицки понятно, что это совсем не хорошая игра, на что Хьюга улыбается и протягивает венок, что прятала за спиной. Страшный, непонятный Узукаге, монстр — которым его считают на континенте — радостно даёт девушке надеть на себя венок и улыбается довольно, будто это что-то вроде драгоценной короны. Как и все остальные Узумаки тоже улыбаются, получив свои венки. Мицки, может, не особо понимает, что это и почему, но то, что это тепло, то, что он с этими людьми может не беспокоиться — ощущает точно. И весь день осторожно касается одуванчиков на голове, несмело улыбаясь. Ему и за стенами резиденции тогда нечего бояться. *** И всё же, сердце нервно заходится, когда вечером Мицки с Узукаге снова идут по одной из ближних к парку улиц. Уже достаточно поздно, тускло горят фонари, на улицах почти никого нет, в окнах горит свет, а витрины магазинов — наоборот тёмные. Конечно, то и дело ещё долетают какие-то звуки — ночью в деревне тоже есть жизнь, да и не все ещё спят, пусть и не такие активные, но, в целом, в этом районе пока пусто. На этой улице, где они гуляют. И Мицки взволнованно оглядывается, вздрагивая, когда компания каких-то молодых людей появляется где-то недалеко, направляясь куда-то в парк, но они радостно смеются и шумят, а главное — идут не мимо них, и он успокаивается. Мимолётно думает, что таких вот беззаботных ночей у него не было, но переводит взгляд на дома. Они тут не в один этаж — в три, четыре — но это гораздо ниже, чем в больших деревнях на континенте. Ну, и людей тут меньше, так что логично. Этим Водоворот пока отличается от Конохи, но целиком Мицки ещё не видел деревню, так что пока не судит, в Конохе тоже были кварталы из традиционных домов. Но тем не менее он понимает, что обычная жизнь простых людей до ужаса неуловимо схожа и различна вместе с тем. Странное сочетание, но кажется, оно правильное в своей общей сути. — Не страшно? — Осторожно спрашивает Узукаге, и Мицки цепляется двумя руками в его руку, но всё же отрицательно качает головой, всматриваясь в другую улицу, рядом с которой они стоят. Там вот есть жизни больше — на террасе перед кафе горят фонари и в этой сумрачной атмосфере расслабляются люди, живут своей жизнь, неспешно ходит официант, разнося заказы. Ещё дальше кто-то прогуливается, даже парочка детей бегает и кричит. Это так живо кажется, что Мицки наверное сам чувствует эту особую атмосферу ночной деревни и сердце как-то радостно стучит. Потому что красиво и спокойно, безопасно — просто обычная, размеренная жизнь, что идёт своим чередом. И тоже так уютно, как в их спальне в резиденции, тоже не о чем беспокоиться. Мицки нравится этот мир на улицах. Нравится покой, прохладный, особенный ночной воздух, нравится эта атмосфера. И нравится, что в это время он не боится, будто бы правда поправляется. И улыбка мужчины, мягкая, настоящая, тоже радует. Мицки, кажется, взаправду отпускает свои тревоги, и лишь эта неуверенность, незнание, как это просто жить, остаётся, сдерживая его, но всё же Мицки, смотря на ночную деревню, прогуливаясь по улице, думает, что здесь, вне резиденции, тоже хорошо. Здесь он не будет кем-то вроде мусора, здесь на него не будут смотреть так, будто хотят разобрать на части, здесь он… будто бы свой. Будто бы ему правда есть место, и под опекой Узумаки его примут, как собственность Узукаге. Конечно, неловкость и страх никуда не денутся бесследно — будут сидеть внутри, прорываясь время от времени — но, кажется, он теперь и правда может просто жить, не бояться и послушно пойти в деревню ещё, дойти до моря. Пусть большую часть времени он и будет в резиденции, но кажется, он счастлив и уже отчётливо это понимает. — Пройдёмся ещё или устал? Замёрз? — Спрашивает мужчина, и Мицки внезапно понимает, что по улице они завернули так, что уже и не видно позади парк с резиденцией, а тёмная, освещённая окнами домов и фонарями улица почему-то манит Мицки. И хотелось бы пройтись ещё, и ночь тёплая, небо ведь только недавно потемнело полностью, а вслед за ним и окна тоже гаснут всё чаще. Мицки никогда не думал, что ночная деревня может быть такой красивой, пусть даже он увидел сейчас лишь пару улиц. Он вообще не думал, что может быть красивым что-то, кроме природы. Но он и не думал, что будет жить… Вот так вот просто гулять, ещё и под защитой. И, кажется, хочется ещё, и ему совсем не страшно, не холодно, он сейчас не настолько уязвим и беспомощен, потому тихо выдыхает, что не холодно. Но, наверное, нужно пойти домой. Сейчас он спокоен, но может через полчаса устанет, поломается, не смотря на то что последнее время такое спокойное. — Хорошо, — сжимает мужчина его ладонь. — Но давай медленно пойдём обратно, чтобы ты не устал. — Мицки согласно кивает. — Не страшно? — Спрашивает Узумаки, когда на боковой улице, где то кафе, что Мицки видел, гости почему-то шумят недовольно. Но нет, не страшно. — Нет. — Отвечает он, всё же мазнув по террасе взглядом, и отворачивается, спокойно следуя за мужчиной под его боком. И так же легко скользит взглядом по другим АНБУ, что пришли на ночь и прячутся пока в тени, держась тихо в стороне. Их Мицки почему-то тоже не боится, хоть и не виделся, как с Хатаке и Хьюга, но это ведь шиноби Узумаки. И ещё он легко узнаёт среди двух силуэтов того, кто как-то делал ему ночью прекрасный огненный шар. Удивительная техника была, и пусть Мицки не то что бы хочется общаться с ними, чтобы и эти АНБУ тоже были близко, но, определённо, ему не страшно от их присутствия. Лишь самую малость было бы интересно их разглядеть, чтобы запомнить лица, но ни к чему — вряд ли он будет гулять ночью без Узукаге, а по запаху и хоть каким-то ощущениям чакры он их и так узнает вечером на посту. И, возможно, он бы ещё посмотрел на тот огненный шар, что невероятным образом зависал на месте и приятно светил, согревал. Но сейчас они возвращаются домой, и Мицки спокойно разглядывает дорогу, закрывающие их позже кроны деревьев в парке. И тогда один из АНБУ выходит вперёд с горящим фонарём на ручке, освещая им дорогу. Не то что бы Мицки это было нужно, а вот остальным — да. Но даже этого он не пугается, продолжая путь. — Ты не боялся? Не нервничал? — Спрашивает его позже мужчина, когда они уже укладываются в кровать и он нависает сверху, гладя по голове. — Нет. На самом деле, Мицки вроде и нравится, и хотелось бы ещё, но вместе с тем появляется какое-то странное отупение — будто за всем этим он наблюдает со стороны, ещё и мимолётно. Возможно, оттого, что было довольно много впечатлений и он устал и, например, завтра — не будет хотеть куда-то идти, но пока вроде всё хорошо. — Правда? — Мицки кивает чуть больше, сворачиваясь клубочком. — И АНБУ? Ты с этими ребятами не знаком. — Нет. — Выходит, ты поправляешься? — Мягко улыбается мужчина, гладя щёку. — Это хорошо, я рад. Будет отлично, когда ты будешь ходить гулять и развлекаться. Здесь можно. — Наклоняется мужчина, целуя его куда-то в висок. — Только не беспокойся больше, ладно? Я о тебе позабочусь, я обещал. — Не отлипает от него Узумаки, слегка придавливая, пока обнимает. Тяжёлый… но тёплый. И слова такие… мягкие. Теперь Мицки их, кажется, понимает и верит сказанному.