Making Lemonade

      Джозеф ворчал все время, пока умывался, стирая с разбитой губы кровь, и даже не потрудился как следует принять душ.       — А что если в рану попадет мыло?       — Это всего лишь порез. Ничего страшного не произойдет, если туда попадет мыло.       Цезарю приходила в голову мысль использовать Хамон, чтобы залечить его рану, но ему просто не хотелось.       Пока они вытирались полотенцами, он припомнил их знакомство. Джозеф повел себя невоспитанно и грубо, запустив в него спагетти и пытаясь прервать свидание с очаровательной красавицей, чье имя Цезарь даже не мог вспомнить. Теперь он узнал, что они оба остались сиротами, но у Джозефа, по крайней мере, есть любящая бабушка (о которой он болтал без умолку) и порядочный гражданин (о котором он тоже не умолкал), воспитавший его. Так почему же Джозеф стал таким?       Цезарь воскресил в памяти тот день, и его глаз задергался. Он все еще помнил эти дерзкие бирюзовые глаза и разинутый от удивления огромный рот, измазанный чернилами каракатицы, когда тот увидел, что Цезарь тоже может использовать Хамон, чтобы помешать его коварным планам: нечего высокомерным деревенщинам портить хорошие свидания. Помнил и его лицо — лицо высокомерного сопляка с нахмуренными бровями и раздражением, исказившим его черты. Джозеф был похож на человека, собирающегося позвать адвоката. Как же так вышло, что теперь они вынуждены тренироваться и жить бок о бок, а, быть может, даже погибнуть вместе?       Он знал как. Все из-за проклятого высокомерия, которое позволяло ДжоДжо блефовать в каждом бою, даже если казалось, что он уже проигран. Словно для него это была всего лишь игра. Это высокомерие и делало его героизм еще более впечатляющим. То, как он спас их от Вамма, выглядело чертовски изобретательно, глупо, рискованно, безрассудно и удивительно храбро. Джозеф готов был пожертвовать собой, и Цезарь не мог не уважать его за это.       Но (и очень большое «но») этот человек испытывал его терпение. Как они смогут победить Карса, когда они постоянно вцеплялись друг другу в глотки — иногда в буквальном смысле?       — Что-то не так? Ты не называл меня идиотом уже… — Джозеф взглянул на воображаемые часы. — Целых пять минут.              — Нет, — коротко ответил тот. — Ты идиот.       Блеск, заплясавший в глазах Джозефа, ничего доброго не предвещал.       — Выходит, ты не злишься, что я…       — Не произноси это, — резко оборвал его Цезарь. — Вы, американцы, такие… грубые.       — Будто ты ангел во плоти, — возразил Джозеф, вздернув нос. — Прижимаешь меня к себе и шепчешь на ухо своим хриплым голосом. Просто потому, что у тебя не получилось заставить меня сдаться. Как это низко!       — Я не… это не входило в мои планы! Если кто и поступает низко, так это…       — Ко-ко-ко, — он подражал кудахтанью петуха. — Звучит как дерьмовое трусливое оправдание. Просто признай, что тебе пришлось играть грязно, чтобы победить.       — Значит, тебе нравится, когда тебя душат?       ДжоДжо поперхнулся воздухом, его румянец вновь вернулся.       — Я не осуждаю тебя. Только если немного. — Цезарь пригнулся, когда в него полетело полотенце.       — Боже, ты такой засранец.       — Не поминай имя Господа всуе, — решительно выпалил Цезарь; его и без того иссякшее терпение лопнуло. — А где твоя маска?       Джозеф состроил из себя невинность, отказываясь надевать ее обратно.       — Не испытывай мое терпение: я могу применить грубую силу, чтобы заставить тебя, — отрезал Цезарь.       — Это просто дурацкая маска, что в ней такого? Тренер Лиза Лиза не узнает.       — Что в ней такого? Твой Хамон настолько слаб, что ты не можешь даже залечить простую рану. С твоим потенциалом…       — О, ты думаешь, у меня есть потенциал? — просиял тот.       — Забудь, что я сказал. Ты должен уметь исцелять себя, но у тебя, кажется, не хватает ума научиться этому.       — Хм, знаешь, что я думаю? — протянул Джозеф. — Думаю, что нашему дорогому тренеру нравятся наши страдания. Терпеть ее не могу, даже несмотря на то, что она довольно-таки горячая.       — Не смей так говорить, — предупредил он. — Я уважаю ее так же, как…       —… собственную мать, да-да. Что это за мать такая, кто бросает собственного сына в яму с маслом и заставляет карабкаться по жирной колонне смерти? Не говоря уже о том, чтобы напяливать на бедных невинных прохожих, вроде меня, уродливые маски для пыток…       Цезарь почувствовал в голосе Джозефа скрытый гнев, который тот пытался скрыть за бойкостью. Он не понимал, почему Джозеф так реагирует, и едва сдерживался, чтобы не приструнить его.       — Болван, маска для твоего же блага, а не ради нашей потехи! Я всегда сомневался в твоей добросовестности, но сегодня ты превзошел все мои ожидания. Особенно после того грязного трюка, который ты провернул во время нашей тренировки.       Джозеф надул губы, словно желая, чтобы они казались еще больше. Цезарь моментально прервал свои размышления.       — О чем ты вообще? Я действительно старался на этой тренировке, — заныл он, скрещивая руки на груди. — Это ты заставил меня…       — Да я понял, понял! — прорычал Цезарь.       — Чокнутый... — с обвинением проронил Джозеф.       — Ты прервал тренировку из-за этой… этой ерунды и теперь обвиняешь меня в жульничестве? Валяешь дурака, пока на кону твоя жизнь.       — Наша жизнь. Они придут за всеми нами, — уточнил он и, к досаде Цезаря, был прав. — Слушай, я не хотел… Я не нарочно, клянусь. Больше этого не повторится.       Услышав это, Цезарь испытал одновременно и облегчение, и смутное разочарование.       Но разочарование в чем? Сегодня его мысли ненароком ускользали от него. Конечно, он не мог винить ДжоДжо за… естественную реакцию. Но делать вид, будто это ничего не значило и это была случайность…       И вот опять сбивающие с толку мысли. Перед ними стояла проблема посерьезнее. Точнее, целых три проблемы. На всю эту чепуху не было времени.       Джозеф понизил голос настолько, что Цезарю пришлось напрячь слух, чтобы расслышать его:       — Мне жаль, что тебе стало неловко из-за меня. Мне не хотелось тебя смущать. Я ценю все, что ты делаешь, честно.       — Да ну? — он окинул его подозрительным взглядом. — Это очередная твоя шутка?       — Кладу руку на сердце.       — Неужели?       — Когда это я тебе лгал? — с притворным изумлением воскликнул он, хватаясь за сердце. Цезарь фыркнул.       — Извини. Не думал, что ты сможешь проглотить свою гордость и сказать что-то подобное без сарказма.       — Ты прощен.       — Аргх, ты невыносим, знаешь?       — Сорри, — протянул Джозеф без капли сожаления, но ему удалось изобразить раскаяние на своем лице. — Мне правда жаль. Что я могу сделать, чтобы ты мне поверил?       — Как насчет того, чтобы ты слушался меня в течение следующего месяца?       — Целого месяца? — проныл Джозеф. — Да это может быть последний месяц моей жизни! Неужели ты не можешь быть снисходительнее со мной?       Фраза «последний месяц моей жизни» Цезарю совершенно не понравилась.       — Я вижу, твои намерения так же пусты, как и твоя голова, — холодно отрезал он, поворачиваясь к нему спиной.       — Хорошо-хорошо, — поспешно заверил его Джозеф. — Я не могу обещать тебе, что выдержу целый месяц, но до конца сегодняшнего дня я буду вести себя послушно и уверю тебя в моем сожалении.       — Идет, — вздохнул тот и повернулся лицом к ухмыляющемуся идиоту. — Извинения временно приняты.       — О да! — Джозеф облегченно втянул воздух, думая, что легко отделался.       — Матч-реванш будет после обеда. Я возьму над тобой верх, — прищурившись, произнес Цезарь.       Выражение лица его партнера по тренировкам изменилось — теперь внутри него вновь проснулся соревновательный азарт.       — Да? Ну тогда я надеру тебе задницу на следующей неделе, — кичился он, совершенно забыв их предыдущий диалог.       — Как знаешь. — Цезарь нарочито шумно втянул носом воздух: — Сходи в душ еще раз. От тебя до сих пор воняет.       — Уверен, на самом деле это не так, — Джозеф надулся, но все же схватил полотенце и вновь начал стягивать с себя одежду. — Надеюсь, ты готов к поражению? — добавил он подмигнув.       — Ах ты, мелкий… — Цезарь прикусил губу и с трудом сдержал раздражение. Если он продолжит, то, наверное, сотрет себе зубы.       «Должна быть и светлая сторона», — в отчаянии подумал он.       Даже из невероятно горьких лимонов можно приготовить лимонад. Кажется, это одна из дурацких американских фраз, которые мог бы сказать ДжоДжо. Он не должен поддаваться на его мелкие провокации и обязан проучить этого неисправимого негодяя (у него уже заканчивались синонимы для «тупого куска дерьма»). Это его священный долг.       «Неужели эта деревенщина думает, что сможет распалить меня? — подумал он. — Что же, в эту игру можно играть вдвоем».