Во всем, конечно же, виноват Джон (опять)

Эграссель просыпается от громкого, резкого хлопка дверью, произведенного человеком, которому даже двери-то были не обязательны. Всё его тело болит, будто его вчера кидали, как ненужную игрушку, которую детям уже не жалко. В особенности голова, вероятно, от того количества слез, пролитых им, на руках Лололошки и после, когда он, уйдя в первую попавшуюся гостевую комнату, свернулся калачиком, лелея чувство собственной бесполезности и взращивая его до тех пор, пока эмоциональная истощенность не взяла верх над бессмертным телом и он не уснул. Ему бы даже было стыдно за собственное поведение, за собственный срыв, если бы не то, что он всем своим существом чувствовал, что, если бы не усталость, он легко мог бы его продолжить. Он сдерживался слишком долго и слишком долго подавлял все эмоции, что были в нём, чтобы просто взять и начать делать это снова, после того, как сорвался. После того, как их уже стало слишком много. Поэтому в том, насколько он искренне, не лицемерно удивлен, когда в него буквально влетают с объятиями, сшибая его с ног, если бы не то, что он лежал, нет ничего удивительного. —Ты… что? Ещё вчера он, казалось, готов был сбежать куда подальше, лишь бы никогда больше не встречаться. Ещё вчера он, казалось, испытывал от происходящего лишь тошноту, одно омерзение, всем поведением стараясь то ли показать безразличие, то ли наоборот, скрыть его, переливающееся через край. Ещё вчера он вздрагивал от касаний, не смотрел в глаза и делал все будто лишь из чувства долга, давящего на голову, грозящегося его раздавить, отрубить ее, словно гильотина, если он просто двинется. Сейчас же, сжимая его так, что, кажется, вот-вот раздавит, но вместе с тем с безумной нежностью, Лололошка, кажется, почти плакал, бормоча что-то радостное, что-то до безумия сладкое, что-то привычное. Сжимая его так, как Эграссель с самого начала хотел, Ло разрывался между хохотом и слезами, виной и радостью, вселяющей в сердце Эграсселя смуту, безумную смуту и непонимание. Что случилось? Что успело измениться, за эту ночь? —Свет мой, мне так жаль. Мне правда так, так жаль. Отстраняясь от него, он смотрит ему прямо в глаза, сквозь голубые линзы очков и та любовь, что плещется в них, будто ломает его окончательно. Эграссель запутался, Эграссель ничего не понимает, это поведение все ещё непривычно для Ло, но это определенно, точно он. Такой же, каким был сотни лет назад. Такой, каким он обещал ему остаться. Такой, которого он жаждал увидеть – яркий, местами вздорный, гениальный и непредсказуемый, выглядящий холодным, но до безумия теплый, его. Знакомый. —Что произошло? Он произносит это автоматически, даже не осознавая. Просто… Как? Что и где случилось? Почему вышло, что слова, казавшиеся самой большой ложью, оказались правдой? И оказались ли? Он вернулся? Он именно вернулся-вернулся? Тогда что это вообще было? Что произошло? Как так вышло? Это не сон? Не безумная иллюзия, вызванная его мозгом из чистого отчаяния? Не картина от жестокого подсознания, что жаждет его добить осознанием того, что ему это просто привиделось? —Свет мой, не беспокойся, прошу тебя, не бойся. Меня просто слегка прокляли, все в норме. Ничего такого, с чем я бы не мог разобраться, ты же меня знаешь, мне просто требовалось на это время. Не беспокойся – никаких последствий нет и быть не должно. Я буду более осторожным после, правда. То, как он снова прижимается к нему, стискивая его, доказывает, что всё-таки нет – несмотря на правдоподобность подобного варианта, это не галлюцинация и не мечта во сне: это Ло. Тот, кто клялся ему в вечной любви. Тот, кто опять оказался неосторожен и, видимо поэтому, попал под неизвестное проклятие, меняющее личность. Тот, кто знал его ещё с самого детства, обещая быть всегда вместе, что бы ни случилось. Тот, кто обещал ему не измениться и сделал это, что Эграссель не понял просто по собственной глупости. Действительно, всего лишь проклятье. И как только такой вариант не пришел ему в голову? Может, он просто был слишком уверен в нем и его изворотливости? Всего лишь проклятье, ха, какая нелепость. Нечто, с которым не мог бы не разобраться ни один из Первых. Всего лишь временный эффект, до которого он не догадался, слишком поглощенный своим нетерпением, а потом горем. Всего лишь проклятье. Всего лишь жалкое, чёртово проклятье. —Я так рад. Ты… Ты не представляешь, как я рад. Впервые он был так невероятно счастлив тому, что ошибся. Что проявил непрофессионализм и прокололся, не определив такую банальную глупость. Прокололся лишь в этом, а не во всем, что он себе надумал. Не в том, что он ненужный, надоевший или недостаточный, а просто… Глупец. Нервозный глупец, затуманивший себе же зрение собственными выдумками. Даже обидно. Хотя никто из остальных, из Первых даже не смог почувствовать, что он проклят, что странно. Впрочем, Ло, вероятно, просто в очередной раз прыгнул выше головы, находя на свою что-то древнее и безумно сильное. Это было очень в его стиле, но и очень плохо. Как давно это только произошло? Насколько это было опасно? Как конкретнее звучали последствия? Условия? Точно ли нет побочных эффектов? —Я тоже безумно рад, свет мой. Впрочем, все негативные ощущения сразу же стирает улыбающееся ему выражение, наглое и довольное, чем-то даже похожее на кошачье. Теплое и радостное, счастливое и родное, направленное лишь на него. Такое, что Эграссель в момент перестает думать обо всем, кроме него. Только Ло умел так затыкать его мысли, возвращая его в настоящее, а не в предполагаемое будущее и болезненное прошлое. Только Ло умел его так успокаивать и Эграссель чувствует почти восторг от того, что это вернулось. Да нет, и вправду восторг. Искренний, настоящий, чистый восторг, смешанный с обожанием и всё ещё шоком. Не оскверненный болью, не опороченный страхом, лишь посыпанный сверху жгучим стыдом, что сейчас не стоит, пожалуй, ничего. Эграссель сам говорил – рядом с Ло гордость не имела никакого значения. Глядя друг на друга несколько секунд, они, сами не зная, от чего, оба внезапно смеются, и их смех эхом отдается в высоких потолках гостевой комнаты, яркий и, возможно, немного с остатками истерики. Комнаты, которая определенно не понадобится им ещё долгое, долгое время, потому что комната, в которой тот спал, снова стала их. Их, как и все имущество. Как и все моменты, как и каждая секунда, как и будущее. Всё снова стало их и Эграссель уверен в этом, смеясь, пока Ло, уже Ло расцеловывает его лицо, бормоча между каждым касанием что-то недовольное, что даже Эграссель, с его эльфийским слухом, не может разобрать. Может, от привычки Ло говорить быстро и сбито, может, от их положения, а может от его эмоционального состояния, в котором он и не хочет ничего разбирать, обеспеченного его внезапным, с неба свалившимся счастьем. Тем, что всё казалось сном: и нынешний момент, и всё, что происходило в последние несколько дней. —Неужели будущий я стал таким идиотом, боже... Не мог же вот нормально сделать… Видимо, нельзя положиться даже на себя… Ему, ну, мне повезло, что я достаточно умён, чтобы понять, что это было… Но если он посмеет попробовать ещё раз, я сам себя прикончу… К тому же такое грубое перемещение во времени, позор… Мне даже пришлось солгать… Солгать ему!.. Такое не прощают, поверь мне, я… Преступить обещание из-за себя же, нелепость… Идиот он, ну, я, а страдает Эграсса… Впрочем, скоро и это стихает, когда Ло, очевидно, надоедает целовать кожу без разбору и он, решая не медлить, впивается губами в его, обхватывая его шею. Эграссель все ещё немного в смятении, но ему не нужно ни секунды, чтобы принять решение и он с радостью отвечает ему, чувствуя, что все наконец-то нормально. Что все наконец-то так, как должно быть: чувственно, до сбивающего с ног чувственно, взаимно. Что все наконец-то так, как он представлял. Что все наконец-то будет хорошо. —Я правда люблю тебя, до безумия люблю. Он знает, что это – правда, чистая и искренняя правда. Чище, чем вода в горных ручьях и хрусталь, чем все слезы, что он пролил по нему. В конце-концов, Ло никогда не лгал ему. —Я тоже тебя люблю. Больше жизни. Как и Эграссель никогда не лгал Лололошке. *** —Стой, Лололошка! Ты бежишь не в ту сторону! Вы когда-нибудь распадались из слияния от шока, когда в вас возвращалась ещё одна ваша копия? Буквально рассыпались на куски от той боли, от того страха и внезапности? А вот Лололошка да. Ужасный, отвратительный, чудовищный план, принесший им одни проблемы и эмоциональное потрясение, потому что те воспоминания, что вернулись в него – перебор. Определенно огромный, безумный перебор. Хотя конечно же, чего ещё он ожидал? Это же был план Джона. Планы Джона всегда были такие: жестокие, бесчеловечные и почти полностью бесполезные. Такие, что он буквально не мог в них не пострадать. Естественно, все вышло как всегда. Во всем, конечно же, был виноват Джон.