Шрамы не лгут (Scars Don't Lie)

Прошло уже больше двух лет. Два года, один месяц и семнадцать дней, если быть точными - не то чтобы он считал - с тех пор, как Джон в последний раз обновлял блог. В течение целых месяцев после самоубийства Шерлока Джон был парализован шоком и горем, он не был способен написать ни единого слова. Элла, терапевт, подбадривала его хотя бы попытаться. Говорила ему, что это поможет. И, наконец, так он и поступил. Он вытащил свою папку с заметками по делу и начал рассказывать историю о женщине, которую каждый день во время пробежки по внешнему кольцу Риджентс-парка преследовал таинственный незнакомец. Сначала было приятно снова писать. Он этого хотел. Но ведь это неправда. Это не могло быть правдой. Шерлок лгал, когда смотрел вниз с крыши в тот ужасный день, оставляя свою "записку". Он должен был лгать. Но Джон, хоть убей, не могу понять, по какой причине. Знакомое удовольствие, всегда приходившее, когда их приключения лились из него, когда его пальцы бегали по клавиатуре со звуком тук-тук-тук, длилось лишь несколько минут. Переживание дела заставило его еще острее почувствовать отсутствие Шерлока, о сожаление о вещах, которые он должен был сказать, но никогда не говорил, еще сильнее сдавило его сердце. К тому времени, когда он закончил последний абзац и нажал кнопку "Опубликовать", по его щекам текли горячие слезы. Это не помогло. После этого он отменил все последующие встречи с Эллой и продолжил жить своей жизнью, пытаясь выкинуть Шерлока из головы, хотя иногда, выпив пару бокалов, он все же трогал синий халат, который забрал с двери спальни Шерлока в тот день, когда съехал с Бейкер-стрит. Иногда он подносил его к носу и вдыхал, наслаждаясь угасающим ароматом человека, который его носил. Иногда он зарывался в него лицом, его плечи вздрагивали, и его слова "Не умирай, не умирай" впитывались вместе со слезами в мягкую ткань.

***

Вихрь эмоций сменил горе Джона, когда Шерлок вернулся, ведя себя так, словно он всего лишь съездил в длительную командировку, а не провел два года в могиле. И сколько бы Джон ни умолял, он давал только загадочные и уклончивые объяснения того, где он был и что делал. "Национальная безопасность", бла-бла, "Совершенно секретно", бла-бла. Шок, облегчение, радость и гнев атаковали хрупкую психику Джона, и когда пыль осела, гнев остался, как бы он ни старался от него избавиться. Шерлок предал его. Бросил. Отверг. И Джон обнаружил, что больше не сможет ему доверять и не сможет простить его. Не до конца. Именно миссис Хадсон смогла убедить Джона вернуться на Бейкер-стрит. - Джон, ты ему нужен. - Это не так. - Именно так. И он тебе тоже нужен. Вы хорошо подходите друг другу. - Неа. - Что ж, ты нужен мне, Джон. Кто знает, что он сотворит с моей квартирой, если будет в ней один? Всю неделю стоит вонь, будто кто-то умер. И шум! Пожалуйста, Джон, вернись ради меня. Я вычту пятьдесят фунтов из твоей арендной платы - только ему об этом ни слова, он будет платить полную стоимость! - ее глаза сверкнули. - Поделом ему после того, через что он заставил меня пройти. В конце концов Джон смягчился, но продолжал упорно отказываться от работы над делами. Они были соседями по квартире; они были даже друзьями - но не были партнерами и уж точно не больше, чем друзьями. "Больше" было исключено даже до предательства. Шерлок ясно дал это понять, разве нет? Он был и оставался блестящей, великолепной, раздражающей, абсолютно занятой работой машиной. Итак, жизнь в 221В продолжалась, и со временем острый гнев, который ощущался как нож в животе, постепенно притуплялся, пока не превратился в тупой отголосок боли. Джон меньше пил. Больше улыбался. Ему стало лучше - немного. В конце концов, он вытащил старую папку с записями, и, через два года, один месяц и семнадцать дней после последней попытки и через два года, шесть месяцев и двенадцать дней после падения Шерлока Джон снова начал писать.