Любовь на литавры

      Холод дорогого кабинета сводит ладони. Атмосфера территории Верховной ведьмы давит, глаза застилает непонятная белая дымка, а в воздухе ощущается явная угроза: прямая, неприкрытая, горькая почти на самом языке. Чтобы как-то унять внезапную липкую нервозность, кардинал Бароне поправляет воротник простой строгой рубашки. Серый цвет ткани только сильнее подчёркивает его седину, но взгляд остаётся всё ещё молодым, пытливым, решительным, когда он делает очередной шаг к столу Веспер.       — Синьора Конте, — голос мужчины выверенный, требовательный, а сухая жилистая рука потягивается лишь наполовину к сидящей в дорогом кресле женщине.       Веспер нервничает не меньше, но — в удивительной схожести с кардиналом Бароне — не показывает этого. Спина прямая, свисающие с подлокотников запястья показательно расслаблены, взгляд не прожигает, но достаточно сильно холодит. И лишь покачивающаяся под столом нога выдаёт её истинное настроение: от паники до почти игривого любопытства. Она силится понять, зачем он пришёл сюда, как вышел на её «обычную» работу, сколько ему известно, но, к большому сожалению, не находит ответ ни на один из своих вопросов. Мелкий капризный выдох меняет расположение беседы, но добавить в тон нотку неприязни Веспер всё ещё не может — перед ней не менее хитрый и влиятельный враг. Любое слово, любая выходка — и её тотчас прикончат.       — Не нужно этого, кардинал Бароне. Вы достаточно осведомлены о моём настоящем имени.       Бароне садится на стул напротив. Ему не нужны разрешения, чтобы поступить так — оба понимают это. Его удивительно хорошо сложенной фигуре даже подходят простые брюки, гладко выглаженная рубашка, зачёсанные назад волосы. И лишь лицо омрачено: внешне — морщинами, внутри — гнилым эгоизмом и лжеправедностью. Он пару раз шевелит губами, прежде чем продолжить:       — Я также осведомлён и о том, какой выбор сделала Нова.       Веспер почти передёргивает, но она — по обыкновению — только дёргает бровью. Воздух между ними сгущается, а твёрдые черты женского лица лишь изредка играют желваками — от стиснутых до скрежета зубов. Но Веспер не успевает прийти в себя за ту мучительно долгую секунду молчания мужчины: его голос теперь принимает более равнодушные оттенки, и это пугает.       — Я не идиот, синьора. Нова последние два месяца стала или заговаривать зубы о том, что никакой новой информации о ваших поисках нет, или подтасовывать факты. По её словам, Вы всё ещё с ними во Франции.       Веспер не сдерживается и отворачивает голову в сторону окна, выпуская колкий приглушённый смешок. Её куколка отлично танцует, но больше всего Верховную ведьму радует тот факт, что она танцует в её руках.       Веспер с трудом доверяла Нове. Было исключительно глупо позволять ватиканской шпионке стать частью Союза Сожжения, однако… Ловчая была необходима. И Веспер не маленькая пугливая девочка, чтобы отказываться от такого шанса заставить Нову — хоть и мнимо — работать на себя. Амбиции поглощали, а холодная расчётливость шептала, что риски того стоят. «В конце концов, qui periculum non accipit, Campanie non bibit», — крутилось в её голове, пока она, словно змея, при каждом удобном случае шептала Нове, что та выдающаяся ведьма, которая вместе с Веспер вершит благое дело.       — Простое совпадение, Ваше Высокопреосвященство. Я действительно должна была гулять по никчёмному Парижу, но, как видите, работа отняла у меня такую прекрасную возможность, — Веспер дёргает уголком рта, намекая на саркастичную улыбку. Всё ещё сдержана, всё ещё контролирует и слова, и эмоции, чтобы не сделать хуже: себе, Нове, Другим.       Кардинал Бароне молча поднимается из-за стола, и Веспер только сейчас понимает, чем он пахнет. Страх, раздражение и неприязнь, очень много неприязни. Удивительно, что это так навязчиво дразнит обоняние, почти сплетаясь в реальный, физический запах. Веспер переводит взгляд обратно на мужчину, наблюдает за его медленными шагами и лёгкой задумчивостью, когда тот отходит к окну и — наверняка, издеваясь и отнимая такое драгоценное время — произносит:       — Франция прекрасна и имеет свой шарм. Помню, был в Авиньоне почти двадцать лет назад, — лицо Бароне едва ли не ласкается о лучи падающего солнца, глаза невольно щурятся, а губы растягиваются в улыбку. Увы, неискреннюю. — Показывал Нове Папский дворец.       Вот так. Один короткий, точный выстрел, и Веспер до мерзкого скрежета сжимает пальцами подлокотники кресла. Повезло, что мужчина стоит к ней спиной и не видит этого. Но наверняка слышит, чувствует — Веспер в этом не сомневается. Наконец, спокойствие в её голосе осыпается порохом пугающей угрозы. Брось спичку — она вспыхнет, заставит кардинала биться в агонии зелёного пламени. Кончики пальцев жжёт от невозможности выпустить Присутствие прямо в его затылок.       — Что Вам нужно?       — Сотрудничество.       Строгие, почти каменные черты лица Верховной ведьмы перекашивает отвращение, оседая на щеках едва заметным цветом. Она делает глубокий, ровный, терпеливый вдох и задумывается над чужим словом. Мелкая провокация или настоящее желание положить всему конец? Руки складываются на груди, пальцы тарабанят по сгибу локтя — медленно, вальяжно, — а на переносице выступает морщинка глубокой задумчивости. Какое к чёрту может быть сотрудничество, когда она уже так близко к своей цели, когда Источник почти согревает предвкушающие руки?       — Что Вы можете мне предложить?       Эгоизм, прикрытый добродетелью — свободой для Других. К чёрту это, если Веспер не накажет собственных обидчиков, если не прижмёт их каблуком к полу и не заставит захлебнуться в собственных слезах. Или крови. Она не ощутит покой никогда: ни если ей в очередной раз предложат реформы, ни если сам кардинал вкинет что-то вроде изменений в проповедях для Обычных, ни если Источник вдруг окажется способен лишь на изменение сознания людей — нет, ей нужна революция, месть, борьба, она ведь так долго шла к этому, так отчаянно бросала всю свою жизнь ради одной цели. Но странное тёплое успокоение ей всегда дарит удивительная Ловчая времени. За чашкой кофе на скромной кухне в Гнезде, за чтением книг: в Хранилище, в кабинете, в гостиной; за молчаливыми внимательными взглядами. Глаза, говорящие так много, так ярко пылающие при каждом слове Веспер, так вкрадчиво наблюдающие за Верховной ведьмой. Нет, даже Нова не подарит ей покой, который так требует сердце Веспер. Никогда.       — Я не намерен препятствовать в ваших поисках Источника. Более того, со своей стороны я предоставил вам Нову, что...       — В качестве кого? — Веспер не отводит взгляда от спины кардинала — кинжалы серых глаз мгновенно пронзают её тысячей колотых ран.       — Справедливо, — парирует Бароне, не отходя от окна и разглядывая ласковый весенний пейзаж. — Тем не менее, у Союза Сожжения есть Ловчая, которая продвигает поиски Источника. И которая, я уверен, не отдаст его мне, когда найдёт.       Веспер победно кивает головой: не мужчине — самой себе. Сложная, потерянная, прекрасная Нова. Её Нова, которая сумела позволить Веспер достучаться до себя и показать, за что на самом деле борется Союз Сожжения. За таких, как она. За таких, которых её отец всегда считал filii Diaboli.       — В сторону лирику, Ваше Высокопреосвященство. Вы пришли сюда явно не помогать нам, а выдвинуть личные условия, — Веспер, словно будучи абсолютно не заинтересованной ни в чём, вновь качнула ногой под столом, раскачивая туфлю на носке. — Я слушаю.       — Повремените немного. На место Папы в скором времени будет выдвинут иной кандидат, — Бароне понимает, что Верховной ведьме известно многое, в том числе и состояние действующего Папы. — И я обещаю Вам, что если это буду я, то я улажу этот конфликт между Обычными и Другими.       Веспер позволяет себе рассмеяться: не нагло — коротко, бодро, почти полусмешком. Метит на место Папы, значит. Старый идиот, думающий, что получится усидеться на двух стульях. На явно недоверчивую усмешку ведьмы Бароне разворачивается к ней лицом. Веспер показушно-расслабленно проводит рукой по пшеничным волосам, зачёсывая выбившиеся пряди волос в причёску. Затем взгляд — глаза в глаза — холодный и прямой, встречающий точно такого же оппонента.       — Нет.       — Вам даже не интересно, как я могу это сделать?       — Не интересно, — тон Верховной ведьмы бесстрастен, но не зол, скорее равнодушен: будто ей пытаются продать абсолютно ненужную вещь, место которой явно на помойке.       Мужчина складывает руки на груди, пряча кисти в сгибах локтей, чтобы внимание Веспер не сумело зацепиться за сжатые кулаки. Он щурится, но уже не из неприязни или осуждения, а чтобы развить ещё более дерзкую мысль в своей голове. Глупая ведьма, явно не заслуживающая занимать главенствующую позицию в предстоящем восстании. Зато он, Бароне, умный — эта мысль заставляет его со спокойным выдохом продолжить:       — Возможно, Вы меня не поняли, синьора. Такое сотрудничество будет весьма выгодно как нам двоим, так и миру Обычных и Других. Источник можете сохранить для себя, если переживаете о возможных рисках. О, если вообще его найдёте, конечно, — невинно брошенная фраза неприятно режет по ушам, пока кардинал вновь отворачивается к окну. — Со своей стороны я готов исключить проповеди, намекающие на причастность Других к нечестивому. Также нам необходимо усиление дипломатии, социальных целей: укрепление мира, борьбу за соблюдение прав человека и разоружение.       — Красиво звучит, — ехидно подмечает Веспер. Но всё это лишь слова, слова, слова — бесконечные, бессмысленные.       — У Ватикана не такое маленькое влияние. Уж Вам-то это должно быть известно, синьора. Святой Престол готов выступить спасителем для Других, когда я стану Папой Римским.       — О, если вообще им станете, кардинал Бароне.       Веспер прикрывает глаза всего на мгновение. Предложение кардинала наверняка неискреннее, но что мешает ей так же лживо на него согласиться? Ему известно о том, что она Другая — донесёт кому-то, и ведьма потеряет всю свою маленькую строительную империю. Ему известно, что она планирует найти Источник и перевернуть мир с ног на голову, тряхнув Церковь и вмешиваясь в политику многих государств — донесёт кому-то, и её уничтожат самым бесчеловечным образом. Ведь Папство за всю историю своего существования отличалось этой кровавой жаждой: с инакомыслящих снимали кожу с головы, лица и тела; жарили живьём в кастрюлях; разрезали рот до ушей; выбрасывали из окон на стоящие копья; протыкали тело через рот пикой; сжигали человека постепенно: начиная от подошв ног — до лодыжек — до середины тела — пока не умрёт; ставили раскалённые предметы на живот, пока не выпадали кишки; помещали на голову тиски, закручивали с разной силой, пока глаза не выходили наружу; загоняли острые инструменты под ногти и другие части тела; убивали в церкви во время проповеди; рвали человека на части лошадьми; надевали на ноги ботинки с кипящим маслом; разрывали женские животы и заставляли детей давить ногами кишки... Ужасов эти религиозные фанатики в своё время натворили немало. И, даже если времена вопиющей жестокости прошли, Веспер бы не хотела стать той, кто умрёт от грязных рук жалких церковников. Но и лицемерить тоже не собиралась. В конце концов, как же приятно было послать папочку Новы куда подальше.       — Я благодарю Вас за уделённое время, кардинал Бароне, но в сотрудничестве вынуждена отказать, — раздаётся лаконичный ответ, но он почти моментально прерывается мужским голосом.       — Вы хоть понимаете масштабы вашей так называемой революции, синьора? Понимаете, сколько крови прольётся — Обычных, Других. И ради чего? Чего вы добьётесь? Вас не хватит: Магистериум крайне негативно отнесётся к такой выходке и будет устранять Других без разбора, пока в конечном счёте не останется ни одного из вас — этого вы хотели достичь?       — Я бы попросила... — нога замирает под столом, пальцы вновь мёртвой хваткой впиваются в подлокотники. Никто не смеет ставить под сомнения её решения.       — Я лишь взываю к разуму, — спокойным, но уже более сухим, граничащим с властностью тоном продолжает Бароне. — Вы сильно заблуждаетесь, что Источник сможет дать вам такую мощь, которая уравняет силы. Кроме того, Веспер, — голова несдержанно оборачивается через плечо, когда он позволяет себе впервые произнести её имя, — у вас нет никакой гарантии: ни о его существовании, ни о том, что им можно будет воспользоваться. А без Источника вы, прошу прощения, лишь группа бунтовщиков.       Мальчик не умеет принимать отказ? Как интересно и смешно. Чёрта с два она будет поддаваться такой дешёвой провокации или позволять сломить своё непробиваемое стремление к цели. Веспер берёт в руки телефон, снимает блокировку и открывает телефонную книгу. Палец монотонно листает огромное количество контактов, пока голос приобретает скучающие оттенки:       — В таком случае не вижу смысла Вам якшаться с бунтовщиками, Ваше Высокопреосвященство, — она намеренно подчёркивает его статус, чтобы раздуть комичность ситуации: ведьма и священник. Много ли таких связей скрывается за завесой «праведной» Церкви?       Кардинал Бароне шумно втягивает носом воздух и в последний раз бросает взгляд за окно, упираясь ладонями в подоконник. Запах поражения и досады теперь пропитывает добрую половину кабинета Веспер — ту, где стоит мужчина. Ведьма невольно морщит нос, желая избавиться от навязчивости вполне осязаемого аромата, но внезапно её захлёстывает новое ощущение. Во рту отчётливо выступает иллюзорный вкус крови: сначала лишь каплей, после — раскрываясь и танцуя на языке самой яркой терпкостью. Ей даже начинает казаться, что она невольно прикусила щёку или язык во время разговора — этот докучливый морок играет с ней, как с девчонкой. Вот только чья эта кровь? Совершенно не её.       Бароне долго молчит. Разглядывает крыши стоящих вдали зданий, смакует собственные мысли. В почти идеально вычищенном окне он видит своё отражение — хмурое, но осознанное. Так выглядят люди, которые всю свою жизнь связывают с чем-то одним: важным, высоким, благородным, — а потом терпят крах. Так сейчас выглядит он, но скоро то же самое ждёт и Веспер.       На смену отражению собственного лица кардиналу вмиг приходит иная картинка. Нова. Сидящая прямо тут, на этом чёртовом подоконнике. Так же, как и он — отец, — разглядывающая пейзаж, но более пасмурный, ещё зимний, пока Верховная ведьма, сидя за бумагами, позволяет своей Ловчей времени частично хозяйничать в кабинете. Бароне жмурится, вспоминая эту картинку отчётливее. Он впервые задействовал другого человека, когда начал подозревать Нову в измене Церкви и их миссии. Запрос был от лица папы, переживающего за дочь, а не от кардинала Ватиканской церкви. Бедный синьор Буджардини — так он назвался, — переживал за свою непутёвую дочку, которая так часто начала пропадать с бизнесменами. Проследить — не проблема, сделать пару снимков — раз плюнуть, пока ты платишь этим зевакам из «Фантома».       Ладони крепче упираются в подоконник. Нова предала его — и ради чего? Шайки Других, которые точно так же пользуются ей? Ради мнимых друзей? Женщины? Он лишён Ловчей времени: переманить обратно, промыть мозги, заставить подчиниться уже не получится — давно не маленькая девочка. Губы кардинала поджимаются от внезапной жажды. Он на несколько секунд роняет голову, рассматривая собственные руки на белой поверхности. Мысли наслаиваются друг на друга, пожирают, мечутся от Веспер к Нове, от Новы — к нему. Один, совершенно одинокий мужчина. Жалость к самому себе почти пробивается к горлу, но сознание вновь возвращается к Нове. Бессовестная, неблагодарная девчонка. Он ведь потратил на неё почти тридцать лет. Он воспитывал её: одевал, кормил, обучал. Бросал каждый раз одну, запрещал выходить на улицу и заставлял ежедневно читать церковные стихи. Но ведь любил? Ей всегда говорил, что да.       — Будь внимательна с ней, — голос искажает отнюдь не забота. Фривольность во внезапном обращении на «ты» несколько напрягает женщину.       — Софи, зайди ко мне. Синьора Бароне нужно проводить, — Веспер игнорирует его слова, прикладывая телефон к уху. Несколько вежливых ответов помощницы — и она сбрасывает трубку, награждая коротким суровым взглядом мужчину. На прощание.       Кардинал вынуждает себя развернуться и пройти к столу Верховной ведьмы. По-прежнему сухая рука тянется к женщине, а кадык нервно подрагивает, когда он старается держать тон ровным.       — До свидания, синьора Конте.       — Прощайте, — выплёвывая, с явным вызовом. Взгляд исподлобья, требующий подчинения и намекающий на то, что встреча всё же окажется последней. Руку ему не жмёт.       И лишь холод тёмного кабинета, разбавленного лучами солнца, оседает на напряжённых плечах ведьмы, когда Софи закрывает за собой и незваным гостем дверь. Веспер откидывается на спинку кресла. С носка падает туфля, тихим стуком встречаясь с полом. Женщина устало простанывает. Очередная головная боль.       Она учтиво кладёт пальцы себе на переносицу, сжимая её и чуть массируя. Лучше бы она осталась с Союзом Сожжения во Франции: рядом с товарищами, рядом с Новой. Но чёртовы поставщики — или безмозглые логисты — не позаботились о сохранности материалов во время перевозки. Компенсацию она, бесспорно, получит, но украденное время нет. Теперь придётся платить сотрудникам сверхурочные, чтобы объект не простаивал и был завершён к нужному сроку. А это деньги, силы, нервы, которых у Верховной ведьмы с этими безуспешными поисками Источника почти не осталось. А она ведь ещё так молода — как минимум, чтобы окончательно поехать головой и оказаться в смирительной рубашке.       Веспер приоткрывает губы, чтобы убедиться в своей догадке: навязчивый привкус крови сошёл с языка. Но, даже обладая внушительным магическим опытом, такой фокус от собственного Присутствия — оно ведь изобразило мерзкий вкус? — ведьма ощутила впервые. Вновь тихий обессиленный стон разукрашивает мелодичностью потолок. Нет, на ещё одну загадку её резерва не хватит — она вот-вот сорвётся. И если не на работе, то на угрюмого Шена или гиперактивную Оникс. Или на Нову — мягкую, кроткую, понимающую Нову. Веспер ловит себя на внезапной мысли: скучает. Хочет оказаться рядом, но лишь глотает это желание, запрещая себе развивать подобные чувства. Ведь они и без того её постоянно отвлекают.       И это очередной забавный промах Верховной ведьмы: хотела привязать Ловчую к Гнезду, к себе. Заметила в ней зёрнышко симпатии и намеренно развивала его, пока Нова не влюбилась окончательно. Но победному один-ноль не суждено было упасть в копилку Веспер. Потому что привязываться начала не только Ловчая. Потому что желание близости, растекающееся в крови отравляющим ядом, постигло не только девушку. Потому что поцеловать хотелось не только ватиканской шпионке, но и ватиканскую шпионку. И с этого момента Верховная ведьма признала — но молчаливо, тайно — своё поражение. Нова выровняла счёт — один-один.