Хочешь стать казэкаге

      Когда спустя пару часов Шинки проснулся, он всё ещё находился в спальне Отца, головой занимая колени Пятого. Что позволяло пробуждающемуся разуму считать: произошедшее накануне не было игрой воображения, воспалённого сердечными муками. Приняв это как подтверждённый факт, парень медленно сел.       Гаара, до сих пор читавший один из докладов (который перенёс из коридора с помощью песка), отложил свиток в сторону и мягко посмотрел на преемника.       — Как ты себя чувствуешь?       — Хорошо, — младший рассеянным движением пригладил волосы, осмотрел комнату. Вернул взгляд к мужчине. Подобрался. — Отец не изменил своего решения, пока я спал?       — Не припомню, чтобы мне приходилось передумывать так быстро прежде, — тот покачал головой. Волнение сына ему, пусть и не полностью, но было понятно. — Тем более в такой сложной ситуации.       — Именно потому, что она такая сложная. — Под прямым взором Песчаного Шинки принял, что это уже пройденный этап и стоит двигаться дальше. Прочистив горло, он оправил сбившуюся за время сна рабочую одежду. — На какие действия От… — парень замешкался, не уверенный в том, насколько уместно в таком контексте продолжать звать мужчину «отцом», — «Но по имени я ещё морально не готов». — …Отец согласен?       Пятый склонил голову набок и сын уже решил, что он не уловил сути вопроса, однако старший произнёс:       — Я надеялся, ты предложишь варианты. Всё же, опыта в личных отношениях у меня нет.       — Будто у меня есть, — еле слышно пробормотал младший.       — У тебя, по крайней мере, есть желание. И… хм, фантазии, если я правильно понял, — когда Гаара скрестил руки на груди, Шинки снова взволнованно подобрался. — Но, прежде, я хочу выяснить один момент, сын мой.       — Да?       Преемник ожидал какой-нибудь пикантный вопрос, но всё оказалось гораздо проще.       — Больше ты от меня ничего не скрываешь?       Будь на месте племянника Канкуро, он, несомненно, воскликнул бы что-то вроде «Да куда уж больше!» и экспрессивно всплеснул руками. Но парень лишь сдержанно кивнул:       — Нет.       — Не то, чтобы я против секретов, ты знаешь, — добавил Гаара. — Пару-тройку иметь вполне нормально. Но, если они из этой же категории.       Шинки снова кивнул.       — Моя любовь… новая её форма была единственным, что я не раскрывал Отцу.       — Хорошо, это меня устраивает, — всё ещё удерживая руки скрещенными, произнёс Пятый. И, выдержав небольшую паузу, продолжил: — Так какие у тебя идеи?       Идей для развития отношений с любимым человеком у повелителя сатецу насчитывалось более чем достаточно. Совсем другой вопрос, что с действительностью они пересекались слабо. Хотя, если бы между мужчинами был установлен близкий интимный контакт и доверие в вопросах сексуальных практик, реализации они бы, скорее всего, подлежали. Но точно не могли использоваться для старта.       — Поцелуи? Для начала. — Рассматривая задумчивое выражение лица каге, преемник добавил: — Объятья. Прикосновения.       — Этого хватит? — на очередной кивок сына Гаара пояснил свои сомнения: — Первый поцелуй я бы не назвал чем-то особенным.       — Потому что я сдержался, — Шинки не стал контролировать смущение — его щёки и без того предательски покраснели. — Чтобы не напугать тебя.       — Не думаю, что мы так далеко уйдём, — попытался не согласиться мужчина.       — Если я пойду напролом, все попытки сближения очень быстро закончатся, — грустно констатировал сын.       Песчаный уже приготовил новые возражения, когда вспомнил, с кем говорит.       «Даже если я считаю, что могу выдержать его напор, это может не соответствовать реальности. Потому что это Шинки. Он силён как морально, так и физически. А без контроля — чрезвычайно опасен — как и любой шиноби его уровня. Кому, как не мне, знать это».       — И твоя цель не в том, чтобы добиться моего расположения силой, — предположил каге.       — Да. Я хотел бы более… нежных отношений.       Подобное заявление стало для Пятого открытием.       Но пока он молча размышлял над тем, что его приёмный сын, оказывается, романтик (подобное определение ему тоже было известно и даже понятно), парня прорвало:       — Потому что ты замечательный. Красивый, сильный. Но я знаю, что у Отца куча проблем. В том числе и со здоровьем. Как сын, и не только, я хочу оберегать тебя, заботиться о тебе. Носить Отца на руках. Ты кажешься хрупким, но мне ли не знать, сколько силы в руках Отца? Сколько вынесло твоё небольшое тело? Мне безумно нравится твой запах. И цвет глаз. А твои волосы? Они восхитительны! Алый цвет, прекраснее любого заката и самой дорогой ткани из-за границы. И несколько седых прядей только делают Отца ещё более привлекательным. И у тебя такая гладкая и нежная кожа! Несмотря на возраст. Мы давно не ходили в ванную вместе — я жалею об этом, но мне стыдно о подобном просить. Я же уже взрослый. Хотя, с другой стороны, если бы мы оказались раздетыми слишком близко, не уверен, что я смог бы сдержаться. Да точно бы выдал себя с головой! Мне так нравится, как ты пьёшь чай — в простой позе столько великолепия, величия. Я готов тебе поклоняться. А как читаешь документы, слегка склонив голову? А вид заспанного Отца, которого вижу только я и дядя? Ты вообще понимаешь, насколько ты милый в такие моменты? Мне хочется обвести, поцеловать каждый сантиметр твоего тела. Эти вечные синяки, татуировку и мелкие морщинки, на которые ты даже внимания ещё не успел обратить. И красивые руки. А голос? Он же просто с полтона заводит меня. Особенно когда Отец говорит спокойно, не торопясь, что-то объясняя или рассказывая, как прошёл день. Я хочу унести тебя к себе в комнату, закрыть ото всех и услышать как ты… — Шинки замолчал так же неожиданно, как начал признание. Он во все глаза, искрящиеся восторгом и несбыточной мечтой, смотрел на любимого и тяжело втягивал воздух, медленно осознавая, какой мысленный поток только что прервал. Затем, окончательно взяв себя в руки, привычно-спокойно произнёс: — Я люблю тебя. И безумно хочу, как мужчину. Сделать тебя самым счастливым человеком во всей Суне. Очевидно, что я сошёл с ума.       Песчаный не мог ответить на такое сразу.       Это было ещё одно откровение и подтверждение слов брата: сын любит его невероятно сильно и искренне. Остальной мир в этом плане его просто не интересует. И внутренние терзания до сих пор разрывали мальчика изнутри: это особенно ярко было заметно по тому, как он буквально в одном предложении обращался к Гааре на «ты» и «отец».       Спустя долгую паузу каге произнёс:       — Я могу быть столь же откровенным?       — Да.       — Знать наверняка невозможно. Но, даже если вдруг я смогу принять твою любовь, сила твоих чувств меня…       — Пугает?       Впервые за всё время Шинки улыбнулся. Очень грустно, но при этом так нежно, что Пятый снова ощутил тот же укол смущения, как в момент, когда сын впервые зашёл сегодня в его спальню.       — Да, это подходящее слово, — тихо согласился мужчина. — Сейчас, всё ещё как отца, меня беспокоит, что ты не будешь со мной счастлив.       Вопреки ожиданиям, преемника эти слова нисколько не расстроили. Напротив, его образ ещё больше смягчился, обретя в глазах казэкаге совершенно новую форму и видение.       «Именно так выглядит влюблённый человек рядом с любимым», — пронеслось в голове, пока младший чуть менял положение, чтобы взять старшего за руку.       — Шанса мне уже достаточно, — поднеся ладонь Отца к своим губам, он поцеловал тыльную её сторону.       Было ли то лишь взбудораженное признанием воображение Гаары, однако это прикосновение ощущалось куда как интимнее, чем поцелуй в губы пару часов назад.       — Возможно… скорее всего, в будущем я захочу большего. Только, даже так, ты — единственный кто мне нужен, Гаара. Я слишком хорошо знаю это. А получать в ответ любви столько же, сколько отдаёшь — лишь иллюзия идеала, вряд ли достижимая в реальности, Отец.       Дальнейший разговор куда больше походил на их обычную беседу, разве что с темой ранее не поднимаемой.       С инициативы Шинки они переместились на кухню — время ужина уже прошло и стоило хоть что-то перекусить. А, пока помещение заполнялось ароматом готовящейся пищи, домой вернулся Канкуро.       Нерадивому дяде, раскрывшему секрет оглашению не подлежащий, из всего арсенала племянника прилетел только уничтожающий взгляд: хотя младшему кукловоду хотелось приложить и руки, он не стал использовать силу (или кидаться кухонной утварью) исключительно исходя из весьма благополучного исхода. В противном случае неизвестно, чтобы с телохранителем Пятого случилось бы.       «Хотя вряд ли я нашёл бы силы к любым активным действиям в случае отказа», — мудро заметил Шинки, поворачиваясь к жарящемуся мясу. Сузил глаза. — «Но благодарности ему тоже пока не светят».       — В свою защиту скажу, что я предупреждал его о твоём нестабильном состоянии. — Обратился к племяннику советник каге, осторожно скользнув за обеденный стол. Он с интересом рассматривал отца и сына, пытаясь понять, каким образом ситуация разрешилась (если действительно разрешилась) так быстро и почему именно таким — положительным — образом. Излишне говорить, насколько мужчина обрадовался разрядившийся атмосфере, но теперь его раздирало любопытство. — «Которое стоит придержать». — Да, Гаара?       — Признаю, это полностью моя вина, что я позволил Шинки понять, что я знаю, — спокойно согласился каге, подавая уже готовый салат. — Как ты и просил, я планировал сначала разобраться со своей способностью принять новые чувства сына.       — И что помешало? — Канкуро поправил тарелки, размещая их привычным треугольником.       Песчаный окинул преемника задумчивым взглядом.       — Шинки оказался внимательнее меня.       — Не удивительно, — пробормотал брат, оттопырив нижнюю губу. — Он-то за тобой смотрит куда пристальнее, чем ты за ним.       — Поэтому я и просил не говорить, — вмешался младший песчаник, снимая сковороду с огня.       — Потому что знал, что заметишь? — дядя стойко выдержал очередной недовольный взгляд племянника. — Вину свою отрицать не буду — я дал тебе слово молчать, — он поднял руки в жесте примирения. — Но сколько ещё ты бы продержался со своими внутренними противоречиями, прежде чем сломаться окончательно? Пока младший отвёл взгляд вместо ответа — сейчас он был слишком взвинчен и горд, чтобы согласиться с учителем —Канкуро продолжил:       — Ситуация слишком давно обернулась патовой. Её нужно было разрешить, ты сам понимаешь, — он сделал паузу поняв, что скатывается в никому ненужные претензии. — И первым шаг сделал я, так что… да, я плохой дядя. Придумай мне потом соразмерное наказание за нарушенное слово. Безропотно приму его. Под взглядом старших Шинки не отвечал дольше обычного: он методично разложил гарнир по стоящим на столе тарелкам, поправил блюдо с горячим, и, только сев на своё место, тихо произнёс:       — Я подумаю.       — Вот и славно, — телохранитель Пятого горько ухмыльнулся, намереваясь закрыть разговор. — Давайте есть.       — Приятного аппетита. ***       Сложно сказать, каких именно изменений ожидал Гаара в первые дни раскрывшейся тайны. Но, зная характер сына, он рассчитывал на более уверенные шаги, чем получил по итогу.       «Впрочем, не сказать, что такое поведение Шинки не присуще», — получив свой утренний поцелуй (в щёку, не в губы), размышлял каге. — «Вспомнить только то, с какой тщательностью он выбирает подарки близким». — Когда дверь за сыном закрылась, Песчаный неторопливо отправился собираться сам: собрание в резиденции было назначено только на полдень. — «К тому же, он точно стал спокойнее и, хм, более расслабленным, чем накануне».       — Парень точно станет наглее, как только убедится, что тебе это тоже нравится, — вместо Пятого озвучил закравшиеся подозрения брат.       Он стоял в дверном проёме своей спальни уже полностью готовый к выходу.       — Полагаю, — согласно кивнул мужчина, отточенным движением перемещая тыкву с боевым песком на пояс. — А мне понравится?       Канкуро картинно развёл руки:       — Ты мне скажи. Я не настолько «деревянный», чтобы знать твои пределы. — Он хохотнул под спокойным взглядом младшего. — Вообще — должно. Раз уж тебя не покоробило, что это Шинки.       Гаара слегка нахмурился.       — К этому вопросу мы вернёмся позже.       — Славная мысль, — кукловод предложил пойти на выход. — Не избегание, а тактическое отступление. Головных болей и без этого хватает.       При упоминании мигреней Гаара невольно подумал о Шукаку: когда однохвостый «подключался поболтать», это часто случалось в крайне неудобное время (на совещании, встрече или общественном мероприятии), длилось порой слишком долго, сопровождалось градом язвительных комментариев и вызывало излишнее эмоциональное напряжение.       «Но не настолько, чтобы я не соглашался его выслушать», — Песчаный без спешки направился прочь из дома в сопровождении брата. — «В пустыне одному скучно, а друзей среди биджу у него нет», — каге задумчиво рассматривал выбеленные солнцем улицы Суны. — «Как и среди людей. Хотя к Шинки, вроде, привык (десять лет прошло как никак… хотя для биджу это мгновение). Интересно, что Шукаку думает по поводу наших возможных отношений? Своими переживаниями о странном поведении сына я с ним не делился», — глаз у Пятого непроизвольно дёрнулся при мысли о том, какой восторг у ичиби вызвали бы подозрения «смертного» в сторону «этого пацана». — «Хорошо, что читать мысли он давно уже не может (из-за отсутствия печати). Но, пожалуй, расскажу, как всё утрясётся».       Всё ещё размышляя над тем, как провести разговор с Шукаку (когда-нибудь потом), Гаара перевёл взгляд на советника.       Кукловод бодро шагал рядом, широко улыбаясь и махая прохожим.       В принципе младший брат понимал, почему у старшего приподнято настроение, но всё же.       — Канкуро.       — М? — тот повернулся, не меняясь в лице.       — Скажи. Разве наша ситуация не заставляет тебя чувствовать себя…       — Неловко? — Песчаный кивнул. Брат прищурился, рассматривая привычно-безоблачную высь. — В малой доле. — Он засунул руки глубоко в карманы широких брюк. — Как я уже говорил: ваше счастье для меня имеет куда большее значение, чем всё остальное. И это нормально — ведь мы семья. — Он сделал небольшую паузу, пропуская очередного гражданского. — Да и думал я об этом всём куда дольше твоего. А Он так вообще размышлял об этом не один год. Но знаешь, почему я настоял, чтобы ты подумал в первую очередь о своих собственных чувствах, ощущениях?       Казэкаге отрицательно покачал головой.       — Ты каге. Мы главная семья в Суне. Пристального внимания не избежать. Мы все должны быть образцом подражания и соблюдать все существующие законы. — Марионеточник весело хмыкнул. — За некоторым исключением. Но даже Темари в Конохе вечно приходится за статус отдуваться. — Мужчина поднял плечи, выражая нервное напряжение. — В любом случае, выкидывать странные фокусы наподобие, — он сделал круг головой, подразумевая сложившуюся с Шинки ситуацию. Младший брат прикрыл глаза, демонстрируя, что понял. — Нам, безусловно, не стоит. Но.       — Но?       Тон советника и телохранителя Пятого стал заговорщицким.       — У какого хорошего шиноби нет грязных секретов? — подмигнул он.       «Оу», — громко подумал Гаара, так ничего и не ответив.       С этой стороны к вопросу отношений с Шинки мужчина ещё подойти не успел.       Канкуро был во всём прав: и про семью, и про образец, и про шиноби. А уж мутных историй вокруг них и без того хватало: особенно для молодого поколения, только отдалённо знакомого со страшилками про ичиби и его джинчурики.       «Поэтому не страшно, если на одну тайну станет больше? В этом есть смысл».       Песчаный уже собрался возразить по поводу того, что от его, пусть приёмного, но сына ожидают и женитьбы и детей или, хотя бы, свиданий. Но промолчал, остановившись у входа в резиденцию, до которой они с братом как раз дошли.       «Об этом можно подумать и позже. Не говоря о том, что прецедент неженатого каге и без того уже есть — я сам создал его, пусть и по иным причинам». — Поприветствовав охрану, Пятый шагнул под сень здания. — «Пока главный вопрос в том, смогу ли я ответить на чувства Шинки. Несмотря ни на что».