«Будем жить!»

      Больно было. Страшно было.       Время тянулось для оценщицы медленно, точно смола.       Она не выходила из комнаты, только изредка и очень нехотя поднималась с постели лишь для того, чтобы умыться и сделать глоток воды. Есть ей совсем не хотелось, как и видеть солнечный свет, потому она задернула шторы, выбрав темноту.       Так было спокойнее.       Бессмертные не посещали ее, не тревожили, но позволяли себе ежедневно справляться о ее самочувствии, на что получали немногословный ответ.       Дни слились для Джены в один, но однажды вечером, спустя больше недели затворничества, она, зарывшись в одеяло с головой, расслышала за дверью строгий голос Кассиэля.       – Джена, ты выходить собираешься?       – А надо?, – пробурчала девушка.       – Надо. Как минимум, чтобы не помереть с голоду, как максимум, чтобы работать.       Оценщица сухо усмехнулась.       – Интересные у тебя приоритеты…       – Прошла неделя, Джена. Пора вставать. Открой дверь.       Ответа не последовало.       Не хотелось. Не хотелось ни вставать, ни кого-то видеть, а тем более снова встречаться со сверхъестественным.       Единственное, на что оценщица нашла силы – вылезти из под одеяла. Возможно, будь у нее еще время, она бы и смогла встать на ноги, однако Кассиэль оказался не так терпелив, как она надеялась.       – Значит так, подруга, у тебя два варианта: либо выходишь сама, либо я тебя вытаскиваю. Что выбираешь?       Девушка издала страдальческий стон.       – Ты садист…       – Каюсь, грешен.       Она честно попыталась подняться, но ни ноги, ни само тело ее не послушались.       Когда прошла от силы минута, парень распахнул дверь – затхлый воздух и полумрак создавали болезненную атмосферу, в которой оценщице больше нельзя было находиться.       Кас, брезгливо поморщившись, прошел в комнату, грозно нависнув над коллегой.       – Вставай, тушка.       Девушка снова уползла под одеяло, а демон устало закатил глаза.       – Джена, не капризничай, ты уже не ребенок. Взрослые не могут позволить себе страдать, сколько хотят.       – Взрослые могут позволять себе страдать столько, сколько они считают нужным. На то они и взрослые.       Кассиэль не стал ничего ей отвечать. Он без труда поднял девушку с кровати, бесцеремонно закинул ее на плечо и понес прочь из душной комнаты.       Оценщица даже не сопротивлялась.       Когда же демон принес ее на кухню, Джена недовольно зашипела – солнечный свет больно резал глаза.       – Ты стала вампиром, пока сидела в четырех стенах?, – усмехнулся рыцарь.       – Кто из нас еще вампир… Сейчас ты пьешь мою кровь.       – Не благодари.       Кас посадил оценщицу за стол, где ее уже ждал легкий, но питательный ужин.       – Ты, что ли, постарался?, – недоуменно поглядела на него девушка, протирая глаза.       – Давид. Перед тем, как уйти на задание. До того он все дни караулил тебя под дверью.       Девичье сердце больно кольнули вина и тоска по молодому демону, ведь она оттолкнула его в тот момент, когда больше всего в нем нуждалась. Но упорно отказывалась себе в этом признаваться.       – Давид… Ох, я обещала, что поговорю с ним. Не знаешь, когда он вернется?       – Нет. Позвони ему.       – Не хочу беспокоить. Я и так доставила ему множество неудобств.       Демон странно усмехнулся – весь его вид говорил о том, что девушке не удастся от него ничего утаить.       – Неудобства мы причиняем тем, кто нас любит, только в том случае, если отталкиваем их, когда они искренне желают разделить нашу боль, – твердо произнес Кассиэль.       Отчасти он был прав, но Джена была верна своим убеждениям.       – Не хочу, чтобы тот, кто мне дорог, страдал от того, что ничем не может мне помочь.       – А если он сам этого хочет?       – Не в своем уме.       Губы демона дрогнули в лёгкой улыбке.       – Ты же хочешь.       Оценщица замолчала.       Действительно, такая простая, а важная истина.       Конечно, Джена сама понимала, что за любимого ей не жаль будет отдать свою жизнь. Но ведь, если на жертву способна она, почему же ради нее не могут пойти на подобное? Или могут?       – Значит, я тоже не в своем уме.       – Потому что полюбила, – отвечал Кас, с легкой улыбкой глядя на девушку.       – Полюбила…       Она задумчиво жевала сэндвич, не глотая, но под пристальным взглядом коллеги все же была вынуждена начать есть.       – А ты любил?       Кас удивленно вскинул бровь. С ответом он не спешил.       – Почему спрашиваешь?       – Не хочешь отвечать – не надо, – промолвила Джена, совсем не настроенная выводить демона на откровенные разговор, но затем произошло неожиданное.       – Нет, – ответил рыцарь серьезно, но со слабым чувством тоски. – Любил родителей, сестру, но это другая любовь. По-другому не любил никогда. И не хотел бы.       – Почему?, – тихо спросила девушка.       – Потому что трус, – он произнес эти слова сухо, со злобой, а следом замолчал.       Оценщица опустила глаза и теперь смотрела на заботливо приготовленный для нее завтрак.       Пожалуй, в этих тостах было гораздо больше любви и внимания, чем в любых ее предыдущих отношениях с мужчинами.       Верность и отдача молодого демона заслуживали ее доверия и искренности.       – Говоришь об этом, значит, уже смелость имеешь, – наконец ответила Джена немного несмело, не зная, заденет ли чувства коллеги или нет. – Я же до сих пор признаться не могу.       – Знаю, – бросил Кас, наливая ей свежий зеленый чай. – Но тебе не нужно признаваться в том, что другим очевидно.       – Нужно, если очевидно всем, кроме меня самой. Иначе рискую потерять то, о чем всегда мечтала.       Оценщица устало помассировала виски.       – Голова заболела…       – От света и свежего воздуха.       Они решили закрыть болезненную для обоих тему, потому вернулись к другой, увы, не менее неприятной для Джены.       – Ты говорил о работе. Что от меня требуется на это раз?, – тяжело вздохнув, спросила она. – Съесть младенца, искупаться в крови девственницы?       Демон усмехнулся.       – Тебя бы мы такое делать точно не заставили.       – В смысле?, – оценщица побелела. – То есть такое тоже есть в вашей практике?       – Нет, но случается всякое. Однако сейчас все гораздо проще. Нужно побеседовать с жертвой сундука, о котором тебе рассказывал Рафаил.       Девушка не сдержала облегченного вздоха, но возвращаться на задания пока что не была готова, потому парировала:       – Не думаю, что психотерапевт с острым психозом может ставить диагноз пациенту с острым психозом. Это неэтично.       – Главное, что законно – лицензия у тебя есть, а справки нет.       Джена опустила голову на руки.       – Это приказ Микаэля?       – Нет. Микаэль не велел тебя беспокоить.       – Золотой начальник…       – Поэтому вытащить тебя на свет Божий – мое личное желание, – рыцарь ободряюще похлопал девушку по плечу. – Джена, ты уже доказала, что боец. Догадываюсь, что быть им ты не хотела, но раз правила игры уже заданы, тебе необходимо их принять. Если продолжишь себя жалеть – проиграешь, а после наших с тобой тренировок я понял, что проигрывать ты не любишь. Теперь доедай.       Девушка залезла с ногами на стул, поджала их под себя и теперь была похожа на нахохлившегося воробушка. Она жалобно глядела на Кассиэля, однако его этим было явно не пронять.       – Не заставляй кормить тебя, – хладнокровно произнес демон, скрестив руки на груди.       – Чего ты так со мной возишься? Самому на задание не пора?       – Отстану от тебя, как только тарелка будет пуста.       – Ирод…       – Поверь, по сравнению с ним я душка.       Девушке пришлось перебороть себя и пересилить отвращение к еде, которая была очень вкусной, но после недели голодовки кусок в горло проходил с трудом.       Когда тарелка опустела, коллеги простились – рыцарь отправился на задание, детали которого, как и все обитатели особняка, предпочел утаить, а оценщица нашла в себе силы дойти до ванной комнаты.       Стоя под струями горячей воды, она вспоминала тот страшный день, когда не по своей воле взяла на душу страшный грех; пережитые ужас, смятение, злость. Думала о ссоре с Фелонией, о том, как могла бы потерять Давида и других коллег, если бы не приняла то тяжелое решение. О том, сколько бы людей еще пропали без вести, если бы она не смогла помешать демону.       Самобичевание было бессмысленно.       В конце концов, она с трудом подвела справедливый итог – так было нужно.       Конечно, ей потребуется еще много времени, чтобы хоть немного себя простить, но от осознания пользы жуткого поступка и искреннего, глубокого раскаяния стало легче. Однако Джена решительно настроилась на перевоспитание некоторых бессмертных и укрепилась в своем стремлении показать им, что жертвы вовсе не норма, а крайняя необходимость.       Когда же дышать из-за пара уже стало тяжело, она вышла из душа, надела первую попавшуюся в шкафу пижаму и спустилась в каминную.       Ей было безразлично, увидит ли ее кто-то из начальников, по большому счету – что это за дом такой, где нельзя ходить в пижаме.       Устроившись на пушистом ковре с кружкой теплого молока, оценщица глядела на огонь. С ее волос бежали холодные капли, оставляя на одежде мокрые следы.       Девушка никого не ждала, лишь долго смотрела на танцующие языки пламени, но вот до нее донесся любимый терпкий, немного пряный аромат шафрана.       Молодой демон опустился рядом с ней. В его глазах отражался огонь, но сами они не горели.       – Одна тут отдыхаешь, красавица?, – Давид говорил с улыбкой, но усталой, даже немного печальной.       Девушка слабо улыбнулась – она скучала по его заигрываниям, но парень вдруг поспешил добавить:       – Прости, я как всегда не в самый подходящий момент.       – Это не так.       Оценщица допила молоко, отставила чашку и обняла колени. Последние дни это была ее любимая поза, благодаря которой она чувствовала себя защищенной.       Но ведь сейчас ей не от кого было защищаться, верно?       Поймав себя на этой мысли, она постаралась расслабиться, вытянула ноги. Маленькие стопы заскользили по длинному, мягкому ворсу, а Давид снял пиджак и небрежно кинул его на кресло позади них, оставшись в рубашке.       – Я очень рад тебя видеть, ведьмочка. Очень.       Парень поднял на нее глаза – осунувшаяся, утомленная, но такая красивая, нежная, любимая. Как же он хотел коснуться ее сейчас, укрыть в объятиях, но не смел, а Джена решилась на разговор.       – Я тоже рада, Давид…       Пора начинать.       – Я хотела попросить у тебя прощения. За то, что в тот раз отстранилась. Прости, если обидела этим тебя, я не хотела, правда, – она говорила спокойно, только в голосе звучало сожаление. – Я была очень напугана и сбита с толку, чтобы думать о чем-то, кроме одиночества и темноты. Хотелось спрятаться от всех, но вот от себя убежать не сможешь.       – Я вовсе не злюсь, Джена, и не обижен на тебя, – с печальной, но ласковой улыбкой отвечал молодой демон. – Я даже близко не могу представить, какой ужас и смятение ты пережила в тот день, а я полез к тебе, совершенно о твоих чувствах и желаниях не подумав. Решил, что смогу помочь, но никакие слова утешения ты слышать не хотела, так?       Девушка немного опешила, не понимая, к чему он клонит – тон молодого демона был унылым, виноватым.       Прежде он так не говорил. И это ее пугало.       Джена пробормотала:       – Ты прав…       – К сожалению, я долго не мог этого понять. Слов не подобрал, чтобы помочь тебе, но и присутствием своим нервировал. Даже извиниться перед тобой за беспокойство не успел. Прости, я изменюсь и больше не буду тебя тревожить в такие…       – Погоди, нет-нет-нет!, – воскликнула девушка, хватая парня за руку и крепко сжимая ее своей дрожащей от слабости ладошкой. – Не думай так, пожалуйста. Не меняйся, Давид, не вздумай! Ты мне нужен настоящим, таким я тебя и полюбила! Но самое главное я поняла, что тебя хочу видеть рядом, слушать, обнимать, когда никого другого бы вовек не видела. Ты стал бы опорой, если бы я была честнее и… Умнее. Мне сложно принимать помощь, но так было не всегда. Когда-то я просила ее, хотела, чтобы важный для меня человек был рядом в трудный час, но никогда этого не получала. Так со временем разучилась принимать заботу и поддержку, когда больше всего нуждалась в них, потому что боялась быть покинутой.       Давиду было очень горько слышать о вынужденном одиночестве возлюбленной. Он сжал хрупкую ручку в ответ, поднес к губам, едва касаясь, проверяя границы дозволенного.       Не встретив ни отвращения, ни боли в девичьих глазах, его очи снова блеснули, озаряясь надеждой, а оценщица продолжала:       – Теперь, когда есть ты, я больше не боюсь. И ты не бойся меня, потому что…       Как непривычно было произносить все вслух. Как будто много лет Джена сама затыкала себе рот, не позволяя говорить о том, что мертвым грузом лежит на ее душе. И сейчас, пусть не без усилий, она наконец-то признавалась во всем в первую очередь самой себе, а молодой демон читал это по ее лицу.       Он понимал, как важно ей все рассказать, потому слушал внимательно, глядя в прекрасные серые глаза.       – Я обещаю, что не оттолкну тебя, когда ты захочешь мне помочь. Обещаю, что попрошу тебя о помощи в тяжелый момент, но заставлять не стану и приму твой выбор, если захочешь уйти. Я люблю твою преданность. Радуюсь, что ты можешь утешить меня даже тогда, когда я ненавижу весь мир. Спасибо, что ты рядом, что не оставляешь меня, – говорила девушка на одном дыхании, держа уверенный, четкий тон, а нежный взгляд парня, полный искренней признательности и радости, растрогал ее до глубины души.       Она не вытерпела.       – И, ради Бога, обними меня наконец!       Молодой демон мгновенно утащил возлюбленную в теплые, крепкие объятия.       Он усадил ее себе на колени, укачивая точно куколку.       – Моя крошечка…       Давид с упоением осыпал трепетными поцелуями бледные лицо и руки.       – Я очень благодарен тебе за доверие. Понимаю, больно было… Страшно было… Ты больше не одна, никогда не будешь. Я с радостью разделю всю боль, что когда-либо будет терзать тебя. Но скажи, ты правда больше не боишься меня и других небожителей?       – Меня пугаете не вы, а сила, с которой вы сталкиваетесь и которой обладаете. Ваши знания, что я никогда не постигну, и буду наивна и бесполезна, как слепой котенок.       – Любую силу, как бы не была она велика, можно обуздать. В броне всегда есть изъян, стоит лишь нанести верный удар и все развалится. Но меньше знаешь – крепче спишь, родная. Тебе крепко задумываться о сильных мира сего ни к чему. Оставайся наивна и чиста столько, сколько это возможно. Тогда у нас, бессмертных, есть все шансы посмотреть на мир твоими глазами. Глазами человека, чье сердце еще не очерствело и не пропиталось жестокостью.       Девушка благодарно кивнула.       – Надеюсь, из меня получится хороший учитель…       – Само собой… А я обещаю стать лучшим, но далеко не самым послушным твоим учеником, – промурлыкал молодой демон.       Джена довольно улыбнулась – это именно то, что она хотела услышать. Радостно было вернуться к их беззаботной игре, детской, но которая никогда не надоедала.       – Наказывать учеников не педагогично, но я что-нибудь обязательно придумаю…       Она мягко коснулась кончиком носа горячей шеи парня, ласкаясь, а затем игриво покусывая тонкую кожу, на что его тело отозвалось волной мурашек.       Давид лукаво усмехнулся.       – Наказание? Нет, драгоценный учитель, это поощрение…       Он погладил кончиками пальцев ее маленький подбородок, влажную шейку, точно котенка, слегка щекоча и наблюдая, как мило она поджимает плечики, а следом сочно поцеловал, нежа мягкие губы своими. Джена с удовольствием отвечала на поцелуй.       – Я не видел тебя будто вечность…       Молодой демон с упоением смотрел на нее – он был несказанно счастлив видеть не только красивое лицо девушки, но и душу, что она открыла ему.       Вдруг он заметил маленькие стопы и поспешил накрыть их широкой ладонью.       – Замерзла, ведьмочка…       Неожиданно парень склонился к ним, принимаясь покрывать поцелуями холодную кожу, и с каждым новым касанием губ он млел от той спокойной нежности, которую сам и дарил.       Джена густо покраснела от смущения, невольно спрятав лицо в ладонях. Заметив ее яркий румянец, Давид весело и ласково рассмеялся.       – Бесконечно можно смотреть на то, как течет вода, как горит огонь и как смущается моя милая ведьмочка…       – Так ты это нарочно, да?, – с ноткой кокетства прошептала девушка?       – Что ты, душа моя, мне просто безумно приятно быть у твоих ног.       Оценщица зарделась еще сильнее, а Давид, довольно улыбаясь, опустил голову в учтивом поклоне.       Согрев любимые ножки, он увлек Джену в объятиях на пушистый ковер, и она охотно льнула к нему, как будто робко целуя то щеки, то губы, то родные руки.       Влюбленные нежились в объятиях еще очень долго, временами дразнясь и по-детски непосредственно удивляясь тому, как увлекательно и приятно пускать другого, близкого, в свое сердце.       Тихим вздохам и звукам поцелуев вторил лишь слабый треск поленьев в камине.       Зацеловав друг друга с головы до ног, молодой демон и оценщица легли рядом, крепко взявшись за руки и глядя на живое пламя.       – Хочешь остаться сегодня со мной?, – спросил Давид, все же немного не уверенный, что девушка уже готова к компании, однако его опасения оказались ложны.       – Сегодня, завтра, послезавтра, – улыбалась она. – И всегда… Только заберу кое-что из своей комнаты. – Если снова надумала читать бестиарий с фонариком под одеялом, я тебя покусаю. И буду страшнее любого мутанта.       – Один раз всего было, – тихо засмеялась Джена. – Хватит пока с меня чудовищ. Буду читать обычный женский роман при хорошем свете и не давать тебе спать.       Парень шутливо нахмурился, а девушка показала ему язык, на что Давид весело рассмеялся.       – Тогда будем читать вместе.       Он ласково чмокнул возлюбленную в губы.       – Дай мне минуту, – сказала она и, нехотя поднявшись, направилась в свою комнату, но едва переступив ее порог, остолбенела.       На окне, цепляясь когтями за раму, сидело существо – громадная птица с женской грудью и головой, ее черные спутанные волосы растрепались на ветру, а во впалых глазницах горели два желтых ока.       Оно, замерев, смотрело на девушку в упор, а затем раздался истошный вопль.