В одну минуту

Чан Ильсо садится на стол своего советника так, будто это место полностью принадлежит ему, что, фактически, так и есть. Хо Гамён смотрит на него, устало и с запавшими глазами, выглядя так будто не спал месяц, если не больше. Чан Ильсо наклоняется над ним, его распущенные волосы отделяют их от всего мира. — Уделишь мне минуту, Гамён-а? — это не совсем приказ, но и не совсем просьба; ничего важного не происходит, просто он хотел получить немного времени столь занятого человека для себя, и только для себя. Чан Ильсо всегда получает то, чего хочет, когда уставший мужчина, не моргая, смотрит на него темными глазами. Если стереть усталость и морщины возраста с этого лица, то оно может оказаться очень даже красивым, с сильной челюстью, прямым носом и высоким ровным лбом. Чан Ильсо помнит дни, когда тот выглядит так. Он всё ещё видит его таким. Хо Гамён глубоко и сильно выдыхает, словно ему только вручили еще две сотни свитков для изучения, а затем Чан Ильсо моргает и оказывается спиной на этом самом столе, с губами на его губах; это было неожиданно даже для него, но он быстро подстраивается. Движения грубые, голодные, его рот полон чужой слюны, и он тяжело сглатывает, когда на его плечи давят, а Хо Гамён забирается вслед за ним на стол, возвышаясь над ним. Мозолистые от кисти руки прижимают рядом с его головой, губы кусают, а язык ласкают другим. Внезапно, ровно, как все началось, Хо Гамён отстраняется от него, нить слюны тянется между ними и обрывается вниз, на его обескураженное, но довольное лицо, пока он часто дышит. Чужие тонкие губы в его размазанной помаде, и язык, что только что был в его рту, проходит по линии, слизывая его помаду. — Ваша минута прошла, банджу, — произносит Хо Гамён, и отстраняется от него, отпуская и уходя неизвестно куда. Чан Ильсо лежит на этом столе, ошеломленный и использованный. Это чувство заставляет его улыбнуться. За все десятилетия, что Хо Гамён с ним, он ни разу не пожалел об этом происки судьбы.