Отблеск синих глаз

1857 год. Ветер, пронизанный запахом сосновой смолы и сырой земли, трепал салатовые кудри Джокера, почти доходившие до бедер. Его эльфийские уши, остроконечные и неестественно длинные, слегка колыхались. Высокий, с фигурой, больше напоминающей хищника, чем человека, он сидел, облокотившись на толстый корень старого дуба. Острые, как у акулы, зубы блеснули в полумраке, когда он усмехнулся. Ярко-синие глаза, с ядовито-голубыми зрачками, сверкали хитростью. — Ну что, мои соколы, как вам добыча? Тридцать фунтов стерлингов и… — он вытаскивает из-за пазухи поблескивающий серебряный перстень. — …этот маленький шедевр ювелирного искусства! Завтрашний день обещает быть весьма прибыльным.. Пх! — А если лорд Аштон догадается, что это мы… — приговорил Финн. Худой, бледный парень с рыжими волосами. Джокер его перебивает, усмехаясь. — Догадается? Дорогой Финн, твоя наивность восхитительна.. Он найдет лишь пустую карету и следы… скажем так, магического перемещения) — проговорил с ухмылкой на лице шут, усмехнувшись. — Мне бы только выспаться… — тихо пробормотал Клевер, закатив глаза от недовольства. Крепкий, молчаливый мужчина с заросшим лицом, что-то невнятно бормочет себе под нос. Джокер похлопал Клевера по плечу, прикрывая глаза. — Спокойствие, мой друг. После завтрашнего дела мы отдохнём в роскошной гостинице. Лучшие вина, самые красивые девицы… Ну это интересно будет только вам с Финном. Мои предпочтения вы знаете, пхпхп!... — Ну-ну. Всех нормальны привлекает противоположный пол, а не свой же, Джокер. — приговорила Виверна, девушка с кожей, словно обожженной солнцем, и резким взглядом. — А что с тем стариком-алхимиком? Он знает слишком много. Джокер ухмыльнулся. Его глаза засверкали. — Знает? Знает, моя дорогая. Но к утру он уже забудет, что когда-либо видел… меня. — Он снова усмехается, и его взгляд скользит по лицам своих сообщников. В нём нет ни капли доброты, только холодный расчет и хищная уверенность в себе. — Теперь, давайте обсудим план на завтра... Он на некоторое время замолчал, но потом собрал свои волосы в хвост. — Завтра мы грабим банк в Бристоле, — заявил Джокер, вытаскивая из-за пазухи сложенную карту. Свет от закатного солнца, пробиваясь сквозь листву, высвечивал на ней хитросплетение улочек и расположение здания банка. — Главный вход охраняют двадцать человек, но есть подземный ход… — Он указал на обозначенный на карте тонкий, почти незаметный проход. — …через старую канализацию. Финн, ты отвечаешь за отвлечение внимания. Клевер, ты обеспечиваешь нам чистый путь к подземному ходу, используя свои… "способности". Клевер буркнул что-то неразборчивое, но кивнул. — Виверна, ты на крыше, — продолжил Джокер, поворачивая карту. — Если понадобится, поддержишь нас магией, отвлечешь стражу, если что-то пойдет не так. Ты лучше всех умеешь сбивать с толку с помощью иллюзий. Виверна фыркнула, но не стала возражать. Ее взгляд был устремлен на карту, и, казалось, она уже мысленно просчитывала все возможные варианты развития событий. — А я, — сказал Финн, нервно теребя пальцами кусок ткани на своей рубахе, — Я буду… Я буду… наблюдать! Джокер рассмеялся, коротким, резким смехом, словно треск сухого дерева. — Наблюдать? Прекрасно, Финн, — сказал он, его лицо вдруг приняло выражение совершенно невинной наивности. — Твои наблюдения бесценны. Но постарайся не помешать нам. И помни, если всё пойдет не по плану, я использую магию переноса! Тогда ваши шансы оказаться в тюрьме сильно возрастут. — Джокер поднялся, разминаясь, его салатовые кудри заиграли на ветру. — Вперед, мои соколы! Завтра мы станем богаче, а Бристоль… Бристоль узнает, что такое настоящий ужас! — Он рассмеялся, зловещий и торжествующий смех эхом разнесся по ночному лесу, растворяясь в густой тени старых деревьев. В городе. Вечер опускался на небольшое государство, окутывая его сумерками. Обычная суета заполняла улицы: крестьяне спешили по своим делам, торговцы расставляли товары в лавках, а знать обменивалась светскими любезностями. Жизнь текла своим размеренным чередом, но для Федора, молодого и пытливого парня, она казалась серой и унылой. Его душа жаждала приключений, мечтала увидеть мир за границами родного государства, мир, доступ к которому был строго запрещен простым крестьянам. За стенами, по слухам, жили разбойники, грозившие безопасности и благополучию мирных жителей. Федор, занимавшийся торговлей — продажей седел, подков и прочих принадлежностей для верховых животных, — вел своего оленя по мощеной улице к лавке. Олень, верный спутник и друг, был ему необходим в работе. Сегодняшний день был не богат на покупателей, но Федор привычно убирал прилавок, словно выполняя завет отца: чистота и порядок — залог успеха, даже если успех этот пока не очевиден. Пересчитав скудную выручку и заперев ящик на ключ, Федор вздохнул. Деньги были не главной ценностью. Главным сокровищем был для него подарок — изящный кулон с белоснежным камнем, оберег, который он бережно хранил под одеждой, никогда не расставаясь с ним. Олень спокойно доедал морковку, подаренную хозяином. Федор, опираясь на прилавок, глядел на оживленную улицу, его глаза, полные неутолимой жажды познания, были обращены к тому неизвестному миру, что прятался за границами его маленькой родины. Вздох... и еще один тяжкий вздох, отражающий всю скуку и бесконечность его тихой, но такой притягательной мечты. Вечер плавно перетек в ночь. Федор, уставший, но довольный, отвел оленя в небольшой сарайчик, устроился на душистом сене и быстро уснул. Сон был крепким и безмятежным, лишь пробивающиеся сквозь щели сарая солнечные лучи разбудили его. Час спустя, Федор уже бойко торговал. Странствующие купцы и путники активно приобретали припасы для своих животных, а удобные седла расходились как горячие пирожки. День оказался удачным, прибыль превзошла все ожидания. Под вечер, Федор подошел к своему оленю, пряча за спиной лакомство. — Ну что же, ты заслужил свою морковь за сегодня, хорошая работа, дружок, — протянул он, щедро награждая верного помощника. Морковь была не просто вознаграждением, а символом их крепкой дружбы и взаимовыручки. Олень ежедневно помогал доставлять товары к прилавку, и каждый день получал свою заслуженную награду. Сегодняшний день отмечался праздником — торжественным открытием монетного двора. Город сиял, словно праздничный пирог, жители были одеты в лучшие одежды, спеша на церемонию. Федор, закончив дела в лавке, повел оленя к месту торжества. Сверкание фонарей и праздничных нарядов ослепляло. Он занял место на окраине толпы, слушая скучную речь старейшины, лицо которого выражало лишь недовольство. Сам Федор не особенно интересовался церемониями, но вечер требовал какого-то занятия. Внезапно, из-за городских ворот донесся странный звук — глухой, ритмичный стук. Федор, оглянувшись, повел оленя в сторону леса, наблюдая за происходящим. Ветер был спокоен, но ворота беспокойно колебались. Это было необычно, тревожно. Пока Федор раздумывал, знать уже праздновала, а крестьян спешно разогнали по домам. Федор вернулся в свою лавку, где его ожидала пустота и тоскливое одиночество. Сидя за прилавком, он смотрел на безлюдную улицу, с удивлением осознавая, что в повседневной жизни города он видел только купцов и знатных людей, забыв о том, что крестьяне составляли большинство его населения. Мысль эта заставила его задуматься… Внезапно, с легким шипением, словно раскаленная сталь коснулась воздуха, реальность исказилась. Прямо перед прилавком Федора, из ниоткуда, возник Джокер. Его яркие салатовые кудри, заостренные эльфийские уши, хищный оскал и пронзительный взгляд не оставляли места сомнениям: перед Федором стоял разбойник. Холодный ужас сковал молодого торговца. Джокер, облаченный в одежду цвета ночной тьмы, разбавленной изумрудными вставками, которые лишь подчеркивали его подтянутую фигуру, медленно повернулся к Федору. Его глаза, цвета яркого изумруда, блеснули в сумерках, а на губах играла легкая, загадочная усмешка. В этом взгляде хитрость причудливо переплеталась с весельем, порождая странное ощущение притяжения, несмотря на явную опасность. Он был подобен сказочному принцу, но с мрачным оттенком: длинные салатовые кудри обрамляли лицо, а острые черты лица казались высеченными из самого мрамора. Неожиданно, Джокер подмигнул Федору. В этом простом жесте таилась игривость, словно он был не только разбойником, но и искусным шутом, наслаждающимся своей игрой. Его уверенность была абсолютной; он был хозяином ситуации, легко управляющий потоком энергии вокруг себя. — Интересно, — проговорил он, окидывая взглядом скромный прилавок с подковами и седлами, — как ты сможешь защитить свои товары от разбойников, если сам выглядишь таким… беззащитным? Или, быть может, у тебя есть секреты, которыми ты готов со мной поделиться? — Его голос был тих, но в нем звучала сталь, намек на скрытую угрозу, которая лишь усиливала его необычную притягательность. Праздничный гул внезапно прервался. С улицы донеслись выстрелы и крики. Федор, выглянув из-за прилавка, столкнулся взглядом с Джокером. Брови брюнета взметнулись вверх от неожиданности, он невольно отшатнулся назад. Вот он какой, разбойник… В глазах Федора смешались испуг и неподдельный интерес. Тело словно окаменело, слова застряли в горле. Наконец, окинув Джокера оценивающим взглядом, Федор нашёл в себе силы ответить. — Я? Добродушный? Пф! А вот и нет! — Чтобы продемонстрировать свою храбрость, он схватил первый попавшийся предмет — хорей для оленей. Руки тряслись, но Федор изо всех сил старался скрыть свой страх. Но напряжение нарастало, дрожь распространилась по всему телу, до самых губ. Страх, холодный и всепоглощающий, пронзил его насквозь. Интерес в глазах погас, уступив место панике. Реальность ситуации обрушилась на него всей своей тяжестью. Выронив хорей из дрожащих рук, Федор отступил, криво улыбнувшись — смесь отчаяния и попытки сохранить лицо. Наблюдая за бурей эмоций, пронесшихся по лицу Федора, Джокер преобразился. Игривость исчезла, уступив место холодному, расчетливому спокойствию. Резким движением он оказался рядом с Федором, схватив его за запястья и прижав к прилавку. Взгляд стал тяжелым, лишенным былой веселой искры. Прикосновение Джокера вызвало у Федора новый, еще более сильный прилив ужаса. Не дав Федору даже пискнуть, Джокер, с невозмутимой улыбкой, начал стягивать с него штаны. Затем, с тем же спокойствием, с которым он мог бы чистить перья на своем крыле, принялся раздеваться сам. Его улыбка расширилась, обнажая острые, как у хищной рыбы, зубы. В глазах его не было ни капли агрессии, только холодный расчет и какое-то жуткое, нечеловеческое любопытство. Воздух сгустился от предчувствия чего-то ужасного, чего-то, что выходило за рамки обыденного понимания. — Ебать ты худой конечно! Слушай, — Джокер произнес это с ледяным спокойствием, словно констатировал факт. — Знаешь что? Я заберу тебя с собой, и оленя твоего тоже… Будешь кушать хорошо и прочее. Его слова звучали как приговор, лишенный всякой эмоциональной окраски, что делало их еще более пугающими. Федор, отступая, уперся спиной в стену. Когда Джокер стянул с него накидку, он инстинктивно прикрыл рукой кулон, пытался отстраниться, но разбойник крепко держал его, прижимая к холодной каменной поверхности. На щеках Федора вспыхнул румянец, брови сжались в гневе. — Я, вообще-то, всё отдаю на пропитание своему оленю и на лавку! И никуда я не пойду! — его голос дрожал, но решимость звучала отчетливо. В этот момент, сзади послышался тихий щелчок — напарник Джокера, темноволосый мужчина, ловко взломал замок кассы и принялся собирать золотые монеты. — Ловко ты его зажал! Славно, — прокомментировал он, оглядывая Федора с нескрываемым удовольствием. — А оленя на шкуру можно пустить, — он говорил это с азартом, как будто оценивал ценность товара на рынке. — А этого… — он кивнул на Федора, — продать можно было бы… или его одежду… С каждым словом напарника страх Федора рос. Горькие слезы покатились по щекам. — Убейте меня, но не трогайте оленя! Пожалуйста! — выдохнул он, стирая слезы. — Хиленький какой… — протянул Джокер, его голос прозвучал с явным удовлетворением. — Можно и тебя, и оленя сразу, чтобы оба не страдали… Его слова, лишенные всякой жалости, прозвучали как безжалостный вердикт. Неожиданно, словно забыв о напарнике и о добыче, Джокер наклонился к Федору и нежно коснулся его шеи своими губами. Поцелуй был коротким, но его прикосновение вызвало у Федора странный коктейль из ужаса и неожиданного возбуждения. Отстранившись, Джокер оставил на шее Федора едва заметный след и улыбнулся — улыбка была уже не холодной, а теплой, почти мягкой. — Нет, — обратился Джокер к своему напарнику, отводя взгляд от все еще ошеломленного Федора. — Этого я забираю с собой. Оленя… оленёнок тоже будет полезен. Игнорируя протесты Федора и присутствие напарника, Джокер резко развернул его к себе, прижимая еще сильнее к прилавку. Сильные пальцы сжали подбородок Федора, заставляя его поднять взгляд. В глазах Джокера исчезли веселье и жестокость, оставив лишь странное, завораживающее спокойствие, граничащее с безразличием. Он склонился, и его губы коснулись губ Федора. Поцелуй был быстрым, неожиданным, но не грубым. В нем не было страсти или агрессии, лишь холодный расчет и доля механического любопытства. Это было похоже на изучение незнакомого предмета — мимолетное, поверхностное, но оставляющее неприятный, леденящий озноб. Джокер отстранился так же быстро, как и приблизился, оставляя Федора в шоковом оцепенении, неспособном ни к сопротивлению, ни к пониманию происходящего. На губах Федора остался привкус чего-то холодного и незнакомого, а в глазах — ужас, смешанный с непостижимым ему самим чувством. Темноволосый мужчина, до этого занятый пересчетом награбленного, резко остановился, его взгляд упал на только что произошедшее. Он наблюдал за поцелуем с выражением явного отвращения, лицо скривилось в гримасе брезгливости. Медленно приблизившись, он процедил сквозь зубы: — Ты… серьезно? С этим… с этим крестьянином? Ты совсем сбрендил? Мы пришли за деньгами, а не за… этим. Это уже слишком. Внезапно, из-за спины напарника, словно тень, появилась женщина — Виверна. Её появление было столь же неожиданным, как и само присутствие Джокера. Она сделала несколько шагов, и все взгляды обратились к ней. Виверна рассмеялась — низкий, хрипловатый смех, эхом раскатившийся по маленькому помещению. Смех был лишен злобы, он был скорее изумленным, почти дружелюбным. — О, да вы что? — протянула Виверна, её голос был низким и бархатным, контрастируя с ее внешностью. — Вы до сих пор удивляетесь? — Она указала на Джокера и Федора, её взгляд, полный нескрываемого веселья, скользнул с одного на другого. — В компании уже все привыкли к причудам нашего… э… капитана. Знаете, — она хихикнула, — не только деньгами жив человек. В итоге... Федора и его оленёнка забрали. На улицах, по которым они проезжали, лежали мертвые тела — жуткое напоминание о произошедшем, которое Федор видел краем глаза, пока Джокер вел его за руку из города. Оленёнка поместили в отдельное место в повозке, в то время как сам Федор оказался окруженным разбойниками. Детские страшилки о лесных разбойниках внезапно стали ужасающе реальными. Джокер, похоже, совсем не хотел выпускать Федора из своих цепких рук. Чтобы тот не пытался сбежать или что-либо предпринять, Джокер связал ему руки и ноги, но не туго, скорее, для предосторожности, чтобы Федор не смог случайно дернуть рычаг или открыть засов. Хлопая глазами, Федор сидел рядом с Джокером, слушая оживленные разговоры разбойников о сегодняшней добыче и планах на завтра. Темноволосый мужчина, ставший свидетелем неожиданного поцелуя, обратился к Федору с явным злорадством. — Ой, как тебе повезло! Он теперь вообще глаз с тебя не спустит, так что не уйдешь ты обратно в свою теплую кроватку! Пха! — воскликнул он, с интересом наблюдая за реакцией Федора. — А у меня и так дома не было, я в сарае спал, а прилавок мне от отца остался… — тихо ответил Федор, разочарованно глядя на суровый интерьер убежища разбойников. — Ну, почти вылитый разбойник! А ты воровал? — не унимался темноволосый. — Ну хватит, а! Твое дело рулить, а не болтать, — перебил его рыжеволосый разбойник, и темноволосый недовольно фыркнул. Следующие минуты Федор молча смотрел в окошко повозки, наблюдая, как родной дом, его сарайчик и весь знакомый мир постепенно отдаляются. Джокер вскинул брови и улыбнулся, глядя на Федора. Быстрым движением он развернул парня к себе и посадил его на колени, нежно касаясь рук его шеи и тела. Склоняясь, он коснулся губами нежной кожи на шее Федора, вызывая у того мурашки. Поцелуи Джокера были легкими и игривыми, оставляя за собой теплый след, который согревал и одновременно пугал. Его руки начали скользить по спине брюнета, движения становились все более уверенными и настойчивыми. Разбойник запустил руки под одежду Федора, затем стал наклоняться еще глубже, начиная облизывать и слегка прикусывать его соски. Джокер, погруженный в свои действия, продолжал гладить шею Федора, его дыхание становилось всё более горячим. Он прижимал Федора к себе, шепча тихие и нежные слова, которые тот не успел слышать, но ощущал, как они наполняют его странным чувством безопасности и уязвимости одновременно. Тем временем, Виверна, сидевшая неподалеку, наблюдала за происходящим с непроницаемым выражением лица. Её взгляд скользил по лицам Джокера и Федора, задерживаясь ненадолго на каждом, прежде чем вновь вернуться к Джокеру. Ее губы сжались в тонкую линию, как будто она пыталась сдержать какую-то реакцию. В её глазах читалось не осуждение, а скорее… усталость. Похоже, такое она видела не раз. Когда прикосновения Джокера стали более настойчивыми, а поцелуи — более глубокими, Виверна, наконец, отвела взгляд, посмотрев в сторону. Её голос прозвучал спокойно и ровно, лишённый всяких эмоций. — Джокер, — сказала она, без всяких прелюдий, — чуть поспокойнее. У нас ещё долгий путь, и не хотелось бы, чтобы наш… пассажир… получил слишком много внимания до того, как мы доберёмся до места. Федор дрожал от поцелуев, его глаза ослепительно белели от света фонарей. Ему было стыдно и неприятно, он чувствовал себя игрушкой, предназначенной для утешения. После слов Виверны, Джокер прижал Федора к своей груди, скрывая его от чужих глаз и звуков разговоров. Тем не менее, Федор сумел вырваться из крепких объятий шута и, повернувшись к девушке, спросил с искренним интересом: — А до какого места? — поднимая брови, он не мог сдержать любопытство, которое жило в его душе. Джокер, полностью поглощенный происходящим, даже не взглянул на Виверну. Казалось, он не слышал её замечаний; его руки продолжали исследовать тело Федора, а поцелуи становились всё более страстными. Он не обращал внимания ни на что, кроме той магии, что возникала между ним и брюнетом. С наслаждением проведя рукой по телу Федора, Джокер нежно, но настойчиво поднял его лицо, наклоняясь к губам. Взгляд Джокера был полон дикого и неукротимого желания. Он поцеловал Федора глубоко и страстно, полностью игнорируя присутствие Виверны и её слова. Этот поцелуй был долгим и властным, оставляющим после себя сбитое дыхание и ошеломляющее чувство. Джокер продолжал целовать Федора, не замечая окружающих, полностью отдаваясь своим эмоциям. После этой пылкой сцены Джокер, отстранившись, с улыбкой взглянул на Федора. Его глаза сверкали весельем и хитринкой, а на губах играла ухмылка. Аккуратно сев на место, он не отрывал от Федора взгляда. Тот ещё не успел прийти в себя, как Джокер, словно увлеченный игрой, начал закручивать прядки его волос на пальце, методично, как чародей, плетущий волшебные заклинания. Его движения были легкими и игривыми, в этом был особый шарм, вызывающий у Федора смешанные чувства: нежность и легкое напряжение. Но вдруг выражение лица Джокера изменилось, и он ухмыльнулся, как будто придумал что-то весёлое и озорное. Не дожидаясь ответа, он достал из своей сумки бутылек яркого розового цвета, сверкающего как драгоценный камень на солнечном свете. Легким шорохом он открыл его, и сладковатый аромат зелья моментально заполнил повозку, привлекая всё внимание Федора. С задорной улыбкой Джокер приставил открытый флакон ко рту Федора. — Теперь у нас будет веселей, — игриво прокомментировал он, подталкивая брюнету выпить содержимое...