Я продолжаю верить в тебя, Ки Хун

***

      Приглушённый свет копилки — единственного источника света в помещении — пробивался между рядами железных балок кроватей, к самому полу, забирался в самые укромные уголки, безумно громко заявляя всем о себе. Заглядывая людям в уставшие глаза, молчал, а они сонно повторяли свою мантру, тупо уставившись вверх — туда, где висел их Бог. И продолжали. Продолжали играть, продолжали умирать.       Ин Хо наблюдал за ними уже долго. Недостаточно, чтобы жалеть, но достаточно, чтобы узнать о людях то, чего они сами заметить не смогут. Копилка обличала души, и Хо был благодарен ей за такую откровенность. Но невольно боялся, что она смогла раскрыть и его.       Сон никак не шёл. Возможно, этому способствовала приобретенная за эти пару дней паранойя, а, возможно, из-за сна на деревянном и таком неудобном полу. Подушка и плед не спасали ситуацию, ведь свой матрас он любезно отдал беременной девушке из их "команды", а сам устроился на полу - под железными каркасами кроватей, недалеко от сторожившего их Ки Хуна.       Глупо. Игра в героя утомляла. Пусть и играл он неплохо. Но сравниться с их новым лидером у него не было и шанса.       Старательно изображая из себя правильного, Хун жертвовал всем, а в первую очередь — собой. Даже сейчас, жертвовал своим сном, тихо охраняя чужой. Глаза Ин Хо вновь прилипли к его исхудавшему телу:       Сидел он, оперившись о балку, а взгляд потупленный и тусклый гулял по комнате, пересчитывал людей, возможно, искал знакомых, возможно, обдумывал свой план. Иногда он в неизвестном для Ин Хо приступе устало прикрывал глаза и, наконец сдаваясь, закрывал лицо руками.       Безмолвная сцена. Такая тоскливая и неправильная. Первый номер наблюдал за ней уже которую ночь, и каждый раз как в первый.       Он давно признал, что его интерес к Ки Хуну перерос интерес зрителя к актеру. Прямо в тот момент, когда он решился присоединиться. Теперь же всё походило на манию. Он жадно наблюдал, стараясь не упустить ни одной детали того, что герой скажет, срываясь на крик, что сделает, как посмотрит.       А смотрел он не так, как раньше. Да и в нем уже почти ничего не осталось "как раньше". Три года, которые он провёл в мыслях о мести (в чем Хо больше не сомневался), отложили свой отпечаток: тёмные круги пролегли под глазами, скулы стали остры, как и он сам — зеленый костюм почти свисал с него, — но самое главное — взгляд. Он больше не горел, и походил на тёмные глубины космоса, где давно угасли все звёзды. Лишь изредка в нём появлялись проблески чего-то неизвестного. Того, что ему ещё не удалось разгадать.       Ин Хо пристрастился к нему, как к сигаретам. Постоянно выглядывал и жадно к каждому жесту наблюдал. Даже подыгрывал, после чего корил себя, сам не зная за что. Возможно, за правду.       Рассказал историю про жену… Так, словно она ещё жива, и её можно спасти. Рассказал свою настоящую историю. И самое гадкое — в глазах собеседника проскользнуло искреннее сочувствие. Ки Хун поверил, поверил и пожалел. Пожалел, когда все остальные просто промолчали.       Хо злился. Злился на себя за свою реакцию — ведь эта тема не должна была вызывать больше никаких чувств, злился на Хуна — за искренность. Злился на то, что сам не понял, как принял его правила игры.       Мысли давили сильнее, угрожая разгрызть изнутри черепную коробку, и он в нетерпении выполз из укрытия. Затёкшие мышцы откликнулись легкой болью. — Вы давно не спите — всё такой же спокойной голос прервал его. Ки Хун сидел не оборачиваясь. Но Хо был уверен, что сейчас тот смотрит на деньги. — Да. — голос на удивление звучал неспокойно. — Не могу уснуть.       Сидевший отодвинулся, приглашая присоединиться. Хо повиновался, сев рядом. Колени соприкасались. Первый номер взглянул на Хуна с небольшой улыбкой, как всегда делал. Тот в свою очередь взглянул в ответ. Глаза тёмные, измученные. — Раз вы не идёте спать, то мы можем поговорить? Кивок. — Вы устали — констатировал Ин Хо. — Всё в порядке. — сказал Ки Хун, оборачиваясь на мирно спящих товарищей. — Вам сон нужнее. — Мы можем поменяться, господин, — рука первого номера легла ему на плечо. —Я настаиваю. Всё равно не усну. — сказал тот, бросая взгляд на пол с одинокой подушкой неподалёку.       Хун проследовал за его взглядом. Хо знал, что тот опять начнёт геройствовать. Глупо и отчаянно, до дрожи в руках. Так и случилось: — Где ваш матрас? — Я отдал его. Он ей нужнее чем мне.       Хун кивнув, сразу поняв о ком речь. Взгляд упёрся первому номеру в плечо, размышляя о чём-то. Брови его нахмурились. Кажется, злился. На себя, за то, что не углядел за матрасом, не углядел за Хо, который успел спасти ему жизнь. Губы сложились в тонкую линию, и он поднял взгляд. — Вы можете лечь на мой.       Первый номер нахмурился в ответ. Медля, смотрел в глаза. — Господин Ки Хун, — начал он, чуть сдавив плечо собеседника. — Вам сон нужен также, как и нам. Даже больше. Ведь Вы — наш лидер.       Слова казались слишком сладкими, и он говорил не спеша, будто они липли к небу. Ки Хун молчал, не протестуя против нового звания, но выглядел почти растерянно, а глаза вскользь следили за губами собеседника, будто не веря услышанному. Хо это забавляло. — Прошу, господин, ложитесь, я Вас подменю. — ответа не последовало, поэтому Хо решил надавить: — Вы ведь мне верите? — Верю. — ответ прозвучал почти сразу. Хриплый и уверенный, он вызвал волну мурашек, в чем Хо боялся себе признаться. — Я Вам верю.       Змей сидевший напротив Ки Хуна возрадовался, дыхание его, опьянённое победой, участилось. Он улыбнулся уголком губ.       Доверие. Такое сладкое и беспощадное. Оно сводило с ума, раздразниваемая властью, подталкивало идти дальше. Подталкивало вновь разрушить всё, что было выстроено таким трудом. Разрушить и растоптать, чтобы рана кровоточила и пульсировала где-то в висках. Заставляя чувствовать. — Да. Я тоже продолжаю верить в Вас. — сказал он тихо. — А теперь идите спать. Завтра ждёт новый день.       Пусть он и знал, что завтрашний день должен был растоптать всё, что делал Ки Хун. Растоптать и его самого. Снова. Снова и снова. Это опять сделает он, тот злосчастный человек в чёрной маске. Хван Ин Хо.       Но сейчас с ним был верный Ён Иль, который говорил о счастливом завтра.       И самое гадкое — Ки Хун ему верил.

***

      Ин Хо не знал, сколько времени провёл в патруле. Но за этот промежуток свет окончательно потух, и Хо невольно напрягся. Пусть сегодня и не будет бунта, что он знал наверняка, но страх никуда не отступал. Он помнил, что делали с людьми в темноте. Так погибли многие, и многие были ранены. Он в том числе.       Во время своей игры он был слишком доверчив, слишком жалок: поверил в людей, из-за чего его "верные" товарищи чуть не прирезали заточкой прямо в собственной кровати. В кромешной темноте сверкнул осколок разбитой бутылки. Полоснул по животу. Он чувствовал, как медленно утекает горячая кровь. Но выжил. Выгрыз этим ублюдкам шеи, чуть не захлебнувшись их гадкой кровью. Он сделал это ради победы, ради жены, ради ребёнка. Твердил как молитву. Не поверил. Не выдержал. Разрыдался.       Но и с победой не стало лучше. Эти смерти не помогли ему вернуться. Ни к больной жене, ни к брату с матерью, которым он отдавал всего себя. Он не подарил им лучшую жизнь. Просто пропал, посвятив себя игре.       По коже пробежали мурашки. Он не часто вспоминал об этом. Не было нужды. Но иногда всё же навязчивые мысли лезли в голову. А он не сопротивлялся.        В комнате стихло, и только беспокойное дыхание лежащего рядом Ки Хуна нарушало тишину. Ин Хо давно заметил, что Ки Хуна мучают кошмары. О прошлой игре. Он часто беспокойно ворочался, стягивая одеяло, бормотал и тихо выл, покрываясь холодным потом. Эти ужасные сны теперь стали частью и его жизни.       Иногда, когда он просыпался, в попытках снова уснуть, ложился на бок и гладил себя рукой, успокаивая. От этого жеста внутри Ин Хо что-то больно сжималось.       Делала ли так его жена, когда его не было рядом? Мучали ли её также кошмары? Успокаивала ли так мать его брата, когда старший исчез? Никто не ответит.       Сил сидеть больше не было, как и наблюдать за тревожными руками Ки Хуна, которые даже во сне не могли найти места.       Первый номер залез под железные каркасы, туда, где размещался матрас Ки Хуна. Тот беспокойно спал, лёжа на самом краю матраса, лицом к нему. Дыхание было тяжелым, с перерывами.       Прошло пару секунд, и Хо уже лежал напротив, укрыв спящего своим пледом. Наблюдал.       И правда сумасшедший.       Понимал, что Хун не сдался ещё тогда, утонув в собственном бессилии. Стал одержим. Не притрагивался к деньгам, лишь использовал их, чтобы попасть сюда. Чтобы отомстить. Но ненависть его теперь не была импульсивной. Голова за три года стала холодной, мысли распутались. Был план.       Рассказать об играх, собрать команду, устроить бунт. И пристрелить, без замедления. Пристрелить и наконец закончить всё это.       Но умирать они оба больше не боялись. Ведь уже умерли. Ещё тогда. Когда все друзья получили пулю, а они остались наедине с деньгами, испачканными кровью. Один на один с жизнью, не в силах сделать хоть шаг.       Но плану Хуна не суждено сбыться. Всё уже предрешено зверем напротив, который ждёт время напасть, впившись зубами в глотку. Он давно всё заметил и понял, позволяя четыреста пятьдесят шестому поверить в свои силы, поиграть в героя. А потом пригвоздить к земле. Так ведь?       Ки Хун хрипло проскулил во сне, покрывшись испариной. Ин Хо взял его ладонь в свои руки.       Держи друзей близко — а врагов ещё ближе, так ведь? Пусть завтра всё даст трещину, и Хо уйдёт, разрушив всё. Но сейчас он готов был зайти дальше, завязав этот узел туже вокруг шеи.       Он лежал и наблюдал как кошмар отступает: руки Хуна согрелись, дыхание успокоилось, а лицо стало ясным. Ин Хо наблюдал, аккуратно поглаживая большим пальцем чужую ладонь.       Разные. Но связаны. Чем-то большим, чем тремя годами ожидания. Большим, чем обстоятельствами. Большим, чем ненавистью. От этого сводило челюсти. Хотелось разбить всё, что так долго занимало мысли. Стереть дурацкую улыбку, пригвоздив себя к полу. Дотронуться.       Рука легла прямо Ки Хуну на щёку, очертив острые скулы. Задержалась, огладив, пытаясь запомнить. Сам не заметив, первый номер задержал дыхание, будто боялся спугнуть момент.       Сердце заработало быстрее. Внутри спотыкались смешанные чувства — тяга, волнение и злобное удовольствие. Оно довольно скалилось, приказывая зайти дальше. Туда, откуда не будет больше выхода.       Будто услышав этот внутренний монолог, Ки Хун приоткрыл глаза. Сонные глаза встретились с внимательным взглядом Ин. Смотрел, не убирая руки, чувствуя её жар.       Хун собирался что-то сказать, возбуждённо разлепив глаза, как Первый номер его перебил: — Вы кричали во сне, господин. — шепчет Ин Хо. — Я вас разбудил.       Последняя фраза сказана совсем тихо, и Хун понимающе кивает.       Его небольшая щетина царапает пальцы. Это должно быть ненормально. Это и есть ненормально. Но Ки Хун не отстраняется и снова качает головой, не в силах сказать и слова. Его рука сжимает чужую в ответ. — Извините. — хрипло выдаёт он. Стесняясь собственной слабости, отводит глаза. Блестят. — Я обещаю. Что-нибудь придумаю. Нужно пережить следующую игру. Чтобы её пережили все. — выделяет он последнее слово, и голос его дрожит. — Чёрт... Прости.       Ин Хо уверен, этот поток мыслей терзал его и во сне. Выглядит виновато. Ему нравится. — Зачем Вы извиняетесь? Ки Хун, я доверился, потому что знаю, что с Вами мы сможем выбраться отсюда. Всё будет хорошо. Не нужно переживать.       Сказал так, что сам почти поверил в эти слова. Ки Хун же пару секунд смотрит на него стеклянными глазами, и быстро утыкается головой плечо, что-то бормоча.              Он всё держит его за руку. Говорит быстро и сбивчиво, что Ин Хо не разбирает и половины. Руки его соскальзывают вниз, находя место на чужой спине. Мягко поглаживают. Руки сквозь ткань считают рёбра. Сердце предательски ускоряет темп.       Хун не плачет. Нет. Просто шепчет бесконечный поток извинений, вжавшись Ин Хо в плечо. В какой-то момент прекращает, выпрямлясь. Тёплый воздух щекочет шею, и волна мурашек разливается вверх по позвоночнику. Он больше не может.       Возбуждение наступает быстро, и внутренний змей злорадствует и победно шипит. Наказывает простить себе эту вольность.       Ин Хо прощает.       Одна рука аккуратно ныряет в волосы на затылке Хуна, наблюдая за реакцией. Замер. Отстраняется, глядя прямо в глаза Первому. Чёрт. — Надеюсь, и Вы простите меня за это?       Тот готов был спросить причину, но Хо быстрее. Тут же смазано целует Хуна в шею, на что тот выгибает её, резко вбирая сквозь зубы воздух. Негодует. — Ён Иль, ты что... — не успевает он сказать, как змей уже шепчет на ухо. — Тише, господин. — голос походит на мурчание. — Прошу...       И он послушно замолкает. Ки Хун лишь вано хватает ртом воздух, когда Хо вновь прижимается к шее. Он пахнет одеколоном и потом. Целует настойчиво, но нежно. Хун теряет последнее терпение. Он тоже в игре.       Его рука забирается в волосы самому Ён Илю, перебирая, и сжимая загривок.       Оставляя мокрую дорожку, Хо спускается ниже, языком проводя по чужой ключице. Обсасывая её, нащупывает губами пульсирующую вену. Считает удары, прижавшись языком. Не выдерживая, кусает чувствительную кожу, сразу же зализывая пострадавшее место. В ответ Хун сильнее сжимает его волосы. Возбуждение растёт, Ин Хо улыбается в шею.              Где-то рядом слышится шорох. Им плевать.       Хун сильнее дёргает за загривок, поднимая голову Первого. Тяжело дышит, беря его лицо в ладони. Шепчет: — Когда выберемся отсюда, я угощу тебя саке, и мы поговорим об этом, Ён Иль. — Не сейчас...       Внутри что-то больно укалывает. Он знает, что у них есть только сегодня. Сейчас. Завтра раздавит Ки Хуна руками Ин Хо, и оба дадут трещину. Знает. Но Ён Иль, человек, который верит, лишь внимательно смотрит на чужие губы.       Не сейчас...       Хун сам тянется за поцелуем. Слишком трепетный и осторожный, он не ждёт ответа. Отстраняется Хо, не готов с этим мириться, кусает чужую губу, тут же зализывая.       Ки Хун целует его в уголок губ. Прижимается к чужому лбу. — Нужно остановиться.       Шёпот твердый. Растрёпанные волосы делают его тон до жути сексуальным. Он нажимает на руку Хо, заставляя того убрать её. Оба возбуждены. Оба готовы на большее. Оба решают отступить.       Хо знает, о чём думает Ки Хун.       Знает, что не сможет ему помешать.       Знает, что будет больно.

***

             Ки Хун сидит в чёрном кресле, исподлобья глядя на Ин Хо. Ненависть горит в глазах, насквозь прожигая серый костюм. Желваки играют на измученном лице. Он молча представляет, как выхватывает пистолет, лежащий перед ним на столе, и выстреливает. Кровь пачкает одежду, попадает на лицо. И он даже улыбается.       Знает, что не сделает этого.       Ин Хо наконец встаёт, прервав долгую тишину. Туфли стучат по полу, когда он подходит почти вплотную. Пистолет исчезает со стола, и Ки Хун чувствует его холодное дуло у своего виска.       Хо наклоняется ближе, поднимая чужой подбородок двумя пальцами. Ткань перчаток приятно холодит разгорячённое лицо. — Не трогай меня.       Тут же попытался отвернуть голову, но её удержали, больно сдавив. — Мне нравилась твоя инициатива. — Прошептал Хо прямо в губы. — Где она сейчас?       И Ки Хун целует. Трепетно. Осторожно. Как тогда. Ин Хо не отвечает. Не может шевельнуться.       К губам стекает слеза, сделав поцелуй горько-солёным. Хун отстранился, выскальзывая из хватки пальцев Ин Хо. На щеках его остались следы.       Солёные капли покатились одна за другой, а Хун в попытках удержать, растирал их по лицу. Руки его дрожали, когда Хван вложил в них пистолет.       Улыбка застыла на его лице, как маска, лишь глаза предательски блестели, когда он приставил пистолет к голове Ки Хуна. — Я продолжаю верить в тебя, Ки Хун...       Поцелуй. На этот раз от Ин Хо. Всё такой же горько-солёный       Выстрел.