Осколки

Слепящие лучи просачивались в небольшое окно, озаряя скромную комнату утренним светом. Подняв больную голову с твёрдого стола, Эрик осторожно раскрыл веки. Чертежи уже были готовы, хоть их автор и не помнит, как закончил это. Наверное, ему снова снился кошмар, но когда именно он начался — неизвестно. В соседней комнате были слышны звуки метлы. Слепые служанки Эрика, как обычно, убирались. Брюнет, едва заметно пошатываясь, встал из-за стола, держась за голову, дабы снова не обезуметь. Нужно отдать чертежи шаху. Ему не хотелось пересекаться с посторонними в доме и потому он бегло надел маску, выходя наружу. Денёк должен выдаться жарким. По крайней мере, так думалось Эрику. В прочем, здесь всегда было жарко, и парнишке это ужасно не нравилось — он не понимал, как другие могут жить под вечно палящим солнцем. Во Франции — в стране, где появился на свет белый Эрик, никогда не было настолько изнурительной жары, что даже мешала бы думать ему и уж тем более работать. Самой приятной вещью было наступление осени в Руане — прохлада и сырость, пасмурные деньки. Но Эрик не смог сполна насладиться романтичностью своей родины. После того, как его продали родители, словно ненужную игрушку на аукционе для цирка уродов, тот ушёл с головой в затворническую работу шутом. Они являлись такими же безжалостными по отношению к нему, и проживать с этими чуждыми, как тому казалось, живодёрами под одной крышей — ужаснейший кошмар, что длился долгие годы. Нервно протоптавшись у входа в роскошное, несколькоэтажное сооружение, со скрутками ночных чертежей в объятиях, Эрик попал в приёмную. Свет из немаленьких окон проникал вовнутрь просторного помещения, на стенах красовалась мозаика, составляющая целые сюжеты и картины. На полу расстилается огромный красный ковёр с подобными многочисленными узорами и рисунками. В центре, на сиденье, горделиво восседает Его Величество. Рядом с ним, на небольшом бирюзовом ковре лежит его любимица молодых на вид лет. — Ваше Величество, — прервал покойную тишь наслаждения Эрик, — я учёл ваши просьбы и изготовил план особого дворца. На столике, что стоял неподалёку, были развёрнуты только что сложенные туда бумаги. Правитель надменно опрокинул взор на результаты работы. — Скажи-ка, — будто Шаху было всё равно, — Помнится мне, у тебя ещё одна диковинка есть. Стало быть... Название ему пенджабское лассо? Эрик молча достал из кармана шнурок. Удавка была уляпана засохшей кровью. — Оно самое, Эрик. Развлеки Альмиру, я отвлекусь. Он приблизился к манящей фигуре. Девица была разодета в богатые одежды и переливающиеся на солнечном свету украшения. На голове звенела золотая тика. С головы до ног образ уделан был жемчугами, бирюзой, рубинами. Хрупкие, знатной крови смуглые ручки с тонкими пальцами, не зная, куда себя деть, касались чёрных, как смоль, густых прядей. Лицо обладало такими же густыми бровями и длинными ресницами. Всё это обжигало Эрика своей таинственной красотой куда сильнее, чем в первый раз, когда он познакомился с этой знатной особой. Прежде парень забавлял её своим обворожительным умением играть на сазе. Та в свою очередь внимательно вслушивалась в летящие отовсюду звуки струн, после которых она могла впасть в сон. Альмира ухмыльнулась, словно насмехаясь над происходящими вокруг событиями, бездонные чёрные глаза внимательно изучали человека в маске, что всё ещё держал в руках верёвку. — Это пенджабское лассо, орудие убийства моей разработки. — Чудно! — Альмира лишь улыбнулась шире. В глубоких очах блестнула кровожадная заинтересованность, — Желаю, чтобы ты обучил меня обращаться с этим! И Эрик стал обучать Альмиру, передавая ей свои знания и умения. Шли минуты, часы. Изношенный шнурок принял на себя краски боли, бордовый оттенок наказания. Лассо больше не принаджежало брюнету — все эти мгновения он провёл в воздухе, кружа и душа всех провинных и непровинных. *** — У меня вновь плохо выходит! Очень глупое изобретение! — С первого раза обучиться чему-то довольно непросто, — Эрик поднял с пола только что опрокинутую с презрением удавку. — Ты ведь умный, — перебила Альмира, — так отчего же не можешь научить меня? — Кажется, он лениться стал, — вставил Шах, — что за бездумные чертежи ты мне отдал! Думается мне, тебя снова стоит вернуть в шуты. Девчонка, по грозному приказу мужчины, убежала. Правитель сжал в ладони недавно схваченную плётку. — Ваше Величество, — дрогнул Эрик, — я могу всё переделать. — Переделаешь, Эрик, переделаешь, — он приблизился и в одно мгновение вдруг замахнулся плетью, — и отлынивать не будешь. Спина покрылась тысячью ледяных мурашек. Слух, казалось, куда-то исчез. Тонкий предмет танцевал на теле, с каждым взмахом хлестая несчастного всё грубее. Каким он был посмешищем, каким уродцем и глупцом! Что-то мокрое слабыми и горячими струйками устремилось в пол, капало томными каплями ужаса, ненависти и отчаяния, боли мучительного бытия. Алая лужа мешалась с солёными слезами, что выглядывали из прорезей белоснежной, невинной маски. Будто маленькие ягнята высвободились из сырых темниц. О, какое жалкое зрелище! — Гости недовольны! Ты что, хочешь, чтобы нас всех уволили? Хрупкого и бледного, как слоновая кость, мальчика схватили за руку, уводя в неизвестном направлении. "Что же на этот раз?" — всплыла напряжённая фраза в голове. Фигуры в шустром темпе приблизились к чану. Связанные намертво кисти рук погрузились в ледяную воду. Мамочки, такую холодную воду! Казалось, таз был леденее сибирских рек, холоднее, чем северный снег. Мальчик съёжился и едва различимо прошипел. Все ушли. Стужа. "Кольцо... Кольцо..." Облезлое украшение, слетев с пальца, теперь плавало рядом с чьими-то ладонями... — Ступай. Немедля! Туман в голове Эрика мигом рассеялся. Он вылетел из помещения. Сколько прошло времени? Много ль часов? Краски неба окрасились в рыже-багровый. Трясущимися, почерневшими пальцами юноша ощупал кольцо, которое, к счастью, ещё не успело потеряться. Стоя в ступоре, не имея желания сдвинуться с порога, брюнет смял скрутки ночных усердствований. А затем порвал их. Дорога до дома казалась мучительной. С каждым шагом ступать на поверхность земли было всё тяжелее. Неподалёку находился базар. До того шумный, что несчастный почти падал, не имея возможности отыскать ориентир в пространстве. — Эрик! — послышался до жути родной, низкий голос, — Эрик, ты что здесь забыл? — Пришёл на базар, — нахмурился слегка опешивший парень, — разве не видно? — На тебе лица нет, — начал было возражать Дарога, — ты никогда не ходишь здесь. — Я отдавал Его Величеству чертежи дворца... Хатим отвёл собеседника в сторону — в безлюдный переулок между домов. Он обнаружил, что человек в маске трясётся, слово осиновый лист. — Ты весь дрожишь, что произошло? — зелёные глаза сверлили своим взглядом две прорези маски. Руки крепко удерживали хлипкие и худющие плечи. — С чего вдруг ты стал беспокоиться? — он отвернул свой взор, — Я Альмиру развлекал. — Эрик, прошу, уйми свой пыл, — Дарога грозно вздохнул, — погляди, что я припрятал. Он достал из пыльно-синего кафтана смятый газетный кулёк размером с ладонь. Осторожно развернув его, до обоих донёсся слащавый аромат, коего бедный Эрик не ощущал давно. — Что это? — с ребячьей заинтересованностью вымолвил тот. — Это пахлава, — Хатим достал небольшой кусочек свежего лакомства и протянул его другу. Эрик очень медленно стянул с лица маску, пугливо оглядываясь по сторонам. При виде сласти у него загорелись янтарные глаза, которые отныне казались огромными и живыми. С чуть заметной настороженностью он взял предложенную пищу и шустро поглотил её. — Возьми всё, — прервал тишь Дарога и протянул кулёк к чужим рукам. — Спасибо, мой любезный Дарога. Оба вдруг вместе замолчали. Хатим присел на хлипкую лавку, в то время как Эрик с немалым аппетитом доедал пахлаву. Наконец, он прислонил к собственному лицу маску, обращаясь в первоначальный облик. Маска его стала такой родной и удобной, что, казалось, это отдельная часть тела Эрика. Словно корни умирающего дуба проросли сквозь белый кусок, начиная быть одним целым. — Почему ты на базаре? — поинтересовался тот. — Мне было поручено приглядывать за народом. — Дарога, не отрываясь, наблюдал за садящимся солнцем. После чего он всё же перевёл взгляд на собеседника и спросил, — а ты где был? Лицо под маской побледнело. Сияющие на солнечном свету жёлтые глаза сузились, что было заметно сквозь две дырки. — У Его Величества. — осмелился вымолвить после недолгого молчания Эрик. — Поведай же мне об этом визите. — Не собираюсь, — раздражённо отрезал брюнет. В его голосе была слышна едва различимая дрожь. — Эрик, ради Аллаха, что с тобой происходит? — возразил было Хатим. Однако после того, как его друг развернулся, дабы поднять упавший смяток бумаги, тот вдруг заметил багровые пятна на спине Эрика, просачивающиеся сквозь его скромные одежды. И снова молчание. Лёгкое прикосновение смуглой ладони обескуражило брюнета. Он шустро поднялся и больше не желал, чтобы кто-либо смог лицезреть его спину. Но возразить приятелю не смел. По крайней мере — не успел, ведь ощутил внезапное тепло обвившихся вокруг его тела рук. Дрожащие колени до сих пор напоминали о содеянном. Эрик ощущал томное дыхание у своего же уха и желал слиться воедино с размеренными вздохами. Ладони друга казались такими мягкими, воздушными и ангельскими. Руки эти смогли унять ещё совсем недавно трепещущее сердце. Вдох. Выдох. Какого это — иметь нормальное лицо? Иметь стабильность? И чистый, без иных ужасных мыслей разум? Объятия прервались так же быстро, как и начались. Хатим будто бы в последний раз взглянул на Эрика. Так заботливо и непринуждённо, так искренне. А после вдруг заговорил: — Мне нужно идти. Возвращайся к себе и ты. И он растворился в шумной толпе торговцев.