Впусти меня.

***

Минхо любит ломать людей. В таком никому не признаются. Даже себе. Даже шепотом. Лёжа в 3 часа ночи в постели без сна. Даже в кромешной темноте и без свидетелей Минхо не признается, что получает от этого садистическое удовольствие, смотря в глаза напротив и видя в них поверженного зверя. Это можно сравнить со взломом сейфа. Плавно повернуть в одну сторону, потом прокрутить в другую, прислушиваясь к тихим щелчкам сложного механизма. И вот оно: комбинация подобрана, сейф взломан и полностью опустошен. Иногда ему даже кажется, что он слышит звук ломающихся костей изнутри: это его изголодавшаяся Тварь рвётся наружу, чтобы растерзать каждого, кто встретиться на пути. Но Минхо её не пустит. Он избирателен. Сломанные, слабые и податливые игрушки не утоляют голод кровожадного чудовища внутри него. Поначалу они прекрасно вместе уживались: Тварь кусала — Минхо дул на рану и наоборот, Минхо гладил по щеке — Тварь по ней била. Во всём был баланс. Со временем укусы становились глубже, удары больнее. Заживлять их становилось сложнее, а кусать приятнее. В день, когда он впервые услышал удовлетворенный рокот своего зверя, смаковавшего чужое поражение и почувствовал, как что-то запретное, но такое приятное разлилось в груди, пришло осознание того, что дуть на раны уже нет смысла. Они с Тварью стали одним целым. Минхо не помнил в какой момент его разум перестал принадлежать ему одному. Возможно Тварь всегда была с ним и росла по мере взросления Минхо . Возможно она стала проявляться впервые после того, как в первом классе учительница пристыдила его перед всем классом за неаккуратный почерк. — Не тетрадь, а болото. Я такой грязи в жизни не видела! — с высоко задранным носом худосочная старуха давилась собственным самодовольством. По классу разнесся раскат детского смеха, который потом ещё долго стоял в ушах Минхо . Это был первый раз, когда посторонние увидели его слёзы. И последний, как позже себе пообещал маленький мальчик. Свернувшийся клубком, маленький тёмный комочек внутри приоткрыл один глаз. Он потом забудет, как представлял себя на месте злобной старухи, упиваясь властью над чужими эмоциями. Позже было много издёвок, упрёков и слёз, проглоченных в уборных и парках, только не дома. Дома плакать было запрещено. Это было наказуемо. Наказывали не за слёзы, а за проявление слабости. Возможно Тварь проявилась, когда мать ушла из дома, оставив несформировавшегося подростка на попечение отцу-тирану. Он не плакал в тот день. Смотря стеклянными глазами на закрытую дверь, Минхо проглотил комок, состоящий из обиды, несправедливости, подавленного желания быть любимым и много чего другого, что он себе потом не позволял испытывать и так же уходил не оборачиваясь. Тварь положила мордочку на лапы и методично виляла длинным смольным хвостом. Ему стоило родиться жёстче , тогда он смог бы давать отпор. Ему бы не пришлось исполнять чужие прихоти, быть зависимым и обязанным чуть ли не всему миру, а в частности тому, кто «дал ему жизнь, содержит его и даёт ему крышу над головой». Первое неповиновение. Слова, рвущие все внутренности на части и превращающие в однородное месиво. Ощущение собственной никчёмности и ненужности. Зябкая ночь на улице с бутылкой чего-то очень дешёвого, но крепкого. Настолько крепкого, чтобы потом забыть, как он представлял себя жестоко калечащего человека, который дал ему жизнь. Не физически, морально. Подчиняя себе словами, ставя на колени с приклоненной головой перед его превосходством. Тварь наматывала круги, как зверь, желающий освободиться из клетки и наброситься на раздражающих посетителей зоопарка. Тварь встала на дыбы и утробно зарычала, обнажая ряд острых зубов, когда Минхо оказался простым развлечением и способом убить скуку для его первой влюблённости. Позже он научится контролировать эмоции и чужие в том числе, но в ту ночь юноша в серьёз задался вопросом, можно ли ослепнуть от соли слёз. Он заснул под утро с мыслью о том, что больше никто не сможет пробить его броню и добраться до сердца. Тварь довольно заурчала. — А ты что, психологом заделался? Диплом под кофтой прячешь? — скалится брюнет. . Бегающий взгляд — уверенный взгляд. Рваное дыхание — размеренный вдох и выдох. Нервное напряжение против всепоглощающего спокойствия. Тварь пытается протиснуть морду сквозь прутья клетки. Вязкая слюна стекает с языка прозрачными нитями. Она изголодалась. — Неужели ты и вправду думаешь, что мне нужно разрешение, чтобы залезть тебе в голову? — вскидывает бровь парень с легкой ухмылкой на лице. Глаза в глаза. Противник безоружен. Поначалу тёмноволосый мальчишка с работы казался идеальной добычей. Джисон был острым на язык: дерзость и сарказм лились с него, как самая прекрасная песня, оглушая каждого, кому не посчастливилось с ним столкнутся. От его взгляда все внутренности завязывались в тугой узел и начинали душить изнутри. Губы кривились в злобной ухмылке, каждый раз, когда ему удавалось пустить яд по венам очередного несчастного. Их уже такие привычные перепалки заставляли Тварь внутри Минхо облизываться и наматывать круги по клетке. В нём тоже жила Тварь. Как и в каждом из нас. Но она была у всех разная: Тварь зависти, Тварь похоти, Тварь чревоугодия. В ком-то жил маленький зверёк, а кто-то уже и не помнил, кем был до появления Твари. Тварь хотела его. Она хотела почувствовать, как он ломается. Как давится собственным ядом. Она хотела ощутить уже такое знакомое чувство силы, превосходства и чужого преклонения. Она хотела чувствовать. Конечно Минхо не нуждался в разрешении залезть парню в голову. Он врывался туда, как вор в дом со спящими хозяевами. Рылся во всех потайных шухлядах и самые грязные находки бросал прямо в лицо. Джисон сопротивлялся, злился, отбивался, но потом сам начал её пускать. Сначала в голову, потом в сердце и до самой души. Он ему нравился, правда. Он нравился ему, как произведение искусства. Как красивая картинка. Будто Падший Ангел сошел с полотна Кабанеля и пал перед ним. Ему нравилось ловить на себе его взгляды, брошенные украдкой в коридорах, в столовой, на собраниях, и как фыркал, когда он ловил его с поличным, резко поворачивая голову и смотря с вызовом прямо в глаза. Конечно он не краснел и не прятал глаза как подросток, это уже было дело чести — переиграть друг друга. Ему нравилось нарастающее напряжение, возникающее между ними, стоило им оказаться вдвоем в тесном лифте. Они всегда опаздывали: то ли оба так не любили свою работу, то ли специально поджидали друг друга, чтобы пощекотать нервы перед началом рабочего дня. Утренний обмен колкостями, в переполненном офисными рабами лифте, бодрил лучше двойного эспрессо. За двадцать этажей нужно было определить победителя схватки, остальные семь они ехали без зрителей, в полной тишине, прерываемой скрипом зубов или злобным пыхтением проигравшего. Какое же было наслаждение наблюдать за его поражением: двумя пальцами он ослабляет галстук, цепко хватается за перила до белеющих косточек на руках, ноздри раздуваются, грудь вздымается — его Тварь ликует. Одним утром он понял, что перешёл черту, оказавшись прижатым к металлической стенке лифта. Возможно это была тупая шутка про мать или что-то серьезней, но все мысли из головы испарились, когда Минхо почувствовал горячую ладонь на своей шее. Джисон не делал ему больно, просто удерживал на месте, поглаживая большим пальцем выступающую венку, другой рукой брюнет оперся о стену, перекрывая любые пути к отступлению. Очутившись с ним нос к носу, уголки его губ поползли вверх, превращаясь в хищную улыбку. Лёгкие заполнил запах сандала и жженого сахара остаточно отключая мозги. Джисон медленно наклонился к его уху. — По-моему ты доигрался, — шепнул парень, обдавая горячим дыханием ушную раковину. Сердце Минхо ускорило свой ритм, гоняя кровь в разы быстрее, по рукам пробежала стая мурашек и низ живота скрутило в тугой узел в предвкушении чего-то. Набравшись смелости или лишившись рассудка, Минхо сократил последние сантиметры между ними, вжимаясь в его тело еще сильнее. — Я на это рассчитываю. Кнопка аварийной остановки и подъем от двадцатого до двадцать седьмого этажа, вместо привычной минуты, занял десять и, если бы не грубый голос из динамика, спрашивающий всё ли у них в порядке, поездка затянулась бы на все тридцать. Ему казалось, что он ещё легко отделался за свой острый язык: припухшие от укусов губы, сине-бордовые пятна на шее, ключицах и груди, маленькие пятна синяков в форме подушечек пальцев на бедрах и ягодицах. Все это можно было скрыть одеждой и замазать тональным кремом, но единственное, что выдавало его — это горящие адским пламенем глаза. Теперь утренние стычки в лифте стали намного увлекательней, особенно начиная с двадцатого этажа.

***

Ему нравилось смотреть на его умиротворённое спящее лицо, водить пальцем по ровному носу и острым скулам, перебирать шоколадные локоны. В такие моменты он казался особо уязвимым. Маска полностью спадала и открывала его истинное лицо: потерянный в темном лесу ребенок, нуждающийся в том, чтобы кто-то вывел его на свет. Но это была не его роль. Он злодей в собственной сказке. Тварь издала разочарованный неудовлетворённый вой, когда догадалась, что за маской хищника, оказался израненный зверёк, требующий ласки, внимания и понимания. Требующий того, в чём нуждалась она сама. Джисон рассказывал ему истории из детства, про нарциссическую мать, любившую только себя, про отца, любившего только деньги и про себя, которого никто никогда не любил по-настоящему. Чем шире он открывал перед ним душу, тем глубже он прятал свою. Они могли бы стать союзниками. Две покалеченные души в ожидании чудотворного исцеления. Но Минхо оказался сильнее. Их твари сожрали бы друг друга, и он решился напасть первым. Как жизнь его научила. Уткнувшись носом в шею парня, Джисон сжимал его в своих объятиях до хруста костей. Он цеплялся за него, как утопающий за соломинку, но он ускользал. Взвесив руки по швам Минхо ждал свой карт-бланш. Он говорил себе, что ничего не чувствует к нему, но, когда в один из вечеров на экране мобильного высветилось от него сообщение, а на лице появилась глупая улыбка, Тварь протяжно завыла, корчась от боли. Через час Минхо появился у его двери и с порога заявил, что им нужно всё прекратить. — Пожалуйста, останься. Не оставляй меня одного. Не оставляй меня с Ней, — шептал парень. Вот она, доза в которой он нуждался. В которой нуждалась его Тварь. — Я тебя больше не хочу. Вот так просто. Хлыстом по спине, чтобы разбудить Тварь. Его Тварь. Он делает ему одолжение, ведь такой нежный цветок не выживет среди бурьянов и колючек. Ему нужны шипы. Он поделится своими, чтобы потом обрасти новыми, более острыми. Минхо дал себе обещание, что найдёт того, кто утолит его голод или наконец-то укротит кровожадного зверя внутри него раз и навсегда. Тварь завиляла хвостом в предвкушении и звонко клацнула зубами.

***

Как известно, с наступлением утра все обещания данные ночью теряют свою силу и им на замену приходят обещания данные утром. Минхо знал, что никому не под силу ему помочь, кроме него самого. Он решил, что будет контролировать свою Тварь, ведь пока из них двоих он главный и Тварь должна его слушаться, но никак не наоборот. Минхо будет её дрессировать, ухаживать за ней и время от времени подбрасывать в клетку вкусности, чтобы та сидела тихо и грызла косточку. Силен поистине тот, за чьими словами следуют действия. Новая работа, новая квартира и новая жизнь. Минхо решил для себя, что это станет новой страницей его жизни. Нет, не страницей. Абсолютно новая не испачканная чернилами книга. Это его понедельник, его первое января, его новолуние. Прошлый он остался в квартире пропитанной сандалом и жженым сахаром, держа в руках чужое, вновь окаменевшее сердце. Со временем они с Тварью действительно стали неплохо уживаться, правда несколько раз в голову молодого человека приходила мысль вовсе избавиться от своего питомца, но после плотного ужина от этих мыслей не было и следа. Жизнь стала налаживаться: престижная работа, не сильно раздражающие коллеги, сытая Тварь. Стабильность. Серость. Скука. Люди всегда радуются наступлению белой полосы и находясь на пике эйфории резко срываются вниз, расшибаясь в месиво из ожиданий и несбыточных мечт о реальность черной полосы, которая по неизвестным человечеству причинам, всегда длится дольше белой. Минхо был мудрее, он умело балансировал на серой полосе, стараясь не ступать ни на одну из них. Он не сорвался, нет. Его толкнули. Он столкнул. Кудрявое зеленоглазое Солнце неожиданно выглянуло из-за серых туч её повседневности. Хёнджин не был рыжим, отнюдь, но стоило ему зайти в комнату, как та сразу заливалась ярким светом, будто в тёмном подвале вкрутили лампочку на сто ватт. Вот он — настоящий Король Солнце. Люди тянулись к нему, как мотыльки к огню, но он не обжигал крылья, а давал погреться у своего жара. Девушки с отдела, по всей видимости, часто перегревались, ведь только так можно было объяснить их горящие щеки и глупое хихиканье. Не стоило даже гадать, кто был причиной громкого хохота и большого скопления людей в одном месте — Мистер Совершенство рассказывал очередную веселую байку. Ох, как же он его бесил, и не из-за того, что он совсем не обращал на Минхо внимания, а просто своим существованием. Он раздражал его от макушки до пят: своим глубоким баритоном, который чудным образом становился еще глубже, когда он разговаривал с девушками, тем, как запрокидывал голову во время смеха и самым отвратительным одеколоном в мире — горькая ваниль с табаком. Минхо старался задерживать дыхание, когда он проносился мимо его рабочего места, иначе приходилось бежать в уборную в попытке выхаркать этот гадкий запах вместе с лёгкими. Тварь боялась его, забивалась в угол клетки и шипела, но не осмеливалась нападать. — Босс у себя? Короткий кивок не поднимая глаз. Хлопок двери. Можно дышать. Это уже стало их ежедневным ритуалом. Будто могло быть что-то иначе. Никто не пытался переступить эту черту безразличия, разбавляя их взаимодействие приветствием или, боже упаси, вопросом о том, как прошли выходные. Лицо Хёнджина, наверное, перекосилось бы, как от вида мертвой птицы на дороге, выкинь Минхо подобный фокус. А Минхо не выкинул бы, он ясно дал понять, что ему это Солнце светить не будет. Заливаясь смехом в толпе зевак, греющихся вокруг него, Хёнджин мог ненароком встретиться с ним взглядами и тотчас уголки его губ ползли вниз, а морщинки, образовавшиеся у глаз от смеха, исчезали. Минхо отводил взгляд первым и смех снова продолжался, даже громче прежнего. В такие моменты ему казалось, что он вернулся в школу, где было разделение на крутых и изгоев. К слову, крутым он себя не считал, но у Твари было свое мнение на этот счёт. Она всё ещё помнила то греющее чувство сытости, ощущения божеского начала в себе, собственной силы и власти над человеческими душами. Минхо сам по этому скучал. Ему было недостаточно коротких перепалок с недалёкими секретаршами из соседних отделов и удачно отбитых комментариев касательно его работы, извергаемых некоторыми безмозглыми девицами из фан-клуба Мистера Совершенство. Тварь жаждала большого жирного сочного куска мяса. Подходящий кандидат на эту роль был один. Тот, кто обустроил себе уютное местечко в его голове, желал ему доброго утра и спокойной ночи, был с ним везде, куда бы он не шёл и что бы не делал, даже во снах он не мог избавиться от него. Он боялся его так же сильно, как и желал. Хотелось наконец-то стереть его белоснежную улыбку с идеального лица, хотелось вспороть его и узнать, что кроется за этой блестящей оберткой, что за Тварь сидит в нём, чего она боится, что скрывает и чего желает. Она должна быть у него. Она сидит в каждом и Минхо узнает какая прячется в нём. Два золотых фонарика засветились в углу тёмной клетки. Минхо не был очень любознательным ребёнком, да и будучи взрослым его не особо интересовали сплетни и вообще любая информация, которая не касалась его лично, но он был наблюдательным. Ему удавалось подмечать мельчайшие детали, на которые обычно никто не обращал внимание: микроэмоция неприязни на лицах женсовета, когда те жарко приветствовали друг друга утром, помятая одежда и раскрасневшиеся лица парнишки с его отдела и белокурой девицы с архива — у кого-то роман на рабочем месте. Всё было настолько скучно и понятно, но другие почему-то этого не замечали или просто делали вид, чтобы не рушить иллюзию порядка. Свой главный объект наблюдений он сумел изучить вдоль и в поперёк: всегда опаздывает на две минуты — любезничает с охранником, пьет кофе без сахара и молока, морщит лоб и запускает пятерню в волосы, когда вчитывается в особо важный документ, уходит на обед позже остальных, видимо хитрец не любит стоять в очередях и наверняка его фан-клуб покупает ему еду и не начинает трапезничать, пока их предводитель не соизволит явиться. Минхо предпочитал делать вид, что не обедает вовсе. В столовой его не ждала дружная компания коллег, а перспектива казаться ещё большим изгоем, поглощая пищу за столом с тремя пустыми стульями не соблазняла. Пускай все думают, что он трудоголик и питается светом офисных ламп. Конечно он бы не простил себя, если бы проводил хоть лишнюю минуту за рабочим столом. Когда клацанье мышек прекращалось, а галдёж коллег стихал за дверью, наступали пятнадцать самых тяжелых за весь день минут. Он оставался с ним один на один. Их рабочие места были достаточно далеко друг от друга, но видеть и чувствовать его он мог прекрасно. Минхо старался не смотреть на него, ведь если его поймают, то оправдаться будет ой как сложно, поэтому все пятнадцать минут он сидел, уткнувшись в экран компьютера или с чрезвычайно заинтересованным видом изучал свой именной бейдж, переставляя буквы в своем имени — Ли Минхо. Вариантами его имени из прошлых и будущих жизней была исписана целая страница блокнота. Иногда ему казалось, что Хёнджин на него смотрит и не просто смотрит — изучает, так же, как делал он с ним, но когда парень решался взглянуть в его сторону, то перед ним открывалась одинаковая картина: вальяжно развалившись в кресле и закинув ноги на стол молодой человек изучал рабочие бумаги, держа их перед собой так, чтобы они полностью закрывали его лицо. По истечению пятнадцати минут он швырял их на стол, резко опускал ноги на пол шумно стукая каблуками, поднимался со своего места и уверенно шагал к выходу попутно натягивая пиджак. Ровно через три минуты Минхо доставал из сумки шоколадный батончик и отправлялся в свой тайник. Крыша была его секретным местом, где он мог отключить голову, забыть обо всём на свете и просто быть. Предвкушая сорок минут уединения, Минхо дёрнул на себя дверь, ведущую в его личную Нарнию. При виде кудрявого затылка сердце упало в желудок, загоняя Тварь в самый дальний угол клетки. Парень замер, продолжая сжимать ручку двери. Минхо не знал, как ему поступить: одна его часть хотела прогнать парня, по-детски заявив, что это его место и он первый увидел его, при этом не забыв накинуть парочку колких фраз, другая часть умоляла его пожертвовать своими сорока минутами спокойствия и убежать, как студент– прогульщик, столкнувшийся со своим строгим преподавателем. Тело отреагировало быстрее мозга, заталкивая его обратно в помещение. — Здесь достаточно места для двоих, — кинул ему в спину нарушитель его душевного порядка. Минхо резко выпрямил спину, как от удара током. Теперь, когда его рассекретили, он не мог позорно сбежать, поджав хвост. Он встретит врага гордо и с достоинством. — Спасибо, обойдусь, — буркнул через плечо парень. В голове это звучало более дерзко. — О, так ты оказывается умеешь говорить, — хохотнул кудрявый. Опешив от такой неслыханной наглости Минхо повернулся к нему всем корпусом, намереваясь одарить уничтожающим взглядом и украсить это блюдо ядовитыми комментариями, но столкнувшись с двумя зелёными огоньками и уже знакомыми ему морщинками у глаз, смогл лишь беззвучно открывать и закрывать рот, как рыба, выбросившаяся на берег. От увиденного зрелища Хёнджин разразился громким хохотом, запрокидывая голову, как он часто это делал, услышав шутку от их тупоголовых коллег, что возмутило Минхо ещё больше и теперь он был точно намерен покинуть эту проклятую крышу. — Счастливо оставаться, — выплюнул юноша и стал поворачиваться к выходу. — Стой, ты не можешь уйти! — будто опомнившись парень перестал смеяться, выставив перед собой руку в знаке «Стоп». — Это ещё почему? — Минхо вскинул бровь. — Иначе моя смерть будет на твоей совести. На лице не было даже намека на улыбку. Минхо будто осенило, всё вскрылось даже раньше, чем он ожидал. За всем этим бравурным спектаклем скрывался слабый мальчишка, со своими переживаниями и проблемами, который не смог придумать ничего лучше, как решить их таким грязным способом. Он ничем не отличается от других. Он не особенный. Он не сможет его спасти, а вот Минхо, по всей видимости придётся это сделать для него. Кудрявый сделал шаг назад упираясь пятками в кирпичное ограждение, в ответ Минхо сделал шаг вперёд, но если он действительно верит то, что умеет летать, его жалкий шажок к нему только ускорит процесс. Минхо уже был готов толкать речь о том, как замечательно жить эту распрекрасную жизни, но вместо того, чтобы запрыгнуть на кирпичную кладку и жаловаться на тленность его жалкого существования, Хёнджин сделал шаг влево открыв вид на два дымящихся бумажных стаканчика. — Бариста неправильно расслышал мой заказ и теперь мне грозит остановка сердца от передоза кофеина, — сделав драматическую паузу парень продолжил, — конечно только если ты не проявишь свое великодушие и не разделишь вместе со мной эту неподъёмную ношу, — на последнем слове парень театрально вздохнул и приложил руку к сердцу. По выражению лица Минхо можно было подумать, будто в данную минуту он пытался одновременно вычислить корень из семизначного числа, вспомнить, выключил ли он утюг уходя из дома и как готовится его любимый шоколадный брауни. От всего происшедшего за последние несколько минуты голова была готова взорваться вместе с её хозяином. Должно быть его Тварь была неконтролируемым страдающим бешенством зверем, раз сочла его компанию подходящей для совместного кофепития. Это явно был какой-то хитроумный план с его стороны, смысл которого парень не мог постичь. Увидев замешательство на его лице, Хёнджин плавно подошёл к Минхо и потянул руку к его предплечью, намереваясь самостоятельно довести к пункту назначения, но придя в себя юноша отдёрнул руку и завёл её за спину. Он плохо помнил, как оказался за своим рабочим местом, единственным напоминанием о случившемся было сбитое дыхание и звук стука сердца громыхавший в ушах. Тварь в углу клетки дрожала от страха и не смела даже скалиться. К чёрту, он найдёт другую жертву. Он найдёт десяток, нет, сотню безмозглых секретарш и возможно даже их начальников, чтобы прокормить своего зверя, но к нему он больше не сунется. Эта игра не стоит свеч. На следующий день на крыше его вновь встретил знакомый кудрявый затылок, увидев который, Минхо сразу же захлопнул перед собой дверь. И на следующий тоже и даже через день история повторилась. В перерывах между борьбой за крышу, они продолжали делать вид, будто ничего не происходит, и кудрявый засранец не приватизировал незаконным образом его тайник, и он совсем не ведёт себя до одури странно. В пятницу Минхо пообещал себе, если этот наглец вновь будет осквернять своим присутствием его место для медитации — он точно выскажет ему всё, что думает о его нахальной роже. Конечно он был там вместе со своим дурацким кофе. Минхо набрал побольше воздуха в лёгкие готовясь к своей тираде, но в самый неподходящий момент парень обернулся через плечо и подмигнул ему. Щеки юноши приобрели розоватый оттенок и издав непонятный звук Минхо бросился прочь с уже не его тайника. Со вторника он начнёт искать себе новое секретное место, в понедельник последний раз сходит в разведку, а со вторника точно ни ногой на крышу. В понедельник Минхо мысленно был готова лицезреть широкий разворот плеч, обтянутый белой рубашкой и раздражающий кудрявый затылок, но на его удивление крыша была пуста. В районе рёбер что-то дёрнулось. Парень решил, что это была необузданная радость за отвоеванную территорию, но никак не разочарование. К сожалению празднование его маленькой победы продлилось недолго и было прервано громким хлопком двери. Обернувшись Минхо увидел то, чего больше всего боялся — главный герой его ночных кошмаров подпирал спиной дверь перекрестив лодыжки и держал в руках несменные бумажные стаканчики. Хитрый прищур глаз подсказывал, что это была заблаговременно спланированная акция и в этот раз сбежать он сможет только путём проверки на прочность тротуара под их офисом. — Я думаю стоит написать жалобу на этого бариста. Представляешь, уже вторую неделю подряд не может нормально принять у меня заказ? — возмущенно заявил зеленоглазый дьявол и оттолкнувшись от двери двинулся в сторону Минхо . В этот раз он оказался проворней, сумев сунуть парню в руку стакан с кофе, после чего направился к его любимому месту, с которого открывался вид на весь город. В голове Минхо проскочила мысль, чтобы вылить содержимое стакана на белоснежную рубашку кудрявого, но здравый смысл подсказывал, что им еще вместе работать и кто знает, что от него можно ожидать. Вдруг он чудестным образом схватит его и толкнёт через кирпичное ограждение, и тогда она точно познает все прелести свободного падения. Нет, лучше уж один кофе в компании этого ненормального и эта пытка закончится. Возможно ему удастся узнать его истинные мотивы по отношению к нему , а если повезёт — укусить побольнее и порадовать Тварь. — Судя по тому, что ты всё ещё живой, у тебя отлично получалось справляться без моей помощи, — поравнявшись с коллегой Минхо всё же решил вспомнить о наличии своих шипов. — Я люблю рисковать, –парень повернулся спиной к ограждению и облокотился на него. — Но ты никогда не знаешь, который раз станет действительно последним. Несколько минут они стояли молча: Минхо смотрел на город пытаясь не анализировать услышанное — Хёнджин закрыв глаза, подставил лицо лучам весеннего солнца. Минхо не решался пить кофе, ему казалось сделай он глоток и это станет его последним шагом перед прыжком в пропасть. Он так просто не сдастся, он будет бороться за свою свободу. Из раздумий его вывело ощущение чужого взгляда на коже. В этот раз ему не мерещилось — зеленоглазый бесстыже разглядывал его, будто пытался впитать в себя. — Видишь то, что нравится? — ухмыльнулся Минхо . — Да, — не задумываясь ответил кудрявый нахал, от чего кончики ушей юноши вмиг окрасились в бордовый . Наверняка он сейчас просто издевался или же в своей обычной манере общался с ним, как с дурочками из их отдела. Ему не хотелось быть одним из тех, кто превращался в розовую лужу, услышав от него в свою сторону комплимент. Он считал себя выше их. Выше всего этого. — Могу посоветовать отличного окулиста, по всей видимости у тебя проблемы со зрением. — В таком случае пойдем вместе, раз ты не видишь то, что вижу я. Сердце Минхо пропустило удар заставив Тварь взвыть. Нет, он не должен сдаваться. Он будет держать оборону. — Спасибо за кофе, но я уже пойду, — поставив стаканчик на кирпичную поверхность, Минхо направился к выходу. Парень не дал ему шанса улизнуть, на полпути загородив собой дорогу. — Минхо , прекрати себя убивать. Взгляд глубоко в душу, в место, которое давно было оккупировано Тварью. От звука собственного имени по телу парня прошла дрожь, вызывая ранее не испытываемые ощущения в области сердца. Тварь оскалилась. Она будет защищаться. — Значит слушай меня сюда, прекрати лезть не в своё дело, — Минхо ткнул ему пальцем в грудную клетку. — Бедняжка, если твое эго не может принять тот факт, что в мире существует хоть одна живая душа, которой ты можешь не нравиться — уж прости, у меня есть мозги и чувство собственного достоинства. Займись своей жизнью и не пытайся залезть мне в голову, в сердце или куда глубже. Поверь, то что ты там найдешь, сожрёт тебя вместе с потрохами и через день даже не вспомнит твоего имени. Ты не знаешь меня и на что я способен, так что мой тебе совет — держись от меня подальше! В воздухе повисла тишина. Всё время, пока Минхо пытался донести мысль в своей уникальной манере, виновник его душевного срыва молча стоял и внимательно смотрел ему в глаза, будто был готов к подобному и просто ждал окончания представления. — Так позволь мне узнать тебя. Как ушат холодной воды на голову. — Что? — опешил Минхо . — Позволь. Шаг. — Мне. Шаг. — Узнать. Шаг. — Тебя. Один его шаг к нему был равен одному его шагу от него. Хёнджин приближал его к обрыву. Тварь металась по клетке со стороны в сторону, яростно завывая. Ощутив пятками кирпичную ограду, Минхо понял, что попался. — Ты ненормальный! — выкрикнул парень в надежде облагоразумить его. — Как и все мы, — кудрявый положил свою ладонь на щеку Минхо и большим пальцем стал поглаживать скулу. — Но разница между нами в том, что я не пытаюсь от себя убежать. Я не прячу за своими колючками страхи и обиды. Я умею просить и принимать помощь. Я не боюсь доверять, жить, чувствовать. Я не боюсь любить. Минхо зажмурил глаза, ожидая, что он сейчас развеется как мираж и перестанет заставлять его чувствовать всё то, что он себе так долго запрещал. Голова разрывалась от диких воплей Твари. Сердце колотилось с бешеной скоростью и казалось, что вот-вот лопнет. Горло сжимала невидимая удавка, не давая кислороду поступать в лёгкие. Минхо почувствовал, как чужие руки обвились вокруг его талии, притягивая к твёрдой груди. В нос ударил запах горькой ванили и сандала, но в этот раз он возымел абсолютно противоположный эффект: тело парня моментально расслабилось и внутри стало так тепло и уютно, будто его напоили сладким горячим шоколадом и укутали в шерстяной плед холодным зимним вечером. Он был готов так простоять хоть вечность, растворившись в этих ощущениях. Руки Минхо непроизвольно обвились вокруг плеч Хёнджина , на что парень ещё крепче прижал его к себе. Вой Твари давно прекратился и внутри было тихо. Впервые за столько лет, его больше ничего не ломало изнутри. Дышать стало легче, словно на него надели кислородную маску. Чувство голода пропало. Что же он наделал? Отстранившись от парня, Минхо встретился с двумя ярко горящими зелёными огоньками. Его погибель — его спасение. — Не убегай от меня, Минхо . Наклонившись ближе к юноше , Хёнджин заправил выбившуюся прядь волос ему за ухо и улыбнулся уголками губ. Теперь ему не хотелось убегать, скрываться и защищаться. Теперь он мог быть собой. Он был свободен. С трудом поборов желание впиться поцелуем в губы кудрявого, Минхо открыл рот, чтобы поблагодарить парня, но внезапно его мягкая улыбка перетекла в хищный оскал и зелёные огоньки засверкали золотом. Сердце ухнуло в желудок и внутри всё похолодело. Парень попытался вырваться из цепкой хватки Хёнджина , или кем бы он теперь ни был, но он сдавил Минхо в своих тисках ещё сильнее, заставив вскрикнуть от боли и резко притянув его за затылок прошептал в самые губы: — Впусти меня.