Посели во мне цветы жизни

В никуда все птицы и песни,

В городах где мы были вместе

Не найти пути.

Твой я или нет, я не знаю,

Но когда-нибудь ты меня за все, за все

Простишь

(ALEKSEEV — «Чувствую душой»)

***

      Первое, что почувствовал Антон, — это мерное и гулкое сердцебиение. Сначала он решил было, что это у подушки начался очередной приступ тахикардии — та самая беспричинная пульсация в ухе, когда кладешь голову на подушку. Не совсем она и беспричинная, — Антон всё-таки врач — но в подробности природы этого явления вдаваться сейчас как-то нет настроения.       Затем Антон отчётливо почувствовал: что-то, на чём покоится его кудрявая голова, уж точно нельзя назвать подушкой. Только если метафоричной — из плоти и крови. Чужая голая грудь вздымается медленно и также опускается.       Следующее, что ощутил Антон — это противный звон в ушах и еще более противную сухость во рту. Такую, будто Антон, как полный придурок, сутки стоял с разинутой пастью на ветру. Или же взял в рот (на этом можно было бы и закончить) трубу от пылесоса, которая всосала изо рта всю слюну. Или же банально не употреблял никакой жидкости дней пять.       Короче говоря, кот Гена вдруг забыл, где находится его лоток, и в отчаяние решил сделать свои дела Антону в рот. Насрал, если уж не вуалировать.       Антон с трудом поднимает голову и направляет свои очумелые — красные, опухшие и заспанные — глазки на спящее, умиротворённое личико. На щеке пара-тройка крупных родинок; щетина грозится перерасти в бороду; тонкие, обветренные губы приоткрыты; тёмные волосы разметались по подушке. Антон тупо пялится на открывшуюся перед собой картину, и если бы Арсений вдруг проснулся, то наверняка бы увидел на лбу у Шастуна надпись «Loading…» с тем самым колёсиком загрузки.       Видимо, горшочек у Антона совсем не варит — следом за бесящим «Loading…» появляется ещё более бесящее «Error». Шастун моргает пару раз — ресницы, будто мёдом намазанные, слипаются. Арсений, как ожидал Антон, не исчез, а значит был вполне реальный, а не особо реалистичной галлюцинацией.       Вдруг перед его глазами резко пролетел урывками весь вчерашний вечер — и ночь. «Erorr» заменилось на победное «Loading finished». От воспоминаний о нелепом разговоре щёки покрылись румянцем, от ощущений чужих губ на своих сердце пропускало удар, а от горячих сцен в животе стягивался крепкий узел. Антон вдруг ощутил, что Арсений под ним абсолютно без одежды. Узел в животе стянулся еще крепче, выбивая весь воздух из лёгких.       У Антона чесались губы — так хотелось ими прикоснуться к Арсеньевым. Но если раньше он это ощущение сразу пресекал, не давал этому желанию овладеть им, то сейчас, после всего того, что произошло, он не имел права себя ограничивать.       Шастун наклонился, носом потеребил чужой, приплюснутый и будто откушенный на кончике нос, тепло улыбаясь. В груди разрасталось деревом ощущение, напоминающее то, которое появляется, когда наконец находишь недостающую деталь от пазла и картина складывается в единое целое.       У Антона маленькая родинка на кончике носа. И эта родинка идеально подходит к ямочке на носу у Арсения.       Шастун не медлит — целует коротко и тут же отстраняется, не желая попасться на такой шалости. Еще несколько (сотен) минут полюбовался спящим Арсением, а затем встал, нехотя потягиваясь. Оделся и накрыл Попова пледом — тот съёжился весь, как только лишился такой тёплой грелки у себя на груди. Антона это позабавило, но оставлять в таком виде он Арсения не мог.       Антон на цыпочках выскользнул из спальни и направился на кухню. Быстро принял душ, умылся. Спустя двадцать минут он уже стоял на кухне с вымазанном мукой лицом. Он решил, что приготовить Арсению блины на завтрак — дохуя романтично.       Попов спал не долго — как только Антон дожаривает последний блинчик, в коридоре слышатся шаркающие шаги.       Арсений останавливается в дверном проёме, глаза у него заспанные, взгляд размытый, на щеке красное пятно от подушки, на голове гнездо воронье. Сам он выглядит растерянно. Антон с этого только умиляется.       — Доброе утро, — хрипя, первый здоровается Арсений.       — Доброе! Очень доброе! — расплывается в улыбке Антон, оттряхивая от муки ладони. — Как спалось?       Арсений дёргано пожимает плечами. Зевает и, кривясь, начинает массировать пальцами виски.       — Ну ясно, — Антон оглядывает кухню и, найдя аптечку, выуживает из неё аспирин. Достаёт стакан, набирает воды. — Держи. Нехило мы вчера налакались.       Арсений благодарит кивком головы, выпивает таблетку. Антон продолжает суетиться: вытирает со столешницы муку, капли масла, убирает сковороду. На этой кухне ему хозяйничать невероятно нравится.       Арсений глядит на Антона неотрывно, не зная, куда себя деть. Сцепил руки за спиной, стоит, покачиваясь с пятки на носок, неловко поглядывает на стопку блинов на столе.       К Антону закрадываются подозрения, что Арсений чувствует себя в собственной квартире неуютно. Из-за него ли? Эти мысли метлой отгоняет посыпавшаяся в тихом хихиканье Арсеньевская мордашка. Антон сам не может сдержать улыбку, смотря на его ямочки.       — Ты чего? У меня что-то на носу?       Арсений мотает головой, смех его становится громче. В конце концов он сгибается пополам от собственного хохота, а Антону становится не до шуток. Он подходит к Арсению и, аккуратно положив ладонь на плечо, интересуется с беспокойством.       — Арс? С тобой всё в порядке?       — Нет! Ой, то есть да. Извини, — он утирает слёзы и промаргивается. — Мне просто смешно от того, какие мы клоуны.       — Что?..       — Да ничего, Шаст, забей. Я просто думаю, что мы, два взрослых мужика, могли бы давно уже потрахаться и жить долго и счастливо, если бы умели разговаривать и не пихали бы языки в жопу при каждой стычке…       Антон щурится хитро, по лисьи подходит к выпрямившемуся вдруг в струнку Арсению. Кладёт руки на талию, оглаживает бока и прижимает к себе.       — Долго и счастливо, говоришь? — шепчет он в ухо. — А ты этого хочешь?       Арсений льнет своей щекой к чужой.       — Конечно хочу, но…       — Опять какие-то «но»? Арсень, тебя самого эти сомнения не заколебали?       Арсений молчит, старательно не смотря в зелёные Антоновы глаза. Антон закатывает и слегка отстраняется. У него сердце останавливается на мгновенье, а голос застревает где-то в глотке.       — Ты хочешь быть со мной? Арсений поджимает губы.       — Антон, то что было вчера — это прекрасно, со мной ничего лучше в жизни не происходило, и…       Антон выдыхает сквозь зубы. Он понимает — таков у него Арсений. Нерешительный, обдумывающий и взвешивающий практически каждый свой шаг. Тревожность в нём всегда кричит громче разумного смысла. И Антон не позволит сомнениям сожрать и отобрать у него Попова.       — Стоять!       Арсений замирает с открытым ртом и глазами по пять рублей.       — Я стою… — тянет неуверенно он.       — Стоять твоему фонтану тревожности. Отвечай: да или нет?       — Ты не понимаешь, а если…       — Арс!       — Здесь не всё зависит от меня…       — Я сказал: «да» или «нет»!       — Ну хуё-моё! — из груди Арса уже рвётся истеричный хохот, а Антон только отчаянно пыхтит как чайник. — Невозможно ни на один серьёзный вопрос ответить простым «да» или «нет»!       — Ещё как возможно!       — А вот и нет!       — Арсений, ты меня сейчас доведёшь… — Антон стягивает полотенце со спинки стула и слабо стукает им по чужому плечу.       Арсений подпрыгивает от неожиданности и притворно злобно надувается. Шагает к раковине, набирает в ладошку воду и брызгает её Антону в лицо. Он охает и жмурится, и Арсений, пользуясь возможностью, подходит к Антону вплотную и впечатывает его бёдрами в стол.       Глаза Антона лезут на лоб, брови складываются в очаровательный домик. Такая неожиданная близость с Арсением ему еще непривычна, и поэтому сердце у него каждый раз в пятки уходит.       Арсений щурится и выдыхает Антону прямо в губы.       — Ты перестал пить коньяк по утрам?       Антон захлопывает рот и часто-часто моргает. На кухне повисает тишина, только сбитое дыхание двух мужчин её прерывает. Антон чувствует себя провинившимся щеночком, хоть пока и не понимает, где опять напортачил.       — Я никогда не…       — Не-е-ет, Шаст, так не пойдёт. — Арсений поддевает Антонов нос своим и скалится хищно. — Так «да» или «нет»?       — Так не честно!       — Ха! — Арсений резко отстраняется и поворачивается спиной. Антон разочарованно вздыхает. — Сам себе противоречишь. — он отходит, садится на стул, снимает со стопки тоненький блинчик и сворачивает его в трубочку. — Никогда не ставь мне условия. Это обычно плохо заканчивается.       Антон не может взгляда от жующего Арсения отвести. Такого Арса он видит впервые — напористого, взбаламошенного, с искрами в глазах и дерзкой улыбкой. Где же тот робкий зануда, который вечно ходил с каменным лицом и недовольно фыркал от каждого слова Антона?       Что бы Шастун не думал, но такой Арсений вызывал у него восхищение, благоговение и хроническую тахикардию в добавок.       — Антон, где ты научился так стряпать? Я уже в прошлый раз говорил, что у тебя блины наивкуснейшие, — Арсений уже запихивает в рот уже второй блинчик       — Арс…       — Ну пальчики оближешь!       Арсений довольно лыбиться с набитым ртом. В воздухе повисает пауза, пока Антон пытается собрать себя в кучу и преобразить весь тот неадекватных размеров спектр чувств, которые испытывает.       — Арс, ты… — он вздыхает судорожно. — Ты прекрасен, — отлипает от столешницы и садится напротив Арсения.       Тот даже перестаёт жевать от такого комплимента. Полный восхищения и нежности голос парня его если и не обескураживает, то точно смущает. Тут и вырывается из него эта милая робость: он закусывает губу полуулыбке, краснеет и опускает глаза в колени.       — Ты такой горячий, когда злишься, — добивает Антон шепотом.       — Я злюсь? — Арсений вопросительно поднимает бровь.       — А разве нет?       — Я не злюсь.       — Это хорошо, — усмехнулся Антон. — Так всё-таки «да» или «нет»?       — Шаст!       — Молчу.       Арсений тяжело вздохнул и потёр переносицу: голова, видимо, у него всё еще болела.       — Я не могу принять то решение, о котором ты меня просишь. Это верх эгоизма с моей стороны. Ты должен меня выслушать и кое-что понять, — голос мужчины дрогнул, и у Антона от этого тона сжалось сердце.       Он не понимал, что же гложет Арсения так сильно. Почему он отказывает себе в своих желаниях? Что за самопожертвования? Антон подался вперёд и взял его ладони в свои, мягко прижал костяшки к губам.       — Я тебя готов слушать целую вечность, Арс, правда. Но почему ты не можешь послушать себя?       Арсений не старается вырвать руки, не сопротивляется лёгким поглаживаниям. Но взгляд у него полон необъяснимой печали.       — Я себя слушаю и прекрасно слышу. Обрабатываю и принимаю решения. Что ты от меня хочешь?       — Нет, ты не понял. Почему ты не хочешь послушать своё сердце. Рациональность — это, конечно, хорошо. Но зачем переносить то, что находится здесь, — Антон ладонью прикасается ко лбу Арсения. — Сюда, — и перекладывает на грудь. Прямо на сердце, которое норовит пробить рёбра — Антон это отчётливо чувствует.       — Идти лишь по зову сердца чревато печальными последствиями. Нельзя забывать, что мы находимся в реальном мире. Это не сказка с предначертанным «долго и счастливо», — Арсений прикрывает глаза. Чёрные ресницы подрагивают, кадык прыгает вверх-вниз.       — Но сказка нужна людям. Каждый раз напоминая себе, что мы живём в «реальном, сером и жестоком мире», мы обрекаем себя на страдания. Иногда — бессмысленные. И всё из-за чего? Из-за какого-то эфемерного «потом»?       — Это предусмотрительность.       — Это трусость. Да, вокруг нас море предрассудков, стереотипов, гомофобов и других неадекватов. Да, мы рискуем. Но разве риск не оправдывает тот душевный покой, который можем друг в друге найти? Почему мы должны прогибаться под рамки, которые устанавливает «реальный мир»?       Антон медленно встаёт, обходит стол и останавливается напротив Арсения. Берёт за ладони, тянет на себя.       Арсений поднимается. Его глаза блестят — Антон не хочет думать, что от слёз.       — Знаешь, чем человек отличается от животного?       — Чем? — еле слышно шепчет Арсений, неспособный свести глаз с лица напротив       — Животное подстраиваться под условия, человек подстраивает условия под себя.       Арсений не выдерживает: всхлипывает и утыкается носом в чужую шею, притягивая Антона к себе. Тот зарывается носом в макушку, глубоко вдыхает терпкий слегка аромат. Гладит по спине, вжимая в себя, раскачивается плавно из стороны в сторону.       Арсений впивается ногтями в спину Антона. Это даже больно, но эта боль не сравниться с той, которую Антон чувствует, видя Попова в таком состоянии. Хочется утешить, приласкать, сказать, что всё будет хорошо — это он и делает. Нашёптывает разные глупости на ухо, перебирает тёмные пряди.       Антон понимает, что своей душещипательной речью так и не дал высказаться самому Арсению. Острый укол вины он почувствовал где-то в солнечном сплетении.       Сколько они так простояли — никому не известно. Арсений быстро успокоился, но ещё долго продолжал сопеть носом заложенным в плечо. Он первый и отстранился, протирая глаза.       — Мне нужно подумать, — он обогнул Антона и побрёл в ванную. — Я в душ. Спасибо за завтрак, было очень вкусно.       Антон с трудом проглотил вырывающееся наружу «вкусно, но грустно, а Арсений вдруг остановился, схватившись за дверной косяк.       — И, Антон… — он обернулся, и Антон готов был запищать от этой нежной улыбки, наконец озарившей худое лицо мужчины. — Ты удивительный человек.       И уходит, оставляя Антона на кухне одного.       Он слышит хлопок двери, щелчок, а через пару минут и шум воды. Антон садится за стол, пустым взглядом осматривая кухню. Берёт блинчик, сворачивант в трубочку и надкусывает. И вправду получилось очень вкусно.       Несмотря на то, что разговор оставил после себя неприятный осадок чёрного цвета, на душе стало чуть спокойнее. Потому что даже эта не самая приятная правда лучше дрожащей неизвестности. Ведь увидеть проблему — сделать первый шаг к её решению.       Теперь он понимает, что у Арсения в голове. Понимает невероятно размыто и нечётко — для полного осознание потребуется много часов, затраченных на долгие и откровенные разговоры. Он не может сказать, что не ожидал подобного. Но хотелось верить, что Арсений не будет мучить ни себя, ни Антона.       Благими намерениями выстлана дорога в ад. Так ведь говорится?       Какие бы комплексы не забивали красивую голову Арсения, Антон готов приложить все усилия, чтобы избавить его от них. Он знает, что Арсений чувствует всё то же самое, слышит гулкое биение его сердца, томные вздохи, видит полные нежности голубые глаза. И он сделает всё, чтобы никакие предрассудки не смогли погубить в Арсении всё это.       Глаза — зеркало души. И в глазах Арсения он видит, что тот сильно запутался.       Когда Антон устаёт сидеть в тишине, он берёт в руки телефон и начинает от скуки скролить все соцсети.       Спустя несколько минут он резко вздёргивает голову, прислушивается. В прихожей раздаётся два громких звонка. После повисает секундная пауза, а затем снова тишину разрезает звонкая трель. Антон мешкает, но всё-таки поднимается и настороженно бредет в коридор открывать дверь незваным гостям.       За дверью стоит тот, кого Антон ожидал увидеть меньше всего. Нет — вообще не ожидал.       — Антон? — широко раскрывает глаза Алёна, как только парень открывает дверь.       — Алёна? — пародируя её писклявый тон, отвечает Шастун.       — Ты что здесь делаешь? — Алёна уверенно перешагивает порог, ставит большую дорожную сумку на пуфик рядом с дверью, снимает ботинки, шапку и крутится перед зеркалом, пальцем поправляя красную помаду.       — У тебя то же самое спросить хотел… — Антон не понимает, почему девушка ведёт себя так, как будто бывает в этой квартире очень часто. У Антона невольно сдавливает грудь от капающих на голову опасений и наклевывающейся ревности.       — У меня? — Алёна останавливается, смотрит на растерянного парня а-ля «Ты что, совсем дурак?» и усмехается. — А где Арсений?       Она снимает пальто, разминает шею и стремительно проходит в коридор. В этот момент незваным гостем Антон почувствовал уже себя, а не Алёну. Та даже не обращает свое внимание на стоящего истуканом парня, у которого на лице все симптомы крайней степени ахуя.       — Арсений в душе… А тебе он зачем? — Антон отмирает и спешит на кухню, в которую уже направилась Алёна.       — О, блинчики! Я голодная как волк, — Алёна моет руки, вытирает полотенцем и стягивает с тарелки блин, — М-м, вкуснотище! Арсений состряпал?       — Нет… Алён, возможно, сейчас покажусь грубым, но я не совсем понимаю, для чего ты пришла и зачем тебе Арсений? Почему ты ведёшь себя у него дома как… Как хозяйка, что ли… Прости, может, я что-то не так понял.       Брови Алёны в изумлении ползут вверх.       — Антош, мы с Арсением вместе, если что, — она хмыкает и натянуто улыбается.       Антон чуть не давится своей слюной. Что-то у него в голове не сходится.       — Это шутка какая-то?       — Да какие шутки! Ты разве не знал? — Алёна действительно выглядит изумлённой.       Антон вдруг понимает, что в момент разучился дышать, моргать и говорить. В нем будто выключают свет, такой яркий и окрыляющий до этого.       — Как день рождение отметили? Хорошо повеселились? — голос Алёны Антону кажется глухой и тихий. Будто сквозь толщу воды.       — Ага, — сам не зная, с чем соглашаясь, кивает Антон. Он приваливается к стене, вцепляется за неё руками до побелевших костяшек.       Мысли начинают упорядоченно складываться в логические цепочки, одна выходит из другой. Все «сомнения» Арсения вдруг приобретают новый смысл, его порой странному поведению тоже вдруг находится причина. И эта причина сейчас ходит по кухне, заваривая кофе.       Антон всеми силами старается не верить словам Алёны, но не верить фактам, говорящим всё за себя, он не может.       — А что ты у Сени так рано забыл? — буднично интересуется девушка, дуя в чашку с горячим кофе.       — Да так… — вместе с осознанием в Антоне постепенно разливается злость и жгучая обида. — Мы от Серёжи вчера вместе уехали. Футбол смотрели.       — Футбол? Странно, Арс мне говорил, что не любит футбол.       — Какая жалость, — шепотом шипит он, и Алёна, кажется, его не услышала. А если и услышала, то не подала вида.       Ребра сковывает праведный гнев, на языке оседает горечь. Хочется орать, но срываться на ни в чём не повинную девушку — верх идиотизма.       — Ладно, — парень отлипает от стены и оглядывается. — Пора и честь знать. Адьёс, амигос, ариведерчес. — он улыбается широко напоследок и, резко разворачивается, маршировочным шагом топает в прихожую.       В это же мгновение дверь ванной комнаты отворяется и из неё показывается полуголый Арсений.       Антон проходит мимо него, не глядя.       — Шаст? — настороженно тянет мужчина, вытирая полотенцем волосы и закрывая за собой дверь ванной.       Антон не оборачивается. Он накидывает куртку, впрыгивает в кроссовки. Арсений хмурится.       — И даже кофе не будешь? — слышится из кухни.       Арсений подпрыгивает от неожиданности и испуганно оборачивается, а Антон только смеётся.       — Пожалуй, откажусь. Мне срочно нужно покурить!       Он оглядывает напоследок коридор: открывшего рот и замершего на месте Арсения, вышедшую Алёну, своё отражение в зеркале. Махает рукой, смотря при этом только на девушку и игнорируя сожаление, перемешавшееся с ужасом в глазах Попова, и в следующее мгновение пробкой вылетает из квартиры.       Он даже не стыдится того, что хлопнул дверью, наверное, неприлично громко. Ему всё равно на то, что ведёт себя как главная королева драмы. Единственное, о чем он может думать — это то, что его обещанное «долго и счастливо» было почти счастливо, но совсем, блять, не долго.       Утренний воздух морозит нос, Антон шмыгает и ёжится, останавливается и выуживая из кармана сигареты. Он не хочет знать, почему ноги его не слушаются — он хочет уйти подальше, сесть на метро и уехать туда, где его никто не найдёт.       Глупая надежда на то, что его догонят, обнимут и скажут, что бесконечно любят. Он не хочет знать, какую по счёту сигарету уже курит. Не хочет, но понимает, что не в сигаретах дело.       Сейчас бы выйти на смену и уехать на другой конец города. Рассекать дороги с орущими мигалками и спасать жизни. Ведь лечить себя он не может. От болезни под названием «Арсений» лекарств нет.