Кайрос

      — На.              Алексии стоило воздвигать памятник при жизни; в её сумочке завалялся назальный спрей, без которого у Аломар затягивало обе ноздри.              — Можешь не благодарить.              — И всё равно, — гнусавя, Кассандра запрокинула голову. — Спасибо.              Сквозь пробивающуюся заложенность Аломар почувствовала духи Фишер, — роковая рыжая красотка себя перед выходом из дома купала в облаках «Баккары» — когда Алекса подошла ближе.              — Должна будешь.              — Могу взять на себя разбор документов по «Полюсу».              Фишер не пыталась даже сделать вид, будто ей это предложение могло не понравиться; закусив губу и стрельнув глазками — сразу на поражение, — она протянула:              — Тогда считай, что мы в расчёте.              И, несмотря на ехидную улыбку, которая на лице Алекс была чуть ли не по умолчанию, во взгляде архивистки промелькнуло что-то, напоминающее чуть ли не материнскую любовь — от смеси заботы, жалости и маленькой злости брови Фишер съехались к переносице:              — Красота требует жертв, да?              Палец с подпиленным маникюром приподнял уложенный локон, щедро сбрызнутый лаком.              Кассандра не вскочила на ноги только потому, что лекарство должно было подействовать в полости.              — А причём тут красота? — от чувства облегчения в пазухах, заложенных мимолётной простудой, Аломар захотелось прикрыть глаза.              И, возможно, лучше бы закрыла — только что такая нежная, Фишер оплеуху заменила восклицанием:              — Да притом, что кое-кто шапку не носит!              — Я — не ты, — вряд ли усмешкой она могла себя оправдать: — Мне не идут шапки. И шарфы тоже.              — Вот!              Архивистка так назидательно вскинула палец к лицу Кассандры, что Аломар поняла — если б по случайному стечению обстоятельств подалась вперёд, то Алексия бы ненароком выколола ей глаз:              — Что и требовалось доказать.              — Ну, не дуйся, — кресло на колёсиках подъехало к краю рабочего стола Аломар, когда она спрей передала хозяйке: — Спасибо ещё раз.              Вопреки просьбе не дуться губы Фишер выразительно поджались в звонком цоке:              — Ещё раз пожалуйста, — и она вернулась за свой стол.              Вернуться так же быстро к своим обязанностям Алекса не смогла — первым делом принялась искать в сумке небольшой CD-плеер с наушниками и парочкой глянцевых «книжек» под кассеты.              Кассандра увела взгляд — с недавних пор музыкальные диски ассоциациями уводили в салон машины ворнета Кеннеди.              А её мысли, по-хорошему, и без того там бывали достаточно часто.              Аломар оставалась неподвижной, хотя хотелось встряхнуть головой — будто бы так просто из неё, этой самой головы, можно бы было выкинуть самого Кеннеди.       Но нужно было признать — там, в черепной коробке, для размышлений о Леоне появился уголочек.              И Кассандра забивалась в этот угол слишком часто.              Рёбра потянуло знакомым образом; архивистка лишь глубже вздохнула носом, проверяя, сколько в себя вместят лёгкие прежде, чем она почувствует лёгкость в пояснице.              Возникало стойкое ощущение, что не у всех пловцов сборной США были такие лёгкие, как у Аломар, когда она их надувала всякий раз, едва в череде рабочей документации ей попадался лист с лаконичным «Леон С. Кеннеди».              Если бы мисс Шерронс знала, как в те моменты падала продуктивность Аломар — то архивистка бы наверняка вернулась на биржу труда.              Диафрагма тихо трещала. Кассандра медленно выдыхала.              В конце концов, это было… не ожидаемо, хорошо, но не неожиданно — ворнет был молодым красивым мужчиной. Это оправдывало желание задержать на нём взгляд хотя бы на физиологическом уровне.              А вот неразговорчивость, скрытность Кеннеди уже оправдывали это желание на уровне психики.       На руках имея диплом юриста, Кассандра хоть что-то, но в психологии понимала — человек был таким же примитивным существом, что и животное, если не похуже.              Поймать человека на интересе было так же просто, как поймать рыбу, параллельно на крючок нанизав наживку.              Кассандра с удовольствием заглотила. Теперь дёргалась — клюнув на привлекательного мужчину, что неприступностью был окутан, как обелиск — туманом, Аломар расплачивалась тем, что постепенно, с каждым днём невзаимной симпатии, всё больше сил отдавала рассуждениям о Леоне.              И хотелось его разгадать. Понять, что крылось за молчаливой скалой, не умеющей улыбаться.       Понять, что двигало им в моменты, когда заместо тишины выбирал слова, и что двигало, когда заместо слов выбирал дело.              Преподаватель, читавшая им курс психологии чуть ли не весь срок обучения, это прозвала «синдромом детектива» — странная, но понятная будущим юристам аллегория.              Мол, «разгадай меня, мисс Ало-Марпл. Если сможешь».              И, возможно, хотя бы затем не стоило лезть за фасад ворнета Кеннеди — в конце концов, не зря же он выстраивал видимость крутого парня, которого ни одна пуля не берёт.              Риск разрушить шарм Леона в собственных глазах был огромный.              Это всё равно, что… стих — если его разбить на несвязанные между собой слова, то сразу перестанет волновать.              Но Кассандра рисковала — а скорее, даже глупила.              Чутьё подсказывало — Леон был не так прост. Человек с двойным, если не с тройным дном — и Аломар вряд ли хватит сил, усердия и стойкости, чтоб узнать Кеннеди настоящим хотя бы на четверть.              Да и, если уж прямым текстом говорить… Вряд ли для того когда-нибудь хватило банальной смелости.              Потому, что трусиха — родившаяся третьим ребёнком в семье, где первыми двумя детьми были сыновья, Кассандра с детства привыкла… слушаться.              Просто «слушаться». Сначала отца. Потом братьев.              Кларк — самый старший из детей мистера и миссис Аломар — говорил, что после них у девушки появится муж, и Кассандра будет внимать уже супругу.              Кай же смеялся, уверенный, что первее спутника жизни у сестрёнки появится начальник — и его тоже придётся не разочаровывать.              Как не крути — везде сплошное послушание и повиновение. И они — старые, закостенелые с детства привычки быть честной дочерью, не заставляющей краснеть отца, и простой сестрой, не доставляющей проблем братьям — сделались фундаментом, на котором она, Кассандра Аломар, как личность, и была построена.              Сейчас их рушить — так же опасно, как в пыль дробить домовые сваи.              Всё рухнет.              За подтверждением далеко ходить не надо было — едва она предприняла попытку плыть против течения, так сразу разговор с Кеннеди, что и без того Кассандре давался непросто, сделался всё равно, что соревнованием, проверяющим, у кого упрямство и гордость были сильней.              Аломар выиграла — сама того не ожидая, но заставила Леона сделать всё по-своему.              Но победа напоминала поражение.              И без того редкий контакт сошёл на «нет», вынуждая довольствоваться Кассандру собственными фантазиями — как она, такая красивая, при параде, с уложенными локонами, под чёткий ритм каблуков, проходит мимо, что Кеннеди чуть ли не шею сворачивает, ей смотря вслед; как под окнами паркуется машина, так и не довёзшая до дома в день, когда в Омахе выпала месячная норма осадков; как…              — …Хэй, девушки. Привет…              Аломар гипнотизировала страницы с документацией по прошлогодней операции уже с десяток минут, того даже не замечая. Досье погибшего в Малайзии командира архивистка просмотрела вдоль и поперёк, но даже не запомнила имени или лица с фотографии — вот как далеко были её мысли.              Она подняла глаза, силясь вздрогнуть не так сильно — чтоб не бросилось в глаза.              Над столом Кассандры стоял не Кеннеди — конечно, не Кеннеди. Что ему тут делать было?..       Это был солдат — один из сотни, если не тысячи солдат, что изо дня в день слонялись в коридорах департамента, куда архивистке ходить было незачем.              Алексия скользнула по гостю архива глазами, когда Аломар встала со стула; срок работы в департаменте был маленьким, но даже двух недель Кассандре хватило, чтоб невзлюбить чувство взгляда сверху-вниз.              Оттого сразу начинала чувствовать себя безмозглым винтиком в огромном механизме.              — Добрый день. Чем могу помочь?              — Тут такое дело… — Кассандра старалась не зацикливать внимания на бледных, потрескавшихся губах. — …В общем, я переезжаю. Точнее, меня переводят в другой город — ну, знаешь, для нас это, в принципе, одно и то же… — солдат фронтальной стороной ладони вытер текущий нос — видимо, не одна Аломар страдала от насморка. — Но не суть.              Руки с подбитыми костяшками легли на стойку. Пальцы мелко задрожали — точно заместо костей у мужчины были переломанные спички.              — В общем, Кэсси… — нервный кашель резанул по слуху сильнее нелюбимого сокращения имени. — Меня попросили взять личное дело в мичиганский департамент. То есть… мне нужно забрать все документы, какие есть по мне в архиве. Можешь выдать?              Дёрнувшийся вверх-вниз кадык напоминал остриё ножа, ходившее поперёк шеи:              — Дело №I-391, Ричард Пере́з.              И солдат уставился на неё красными глазами.       Кассандра смотрела в них так внимательно, словно пыталась подобрать какое-то сравнение к разветвлениям лопнувших капилляров в белках Ричарда — сама пыталась услышанное собрать воедино.              Будто бы пазлы складывала — но не в общую картину, а в общую кучу. И что-то там не ладилось…              Не ладилось не у одной Кассандры. Отодвинувшая наушник от уха, Алексия брови стиснула у переносицы:              — Мы ничего не отдаём.              Сказала — как отрезала; на мгновение Аломар и вовсе окаменела — с виду такая несерьёзная к работе, где от аллергии на пыль у Фишер трескалась кожа рук, архивистка едва не встала на дыбы, когда Перез не ретировался после явного отказа:              — Да, я знаю, но…              Кассандра могла покляться — у него затряслась челюсть:              — Это же указ департамента — просто не нашего, а чужого департамента! Они меня послезавтра ждут в Лансинге, мне не разрешат кататься из города в город только потому, что я не взял дело с собой.              — Мистер Перез…              Она глубже вздохнула — лёгкие раскрылись. Но не тем образом, как раскрывались, когда Аломар вспоминала впадины на кулаке Леона, руку стискивающего на руле:              — Архив может выдать вам справку о службе в армии США или выписку из дела. Но само дело — даже в случае вашего перевода — остаётся там, где было заведено.              Глаза с широкими зрачками ткнулись в Аломар так, что она ненадолго не почувствовала собственных пальцев — это были чёрные дыры, а не зрачки.              — Кэсси…              Рука на стойке дёрнулась, но так ничего и не сделала — рухнула назад с глухим хлопком.              — Я это всё знаю, понимаю… Но меня попросили занести в их архив своё дело — не могу же я числиться в Мичигане пустой папкой, офицер с пятилетним стажем, ну!..              — Ага, — Фишер не сводила внимательных глаз с Ричарда; в тот момент она, кажется, могла бы в каменное изваяние превратить мисс Шерронс, что уж там говорить про солдата. — А у нас ты, офицер с пятилетним стажем, должен числиться пустой папкой, да?              — Ты не услышала, или что?              Этого стоило ожидать — Перез огрызнулся.              Кассандра ожидала. Но всё равно вздрогнула.              — Мне сказали — дело должно быть на руках. Всё!              Поймать момент, когда из просьб Ричард перешёл на указания, не вышло. Миг, когда Алекса, стянув окончательно с себя наушники, подошла к Кассандре за стойку с не менее кусающимся:              — А ещё тебе сказали, что дела на руки ты не получишь, — тоже прошёл мимо архивистки. Точнее, прошёл мимо — но всё равно зацепил, как водоворот на глубину утянул. — Или ты меня не услышал?              — Фишер, блять.       Перез взглянул на рыжую так, что Кассандра вдруг почувствовала себя между молотом и наковальней. С одной стороны — грубая мужская сила, с другой — злой женский огонь.       Дурное предчувствие, что с лишнего взгляда начнётся поножовщина, волосы на затылке подняло дыбом.              — Ты везде свой нос суёшь? — Ричард рыкнул сквозь зубы; ни к месту Аломар вдруг захотелось зажать только раздышавшийся нос пальцами — у военного дурно пахло из ротовой полости: — Просто помолчать не можешь, если тебя не спрашивают?              Умению держать себя в руках Алексия могла обучать — Кассандра бы с радостью у неё, только едва приподнимающей брови, взяла несколько уроков:              — А ты свалить не можешь, если тебе говорят «нет»?              — Так…       Перез в защите проседал, и это было так заметно, что даже Аломар понимала — все идёт не по его плану.              Из обороны пошёл в нападение, когда махнул на Алексу рукой; под рукавом тренировочной олимпийки Переза Кассандра взглядом выцепила надувшиеся синяки:              — Тебя я вообще не спрашивал, — и лицо с оскалом оглянулось на Аломар. — Кэс. Ну, войди ты в моё положение!..              Указ Фишер просвистел возле уха свинцовой пулей:              — Не смей.              Она не стала говорить, что и без того бы ответственность с выдачей оригинального дела на себя взяла, только если б Перез дулом пистолета охладил высокий лоб.       После указа Алексы, которой новую сотрудницу департамента подставлять было себе дороже, — в конце концов, за архив они обе отвечали — уверенность же и вовсе окрепла.       Будто застывала обожжённая глина.              Глубокий вздох — как перед прыжком на глубину, и мягкое начало:              — Мистер Перез…              Договорить Кассандре не дали. Дрожащая ладонь Ричарда опустилась на стол с хлопком, каким обычно взрывалось стекло:              — Да мне, что, по тысяче километров из штата в штат лететь только потому, что вам ещё приказ не пришёл?! — только чудом вместе с воплем Переза в лицо не попала капля слюны:       — Вы тут для чего сидите? Чтоб лишний раз задалбывать нахер не нужной бумажкой?!              — Да, мудила, я для этого здесь и сижу, — Алекса голоса почти не подняла, но её оклик всё равно оказался таким же зычным, каким был крика Ричарда: — И поэтому, пока не придёт указ с подписью президента, ты из дела даже сраной выписки не получишь.              Было огромной удачей, как Ричард не попытался придушить Фишер:              — Слушай, ты, сука рыжая…              — Ещё слово! — и всё тот же палец, больше походящий на штык-нож, ткнулся в воздушную стену в паре сантиметров от лица Переза: — И я жму на тревожную кнопку. Понял меня, утырок?       Аломар столбенела. Казалось, что она оказалась в одном вольере с двумя псами, каких ей предстояло расцепить — и это было бы самоубийством; что «отвлекать» на себя Переза, что размахивать руками в успокаивающем жесте перед лицом Алексии — одно и то же.              И только мысли, движение которых адреналин ускорил катализатором, в голове носились так, что в какой-то момент столкнулись и…              — Подождите, мистер Перез.              В стороны — искры. В голове — одна огромная несостыковка.              Кассандра-таки выперлась на линию огня между нервным солдатом и спокойной архивисткой.А когда по прошествии пары секунд не последовало рявкающего указа заткнуться, сама по себе поползла вверх острая бровь:              — Для чего вам дело в оригинале, если документы по внутренней безопасности США хранятся в электронной базе, общей для всех департаментов — вне зависимости от штата?              И поняла — попала в точку.              И без того бледный, пугающий синяками под глазами Ричард стал едва ли не прозрачным, что особо заметными сделались густые переплетения век на веках; неразборчивый однотипный бубнёж:              — Кэс, я же тебе говорю — меня обязали… — прервался смешком Фишер.              Смеялась Алексия издевательски — с весёлыми глазами и широко раскрывшимся ртом:              — Ну, и?              Больше Алекса разбираться не стала — как и не стала задерживать себя ожиданием ответа. Только брезгливо-издевательским взглядом мазнула по белеющему Перезу, когда выплыла из-за стойки Кассандры:              — Я иду за охраной, гандон.              Каблуки-ножи её лабутенов, кажется, прошлись по самому Перезу — иначе причин, по которой солдат едва не взвыл, порываясь за Фишер, Аломар не нашла.              Грубое, будто обливающее ледяной водой:              — Стой, сука! — вынуждало стоять на месте.              Но от мысли, что будет с Алексой, если Перез намотает рыжий хвост на кулак… тело само по себе бросилось наперерез солдату.              — Мистер Перез, пожалуйста!..              С комком защемлённых нервов в груди заместо сердца, Кассандра снова выставила перед собою руки.       Хоть и знала — её ладони были слишком малы для того, чтоб выступить достойным щитом:              — Пожалуйста, успокойтесь… Этим вы сделаете только хуже.              — Кому я сделаю хуже?!              Видать, хуже Кассандре — белые ладони стали для Ричарда всё равно, что красные тряпки для быка. Он — казалось, такой болезный, что едва бы смог перезарядить пистолет — стиснул Аломар за руку.              Архивистка не успела даже понять, в какой момент её резко дёрнули к себе.              Обескровленное лицо оказалось так близко, что не было возможно не зажмуриться:              — Ну?! Кому будет хуже оттого, что ты, тупая маленькая сука, — на оскорблении крик — высокий, но все ещё мужской, а значит — сильнее басом бьющий по ушам — упал до шепота. — Не можешь с первого раза сделать то, что тебе говорят?              И вдруг её ужас сковал. По рукам и ногам; Ричард по-настоящему упивался моментом, когда ему никто сделать ничего не мог.              Он, кажется, понимал это ничуть не хуже.              — Я сразу вам сказала, — остатками сил Аломар сохраняла субординацию и вежливое обращение на «вы» — видать, чтоб, в случае если Переза действительно переправляют в Мичиган, не получить выговора за нарушение дисциплины: — Что архив не имеет права выдать вам оригинал. Я могу лишь заказать выписку или отдать справку о…              Повторяющийся из раза в раз отказ бесил — стискивая запястье до такой степени, что Кассандра почувствовала онемение в кончиках пальцев, солдат прорычал:              — Подавись своими блядскими справками, — что ей только чудом не выгрызли щёку: — Я заставлю тебя сожрать эти «драгоценные» бумажки…       Перез обогнул рабочее место архивистки, таща Аломар силой, когда свободной рукой схватил отчёты по «Полюсу».              На миг их с головой скрыло «конфетти» из документации государственной важности.              — …Если моё дело не окажется у меня.              Резануло в животе отвратительным образом от мысли, что Перез сейчас — чисто из принципа — им с Алексой доставит проблем: если не выкраденным личным делом, то беспорядком в архиве.              — Ваше дело есть в базе!              Словно на них падали не листы бумаги, а радиоактивный пепел, Аломар перед собою размахивала свободной рукой; попытка вырваться была так же провальна, как и попытка не наступить случайно на разброшенные по полу листы:              — А это значит — что оно есть у вашего нового командования в Мичигане. И если они заставили вас предъявить оригинал…              Конец фразы застрял в горле. Кассандра замолчала прежде, чем себе сама размашистым почерком подписала смертный приговор.       По безумно блеснувшему взгляду Ричарда поняла — промолчать ей не дадут:              — Ну-ка?              Лицо, отличное от морды бешеного пса только отсутствием вытекающей изо рта пены, снова оказалось перед глазами так близко, что чисто рефлекторно постаралась снова высвободить левое запястье из чужой хватки.              — И что же тогда?              Аломар искала причины, поводы себя молчать…       Перез лбом её голову подтолкнул приказом, как боксёры друг друга подначивали на ринге друг другу надавать побольнее:              — Договаривай, сучка, раз уже начала, — вместе с тухлым запахом изо рта.              И Кассандра выплюнула хотя бы для того, чтоб невысказанное не давило горло комом:              — …То у них мозгов меньше, чем у двух архивисток.              На какую-то долю мгновения Перез замер. Аломар тоже — они смотрели друг в друга.       И… уж одному чёрту было известно, что там рассмотрел Ричард.              Кассандра же вдруг почувствовала себя жертвенным ягнёнком, над которым нож занесли безумные оккультисты.              Невменяемый. Солдат замахнулся так высоко, что тень от его ладони мелькнула где-то над женской головой.       Свободная рука закрыла лицо сгибом локтя — хреновейшая защита. Не спасёт. Не спасёт ни от синяка, ни от перелома челюсти, ни от свиста занесённой ладони.              Кассандра приготовилась к удару.       А Перез вдруг остановился.              Первый миг открывать глаза было ещё страшнее, чем рисовать картины собственных побоев под коркой головного мозга.              Кандалы чужих пальцев на левом запястье отпустили.              Алекса оттянула Кассандру в сторону, с силой перехватывая поперёк талии и груди — только чтоб заламывающий руки Перезу Леон не задел девушек.              Это… был аут. Забылось давление в руке, от которого головчатая косточка запястья должна была раскрошиться в песок. Забылась липкая смесь страха и омерзения, стекающая по задней стенке грудины.       Остался только хруст архивированных бумаг под ногами двух солдат и приступ гипоксии.              У Кассандры сердце застучало так, словно это ей выворачивали лопатки — а, судя по скулящим воплям Переза, это было больно. Очень больно.              Аломар тоже было больно — запущенный ещё в машине Леона бумеранг догнал, прилетел по затылку тупым углом.       Архивистка не подогнула себе ноги, когда голубые глаза поймали её, разве что только чудом.              Неизменный лёд ошпарил, когда ворнет уточнил:              — Цела?              Рука ныла — виной тому был Ричард, едва стоящий на ногах в полусогнутом положении, — но Кассандра соврала:              — Да!..              Леон рвано выдохнул через нос:              — Прекрасно, — и локтём двинул по затылку Переза.              Так, словно ей все кости переломали.              Аломар хотела, чтоб тошнотворный звук, напоминающий звук льда, трескающегося по весне, попросту почудился — что, например, на деле порвалась какая-нибудь страница под ботинком опрокинутого на пол Ричарда, стонущего прямо в ковролин.              По вытянувшемуся лицу Фишер поняла — не почудилось.              И… тогда всё кончилось — так же резко, как и началось. Леон едва дал возможности засыпать себя вопросами, когда схватил Переза под руки и не то, что повёл… поволок его на выход:              — Приберитесь тут, дамы.              Бросил ворнет, даже через плечо не оборачиваясь, когда Ричард едва шевелил ногами, обивая бессвязными конечностями пороги.              Кассандра на миг задержалась в архиве, чтоб убедиться — струйка крови, тянущаяся за Перезом из его рта, не была плодом её богатой фантазии.              Красные капли-цветы распускались на фотографии командира Гитта, погибшего в операции «Полюс».              И вдруг стало так тихо… Аломар была уверена — от её пульса дрожать должны были стены, когда они с Алексой остались в обществе разворошенной малазийской документации.              Фишер зашевелила челюстью, что-то говоря и опускаясь на колени.              Читать по губам Кассандра никогда не умела, но в тот миг была готова кисть отдать на отсечение — архивистка ругалась, больше смеясь, чем злясь:              — Мудила, а!..              А Аломар так и стояла в проходе между их с Алексой столами, где разметались по полу документы. Стояла и почти что задыхалась.       Кассандру не тронули, но лёгкие смялись, будто бы удар под дых пришёлся на её живот, и она стояла — мёртвая и живая сразу…              След крови Переза уводил за порог.       А кровь ли?..       По полу тянулась сердечная красная нить — и она натягивалась, натягивалась, убегая от Аломар, извиваясь ядовитой змеёй…              Причины остановить саму себя — что надо помочь Фишер, что стоит пощадить собственную гордость… — в голове нашлись, когда архивистка уже вылетела в коридор.              Воздуха в лёгких хватило, только на то, чтоб добежать до лестницы. Дальше не хватило уже смелости стаптывать по ступенькам каблуки вслед за Кеннеди.              — Леон!..              Он не оглянулся, пропадая из поля её зрения.              Крайним, что видела Аломар, было движение ладони ворнета, толкающей Переза в затылок — лицом в пол.              Кассандра задрожала сильнее собственных голосовых связок.              Красная нить с тихим щелчком оборвалась.