Иммунитет

      Хюнин Кай совершенно не вписывался во всю эту экономную атмосферу сидя на стареньком сидении автобуса в дорогущих на вид брюках и куртке, которая наверняка стоила как несколько зарплат сидящего напротив мужчины в строительной форме, возвращающегося домой на общественном транспорте.       Он приехал из мира, где время ценилось дороже денег, где каждая деталь гардероба кричала о статусе, а общественный транспорт был чем-то из параллельной вселенной. Здесь же, каждый вздох говорил о необходимости экономить, о тяжелом труде и простых радостях. — В последний раз катался на автобусе лет пять назад. — рассказывает парень, примостившемуся рядом Субину, который то и дело старается увернуться от толпящихся людей рядом, потому что мужчине явно не повезло сесть в проходе, хотя, смотря на зачарованного дурацким и совершенно некрасочным видом из окна Кая, Чхве думает, что сможет это пережить. — Это было в школе, когда мой водитель заболел. Мама настаивала на такси, но я и сестра так хотели поехать на школьном автобусе с одноклассниками, так что мы прибегли к небольшой лжи. Я все еще помню тот день, потому что та поездка была первой и, как оказалось, последней за все школьные годы. — Богатые люди странные. — заключает вердикт Субин, чем очень веселит собеседника. — Согласен, богатые — странные. Мои родаки слишком озабочены тем, как будут выглядеть в глазах общества, так что и меня с сестрами дрессировали только так. — говоря такие вещи он выглядит таким беззаботным, будто и не задевало его эта ситуация вовсе, было и прошло — вот бы и Субину так. — Меня их политика мало колышет, хотя, признаюсь, деньги я люблю — возможностей они дают много, но дома было не весело, поэтому я засиживался до талого в компе, брал курсы по программированию, пока мои сверстники сидели в интернет кафе и играли в шутеры. Нет, я тоже играл, но сам понимаешь, когда ты один все чувства притупляются что ли. Тогда разница в возрасте с Ёнджуном сильно препятствовала в нормальном общении, он был таким взрослым парнем со скверным характером, а я липучим подростком, жаждущем зависать в приставку, наедаться пиццей и жаловаться на экзамены. С горем пополам я их все-таки сдал, но вместо универа потратил уйму времени на создание первой игры, нехило так заработал и сепарировал от предков. Звучит как мечта, знаю, я крутой парень, можешь на меня положиться. Ну так вот, ближе к сути, отец все еще надеется, что я одумаюсь и вернусь домой, чтобы унаследовать семейный бизнес, хотя нас трое и желания у сестер побольше будет, тем более, что я и сам планирую стать крутым мужчиной в костюме тройке и отгрохать свою компанию. Будешь первым сотрудником.       Субин глупо моргает, пялясь на узор на своем шарфу, пытаясь сконцентрироваться и переварить весь словесный поток, который Кай добродушно ему излил. — Это было… — Слишком? Я имею плохую привычку слишком много болтать, прости. — Теперь ты можешь отдавать предпочтение общественному транспорту, раз уж съехал от родителей. — Дело не в автобусе, Субин-а, а в компании. В школе я упустил все тусовки с одноклассниками вне перемен, даже в школьных поездках не был. — Хюнин улыбается, а через мгновение Субин чувствует лёгкое прикосновения к тыльной стороне ладони. — Леденец?       Субин старается изо всех сил игнорировать неизвестное чувство, колющее сердце, которое нарастает с каждой улыбкой сладкоежки с далеко не сладкими речами, к которым Чхве, за их короткое знакомство, успел привыкнуть.       Кай открывается в ином свете и Субин в очередной раз осуждающе одергивает себя за то, что просто отвратителен в людском анализе. — Спасибо. — леденец в форме зайца красного цвета так и сигналит о кариесе, но кто Субин такой, чтобы отказывать себе в маленьком удовольствие. — Так как Субин ходил в обычную школу, то все, как и полагается, считали его странным, оттого и относились с неким пренебрежением. Бомгю в плане школьных подростковых годов повезло куда больше, у него был Тэхён, одноклассники, а ещё он состоял в школьном ученическом совете. Субин учился на класс выше, поэтому мы редко пересекались с младшим братом, но… Бомгю никогда не говорил что Субин его брат, а Субин просто не хотел портить ему репутацию и выставлять его в плохом свете. — он сглатывает подступивший ком воспоминаний, которые резко всплыли из-за диалога с Каем о его школьных драмах. Возникает чувство, словно Субин вновь переводит разговор на себя. — Субин странный, да? — Да, Субини-хён, ты странный. — заключает Кай, заставляя брови Субина слегка приподняться в немом изумление, а потом по-своему солнечно улыбается, натягивая на левую руку, ту, что ближе к Субину, кожаную перчатку, и только потом аккуратно берет мужчина за руку. — Но, знаешь, я люблю всё странное, потому что сам такой, да и вообще вся наша компашка довольно-таки… Думаю, мы все на своем месте, так что плюнь на предрассудки и живи свою жизнь так, как тебе комфортно, ведь она у тебя одна.       Кай странный, думается Субину, но руку молодого айтишника, с любезно натянутой на нее перчаткой он сжимает в ответ. А в голове проскакивает очередная (в последние дни это стало частым явлением, оттого и поводом для лишнего беспокойства и самокопание) мысль о том, что, возможно, он хотел бы чтобы Хюнин эту самую перчатку снял, пускай и на долю секунды, ведь иначе Субин действительно не выдержит.       Как бы Кай не отзывался об общественном транспорте с читаемый в горящих глазах восхищением, из-за чего простые смертные окидывали его завистливым взглядом, ведь сами поездкой в трясущемся салоне рады не были, но добрались они лишь спустя сорок минут.       Было темно, холодно и скользко, а район, который Субин и Бомгю называли своим домом не так давно, освещён был, мягко сказать, слабо и местами. Как итог — Кай определенно точно запачкал своих дорогущих мертвых рептилий на ногах, а на его брюках, хорошо сидящих по фигуре, по низу виднелись темные грязные капельки.       Проходя мимо квартиры на первом этаже, куда ещё пару недель назад Субин мог без зазрения совести завалиться вечерком для марафона любимых аниме или потных каток в игре, мужчина с тоской провожает деревянную дверь с белыми потертыми остатками когда-то налепленной наклейки. — Мы могли бы сходить к ней завтра. — говорит следующий за ним Кай, а Субин хочет разрыдаться прямо на этой дурацкой лестнице под моргающую люминесцентную лампу, страдающую эпилепсией второй месяц. — Отчасти это вина Субина. — Пока она сама не очнётся и не расскажет истинную причину, если, конечно, она захочет рассказать ее, тогда и говори подобные вещи. Мне кажется, что ты и твой излишне ответственный братец с синдромом спасателя слишком большого о себе мнения. — Кай прямолинейный, этим он Субину и интересен. С ним действительно хотелось не только говорить, Чхве хотел его слушать, а это много стоит. Субин ничего не ответил, лишь сильнее сжал зубы, чувствуя, как к горлу подступает ком. Он знал, что Кай прав, в его словах была горькая правда, которую он сам боялся признать.       Сквозь тонкие стены, которые совершенно не умели хранить чужие секреты, было слышно множество разных жизней за шаткими дверьми чужих квартир. Телевизор в двушке слабослышащего старика, похоронившего свою жену лет эдак пятнадцать назад. Фортепиано девочки лет десяти с верхних этажей. Шум пылесоса на третьем. Странное копошение в квартире той религиозной дамочки, которая, кажется, держит пост круглогодично, потому что выглядит соответственно — сине-зелёные четкие вены, сильно выделяющиеся на бледной больной коже, обтянувшие кости, осунувшееся лицо и большие глаза, до смерти пугающие Субина с самого детства.       Организм продолжает функционировать и без некоторых органов в лицах трёх мятежников, покинувших гнилую и непригодную для них среду обитания. Ханни не выдержала в силу юного возраста, Бомгю не вынес потери последнего солнечного луча, а Субин просто следовал за братом, как и всегда.       В квартире мерзко и холодно, Субин не понимает, как жил здесь больше четверти века, как терпел этот шум, окруживших со всех сторон, не понимает почему мирился с настойчивостью Бомгю остаться здесь и почему не воспользовался преимуществом на правах «старшего» в их маленькой семье из двух человек. Ханни в любом случае можно было забрать с собой и выделить ей отдельную комнату.       Он подошел к окну и выглянул на улицу. Серый, унылый пейзаж не предвещал ничего хорошего. Дома стояли вплотную друг к другу, словно пытаясь согреться. Людей почти не было видно. Субин вспомнил слова Ханни: «Здесь нет жизни, Субин. Здесь только существование».       Смотря на покоцанную дверь в конце коридора, Субина накрывает осознание. Бомгю был привязан к матери сильнее, чем он сам. — Почему мы гипнотизируем дверь? — Это комната мамы. — тупо отвечает Субин, продолжая стоять на месте, словно прирос к линолеуму.       Кай не понимающе цокает языком, выходя вперёд мужчины и самостоятельно тянет ручку на себя, заходя в слегка пыльное помещение первым.       Младший брат проводил тут регулярную влажную уборку, когда в свой выходной брался за швабру и заодно заскакивал и сюда. Бомгю мыл тут полы, протирал рабочий стол и бережно взбивать подушку, словно ждал, что родительница вот-вот вернётся домой с утомительного рабочего дня и захочет прилечь, дабы остудить кипящую в цифрах и буквах голову. Но мама все не возвращалась, а вспоминать ее лицо с каждым разом становилось все сложнее и сложнее.       Субин не помнит ни голоса ни лица. Лишь ее сухие и холодные руки, которыми она вечно хватала его ладони, когда они были на улице. Субин это ощущение ненавидел.       Бомгю не трогал полки, не читал строящие на них книжки и папки с бумагами, утратившими ценность с годами. Бомгю не копался в ящиках стола и не включал ее компьютер. Но цветок, стоящий на подоконнике, листья которого понуро смотрели вниз, он поливал регулярно.       Он помнил, как в детстве пытался подражать маме, тайком брызгая ее парфюмом на себя. Бомгю всегда ругал его за это, но Субин не мог удержаться. Ему казалось, что так он становится ближе к ней.       Он подошел к окну и посмотрел на цветок. Листья действительно выглядели поникшими, несмотря на заботу Бомгю. Субин не разбирался в цветах, но ему казалось, что дело не только в поливе. Цветку нужна была любовь. Как и им всем. Надо бы его забрать, наверняка он дорог ему.       Субин осматривается, пристально сканирует каждый миллиметр и указательным пальцем проводит по корешкам книг, из-за чего подушечка пальца темнеет от пыли. Вся эта щепетильность не уходит от внимания Хюнина. — Ты как будто не жил здесь всю свою жизнь. — подмечает он, вытаскивая толстую папку с датой сентября двенадцатилетней давности на корешке. — Субин, признаться честно, в эту комнату после смерти мамы не заходил дольше, чем на несколько минут, а в последние годы и вовсе обходил эту дверь стороной. — объясняет свое странное поведение он, открывая ящики стола поочередно, пока не останавливается на самом нижнем, где, он уверен, лежит то, что точно подтвердит его ощущение дежавю, которое он испытывает, видя одно конкретное лицо с перманентными тёмными мешками под глазами. А чуть погодя добавляет. — Было страшно. — А сейчас тебе все ещё страшно? — Кай старается выловить его, хорошо умеющий увиливать, взгляд своими глазами с лёгким беспокойством. — Страшно.       Айтишник не находит слов, а может слова просто на просто закончились после длинных речей, начавшихся ещё в баре, но Субину становится легче, когда Кай наконец не отвечает ему очередной порцией психологических взбучек.       В руках старший вертит пустую коробку из-под конфет, где, естественно съестного ничего не лежало уже второй десяток лет, но зато под выдвижной крышкой скрывались куда более ценные шелестящие бумажки, нежели фантики. Женщина, владелица сего символичного тайничка, не хранила там что-то экстраординарного и дорогостоящего. Что вообще могла бережно собирать мать двоих детей у себя в столе с таким трепетом, если не что-то, связанное с сыновьями.       Множество фотографий, которые они вместе печатали в фотоателье недалеко от их района, на них несуразный Субин из-за своего быстрого темпа роста, Бомгю в квадратных очках на небольшой минус и вечно молодая мама, которую Субин так давно не видел. Открытки, сделанные Бомгю в детском саду, красивые и аккуратные, в отличие от клочков бумаги с закорючками, слабо похожими на буквы, которые Субин через не хочу делал на уроках технологии в началке. Выпускной из средней школы на разных фото, потому что года были разные, а мама везде молодая. Фото Субина, гордо восседающего на кресле в ее кабинете на работе и спящего на диванчик в том же помещении младшего брата.       Кай с любопытством заглядывает через плечо, стараясь не приближаться ближе дозволенного, но его дыхание все равно вызывает у Субина табун нежелательных мурашек на шее, от чего он забавно моргает несколько раз подряд, но продолжает молча погружаться в воспоминания. — Постой-ка, — тормозит его Хюнин, зацепившись взглядом за фото, которое мужчина держит в руках. — Это же… — Да. — Субин выдыхает, словно сбрасывает тяжёлый груз, так долго тяготивший его, со своих плеч. — Ты все это время знал? — Кай кажется удивленным, но не до такой степени, чтобы закатывать истерику и пораженно ахать и охать. — Субин догадывался, слишком много совпадений, да и прозвище это… Оно не давало покоя. — отвечает он, кладя фотографию в карман рубашки, а коробку с остальными воспоминаниями обратно в ящик не убирает, планирет забрать с собой. — И обо мне знал? — Субин не различает эмоции в его интонации, как, в прочем, и в любых других случаях, но он ставит ограничения между восхищением и лёгкой грустью, примеряя эту маску на себе. — Ты взломал сервер, а потом ещё несколько, конечно Субин заметил вмешательство. Это было сразу после того, как Ёнджун пропихнул Сабина в отдел разработчиков. Только какая выгода для тебя?       Кай усмехается, возвращаясь в свою привычный ипостась. — Это весело, мне нравится проводить досуг срывая планы большим шишкам одним нажатием на кнопку. — Жестоко. — Они поступают не лучше. — стоит на своем Кай, возвращаясь к изучению документов на стеллаже. — А потом старушка Ёнджун-нуна предложила мне в качестве оплаты труда знакомство с тобой. А ты в моем вкусе.       У Субина звенит в ушах и он с вопросительным знаком на лбу глупо поворачивается на парня. — Субину нравится Хацунэ Мику. — чеканит он, а Кай больше не может сдерживаться — гогочет чайкой, а затем переходит на дельфиний. — Ха… Господи, Субин хён, ты воспринимаешь все слишком буквально! Ты конечно красавчик и все такое, но мне нравится твой мозг, как ты шевелишь извилинами и то, с какой непринуждённой лёгкостью выдаешь что-то невозможное для простых смертных, но зато вполне обычное для тебя. Признайся, ты не взломал Пентагон, потому что проверив их базу данных понял, что слива новой песни Рин и Рэн там нет? — Ты странный.       С собой они забрали две коробки, куда закинули все важные на вид документы, коробочку из-под конфет с воспоминаниями без одной конкретной фотографии, чтобы лишние глаза не увидели конкретное знакомое лицо, с детскими не сошедшими щеками на нем, на полароиде. Кай тащил по лестнице макулатуру, а Субин горшок с цветком, грозящимся завянуть, как человек, который не поливал его уже несколько недель.

***

— Почему мы приехали к тебе? — Бомгю аккуратно ставит обувь на коврик в прихожей рядом с небрежно стянутыми кедами Ёнджуна, совершенно неподходящих для погоды за окном, и следует за хозяином квартиры.       Не то чтобы он сильно сопротивлялся, когда его поставили перед фактом во время поездки на такси.       Он вообще не сопротивлялся.       Прогулка с писателем отвлекла от мыслей, неприятно тянущих голову, концентрат которых, явно вредил и нервам и психике. Бомгю даже приободрился, хотя на работу выходить все еще не хотел.       У Ёнджуна тепло, светло и красивый вид из панорамных окон, но Бомгю совершенно не завидно, пускай он сам никогда не жил в подобных районах, а перебивался своими тусклыми обоями в комнате, которую делил со старшим братом. Город расстилался внизу, как игрушечный, с его крошечными машинками и муравьиной суетой пешеходов. Здесь, наверху, царили тишина и покой, далекие от его собственных сумбурных мыслей. — У меня нет вдохновения. — размыто произносит Ёнджун, падая на диван с тяжёлым вздохом, переходящим в скулеж. — Я, на правах твоей музы, должен чем-то помочь? Или…? — Или мы пообнимаемся, лёжа на диване, посмотрим какую-нибудь дурацкую комедию и закажем гадости для убийства желудка и моей бедной кожи.       Бомгю стоит в проходе ещё мгновение, завороженно наблюдая за падающими снежинками за окном. Потом всё-таки оборачивается на лежащего страдальца со свисающими ногами в носках с идиотским принтом с Хэллоу Китти. В Ёнджуне нет ничего из того, что могло привлечь разборчивого в людях Чхве Бомгю, но интуиция подсказывала то, что он все делает верно.       Бомгю садится на край дивана, поверхность которого особой мягкостью не отличалось, отчего хотелось возразить и предложить изменить место дислокации на низкую, но чертовски удобную кровать, видневшуюся сверху, прямо рядом с лестницей на второй ярус студии, отведенный специально для спального места.       Еще рано.       Стоит распробовать, взвесить все за и против, спросить Субина, может быть Тэхёна, что было бы не очень красиво, зная о чувствах лучшего друга.       А чего ожидает сам Ёнджун?       Должен ли Бомгю поспешно делать выводы, принимать решения, ложиться рядом, сжимать чужой торс руками, наглеть, перемещая ледяные ладони под чужую футболку, обжигаясь о горячую кожу?       О, черт. Кажется, он уже это делает.              Ёнджун смотрел в ответ, в его глазах плясали искры, будто он тоже боролся с собой. В воздухе висело напряжение, которое можно было резать ножом. Бомгю знал, что любой его жест, любое слово может изменить ход событий, и это знание одновременно пугало и притягивало. — Я не люблю тупые комедии, согласен на фантастику. — тушуется Бомгю, смутно вспоминая о предложении посмотреть фильм. — Разве то, что сейчас происходит не фантастика?       Один из пузырьков в голове лопается, а возбужденный рефлекс посылает сигнал к нейронам, которые со своей работой справляются на ура — импульс оказывается в рабочем органе сиюсекундно. Бомгю красный, как ненавистный ему помидор, а Ёнджуну только это, видимо, и надо.       Бомгю чувствует, как его щеки горят, а сердце колотится где-то в горле. Он старается сохранять самообладание, но слова Ёнджуна сбивают его с толку. Фантастика? Он и сам не понимает, что происходит, словно попал в какой-то сюрреалистичный сон.       Свобода воли приходит чуточку позже.       Они же взрослые люди, которые просто хотят отбросить неопределенности. Даже если завтра придется рано проснуться и вернуться в поток рутины, вновь забить голову операцией, которую они вот-вот провернут, потому что пару часов назад, разговаривая по телефону с оживленным Субином (а таким он был лишь в разгар важного дела, в которое нырял с головой), узнал, что брат смог достать нечто важное, а еще настоятельно попросил задержаться с Ёнджуном, чтобы тот рассказал ему нечто важное. Важное что? Сейчас для Бомгю важно получить удовольствие и не умереть от тянущего низ живота возбуждения, лежа уже почему-то под Ёнджуном, а не рядом.       Его пальцы судорожно сжали простыню, когда Ёнджун наклонился ближе, его дыхание опалило щеку. — Это для твоей новой главы? Развратишь принцессу? — Бомгю в принципе говорить «нежно» и по теме в таких ситуациях не умел, в прочем, ему обычно и не приходилось болтать с партнерами. Но с Ёнджуном отчего-то возникало желание наговорить на целую книгу, фантастическую и чуточку развратную, благо возраст позволяет — они не пубертатные подростки, хотя Бомгю себя в данный момент таковым и ощущает.       Ёнджун усмехнулся, и Бомгю почувствовал, как это тепло разливается по его лицу. — Принцесса, я погляжу, и без меня вполне с этим справляется       В голове Бомгю боролись противоречивые чувства. Страх, смущение, но прежде всего — желание. Желание прикосновений Ёнджуна, его тепла, его внимания. Он закрыл глаза, пытаясь унять дрожь, охватившую все тело. — Мне нужно в душ. — шепчет Бомгю в самые губы, пытаясь оттянуть неизбежное, но сам на чужие потрескавшиеся, но щедро смазанные бальзамом засматривается, не в силах отвести затуманенный взгляд. — Ты хочешь чтобы мы...? — Да.       Этого было достаточно, чтобы писатель нехотя выпустил его из своей хватки, провожая стройный силуэт жадным взглядом.

***

      Дверь в ванную закрылась, оставив Ёнджуна наедине со своими мыслями. Он провел рукой по взъерошенным волосам, чувствуя, как кровь пульсирует в висках. «Да» — эхом отдавалось в голове. Всего одно слово, а сколько в нем обещания, надежды и, возможно, разочарования.       Должен ли он рассказать?       Ёнджун боялся спугнуть хрупкое доверие, которое между ними зарождалось. Но желание было сильнее. Он отвернулся от окна, решительно направляясь к ванной.       Дверь не была заперта. Он тихонько приоткрыл ее, заглядывая внутрь. Бомгю стоял под струями воды, запрокинув голову. Капли стекали по его лицу, смешиваясь со слезами. Ёнджун шагнул внутрь, не говоря ни слова, но смотря на чужие эмоции, самому сдерживаться тяжело. — Почему ты плачешь? Я что-то не так сказал? Эй, Бомгю? — У меня ведь правда может быть все это? — его голос не кажется разочарованным или трагичным, нет. — Я же могу сдвинуться с мертвой точки и начать самостоятельно принимать решения, опираясь на свои чувства и интересы? Правда?       Бомгю вздрогнул, обернувшись. Их взгляды встретились. В глазах Бомгю больше не было страха, только готовность и тихая мольба. Ёнджун протянул руку и коснулся его щеки. — Все хорошо, — прошептал он, и в этот момент все сомнения отступили.       Бомгю отвечал на каждый поцелуй с той же жадностью, с какой тоскующий путник пьет воду из родника. Он обвил руками шею Ёнджуна, притягивая его ближе, словно боясь, что тот исчезнет. Ёнджун углубил поцелуй, чувствуя, как тело Бомгю дрожит от возбуждения и неуверенности.       Ёнджун оторвался от его губ, переводя дыхание. Он смотрел в глаза Бомгю, наполненные тревогой и надеждой. Ёнджун нежно провел пальцами по его щеке, стирая остатки слез. — Да, Бомгю, у тебя может быть все, чего ты захочешь, — прошептал он — Ты никому ничего не должен, тем более сейчас. Позволь себе расслабиться.       Когда губы Ёнджуна коснулись его шеи, Бомгю издал тихий стон. Он больше не мог сопротивляться. Все тревоги и сомнения ушли на второй план, уступая место первобытному влечению.       Он перевернул их, оказавшись сверху. Смотрел в глаза Ёнджуна, полные обожания. Он знал, что это безумие, что завтра все может измениться. Но сейчас, в этот момент, он хотел только одного — утонуть в этом ощущении, раствориться в прикосновениях. Завтра будет завтра. А сейчас у них есть только эта ночь. И Бомгю намерен провести ее, наслаждаясь каждой секундой.       Ёнджун ответил на его взгляд жадным поцелуем, требуя большего. Бомгю запустил пальцы в его волосы, углубляя поцелуй. Они оба задыхались, жадно глотая воздух, но не прерывали касания. Каждая клеточка тела требовала близости, желания переполняли разум.       Бомгю отстранился, переводя дыхание. Он окинул взглядом лицо Ёнджуна, запоминая каждую черту, каждый изгиб губ, каждую ресничку. В его глазах плескалась нежность, смешанная с безудержной страстью. Он коснулся щеки Ёнджуна ладонью, нежно поглаживая.       Ёнджун прижался к его руке губами, закрывая глаза от удовольствия. Он чувствовал, как Бомгю дрожит, и сам не мог унять дрожь.       Это было так неправильно, так запретно, и от этого еще более желанно.       Разве он не может также отбросить все мысли, тяготившие его долгое время и хотя бы на эту ночь забить на прошлое, на отца, на свою причастность и недосказанность?       Бомгю не дает и повода вспоминать обо всем этом дольше чем на секунду, стягивая с него джинсы вместе с бельем.       Бомгю застонал, когда Ёнджун коснулся его кожи. Он обхватил его лицо руками, целуя жадно и требовательно. В этом поцелуе было все: и страсть, и нежность, и отчаяние.       Они падали на смятые простыни, сплетаясь в одно целое. Дыхание сбивалось, сердца стучали в унисон. Бомгю чувствовал, как Ёнджун проникает в него, заполняя собой все пространство. Горячие ладони Ёнджуна скользили по спине Бомгю, оставляя за собой след из мурашек. Каждый толчок отдавался гулкой волной внизу живота, заставляя стонать громче. Комната наполнилась их прерывистым дыханием и тихим шепотом.       Боль сменилась удовольствием, растекаясь по телу волнами. Он застонал, прижимаясь к Ёнджуну еще ближе. В этот момент не существовало ничего, кроме них двоих, в этом темном и уютном убежище от всего мира. Только их тела, их чувства, их безумное желание друг друга.       Мир сузился до ощущения кожи к коже, до запаха пота и возбуждения, до ритмичных движений, сводящих с ума.       Ёнджун целовал его в шею, прикусывая нежную кожу. Бомгю отвечал стонами, запрокидывая голову. Он чувствовал, как близость достигает своего пика, как напряжение нарастает с каждой секундой.       Вдруг все оборвалось. Их тела содрогнулись в унисон, волна удовольствия прокатилась по венам, оставляя за собой лишь приятную слабость. Они замерли, тяжело дыша, прижимаясь друг к другу.       Писатель напишет новый роман, многотомный и весьма чувственный, что у самого слезы на глаза наворачиваться будут при наборе текста.

Kai

22:17

я остался у Субина, тут завал документов

мы нашли кое-что интересное

а еще то, что тебе навряд ли понравится

22:25

почему не отвечаешь, чертила!

ой, Бомгю-хён ведь с тобой

ой

хехе не мешаю, ладно

02:57

мы нашли алгоритм, придется попотеть

их мать была либо гением, либо очень боялась последствий,

раз придумала такой шифр, который был не в электронном формате…

А МЫ СТОЛЬКО ВРЕМЕНИ УБИЛИ, ПОКА ИСКАЛИ В БАЗЕ ДАННЫХ ТО,

ЧЕГО НИКОГДА НЕ СУЩЕСТВОВАЛО! ####!!!#@@

3:00

а еще, я говорю об этом тебе, потому что ты мой друг

но пожалуйста, не путай никого из своего окружения

а то правду расскажет кто-нибудь другой, тогда-то будет уже не прикольно ((

3:04

споки, сладкие

Бомгю там живой?

Или это он тебя?

ЛАДНО МОЛЧУ