Навсегда ничего не бывает

      Чонгук вошел в бар основного корпуса, и к нему сразу же подошел бармен.       — Он напился вдрызг и отказывается уходить, — тихо сообщил тот. — Буянит и всё время зовет вас. Вот я и решил вам позвонить.       — Ты поступил правильно, — кивнул управляющий.       Он оглядел полупустое помещение. Рэм сидел за стойкой, хмуро глядя в опустевший бокал, словно пытаясь найти ответы в его глубине. На лице брошенного жениха читалось всё: усталость, злость, разочарование, и всё это утопало в пьяной дымке.       Промедлив немного, Чонгук направился к нему.       — Господин Кёйперс, — спокойно начал он, остановившись рядом.       Рэм поднял глаза, красные от алкоголя и недавних слез. Его взгляд был туманным, но в нем всё еще сверкали остатки той самой гордости, что всегда была его щитом.       — А, это ты, — прохрипел он, делая попытку улыбнуться, но вышло скорее жалкое подобие усмешки. — Управляющий... герой дня.       Чонгук, сохраняя хладнокровие, внутренне вздохнул.       — Пора остановиться, Рэм. Вы уже привлекли к себе достаточно внимания.       Рэм наклонился ближе, устало и тяжело дыша, но всё еще с вызовом в глазах.       — Ты... — начал он, с трудом выговаривая слова. — Думаешь, всё под контролем? Думаешь, победил? Ты ничего не знаешь, управляющий Чон. Ничего.       — Возможно, вы правы, — ровно ответил Чонгук. — Но, в отличие от вас, я не разрушу свою жизнь, оплакивая совершенные ошибки.       Рэм рассмеялся — коротко, горько, будто смеяться было уже больно.       — Ошибки? — переспросил он, глядя на Чонгука так, словно тот сказал что-то смешное и абсурдное. — Ты называешь это "ошибками"?       Чонгук молча выдержал чужой взгляд, его спокойствие и сдержанность резко контрастировали с растрепанными эмоциями и разбитостью Рэма.       — Она может снова навредить ему, — пробормотал он, словно в бессилии. Чонгук нахмурился, услышав это.       — Вставайте, господин Кёйперс, — твердо произнес он. — Вам уже хватит.       Рэм не сразу ответил. Он тяжело поднялся, опираясь на стойку, но качнулся и оказался лицом к лицу с управляющим.       — Ты знаешь... — его голос сорвался на шепот. — Он всё равно оставит тебя. Как оставил меня.       Глаза Чонгука вспыхнули, но внешне он остался невозмутим. Подхватив Рэма под руку, чтобы тот не упал, он спокойно сказал:       — Пойдем.       И, не дожидаясь возражений, уверенно повел его прочь из бара, чувствуя, как напряжение от слов Рэма сжимает грудь всё сильнее и отзывается там глухой болью.

***

      Мгновение тишины, и экран ожил. Звуковой сигнал подтвердил успешную аутентификацию, а на дисплее появились данные банковского счета.       Шанталь застыла. Ее лицо то краснело, то бледнело. Глаза жадно впились в экран, пальцы рванулись к клавиатуре, чтобы начать перевод.       Но Тэхен был быстрее. Его рука резко ударила по крышке ноутбука, захлопывая его.       — Нет, — сказал он. Его голос был твердым, как сталь.       Шанталь, не успевшая помешать ему, сердито ткнула дулом ему куда-то под ключицу, но Тэхен даже не шелохнулся.       — Ты думаешь, что сможешь убежать с этим? — негромко поинтересовался он. — Всё это — не твое. Ты даже не понимаешь, что делаешь.       Шанталь тяжело дышала, ее пальцы нервно сжимали оружие.       — Я ничего не потеряю, Тэхен, — прошипела она. — А ты? Ты готов рискнуть всем?       Он слегка наклонил голову, глядя на нее с той самой спокойной, почти элегантной уверенностью, которая выводила ее из себя.       — Я уже рискую, — спокойно ответил он. — Но я не позволю тебе украсть то, что принадлежит моей семье.       — А я, — прошипела она, — не позволю тебе оставить меня ни с чем.       Тэхен медленно поднялся, его взгляд стал серьезным, острым, пронзительным.       — Тогда стреляй, Шанталь. Если это всё, что у тебя осталось. Но что ты будешь делать дальше? После этого? Ты готова стать убийцей и всю жизнь скрываться? Или провести полжизни в тюрьме?       Шанталь замерла на миг, в ее глазах появилась неуверенность. Пистолет дрогнул и на мгновение опустился, но затем она резко снова подняла его, направив на Тэхена. Она сжала его сильнее, как будто это оружие могло удержать ее мир от полного краха.       — Выигрывает тот, кто умеет рисковать, — проговорила она. — И идти до конца.       — Но конец не всегда означает триумф, — парировал Тэхен. — Иногда это означает разрушение. Полный провал.       Шанталь усмехнулась.       — В этом мире есть только две трагедии, Тэхен. Первая — не получить, что хочешь. Вторая — получить это.       Он не отвел взгляда.       — Безнаказанность может длиться долго. Но вечной она не бывает.       Пистолет в руке Шанталь снова дрогнул.       В этот момент дверь распахнулась. Чонгук, поддерживая покачивающегося Рэма, открыл замок универсальной ключ-картой и вошел в номер. На первый взгляд, комната выглядела спокойно, но это спокойствие было обманчивым. Посреди номера стояли Тэхен и Шанталь. Она держала пистолет, направленный на музыканта, который прижимал травмированную руку к груди. Их лица были напряжены, словно перед неизбежной финальной схваткой.              Звук открывающейся двери привлек их внимание. Оба повернулись в синхронном удивлении, не ожидая посторонних. Мгновение тишины, будто мир замер, сжавшись в пружину, готовую разжаться в хаос.       — Тани?.. — Рэм растерянно вскинул взгляд на сцену перед собой, с трудом фокусируясь на происходящем. Его голос стал той самой искрой, которая зажгла бурю.       Шанталь дернулась на звук. Ее глаза расширились, когда она увидела Рэма и Чонгука. Дрожащая рука с пистолетом дрогнула, и раздался оглушительный выстрел. Чонгук среагировал мгновенно. В доли секунды он бросился вперед, инстинктивно заслоняя Тэхена своим телом. Время будто остановилось. Всё вокруг замедлилось до невыносимого предела.       Звук выстрела оглушил пространство, отдаваясь в каждом углу комнаты. Тэхен зажмурился, готовясь к боли, но вместо этого услышал сдавленный, хриплый выдох. Он резко распахнул глаза и повернулся.       Рэм стоял, едва держась на ногах. Его рука прижималась к боку, а белая рубашка стремительно окрашивалась алым. Кровь текла слишком быстро, превращая ткань в багровую пелену.       — Рэм! — вскрикнула Шанталь. Ее голос сорвался, превратившись в отчаянный вопль. Она бросилась к нему, глядя на своего любовника с ужасом и неверием, словно еще не до конца осознав, что только что произошло.       Чонгук, не теряя ни секунды, шагнул вперед. Его взгляд был холодным, отточенным. Одним уверенным движением он выбил пистолет из ослабевших пальцев Шанталь, заставив ее отшатнуться. Она попыталась противиться, но он легко обезоружил ее и прижал к стене, перехватив ее руки.       — Достаточно, — произнес он ледяным тоном. — Всё кончено.       Когда Шанталь перестала сопротивляться, Чонгук отпустил ее, и она, ошеломленная, послушно опустилась на пол рядом с Рэмом, который тихо стонал, прижимая руку к ране.       В комнате повисла пронзительная тишина. Где-то вдали раздался низкий гул, становившийся всё громче. Чонгук обернулся к окну. За ним, прорезая густую ночную темноту, мерцали мощные фары вертолета. Роторы машины разгоняли воздух, шум становился всё ближе, заполняя пространство.       Чонгук сдвинул брови — это было явно вне плана.       — Всё будет хорошо, — сказал он, обращаясь к Тэхену, который всё еще стоял неподвижно, словно парализованный. — Ты ранен?       — Я... всё нормально, — голос Тэхена был хриплым.       Чонгук одарил его коротким беспокойным взглядом, прежде чем повернуться к Рэму.       Всё произошло слишком быстро: появление Рэма и Чонгука, шальная пуля, предназначенная Тэхену, но попавшая в Рэма. Всё, что было до этого — напряженные слова, угрозы, философия жизни, — теперь казалось только предисловием к этой трагедии.       Шанталь, рухнувшая на колени возле Рэма, смотрела на него широко раскрытыми глазами, полными слез. Ее руки дрожали, касаясь его окровавленной рубашки, словно прикосновение могло обратить вспять то, что уже случилось.       Она рискнула и всё-таки дошла до конца. Но конец не стал триумфом. Всё, ради чего она шла, ради чего рисковала, ради чего готова была убить, обернулось крахом.       Всё просто — есть один железный закон Вселенной. Он действует всегда, без исключений. Это ирония Вселенной.       Одержимый победой, не замечает, как в погоне за желанным теряет самое важное.       Шанталь сжала руку Рэма, но тот лишь тяжело выдохнул, взгляд его тускнел. И в этом выдохе, полном боли и сожаления, казалось, отразился весь их общий путь: путь лжи, манипуляций и амбиций, которые в конечном счете привели к их фиаско.       Чонгук быстро оценил рану Рэма, вынул носовой платок из кармана и приложил его, чтобы замедлить кровотечение.       — Потерпите, помощь уже в пути.       Чонгук действовал уверенно и методично: по внутреннему каналу связи вызвал охрану, сообщив об инциденте, отдал распоряжение заблокировать этаж и запретить доступ посторонним, дал указания вызвать полицию и медиков.       Шанталь взяли под охрану до приезда полиции. Она не сопротивлялась, и будто вся разом сдулась, потеряв ту энергию, которая гнала ее вперед. На ее одежде темнели пятна крови Рэма, закрытый ноутбук на столе хранил в себе открытую страницу банковского счета с многомиллионным балансом — последний пункт в ее игре.       История стремительного взлета Шанталь завершилась именно здесь, в этой комнате, на этом моменте. Всё, ради чего она рисковала, было разрушено.       Взлететь высоко — значит упасть больнее. Ирония Вселенной, которой она бросала вызов, в итоге сыграла свою партию.       Тэхен вышел в коридор. Только сейчас появилось понимание того, что произошло. Планы Шанталь рухнули, но ее злость, ее яд о его семье продолжали звучать в ушах Тэхена. Теперь ему предстояло не только разобраться с тем, о чём она рассказала, но и найти в себе силы продолжить жить, несмотря на всё, что произошло.       Он стоял у окна, прислонившись лбом к холодному стеклу. За ним медленно таяли огни вертолета, растворяясь в ночной темноте. Его дыхание было сбивчивым, словно он только что пробежал марафон, хотя его ноги не сделали ни шага. Он чувствовал себя опустошенным, как будто внутри него вместо эмоций осталась пустота.       Холодное дуло пистолета, направленное на него, фантомно всё еще ощущалось на коже. Он зажмурился, вспоминая, как одно неверное движение могло лишить его жизни. Этот момент заставил его по-новому осознать хрупкость человеческого существования. Но еще сильнее давило другое. Узнать правду о своем отце, о деде, о прошлом своей семьи — это было как прорваться через туман лжи, который он даже не осознавал. Наследие, о котором он ничего не знал, казалось чем-то чужим, навязанным извне.       Мама никогда не рассказывала, что его отец из богатой и влиятельной семьи. Но она отправила его учиться в английскую школу. Значит ли это, что она надеялась, что однажды он всё же встретится со своим отцом? Ему было четыре, когда мама впервые привела его в музыкальную школу. Считала ли она, что талант отца Тэхена мог передаться ему по наследству? Следила ли она за Джихваном издалека? Знала ли, что он так и не женился, что трагически погиб? Грустила ли, глядя на их общие фото, сжимая в руках кольцо с надписью "Навсегда"?       Почему не рассказала о ребенке Джихвану? И почему ничего не рассказала Тэхену, даже пребывая на смертном одре? Это вопросы, на которые он никогда не получит ответы. Единственное, что Тэхен точно знал — что мама, как и Джихван, больше ни с кем не встречалась, и судьбу свою ни с кем так и не связала. И если Джихван посвятил свою короткую жизнь музыке, то Суён свою такую же недолгую жизнь посвятила их сыну.       Почему-то это было на поверхности для Тэхена — то, что его родители любили друг друга, из-за чего так и не смогли создать жизнь с другими.       Ему хотелось кричать от несправедливости. Почему эта правда открылась так поздно? Почему никто не рассказал, ничего не объяснил ему раньше? Теперь, зная это всё, он чувствовал себя чужим в собственной жизни. Его прежний мир рухнул, оставив пустую оболочку.       Но что теперь? Жить дальше, делая вид, что ничего не произошло? Вернуться в Корею и притворяться, что Рэм никогда не пересекал его порог? Или попытаться принять свою вторую семью, со всем ее грузом ответственности, богатством и опасностями? Тэхен не был уверен, что хочет такой жизни.       Глубоко вдохнув, он заставил себя оторваться от окна. Смотрел ли он в свое прошлое, настоящее или будущее — всё было одинаково неясным. Но одно он знал точно: у него есть выбор. Выбор того, как поступить дальше.       Тэхен вытер лицо руками, словно стирая с себя остатки пережитого. Его дыхание стало ровнее, а взгляд — тверже. Жизнь не спрашивала, готов ли он к ее сюрпризам — она швырнула их в него и просто продолжила свой ход. И теперь он тоже должен был двигаться вперед, даже если не знал, куда именно.       — Мистер Ким Тэхен?       Тэхен поднял взгляд на мужчин, остановившихся перед ним. Они выглядели внушительно: двое выше и явно накачаннее стояли позади, словно молчаливые стражи. Мужчина впереди, облаченный в идеально сидящий костюм, излучал уверенность.       — Ричард Спенсер, — представился он с безупречным британским акцентом. — Личный секретарь Чхве Седжона, вашего деда. Он чрезвычайно обеспокоен нападением, которому вы подверглись. Меня отправили, чтобы немедленно доставить вас в Лондон. Если у вас здесь есть вещи, берите их, и мы отправляемся. Вертолет ждет, нужно спешить, пока погода снова не ухудшилась.       Тэхен растерянно посмотрел на Чонгука, который, будто предчувствуя что-то неладное, как раз вышел в коридор. Уловив ситуацию, он тут же подошел ближе, его взгляд стал строгим и сосредоточенным.       — Я управляющий Чон. Чем могу вам помочь?       Ричард повернулся к нему, чуть наклонив голову, сохраняя вежливую, но несколько отстраненную улыбку.       — Благодарю за вопрос. Мы здесь, чтобы обеспечить безопасность мистера Кима и сопроводить его в Лондон, к его деду. Это в высшей степени неотложно.       Чонгук выдержал паузу, всматриваясь в лица мужчины и его сопровождающих. Тэхен ничего не рассказывал ему о влиятельном родственнике, который бы прислал за ним вертолет из Лондона.       — Тэхен, ты знаешь этих людей?       — Я... — Тэхен помедлил, подбирая слова. — Оказалось, что у меня есть дед. И... — он понизил голос, хотя Ричард Спенсер всё равно мог его слышать: — Шанталь и Рэм оказались охотниками за моим наследством. И мне, наверное, стоит с ним пообщаться... С Чхве Седжоном, — пояснил он.       Чонгук покопался в своей памяти.       — Это разве не тот меценат, которого ты упоминал?       — Да.       — Тэхен, ты точно уверен, что хочешь ехать прямо сейчас? Это... довольно внезапно. Скоро приедет полиция, им нужны будут твои показания.       — С полицией мы сами разберемся, — тут же вмешался Спенсер. — Мистеру Киму не обязательно давать показания.       Тэхен, сбитый с толку, растеряно продолжал смотреть на Чонгука. Он искал поддержку, ответы, которые пока не находил в себе. Чонгук скрестил руки на груди.       — Я не понимаю такой спешки. Если...       — Безопасность мистера Кима — главный приоритет. Он нужен своей семье, — перебил Чонгука Ричард, по-прежнему сохраняя спокойствие. — Ваш дед готов предоставить вам всё необходимое для комфортной поездки и пребывания. Мы здесь исключительно ради вашей безопасности.       Управляющий нахмурился, его голос стал тверже:       — Здесь он тоже в безопасности.       — Извините. Не заметил этого, — Спенсер кивнул на руку Тэхена.       Чонгук стиснул зубы.       — Мне нужно убедиться, что у мистера Кима есть выбор, а не только давление. Вы готовы объяснить детали этой поездки?       Ричард прищурился, но не потерял самообладания.       — Разумеется. Всё это будет обсуждено, как только мы окажемся в Лондоне. Здесь небезопасно, мистер Чон. Чем быстрее мы уйдем, тем лучше. Для всех.       — Мистер Спенсер! — к ним, запыхавшись, приближался Гэри Барлоу, на ходу натягивая на себя пиджак.       — Мне доложили об утечке из вашей компании и о том, что ваша сотрудница совершила нападение на Ким Тэхена, — строго произнес Ричард. — Это правда?       — Я пока еще не знаю никаких подробностей, — сконфужено проговорил Барлоу.       — Вы полетите с нами.       — Конечно.       Спенсер снова повернулся к хмурому Чонгуку.       — Спасибо за беспокойство, но мы уже пойдем. Мистер Чон, мы позаботимся обо всём, — добавил он, слегка поклонившись.       Чонгук хотел сказать что-то — удержать Тэхена, поговорить с ним, но сейчас, здесь, это было невозможно.       — Но... — начал было он, но секретарь его тут же перебил:       — Мистер Чон, Ким Тэхен — наследник многомиллионного состояния, — с нажимом проговорил Спенсер. — Он нашел свою семью и теперь у него всё будет хорошо. Его безопасность — наш главный приоритет. И ему здесь не место. Извините.       "Ему здесь не место", — сказанное как-то уж слишком с намеком, тонко и колко, как будто личный секретарь Чхве Седжона уловил в безмолвном общении Тэхена и управляющего нечто большее, чем следовало. Его взгляд на мгновение остановился на Чонгуке — холодный, пронзительный, словно предупреждение, которое не требовало слов.       Тэхен бросил умоляющий взгляд на Чонгука. В то время как Барлоу коротко кивнул ему, уверенно подводя разговор к завершению.       — Спасибо за вашу помощь, управляющий Чон, — произнес он с подчеркнутой вежливостью, в которой сквозил намек на финальность.       — Подождите, я... — Тэхен продолжал смотреть на Чонгука, но взгляд управляющего неожиданно стал сдержанным, почти отстраненно спокойным. Словно он в одно мгновение смирился с неизбежным.       — Идите, господин Ким, — наконец произнес он, его голос был тихим. — Поздравляю вас с новой жизнью. Я искренне рад за вас.       Мужчины в костюмах осторожно, но уверенно увели Тэхена, не давая ему времени на раздумья. А Тэхен был слишком ошеломлен всем произошедшим, чтобы сопротивляться.       Барлоу последовал за ними, бросив короткий взгляд на управляющего.       Чонгук остался стоять на месте. Его лицо сохраняло привычную маску невозмутимости, но внутри всё бушевало. В душе разливалась глухая боль, ощущение бессилия и пустоты. Он смотрел, как Тэхен уходит, и не мог заставить себя двинуться с места.       Вскоре он тоже поднялся на крышу. Холодный ветер обжигал лицо, но он не обращал на это внимания. Шум вертолета усиливался, его огни разрезали густую ночную тьму, превращая ночь во всполохи света.       Роторы раскручивались всё быстрее, поднимая снежный вихрь. Вертолет начал подниматься в воздух, увозя Тэхена всё дальше. Чонгук смотрел, как машина исчезает за горизонтом, оставляя за собой только гул, который постепенно стихал, пока не исчез совсем.       Всё произошло настолько быстро, что оставило после себя странное ощущение нереальности. Чонгук не мог поверить, что это конец.       Он стоял неподвижно, глядя в пустое небо. Он не успел спросить Тэхена, как тот себя чувствует, не успел сказать ни одного из тех слов, что были у него на сердце.       — Незарегистрированный гость, — тихо пробормотал он, чувствуя, как тупая боль от расставания расползается по груди.       Его сердце сжалось, как будто что-то невероятно важное только что было вырвано у него из рук. Но он ничего не мог сделать, чтобы это вернуть.

***

      Дом был величественным и одновременно уютным, словно в нем сплелись вековые традиции и современность. Большая гостиная была залита мягким дневным светом, который падал через высокие окна с тонкими витражами. Тэхен сидел в кресле напротив рояля, идеально отполированного черного Steinway & Sons Model D. Этот инструмент был легендой, и его история тянулась через поколения семьи Чхве. Тэхену казалось, что он всё еще слышит эхо музыки, которую его отец некогда извлекал из клавиш, вплетая звуки в семейную историю. Этот рояль звучал на лучших сценах мира, а теперь украшал дом, принадлежавший Тэхену.       Рядом, на резном столике из темного дерева, стояла высокая ваза с нарциссами — яркими, но почему-то холодными в своей безупречной красоте. Они были совсем не такими, как на веранде зимнего отеля. Тэхен смотрел на эти цветы, едва ли осознавая их присутствие. Его взгляд был устремлен в окно, где через стекло расстилался туманный пейзаж пригорода Лондона.       Он провел рукой по подлокотнику кресла, чувствуя прохладное дерево под пальцами. Мысли унесли его назад, к тому дню, когда он ступил на британскую землю и встретился с человеком, который так неожиданно вдруг стал частью его жизни.       Дом Чхве Седжона казался больше похожим на дворец — с мраморными колоннами и массивными дверями, которые, казалось, могли выдержать целую вечность. Ветер, поднимаемый винтами, взъерошил волосы Тэхена, но он едва это ощутил, ошеломленный происходящим.       — Добро пожаловать в Лондон, мистер Ким, — Ричард Спенсер жестом пригласил его следовать за ним. Барлоу, по своему обыкновению, шагал позади, не выказывая ни малейшего волнения.       Тэхен чувствовал, как внутри у него что-то сжимается. Всё это было слишком внезапным и пугающим. Но он знал, что назад дороги нет.       Они вошли в дом, где каждый уголок, каждый предмет мебели кричал о роскоши и истории. Тэхен чувствовал себя чужим в этом пространстве, будто оказался в музее, где всё запрещено трогать. Едва успев оглядеться, он услышал ровный и низкий голос:       — Так вот он какой, мой внук.       Голос принадлежал высокому пожилому мужчине, который стоял у большого камина. Его серебристые волосы были безукоризненно уложены, взгляд острый, словно сканирующий. Весь его облик излучал властность, за которой не угадывалось ни капли тепла. Он казался одновременно величественным и отстраненным, как король, сошедший с портрета.       — Чхве Седжон, — представился он, протягивая руку. Его движения были размеренными, но в них ощущалась скрытая сила.       Тэхен замер, прежде чем ответить на рукопожатие. Оно оказалось крепким и уверенным.       — Я... приятно познакомиться, — выдавил он, хотя слова показались ему чужими.       Была глубокая ночь. После перелета из Женевы в Лондон на частном самолете последовала недолгая поездка в представительном Rolls-Royce Ghost. Машина плавно скользила по влажным, тихим улицам ночного города, сверкая отражениями в асфальте. И сейчас Тэхен чувствовал себя разбитым — и физически, и эмоционально. Тем не менее, он держал спину прямо, словно готовился к невидимой битве. У него было ощущение, что сейчас он защищал не только себя, но и их маленькую семью — себя и маму — перед этим великим и могущественным человеком.       Чхве Седжон окинул его взглядом, в котором смешались ожидание и что-то едва уловимое, напоминающее не то оценивание, не то одобрение.       — Ты будто и похож на своего отца, — заметил он, — но совсем не такой. Глаза непокорные.       Он говорил спокойно, но в этом спокойствии сквозила сталь. Казалось, каждая его реплика была тщательно взвешена, как при деловых переговорах. Будто здесь и сейчас происходила не встреча с родственником, а выверенная и продуманная шахматная партия.       — Это неважно, — продолжил он, подмечая, насколько настороженно смотрит на него его внук. — Главное, что ты здесь.       В комнате повисла напряженная тишина. Тэхен не знал, что ответить. Его мысли метались между вопросами, сомнениями и желанием понять, что от него хотят. Но Седжон, казалось, не был готов позволить этой паузе затянуться.       — Я очень хотел тебя, наконец, лично увидеть, — произнес он, и на этот раз его голос дрогнул. — Сын моего сына.       И снова пауза, наполненная эмоциями, которые еще только предстояло распутать.       — Каким был мой отец? — спросил Тэхен, стараясь звучать спокойно, хотя внутри его разрывали вопросы.       Седжон чуть замешкался, его голос стал ниже, словно он на мгновение утратил свою привычную броню.       — Одухотворенным. Мечтательным. Трудолюбивым. Талантливым. Но в последние годы он отдалился от меня... Я часто думаю, что мог бы быть с ним мягче. Но это уже неважно.       Тэхен молчал, чувствуя, как его сердце начинает стучать быстрее. Он не знал, чего ожидать, но такой честности точно не предвидел.       — Когда он умер... — продолжил Седжон, — Я остался совсем один. Двенадцать лет в этом доме, полном тишины. Только воспоминания и тени прошлого.       Он посмотрел на Тэхена, на некоторое время замолчав, а после добавил:       — Но ты здесь. И я хочу, чтобы ты знал: мне не всё равно. И больше ошибок я не допущу.       Это было неожиданно. Тэхен смотрел на деда, замечая, как властность сменяется чем-то более человечным. Он почувствовал, как трещит лед между ними, и сам растерялся.       — Я не знаю, чего вы от меня хотите, — тихо сказал он.       — Лишь дать тебе то, что я упустил.       И хотя голос Седжона по-прежнему гремел в тишине, прерываемой лишь треском камина, и отливал сталью, в его словах и глазах было что-то почти отцовское, и Тэхен вдруг понял, что перед ним не просто холодный и расчетливый бизнесмен. Перед ним был человек, который хотел удержать хотя бы крупицу того, что уже давно потерял.       — Добрый день, Sundance Mountain Resort. Слушаю вас.       Тэхен задержал взгляд на нарциссах, растерянно проведя пальцами по краю вазы.       — Здравствуйте. Я могу поговорить с Чон Чонгуком? Управляющим Чоном?       — Кто его спрашивает?       — Ким Тэхен. Он знает меня.       На том конце линии воцарилась короткая пауза, прежде чем голос снова зазвучал, вежливый, но безучастный:       — Извините, но Чон Чонгук здесь больше не работает.       Сердце Тэхена на мгновение пропустило удар.       — А... Вы можете сообщить, как с ним связаться? Или передать ему от меня сообщение?       — Извините, — голос оставался вежливым, но с ноткой сожаления, — но он просил никому не давать его контакты.       Слова повисли в воздухе. Тэхен почувствовал, как что-то внутри него начинает рушиться.       — Может быть, он оставил для меня какое-то сообщение? На случай, если я вдруг позвоню? Ким Тэхен, — добавил он, почти умоляя.       Теперь голос в трубке звучал холоднее, как будто тонкая стена между ним и собеседником стала непреодолимой.       — Он уехал отсюда. Навсегда. Еще раз извините, что не смогли вам помочь. Всего доброго.       Короткие гудки наполнили комнату. Тэхен держал телефон в руке, не осмеливаясь сразу отключить его, будто надеясь, что связь каким-то чудом восстановится.       Когда гудки стихли, тишина стала еще тяжелее.       Они с Чонгуком не обменялись контактами, Тэхен не знал, как его найти. И да, он уже успел поискать управляющего по различным соцсетям — и нигде его не нашел. Ни единого следа.       Получается... Чонгук не хотел, чтобы Тэхен с ним связался?       Эта мысль, словно ледяной ком, осела где-то глубоко внутри, болезненно сжимая грудь. Неужели для Чонгука всё это было просто случайной главой в жизни, которая закончилась вместе с уходом незарегистрированного и проблемного гостя из отеля?       Тэхен опустился на край дивана, не отрывая взгляда от нарциссов. Их яркий желтый цвет вдруг показался ему болезненно кричащим.       Он перевел взгляд в окно. Небо Лондона, серое и плотное, словно отражало его состояние. Видимо, зимняя история с управляющим Чоном должна остаться там, в Швейцарских Альпах, среди снега и холодного горного воздуха.       Ему захотелось вернуться туда, хотя бы мысленно — в тот день, когда, казалось, всё было легче, когда улыбка Чонгука согревала сильнее, чем зимнее солнце. Но даже воспоминания теперь казались хрупкими, как лед, готовый расколоться под малейшим прикосновением.       Тэхен закрыл глаза и сделал глубокий вдох, но даже это не помогло. Внутри была пустота, заполненная лишь вопросами, на которые он, возможно, никогда не получит ответов.       Ему нужно было что-то сделать, чтобы отвлечься от этих мыслей. Он поднялся, открыл крышку рояля и сел на стул. Кончиками пальцев пробежал по гладким белым и черным клавишам, будто проверяя, помнят ли они его прикосновение. Звук, который возник, был едва слышным, но в нем уже зазвучало что-то живое, словно рояль ответил на его прикосновение.       Тэхен достал нотные листы. Бумага была чистой, словно ждала, чтобы он рассказал свою историю. Его называли Ключик — потому что вместо подписи он всегда рисовал маленький скрипичный ключ. И сейчас начертив его внизу, он принялся за работу.       Карандаш заскрипел, и нотный стан начал заполняться мелодией. Она рождалась медленно, сначала робко, словно проверяя, стоит ли ей выходить наружу. Но с каждой новой нотой всё больше звуков сливались в единое целое.       Тэхен вспомнил отца. Его руки, летающие над клавишами, как будто музыка была продолжением его самого. И его глаза — всегда полные эмоций, когда он играл. Кажется, теперь Тэхен понимал его. Понимал, почему, потеряв что-то важное, отец уходил в музыку, как в свое личное убежище.       Мелодия, которая возникала под его руками, была теплой и немного грустной, но в ней была и надежда. Подумав, Тэхен начертил ее название:       "Я тебя помню. Навсегда"

***

      — Он уехал отсюда. Навсегда. Еще раз извините, что не смогли вам помочь. Всего доброго.       Айлин аккуратно положила трубку на место, ее пальцы задержались на аппарате чуть дольше, чем нужно. Она задержала дыхание, прислушиваясь к тишине, будто в голове всё еще звучал голос того, кто звонил.       Когда шаги раздались за спиной, она мгновенно приняла деловой вид.       — Управляющий Чон, — произнесла администратор, кивнув подошедшему Чонгуку.       — Всё в порядке? — он посмотрел на нее внимательным взглядом, явно улавливая что-то странное в ее манере поведения.       — Да, всё идет по графику, — ответила та ровным голосом.       Чонгук поколебался, но прежде чем уйти, всё же спросил:       — Мне никто не звонил? Никаких сообщений?       Айлин покачала головой, глядя ему прямо в глаза.       — Нет, управляющий Чон. Ничего важного.       Чонгук кивнул и ушел, не заметив, как плотно сжались ее пальцы на ручке стула.       Оскорбленная женщина не простит своего разбитого сердца и утраченных надежд.       Айлин дождалась, пока его шаги окончательно затихнут, и, чуть расслабившись, вернулась к тому, чем занималась до того, как в отель позвонил Тэхен. Перед ней лежала незаполненная форма заявления об уходе. Она провела пальцем по заголовку, и ее губы тронула едва заметная усмешка.       — Пора узнать, насколько этот мир широк, — прошептала Айлин, машинально ставя свою подпись. Наверное, она засиделась в этом маленьком и комфортном горном городишке. Теперь у нее появилась причина уйти, даже если этот уход будет горьким.

***

             Чон Чонгук производил впечатление человека, который привык всё держать под контролем. Его высокий рост и безупречная осанка придавали ему внушительный вид, а строгий темно-серый костюм, сидящий безукоризненно, подчеркивал его авторитет. Черная рубашка под пиджаком, чуть расстегнутая на верхней пуговице, добавляла образу оттенок сдержанной неформальности.       Его темные волосы всегда были уложены так, будто он только что небрежно провел по ним рукой, но эта кажущаяся небрежность была продуманной до мельчайших деталей. Несколько прядей мягко спадали на лоб, придавая его облику легкую загадочность и желание дотронуться до них и пригладить их назад.       На его губах часто играла сдержанная полуулыбка — не то ироничная, не то задумчивая, и она лишь усиливала его обаяние. А легкая тень щетины на идеально выбритом лице подчеркивала его зрелость.       Чон Чонгук излучал уверенность, которую редко можно было увидеть. Его движения были выверенными, но не излишне резкими, каждый шаг — продуманный и лишенный суеты.       Чонгук родился в семье корейских дипломатов, но его отец, отставной военный, был главным воспитателем в доме. Строгий, требовательный и сосредоточенный на дисциплине, он видел в сыне продолжение своей идеальной системы — сильного, ответственного человека, который никогда не проявляет слабость. Чонгук с ранних лет чувствовал, что его успехи и достижения ценятся больше, чем его чувства. В доме редко звучали слова поддержки или нежности, и он привык скрывать свои эмоции за маской хладнокровия.       Когда Чонгук вошел в подростковый возраст, в нем начал зарождаться протест против авторитарности отца. Он стал искать собственный путь, противоположный тому, что ему навязывали. Его бунт был тихим, но решительным: пропуск уроков, увлечение уличной культурой, татуировки, которые он скрывал от семьи, и долгие часы, проведенные в одиночестве на природе, вдали от рамок и правил.       Однако бунт не принес ему полного удовлетворения. Чонгук осознал, что убегать от прошлого недостаточно, нужно найти себя. Постепенно он начал задавать себе вопросы: кем он хочет стать, если не тем человеком, которого пытался создать его отец? Ответ пришел неожиданно. Вспоминая те редкие моменты, когда он чувствовал себя свободным и счастливым, он понял, что ему дорога красота порядка, но не жесткого, а гармоничного. Ему нравилось создавать уют, заботиться о людях, видеть их улыбки.       Так родилась мечта об отеле. Для Чонгука это было воплощение его собственного мира: строгий порядок, но без давления, красота в мелочах, уют, в котором каждый может почувствовать себя особенным. Он выбрал путь, который позволял ему соединить дисциплину, привитую с детства, и его внутреннюю потребность заботиться о других.       В Sundance Mountain Resort он работал уже почти три года, и за это время стал неотъемлемой частью этого места. Даже те, кто с трудом находил с ним общий язык, признавали: с его приходом отель стал лучше. Его умение предугадывать потребности гостей еще до того, как те успевали их озвучить, стало визитной карточкой. Он принялся за реорганизацию отеля сразу после вступления в должность. Чонгук не боялся принимать сложные решения: менять устаревшие подходы, внедрять новые технологии, перекраивать штат, оставляя только самых мотивированных. Под его руководством этот горнолыжный курорт приобрел статус одного из лучших в регионе, привлекая всё больше состоятельных и влиятельных гостей. Чонгук вложил в это место не только свой профессионализм, но и частичку себя.       За это время его подчиненные изучили все его привычки. Они знали, что управляющий Чон предпочитал начинать день с обхода территории ровно в семь утра, с неизменной чашкой крепкого черного кофе в руке. Что его кабинет всегда был идеально чистым, а документы — разложены по строгому порядку.       Они понимали: если Чонгук поднимал левую бровь, значит, кто-то допустил ошибку. Если же он скрещивал руки на груди, это было знаком того, что он ждет объяснений. Несмотря на строгий профессионализм, он никогда не повышал голос, не унижал и не самоутверждался за счет тех, кто был ниже его по рангу.       Но за внешним спокойствием и безупречностью крылась личность, которую знали немногие. Чонгук был человеком, который предпочитал оставаться в тени, не подпуская никого к своей личной жизни.       В последние месяцы работники стали замечать за своим начальником одну странную привычку: Чонгук начал встречать практически каждый шаттл из аэропорта. На первый взгляд, это могло казаться еще одной чертой его безупречного сервиса — ведь кто, если не управляющий, должен быть лицом их отеля?       Однако что-то в этом ритуале было не так. Когда все выходили из автобуса, а автоматические двери с мягким шипением закрывались за последним гостем, спина Чонгука, всегда такая прямая и уверенная, словно становилась чуть тяжелее. И его глаза... Они теряли ту привычную остроту и уверенность, наполняясь едва уловимой грустью.       Он засовывал руки в карманы — жест, несвойственный ему прежде, — задерживался на мгновение, глядя в пустую теперь кабину автобуса, и молча уходил обратно в отель. Это повторялось каждый день, словно он ждал кого-то, кто всё не приезжал.       Иногда, стоя у окна и глядя, как зима плавно уступает место весне, Чонгук вспоминал, как улетал его личный гость. Образ Тэхена всплывал в памяти неожиданно ярко — его растерянное лицо, волосы, которые беспощадно теребил ветер, и взгляд, который Чонгук не мог забыть.       Он сожалел, что тогда ничего не сказал. Ни одного слова, способного хоть немного рассказать то, что он чувствовал. Но потом сам себя ругал: какой в этом смысл? Сказал бы он что-то или нет — ничего бы не изменилось. Они с Тэхеном принадлежали разным мирам, слишком далеким, чтобы их пути могли переплестись.       Их встреча... Она казалась чем-то случайным, словно крохотным эпизодом, который никогда не должен был случиться. Вырванным из реальности и мгновенно унесенным временем, как снежинка, исчезающая на ладони. Наверное, они не должны были встретиться, но встретились, поселив в сердце управляющего застаревшую и устоявшуюся там тоску.       Иногда Чонгук оказывался у загадочной шарманки-предсказательницы, оставшейся в отеле со времен, когда здесь был старинный особняк. Пока Тэхен жил в отеле, он подходил к ней несколько раз. Чонгук узнал об этом случайно, просматривая записи камер наблюдения. Тэхен, казалось, долго всматривался в рельефный корпус шарманки, будто пытаясь прочесть что-то важное между тонкими линиями ее узоров.       Теперь Чонгук делал то же самое. Он касался изящной резьбы, вслушивался в едва уловимое постукивание механизмов внутри. Один раз даже решил завести ее, чтобы услышать мелодию, которую она скрывала. Он помедлил, проводя пальцами по резному дереву, цепляясь взглядом за вычурные золотые буквы:       Задай вопрос. Получи ответ.       — И что ты мне скажешь? — пробормотал он, чуть улыбнувшись своей наивности.       Рука сама потянулась к ручке. Он прокрутил ее, и тихая, трогательная музыка наполнила воздух, мягко разливаясь по комнате. Она звучала так, будто несла в себе что-то невыразимое — утешение или укор.       — Почему я не могу забыть его? — тихо спросил Чонгук, и его голос прозвучал хрипло, будто вопрос оторвался от самого сердца.       Он снова повернул ручку. Мелодия заиграла вторично, но теперь казалась бесконечно грустнее. Когда она стихла, шарманка открыла крышку, выплюнув к ногам Чонгука свернутую в трубочку бумагу, перевязанную тонкой изумрудной ленточкой.       Чонгук медленно поднял записку, развернул её, и его взгляд зацепился за слова, написанные теми же витиеватыми буквами:       "Ты не можешь забыть того, кто изменил твою жизнь"       Он не двигался, лишь смотрел на эти слова, позволяя им проникать глубоко внутрь. Его пальцы крепче сжали бумагу. Шарманка с тихим щелчком закрылась, больше не издав ни звука. Чонгук остался стоять, глядя на записку.       Ты не поймешь всю значимость момента, пока он не станет воспоминанием. Оставалось только надеяться, что не всё потерянное остается потерянным навсегда.       Встреча с Тэхеном стала для Чонгука моментом откровения. Впервые в его строго очерченной жизни, где каждое действие и эмоция подчинялись логике и порядку, он позволил себе быть уязвимым. Тэхен будто пробил брешь в его стенах, заставив увидеть, что мир может быть не только строгим и упорядоченным, но и теплым, хаотично красивым.       С каждым днем, проведенным рядом с Тэхеном, Чонгук замечал, как его хладнокровие медленно сменяется желанием заботиться не только о порядке вокруг, но и о человеке, который внезапно стал важнее всего. Тэхен показал ему, что сила не в подавлении чувств, а в их принятии. И что чувствовать, не значит быть уязвимым. Этот опыт стал для Чонгука не просто уроком, а настоящим освобождением от оков, которые он носил всю свою жизнь.       История Ким Тэхена была такой же загадочной, как и он сам. Появился из ниоткуда, блуждающий в снегу, преданный тем, кого любил, и бесконечно одинокий. Но оказался богатым наследником, далеким, незнакомым, словно принадлежащим другому миру.       Чонгуку казалось, что однажды Тэхен вернется. Когда справится со всем, что обрушилось на него, когда залечит свое разбитое сердце и отпустит прошлое. И тогда Чонгук нарисует звезды вокруг его шрамов, исцеляя его душу своими поцелуями. Но Тэхен всё не приходил. Не звонил. Никак не дал понять, что помнит о тех трех днях в заснеженном альпийском отеле, что для него они были такими же важными, как и для Чонгука. Что он тоже тоскует. И ждет.       Весной, в один из выходных, Чонгук сменил деловой костюм на белую рубашку, облегающие черные джинсы и темно-синий пиджак и отправился в Лондон. Он знал, что у Тэхена будет выступление в Альберт-холле. Этот концерт был событием, которое невозможно было пропустить.       Прибыв в Лондон, Чонгук ощутил себя маленьким звеном в огромном, шумном городе, который, казалось, жил лишь настоящим моментом. Он долго стоял перед Королевским Альберт-холлом, глядя на величественное здание с куполом, подсвеченное огнями.       Зайдя внутрь, он поразился удивительному сочетанию торжественности и уюта: золотые украшения, высокие арки, плавные линии кресел, словно волны, поднимающиеся вверх. Зал заполнялся людьми, предвкушавшими что-то невероятное. Чонгук занял свое место в среднем ряду, стараясь не думать о том, заметит ли его Тэхен и как отреагирует на его неожиданное появление.       Когда свет потускнел и в зале воцарилась тишина, Чонгук увидел его. Гибкий, изящный, в строгом черном костюме, Тэхен шагнул к роялю. Его осанка, взгляд, легкая напряженность в движениях говорили о том, что он полностью сосредоточен. Когда зазвучали первые аккорды, Чонгук почувствовал то же самое, что и в первый раз, когда услышал его игру. Тэхен не просто играл — он растворялся в музыке, становился ее частью. Это было волшебство: каждая нота проникала в самое сердце, стирая границы между временем и пространством.       Чонгук не мог оторвать глаз. Сжимая в кармане кольцо, забытое Тэхеном в его номере, с выгравированным на нем словом "Навсегда", он смотрел на него, затаив дыхание. На сцене Тэхен был другим: недосягаемым, возвышенным, словно существовал вне этого мира. Его лицо смягчалось, когда музыка становилась нежной, и напрягалось, когда мелодия набирала силу. Он был поразительно красив, словно само воплощение искусства.              Когда выступление закончилось, зал взорвался аплодисментами, гулкими, оглушительными, словно отдававшими дань каждому звуку, что прозвучал со сцены. Чонгук поднялся с места, держа в руках букет белых лилий — символ нежности и уважения. Он собирался вручить его Тэхену, но неожиданно кто-то из первого ряда вскочил, словно не в силах больше ждать, и стремительно поднялся на сцену. Чонгук не поверил своим глазам, когда осознал, что это был Рэм. Уверенный, широкими шагами он пересек сцену, не обращая внимания на аудиторию. В руках он держал огромный букет алых роз, который казался вызывающим на фоне лилий Чонгука.       Рэм быстро подошел к Тэхену, обнял его так, будто весь мир перестал существовать, и передал цветы. Затем, без тени сомнения, он нежно поцеловал его в щеку. Жест был настолько естественным, что зал снова разразился аплодисментами, но на этот раз с примесью удивленных возгласов.       Чонгук застыл, словно его мир рухнул. Его пальцы сильнее сжали стебли лилий. Он не мог оторвать взгляда от сцены. Тэхен не отстранился, лишь слегка смущенно улыбнулся в ответ.       А Чонгук осознал, что Тэхен никогда не принадлежал ему. Эти три дня были лишь случайностью, а не началом чего-то большего. Он медленно вышел из зала, перед этим отдав менеджеру Тэхена кольцо на цепочке и букет белых лилий. Это было всё, что он мог сделать.       Вернувшись в отель, Чонгук понял, что что-то изменилось. Зимний сад больше не вдохновлял его, горы за окном казались холодными и безразличными. Мир, который он построил, внезапно стал чужим.       В ту ночь он принял решение: уехать. Оставить отель, Альпы, оставить всё, что напоминало ему о Ким Тэхене. Потому что иногда, чтобы найти себя, нужно отпустить прошлое, каким бы прекрасным оно ни было.

***

      Тэхен смотрел в окно самолета, наблюдая, как под ним проплывают горы. Когда он был здесь в последний раз, всё вокруг укрывал мягкий белый снег, холодный и безмолвный. А теперь Альпы расстилались зеленым ковром, напоминающим о пробуждении природы. Склоны, усеянные крошечными деревьями и яркими цветами, казались живыми, словно сошли с картин, которые он видел в отеле.       Прошло четыре месяца с тех пор, как он отсюда уехал. Да, Чонгука здесь больше не было, но Тэхена всё равно тянуло сюда, его тоска была слишком сильной.       Когда самолет начал снижаться, Тэхен закрыл глаза. Образ Чонгука возник перед ним так ясно, будто он был рядом: уверенные руки, надевающие на него теплый красный шарф, мягкий взгляд, каким он смотрел на него, его тихий смех, когда он разглядывал их нелепого снеговика.       Как-то после концерта в Альберт-холле менеджер передал Тэхену букет белых лилий.       — И ещё вот, — добавил он, осторожно положив на ладонь Тэхена длинную серебряную цепочку с кольцом, мягко поблескивающим в свете гримерки.       Тэхен стремительно побледнел.       — Откуда это у тебя? — его голос прозвучал чуть громче, чем он хотел.       Менеджер пожал плечами.       — Передал один мужчина. Кореец. Очень красивый, кстати. Он просил, чтобы я обязательно отдал тебе это кольцо. Сказал, что оно важное для тебя. Это правда?       Тэхен не ответил. Вместо этого он резко выскочил из гримерки, словно атмосфера в комнате внезапно стала неподъемно тяжелой. На улице он остановился, судорожно вдыхая прохладный воздух. В руке он крепко сжимал кольцо, цепочка на котором больше не была разорвана — Чонгук ее починил. Взгляд Тэхена метался среди прохожих, заглядывая в лица людей.       Вот только Чонгука среди них не было. Он передал ему цветы и кольцо, но лично увидеться не захотел.       Самолет плавно приземлился, и сердце Тэхена сжалось в ожидании. Он знал, что это путешествие ничего не изменит. И, возможно в этом было что-то мазохистское — снова пережить все те эмоции. Но он хотел вспомнить всё так ясно, чтобы никогда этого не забыть. Ведь память имеет свойство стираться.       После событий того зимнего кошмара многое изменилось. Шанталь посадили надолго — финансовые махинации, воровство, нападение на Тэхена и Рэма и удерживание Тэхена в заложниках. А вот Рэм неожиданно вышел сухим из воды. Никакие доказательства не связывали его с преступлениями, в которых участвовала Шанталь. Ее адвокат убедил клиентку не давать показаний против своего любовника, поскольку признание могло только ухудшить ее собственное положение. Рэм остался свободным, что для Тэхена стало дополнительной головной болью.              Оправившись после ранения, Рэм начал преследовать Тэхена. Поначалу это были только письма — длинные, страстные, в которых бывший жених пытался доказать свою любовь. Затем он стал появляться на каждом концерте, выкупая места в первых рядах и внимательно наблюдая за каждым его движением. Его настойчивость не знала границ. Он заваливал Тэхена цветами, подарками, будто надеясь выкупить его прощение. Пока Тэхен всё же не сумел его убедить, что между ними больше ничего быть не может.       Потихоньку Тэхен вливался в новую для себя жизнь. Жизнь, которая казалась совсем иной, непохожей на ту, что он оставил позади. Его окружали роскошь, возможности и люди, привыкшие к изысканным манерам и правилам, которые не всегда совпадали с его внутренним миром.       Хорошо, когда судьбой много дано, но еще лучше, когда мало отобрано. Тэхен часто ловил себя на мысли, что готов был бы отказаться от всего, что получил, лишь бы вернуть самое ценное. Он бы всё отдал, только бы мама была жива. И отец. Чтобы они снова смогли, спустя столько лет, встретиться, и хотя бы просто побеседовать. Эта мысль жгла его изнутри, особенно в те моменты, когда он видел, как дедушка смотрит на фотографии Джихвана, которые были напоминанием о тех временах, когда у него еще был сын и было не поздно изменить свои неверные решения. Если ты еще можешь исправить последствия своей ошибки — ты еще не ошибся.       Тэхен старался чаще навещать дедушку. Они понемногу, шаг за шагом узнавали друг друга. Несмотря на то, что они, по сути, были незнакомцами, между ними начинала проступать невидимая связь. Их разговоры часто были обрывистыми, но важными. Седжон рассказывал о прошлом, о семье, которую Тэхен не знал, о том, каким был его отец. Тэхен слушал и постепенно начинал понимать, откуда в нем самом берутся черты, которые он считал случайными. Они вместе изучали друг друга, осторожно, словно боялись сделать неверный шаг.       Но даже при этом Тэхен не мог избавиться от чувства, что этот мир ему не принадлежит. Пока окружающие видели в нем наследника, продолжателя семейных традиций и надежду на будущее рода, он ощущал себя чужим. Изысканные ужины, на которые брал его Седжон, разговоры о бизнесе и политике, закрытые клубы, где улыбки часто скрывали зависть и расчет, всё это не трогало его души. Иногда он задавался вопросом: "А кто я в этой новой жизни? И что я здесь делаю?"       В такие моменты он особенно тянулся к музыке. Она была его убежищем, его языком, которым он мог выразить то, что нельзя было сказать словами. Иногда, сидя за роялем, он закрывал глаза и позволял себе забыть о долге, статусе и ожиданиях. В музыке была его свобода, его способ вернуть себе частичку того, кем он был раньше.       Он редко куда-то выбирался, предпочитая проводить время либо в уютном доме своего отца в пригороде Лондона, либо в Вигмор-холле — известном зале с великолепной акустикой, идеально подходящем для камерных концертов. Здесь он выступал со своими сольными программами, где мастерство и эмоциональная глубина его исполнения находили особый отклик у публики.       Дома он много времени посвящал написанию музыки. А в последнее время его увлекла идея создать собственный зимний сад, вдохновленный тем, что он видел в отеле. Именно во время посадки цветов, в окружении тишины и свежести нового начинания, он остро почувствовал, насколько сильно тоскует по Чонгуку. Это осознание, словно прорастающее из глубины его сердца, стало тем самым толчком, который побудил его снова вернуться в Швейцарию. Расчистив свое расписание, он взял билет на самолет.       Едва выйдя из здания аэропорта, Тэхен сразу окунулся в теплый июньский воздух. Легкий бриз приносил запах свежей зелени и цветущих лугов, а солнце мягко грело кожу, словно приветствуя его возвращение. Ландшафт вокруг будто ожил, утопая в красках летнего сезона: яркая зелень деревьев, прозрачная синь неба и блеск горных вершин на горизонте.       Тэхен замер на мгновение, вдохнув полной грудью этот наполненный жизнью воздух. Земля под его ногами была теплой, а дорожки, вымощенные камнем, отражали солнечные лучи. С каждым шагом он чувствовал, как сердце от волнения то ли замирает, то ли ускоряется.       Дорога к отелю действительно оказалась недолгой. Тэхен был прав — он вполне мог бы за два-три часа дойти до аэропорта пешком. Но тогда, в ту ночь, в своем растрепанном состоянии, он не учел густой снег, надвигающуюся метель и кромешную темноту. Если бы не Чонгук, всё тогда закончилось бы трагически... Эта мысль вновь пронзила его, заставив невольно сжать руки в кулаки. Казалось, само время замедлилось, сохраняя в памяти тот момент, когда он был так близок к краю, но нашел спасение в совершенно незнакомом человеке.       На стойке регистрации отеля его встретила незнакомая, но очень приветливая девушка с сияющей улыбкой. Она быстро оформила его заселение и протянула ключ-карту.       — Теперь я официально зарегистрированный гость, — усмехнулся Тэхен, беря ключ.       Войдя в номер, он поставил чемодан у стены, но внутри не задержался. Он не хотел оставаться один в четырех стенах, вместо этого отправился гулять по отелю. Ноги привели его в столовую, где он заказал кофе, садясь за тот же столик, за которым они с Чонгуком завтракали в самое первое утро.       После этого Тэхен направился в зимний сад. Сел на ту же лавочку возле фонтана, где Чонгук очень нежно его целовал.       На обратном пути он снова увидел те самые картины, изображающие эти горы летом, привлекшие его внимание в предыдущий визит. Остановившись, он задумался, а затем вернулся к администратору.       — Простите, а где находится эта лавочка? — спросил он, объяснив, о какой именно лавочке идет речь.       Девушка улыбнулась и с готовностью объяснила дорогу.       Тэхен отправился на поиски. Он прошел мимо места, где они с Чонгуком лепили снеговика — сейчас это была просто поляна, усыпанная яркими цветами и окруженная величественными деревьями. Воздух был наполнен ароматом лета и свежести гор, а небо над ним было таким синим, что, казалось, можно утонуть в его глубине.       Наконец, он увидел лавочку. Она стояла в тени деревьев, открывая потрясающий вид на долину. Это место было даже более живописным, чем на картине: свет играл на листьях, тени деревьев ритмично ложились на землю, а горизонт казался бесконечным. Сложные дороги ведут к красивым местам назначения.       Тэхен сел, обхватив колени руками, и замер, поглощенный этим моментом и позволив воспоминаниям и эмоциям переполнить его. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь тихим шелестом листвы.       Здесь, в этом месте, он вдруг понял, что несмотря на всю боль и переживания, он всё равно благодарен за те мгновения, которые связали его с Чонгуком. Этот момент в полной тишине стал его личным символом того, что даже в горечи можно найти свет.       — Эмма, всё в порядке?       — Да, управляющий Чон, — с готовностью ответила администратор. На место Айлин пришла очень позитивная и солнечная девушка с россыпью веснушек на щеках, и Чонгук улыбнулся ей.       Он отвернул манжет, проверяя время на часах — рабочая онлайн встреча затянулась до позднего обеда. Теперь, наконец, был шанс выпить кофе и выйти на улицу, встречая очередной шаттл.       Он был рад, что когда-то не поддался своей боли и разочарованию и не уехал из этого места. Да, наверное, он так и не смог отпустить Тэхена. Но он ни о чём не жалел.       — Кстати, управляющий Чон, — раздался снова голос Эммы, прерывая его мысли, — ваша лавочка на картине приглянулась одному отдыхающему. Надеюсь, это ничего, что я рассказала, как ее найти? Я знаю, это ваше место... — сконфуженно добавила она, заметив его немного растерянное выражение.       — Всё в порядке, — заверил, помолчав, Чонгук, шагнув от стойки. Но потом замедлил свой ход, когда она продолжила:       — Такой милый и привлекательный корейский джентльмен.       Чонгук против воли вздрогнул. Он повернулся, напряженно взглянув на девушку.       — У него, случайно, не светлые волосы? — и сам себе немного грустно улыбнулся когда она ответила, покачав головой:       — Нет, он брюнет.       Чонгук кивнул. Каждая угасшая надежда — словно маленькая смерть, оставляющая за собой пустоту. Но он давно привык принимать эти удары, гасить в себе эти капли разочарований, чтобы продолжать идти вперед.       Он уже повернулся, готовый уйти, когда тихий, почти робкий голос Эммы заставил его замереть на месте.       — Его имя... — она быстро пробежалась глазами по монитору компьютера. — Ким Тэхен.       Имя, которое Чонгук даже не мечтал услышать, обрушилось на него с неожиданной силой. В груди что-то сдавило, словно сердце, замершее в ожидании, вдруг напомнило о себе громким ударом.       На вершине холма, под кронами деревьев, на той самой лавочке сидел Тэхен, склонив голову и обхватив руками колени. Летний ветер тихо играл с его волосами, унося в воздух его мысли. Перед ним открывалась долина, залитая солнечным светом, но он смотрел не на горизонт, а вглубь своего прошлого, которое, как ему казалось, осталось навсегда позади.       Шаги за его спиной были такими тихими, что он бы не услышал их, если бы не внутреннее чутье, заставившее его оглянуться, а после стремительно побледнеть.       Чонгук стоял чуть в стороне, словно не решаясь подойти ближе, будто один неверный шаг мог разрушить этот хрупкий момент. Немного недоверчиво, немного растеряно, но с огромной нежностью он смотрел на того, кто этой зимой безвозвратно забрал его сердце себе. Их взгляды встретились, и в этот момент всё вокруг будто остановилось.       Тэхен медленно поднялся с лавочки, его сердце забилось быстрее, почти оглушая. Пораженный, он молчал, молчал и Чонгук.       — Я... вернулся, — негромко проговорил Тэхен, не в состоянии отвести от него глаз. Красивый... Какой же управляющий Чон красивый.       Эти слова сломали что-то внутри Чонгука — ту стену, которую он возводил всё это время, чтобы защитить себя от боли. Он сделал шаг вперед, затем еще и еще один, пока расстояние между ними не исчезло. А после порывисто обнял Тэхена, так крепко, будто боялся, что если отпустит, то потеряет его навсегда.       — Я тебя ждал, — прошептал Чонгук, уткнувшись лицом в его волосы. Его голос был тихим, почти неуловимым, но Тэхен услышал каждое слово.       Тэхен закрыл глаза и ответил на объятие с такой же силой.       — Я знаю, — шепнул он, и в этих словах было всё: извинение, благодарность и признание. — Я не понимал, как это возможно... Но я чувствовал это. Прости, что заставил тебя ждать.       Чонгук не ответил словами. Вместо этого он поцеловал Тэхена. И этот поцелуй не был ни робким, ни осторожным — в нем было всё, что он так долго держал в себе. Его руки крепко обвили Тэхена за талию, притягивая ближе.       Ветер тихо шептал среди деревьев, но для них всё вокруг словно исчезло. Была только эта лавочка, только они двое и эта долина, спрятавшая их от остального мира.       Они отстранились, лишь когда обоим стало не хватать дыхания. Их лбы соприкоснулись, и Чонгук, закрыв глаза, прошептал:       — Я больше никогда тебя не отпущу.       Тэхен улыбнулся, чувствуя, как тепло разливается по его груди, заполняя каждую клеточку спокойствием и тихой радостью.       — И я этого не допущу, — ответил он, обнимая Чонгука еще крепче, словно ставя точку в своей собственной истории одиночества. Его голос был мягким, но в нем звучала твердость, будто он впервые за долгое время обрел уверенность. — Я будто... ушел из дома, но наконец пришел домой.       Чонгук ничего не ответил, но в его взгляде, в том, как он мягко коснулся щеки Тэхена, читалось больше, чем могли сказать любые слова. Он лишь сильнее прижал его к себе, позволяя эмоциям взять верх.       И на этом холме, под небом и шелестящей листвой, они оба поняли, что нашлись.