BubbleGum

Изо дня в день происходит одно и то же.

Сплошная скука изо дня в день.

Этот мир гниет на глазах.

             С тех самых пор, как в его руки попала тетрадь в черной обложке с невероятной, божьей силой, он каждый день намеревался вписать туда её имя, но всякий раз обстоятельства останавливали его. Он — воплощение справедливости. Неважно, насколько слепнут глаза от азарта и вседозволенности. Ему решать, кто будет жить, а кому суждено умереть. Отбросам общества, например, не позволено ходить по этой земле и портить жизнь окружающим. Хаджиме Мицуки была из тех, кому стоит умереть. Одно упоминание её имени сводило его внутренние органы и вызывало судороги в ногах. Она его раздражала, бесила, выводила из себя одним фактом своего ничтожного существования. Мир очистится, когда Мицуки исчезнет… нет, умрёт самым болезненным способом. Мир освободится, когда Мицуки испытает всю предсмертную агонию и зависнет в ней на долгие секунды перед забвением. Он убьёт её. Это несложно. Он снова держит карандаш над листом. Несколько иероглифов. Ха-джи-ме Ми-цу-ки. Вывести символы, распрощаться раз и навсегда с бесполезным подобием человека, о котором никто не вспомнит: ни её лицемерные подружки, ни уголовник отец, ни мать, сбежавшая с иностранцем в Европу. Никто. Только он, её бесследный убийца, из последней капли уважения придёт попрощаться с ней в буддийский храм на девятый день. Или какой там?       Неважно. Ничего не имеет значения. Он вычеркнет её имя из списка живых.       — Брати-ик, — раздаётся голос за дверью, вырывая из вороха мыслей, вязких, как патока или болото. — Ла-айт, — вновь зовёт сестра, — поможешь с домашкой?       — Да, — Лайт убирает механический карандаш и прячет чёрную тетрадь в ящик, скрывая от чужих глаз инструмент… Благословление. — Заходи, — он тяжело выдыхает и трёт переносицу.       Каким-то неведомым образом она парализовала все его мысли. Снова и снова, по кругу одно и то же. Он ненавидел её так сильно, и ничто не могло спасти его. Хаджиме Мицуки умрёт. Это принесёт в его жизнь долгожданный покой. Он лежит на кровати перед сном, вновь прокручивает, как натянет на лицо печаль, пока будет ставить урну с её прахом в ячейку. Никаких похорон — Хаджиме Мицуки никому не нужна. Завтра будет новый день, занятия в школе. Едкая тошнота подступит к горлу при виде её, такой лживой и нечестивой. Примерная девочка, знакомая с детства, привычно зайдёт в класс, поздоровается и спросит, как дела. Дьявол в обличии человека. Девушка, натянувшая на себя личину хорошей подруги и ученицы. Оборотень, плотоядная демоница без сердца. Это Хаджиме Мицуки. Двуличная тварь.       — Привет, — скромно улыбается Мицуки и садится за свободную парту спереди, закидывает ногу на ногу. Короткая юбка слегка оголяет бедро. Лайт, как и всегда, дружелюбно поднимает уголки губ при виде её. — Как дела, Ягами-кун? Что делал на выходных?       — Да ничего, гулял с Юри, — Лайт не в первый раз пытается вызывать ревность у Мицуки, но терпит поражение. Всего лишь практический интерес, насколько фальшива Мицуки, ведь все её так и любят за добродушие и сострадание. Он один видит её насквозь.       — Юри? Не знаю такую, — Мицуки беззаботно отворачивается к окну и накручивает прядь тёмных волос на палец. — Слышал, как на выходных преступник захватил автобус? Ужас какой. Жаль пассажиров и их близких, — она выпячивает нижнюю губу, а затем вздыхает. Театрально так, со всем сожалением, которое может выдавить из себя.       — Не будем о плохом, — Лайт переводит тему и мягко проводит кончиками пальцев по ладони Мицуки, висящей на спинке стула. — Может, проводить тебя после школы? Сейчас опасно, — спрашивает Лайт низким голосом и смотрит её голубые глаза. Такие невинные и чистые, способные обмануть любого.       Но не его.       — Да ладно тебе, Ягами-кун, — очаровательно улыбается Мицуки, их взгляды встречаются. — У меня еще дежурство сегодня, но я напишу тебе вечером, — она не говорит, даёт обещание, которое обязательно выполнит, как и всегда. Человек дела, мать его. Надёжная, милая и заботливая, любимица одноклассников и учителей.       Лайт вспоминает, как вчера после сообщения Мицуки почти подписал ей смертный приговор. В его руках огромная сила, власть над миром живых, а он всё никак не может избавиться от назойливой девчонки, отравляющей его существование. Почему? Откуда внезапная трусость и расчётливость? Никто не свяжет эти трагедии воедино. Разве что, о школьнице, как и о заключённых, горевать будет некому. Это низшие слои общества, падшие люди, олицетворение всех грехов и пороков. Звонок с последнего урока проносится по коридорам, Лайт стоит у окна, убирает учебник в сумку и видит, как Мицуки выходит за ворота школы и садится в дорогой автомобиль к незнакомому мужчине. Сегодня снова другой. В прошлый раз был на «Бентли» с золотыми часами, такими массивными, что их было видно издалека. Состояние позволяет.       В первый раз Лайт не поверил, что Мицуки, которую он знал давно, может целоваться в машине с тем, кто старше её в два раза. Кто угодно, но не Мицуки. Он считал её непорочной и целомудренной во всех смыслах, нетронутой и хрупкой. Самой чистой из всех, кого ему доводилось встречать. Более того, Мицуки ничего не рассказывала ему, врала и делала вид, что нет никаких взрослых любовников. Лайт никогда напрямую не задавал роковой вопрос, но уверял себя, что это Мицуки делает его больным, что это она водит его за нос и провоцирует у него какое-то душевное расстройство или отклонение.       На следующий день Мицуки заявляется на большой перемене, как ни в чём не бывало садится напротив и улыбается. Лайт протягивает ладонь к её лицу, невесомо проводит пальцем по щеке и заправляет выбившуюся прядь за ухо, нарушая негласную дистанцию, выстроенную годами. Ну же, Хаджиме Мицуки, покажи, кто ты есть. Однажды она покинула их район, переехала в другой, сбежала молча без объяснений и надежды на связь, а потом также внезапно свалилась на него, поступив с ним в одну старшую школу. Будто ничего не изменилось, она вела себя, как прежде, и нисколько не раскаивалась в содеянном. Ни в исчезновении, ни в блудном образе жизни. И сейчас она смущается, на щеках проступает румянец, а глаза блестят. Сама невинность.       Лайт напряжён.       — Смотри, снег, — изумляется Мицуки, кивая в окно. — Помнишь, как когда-то, тоже в декабре, снега выпало так много, что весь двор собрался поиграть в форды и снежки, — с лёгкой тоской в голосе говорит она. Врёт. Она никогда не скучала по тем временам.       — Да-а, — Лайт улыбается уголком губ. Мицуки же не глупая девочка, поступила в эту школу, держится в середине рейтинга. Старательная, но такая легкомысленная. Хотя не всем девушкам обязательно иметь пытливый ум, чтобы построить успешную жизнь. Достаточно трахаться с обеспеченными мужиками после занятий. — Хочешь сходить в кино на выходных? — спрашивает Лайт, но на деле прощупывает почву, чтобы убедиться — Мицуки всё свободное время проводит с каким-нибудь омерзительным стариком.       — Мм, — она задумчиво стучит длинными ноготками по парте. Естественно, у неё не будет времени на «Ягами-куна», это ведь надо встать с богатого члена, а другой вытащить изо рта.       О-о, Лайт столько раз прокручивал в голове все эти сцены, представляя, насколько далеко Мицуки может зайти в поисках лёгких денег и удобных отношений. Он уверен, что она впускала в своё тело не одного и не двух одновременно. Меркантильная сука.       — Пока не знаю, мне бы оценки подтянуть, — Мицуки притворно расстраивается.       — Могу помочь, — Лайт внимательно следит, как меняются эмоции на её лице. Из неё плохая актриса. — Приходи, у меня никого дома не будет, — судя по тону, он настаивает.       — Хорошо, — неожиданно соглашается Мицуки и встаёт со стула, — договорились.       Она разворачивается к выходу из кабинета, и юбка в движении слегка задирается, открывая ссадины и сине-фиолетовые синяки от пальцев на белых бедрах. Глаза Лайта темнеют от злости, морок окутывает разум туманом. Ещё немного. Скоро всё кончится. Исцеление наполнит каждую клеточку его напряжённого тела, сознание очистится, и блистательная идея одна за другой прольются рекой по извилинам, освобождая от гнева и ненависти. Небо станет ясным, разойдутся все тучи. Солнце засветит ярко, но уже не для Мицуки, а для него.       Стук карандаша нарушает тишину комнаты. Лайт уже час глазами сверлит школьный тест по английскому. Ответы на ум не идут, сосредоточиться не получается. К собственному удивлению, Мицуки заботила его меньше всего сейчас, когда комната утыкана камерами слежения и прослушкой. Вуайеристы, не иначе. А если бы он, обычный школьник, не узнал об этом? Страшно и подумать. Лайт отказываться от встречи с Мицуки не намерен, такие мелочи не волнуют его, когда дело касается её. К тому же, она послужит отличным прикрытием. Лайт всего лишь ученик старшей школы, его заботит не только учёба, но и межличностные отношения с противоположным полом. А кто бы на его месте не воспользовался отсутствием членов семьи в доме?       — Привет, — открыв дверь, здоровается Лайт. — Проходи, — он впускает Мицуки. Как чудно, что мама с сестрой устроили себе женский день. Сейчас за Лайтом наверняка наблюдают. Не даром отец работает до поздней ночи.       — Давно я тут не была, — лучезарно тянет Мицуки, снимает сапоги и заглядывает в гостиную. — Лет пять точно прошло, — следом она снимает пальто, оставаясь в лёгкой кофточке на пуговицах и облегающих джинсах. — Ой, спасибо, — говорит она, когда Лайт забирает у неё верхнюю одежду. — А у вас тут ничего не меняется.       — Это плохо? — Лайт усмехается и идёт на второй этаж. — Будешь чай?       В тусклом белом свете двух мониторов сидят два следователя. Эл не спускает глаз со своего главного подозреваемого, ждёт, что тот совершит ошибку, которая и выдаст его с потрохами. Точно разыгрывается шахматная партия, где ход за ходом победа то приближается, то отдаляется. В том и прелесть игры — думать наперёд, просчитывать всевозможные ходы соперника, ставить его в тупик и обескураживающие ситуации, провоцировать на глупость. Ошибку.       Отчего-то Эл был уверен, что этим вечером, как и прошлым, не увидит ничего интересного. Лайт всего лишь привёл домой девушку. Одноклассница, наверное. А чего ещё ожидать от подростков? В их возрасте уже давно ходят на свидания и имеют хотя бы одни неудачные отношения или пару отказов. Гормоны дело такое, в их власть попадёт даже лучшей ученик, одержимый учёбой и хорошими оценками. Отец подозреваемого пока не переживает, но заметно настораживается. Видимо, сын позвал одноклассницу к себе без спроса родителей, а при разговоре обсуждал только предстоящие экзамены.       Как много тайн хранят эти юные сердца…       — Вы её знаете? — Эл кладёт большой палец на нижнюю губу и краем глаза замечает, как Ягами-старший меняет позу.       — Это Хаджиме Мицуки, её семья раньше жила неподалёку, мы неплохо общались. Потом старик Хаджиме развёлся, и они уехали, — шумно вздыхает отец Лайта. — Недавно на Хаджиме-сана завели уголовное дело и заключили под арест. Пока под домашний, раз дочь ещё несовершеннолетняя, а больше родственников нет, — с долей сочувствия рассказывает он.       — Значит, подруга детства, — безразлично подводит итог Эл. — А её мать где?       — Уехала из страны, — отвечает Ягами.       Эл что-то мычит, мол, понятно, и смотрит на экран монитора, где школьники сидят на кровати. Из динамиков доносятся тихие голоса. Они обсуждают домашнее задание, недавние тесты. Ничего такого. Переглядываются часто, Мицуки хихикает, явно заигрывают друг с другом. Отец Лайта сжимает подлокотник, на его лицо ложится тень. Эл выдвигает сразу две версии: или Ягами не хочет следить за сыном, когда тот флиртует с девушкой, или не хочет, чтобы у сына что-то было именно с этой девушкой. Ладонь Лайта ложится на бедро Мицуки и медленно поднимается вверх. Мицуки краснеет, облизывает губы. Эл мгновенно считывает её реакцию и берёт пульт от мониторов.       — На сегодня можем закончить, — Эл не видит смысла следить дальше. Порнография с совершеннолетними его не касается, если нет факта изощрённого преступления. — Поедете домой или ещё останетесь? — выключив телевизоры, спрашивает Эл, явно намекая, что Ягами-старший сейчас заявится не в самый подходящий момент.       — Заеду в участок, не буду мешать им, — нехотя сказал Ягами.       Звук шагов растворяется в коридоре, звенящая тишина плотно окутывает всё вокруг. В кромешной темноте Эл анализирует все доступные материалы дела, которые знает наизусть. Он словно бродит по лабиринту, ищет правильную тропу, способную привести его к главному зверю — минотавру, но вот, Эл снова в тупике. Он бездумно хватается за пульт, позабыв о трансляции, и жмёт на красную кнопку. Экраны загораются и режут глаза светом. Лайт всё также сидит вместе с Мицуки на мягкой кровати, но сквозь монитор ощущается страх. Паук плетёт свою сеть, липкую паутину, а мотылёк попадает в неё, крылья застревают, не дают улететь. Вся комната — паутина, а Мицуки в ней беспомощный мотылёк. Эл не знает, что хочет увидеть, нарушая договорённости, но Мицуки в губительно цепких руках Лайта.       — Уже поздно, — тихо говорит Мицуки, отчего Элу приходится прибавить звук. — Мне нужно домой, — она неловко отодвигает ладонь Лайта. — А?!       Лайт перехватывает её запястье, впивается короткими ногтями в тонкую кожу, через которую проглядываются синие вены.       — Ты… чего? — звучит шёпот Мицуки в сумраке спальни.       Он берёт её за подбородок и силой заставляет посмотреть в свои глаза.       — Что-то не так? — низкий голос разливается прямо в ухо, вызывая мурашки и леденящий трепет. У Лайта в горле встал ком из раздражения, необузданного возбуждения и кристально-чистой злобы, животной и всепоглощающей. — Кажется, с ними ты откровеннее, чем со мной, — давит он, пальцем вырисовывая круг на её шее.       Его губы пересохли, она нервно сглатывает, брови сводит и смущается, будто бы не понимает, о чём речь. Лайта это бесит сильнее всего. Мицуки ахает, оказавшись вжатой в кровать. Учебники с громким грохотом летят на пол. Лайт на распутье: жучки в комнате, так стоит ли продолжать?       Эл держит палец над кнопкой, собирается выключить трансляцию. А вдруг на это и есть расчёт? Вдруг его ход предугадали, а сейчас это всё провокация. Пешка, стоящая впереди, лёгкая жертва, которую можно убрать, но за ней прячется слон, готовый сожрать твоего коня и лишить преимущества. Эл не намерен проигрывать, но и наблюдателем становится не хочет. Заниматься сексом с одноклассницей не преступление, а Мицуки не сопротивляется, обнимает Лайта за шею и притягивает к себе. Это заходит слишком далеко. Ещё есть шанс запрыгнуть в последний вагон, соскользнуть с крючка, но Эл прожигает взглядом экраны, вслушивается в каждый вдох и выдох. Пусть Лайт оступится, и тонкое лезвие правосудия разрежет его по полам.       Лайт беспорядочно снимает одежду с Мицуки, припадает к шее губами, сжимает бедро в нетерпении. Это горячка, помешательство, опьянение. Если Лайт остановится, его схватит лихорадка или бесконечный зуд. Они оба замирают, когда зелёные синяки на ягодицах проявляются в свете настольной лампы. Не проронив ни слова, они целуют друг друга жарко и ненасытно. По крайней мере Лайт больше не настроен давать по тормозам. Если за ним хотят смотреть, пускай смотрят. Здесь его совесть чиста, потому что Мицуки не сопротивляется. Он сжимает её округлую грудь, пальцами утопает в нежной мышце. Он спускается ниже, по-свойски раздвигает ей ноги и проводит костяшкой по мокрому пятну на белье. Мицуки выгибается и тихо стонет, когда его пальцы растягивают её.       Эл выключает мониторы. Достаточно. Глаза и уши уловили то, что не должны были. Член в штанах дёргается, кровь приливает к нему. Некстати, невовремя. Кто вообще эта Хаджиме Мицуки? Хаджиме Мицуки. Эл берёт клавиатуру, ищет хоть какую-то информацию, чтобы отвлечь воспалившееся сознание от соития двух подростков. Хаджиме Мицуки, шестнадцать лет. Ничего криминального, в сети никаких следов, кроме нескольких фотографий на сайтах знакомств. Подпись: «свидание со школьницей, без продолжения». Она брала деньги за встречи с ней? Что ж, Эл скорее поражён, насколько далеко люди готовы зайти от отчаяния. Проституция незаконна. Или же Эл не хотел верить в то, что мужчины готовы рискнуть всем ради секса с несовершеннолетней? Гадать бессмысленно. Мицуки знает, что привлекательна, и охотно пользуется этим.       Эл сверлит взглядом своё отражение в чёрном мониторе, опускает ладонь на пах, сквозь штаны проводит по члену. Он выдыхает пар, чувствует, как что-то животное овладевает им. От этого нужно избавиться. Быстро, сухо, без лишних мыслей. Эл вытягивает одну ногу. Пульт падает на пол, трансляция запускается. Мицуки сидит верхом на Лайте, запрокидывает голову, открывая вид на подпрыгивающую грудь. Её тонкий голос наполняет спальню и комнату, где Эл включается в процесс, водит по члену, размазывая капли смазки. Грязно, неправильно, но Мицуки тоже отдаётся этому вся. Шлепки перекликаются с тяжёлым дыханием, с собственным сердцебиением, сливаются в единое безумие, которому не видно края.       На кровати валяется упаковка от презерватива. Лайт достаёт второй, боится, что первый уже стёрся от интенсивных движений. Он беспокоится о себе. Мало ли чем Мицуки может заразить его. Это осознание пронзает его, пускает кипяток по венам. С Мицуки можно не быть нежным, она сама выбрала этот путь.       Эл сжимает член в руке, когда Мицуки вскрикивает. Она едва стоит на коленях — Лайт держит её за бёдра и не даёт отстранится, но притормаживает, разрешает привыкнуть к новой позе и такому глубокому проникновению, чтобы не быть насильником в глазах наблюдающего, если тот есть.       — Мне продолжить? — спрашивает Лайт для галочки.       Мицуки отвечает заветное «да».       Всё с согласия обоих, но Лайт словно получает карт-бланш, размашисто шлёпает Мицуки по заднице, хватает сильно, чтобы оставить свои следы поверх чужих. Эл ускоряется. Нужно быстрее закончить, выключить всё и уйти в душ, смыть с себя результат похоти и разврата. Ладонь скользит вверх-вниз, уже натирает до боли. Его тихие шлепки рукой о пах звучат в унисон действию на экране. Лайт расходится, вдалбливается в Мицуки, наматывая её волосы на кулак. Стоны громкие, отрывистое дыхание. Она лежит под ним, вся окутанная его жаром и запахом. Разрядка близка, из глаз сыпятся искры. Оглушительный звон встаёт в ушах, когда долгожданное наслаждение разливается по всему телу, как обезболивающее, как целительный бальзам. Как эйфория и густой мёд. Лайт и Мицуки замирают. Эл застывает, придерживая край кофты у груди; по его пальцам стекает белое семя.       Он кое-как вытирается салфетками, выключает мониторы и уходит, оставляя в душной комнате всю ту грязь, что витает в воздухе и прилипает к его взмокшей коже.       Через день, два три… совесть следует за ним попятам всюду. Эл просит найти эту Хаджиме Мицуки для личной встречи. Ему нужно всё, что может помочь расследованию. Или же ему хочется чем-то помочь ей, чтобы заглушить чувство вины за содеянное. Никаких непотребств, разговор тет-а-тет, попытка выудить крохи необходимой информации. Хоть что-то.       — Мы не сможем связаться с ней, — говорит помощник, — она умерла сегодня ночью.       Эл на мгновение зависает в прострации, а затем спрашивает:       — Как?       — Её задушил мужчина по имени Танака Исама. Могу принести все материалы дела.       — Не нужно, — Эл отмахивается и подносит большой палец к нижней губе, глядя в стену. — Где он сейчас?       — Застрелился сразу после убийства, — отвечают ему.       Что-то не так. Хотя стоило ожидать, что однажды Мицуки не повезёт с клиентом. Этот оказался не таким влиятельным, раз не смог скрыть преступление и решился на самоубийство. Возможно, кто-то хотел преподнести эту сцену именно так. Важный мужчина, скорее всего с женой и детьми, проводит время не на работе, а с молодой любовницей в лице ученицы старшей школы. Он был в состоянии опьянения, алкогольного или наркотического. Имеет место быть ссора. Это всё не меняет тот факт, что Эл опоздал. Пешку снесли с поля быстрее, чем удалось воспользоваться ею в игре. Мицуки убили раньше, чем Эл успел что-либо сделать.       Ему настойчиво отдают папку с делом. Эл листает страницы и глупо хмыкает. Убийство-то с особым пристрастием — Мицуки душили долго, держали её на грани, чтобы она прочувствовала смерть всем телом. Чтобы осознала, что умирает. Чтобы мозг постепенно разрушался от нехватки кислорода, чтобы сознание гасло медленно, в агонии, борясь за существование.       Эл разочарованно откидывается на спинку дивана, поднимает глаза. Справедливость всегда одерживает победу. А что служит мерой?