Пролейся дождём

Дождь кончился, и воздух был влажным и душным. Оглушающе орали цикады, густой запах почвы и травы приятно щекотал ноздри. Из-за облаков робко выглядывало предзакатное бледное солнце, мягко перекатывалось по мерцающей мокрой траве, и Сатору замочил ботинки, пока шёл по тропинке от машины до дома Кендис. Он постучался, но никто не открыл. «Неужели приехал раньше? — удивился самому себе Годжо, посмотрев на наручные часы. — Как влюблённый мальчишка, не иначе». Делать нечего — придётся ждать. Сатору отряхнул уличную лавочку от дождевой воды и сел, перекинув ногу на ногу. Несмотря на предвкушение, он сильно нервничал. «Видимо, просто устал», — оправдывался перед самим собой Сатору. Вообще-то, так и было: едва он поднялся на ноги, как на голову тотчас свалилась пачка высокоуровневых проклятий, да и работа в новом магическом колледже отнимала много сил. Сатору чудом выкраивал свободные часы для встреч с Кендис, большую часть из которых он тратил на дорогу от Токио до Тити́бу и обратно. Он невыносимо скучал по своей Конфетке, каждое расставание после непродолжительного свидания было подобно маленькой смерти. Больнее было лишь осознание, что он в её доме — всего-навсего гость. «Сейчас я снова уйду, а её жизнь продолжит идти своим чередом, — думал он всякий раз, покидая дом Кендис. — Без меня. В её жизни всё было без меня, даже рождение нашего сына. Не хочу снова оставаться за бортом». И всё-таки Сатору нервничал: сегодня ему предстояло наконец познакомиться с Кейтаро. Как Кендис представит его сыну? Другом? Скорее всего, она уже подготовила Кейтаро к тому, что в Токородзаву они поедут не одни, но ожидание встречи всё равно было до чесотки волнительным. За спиной раздались лёгкие шаги. Сатору обернулся на звук и увидел мальчишку в школьной форме и с рюкзаком за плечами. Одного, без Кендис. — Вы господин Годжо, да? — сдавленно спросил мальчик, приблизившись к лавке. — Ага, — заворожённо ответил Сатору и машинально приспустил очки. — А ты, стало быть, Кейтаро? — Будем знакомы, — деловито ответил Кейтаро и вместо привычного японского поклона по-американски протянул руку. Сатору умильно улыбнулся и крепко пожал руку сына. — Мама ещё не пришла, значит, — заключил Кейтаро и сел рядом, поставив тяжёлый рюкзак между ног. — Наверное, с учениками задержалась, как обычно. Сатору никогда не испытывал сложностей в общении с детьми или незнакомцами, но в это мгновение был так взволнован, что не сразу открыл рот: — Смотрю, маму твою любят ученики. — Очень, — отозвался Кейтаро, глядя на свои летние ботинки, а затем набрался смелости и посмотрел на нового знакомого. — А вы давно знаете маму? — Целую вечность, — ответил Сатору. — Она никогда о вас не упоминала. — Мы познакомились, когда были старшеклассниками. Она тогда только переехала в Токио. — Ого, так давно… — удивился Кейтаро. — А вы её друг, да? — многозначительно уточнил он. — Друг, — смиренно произнёс Сатору. — А что? — Да так, просто… Кейтаро обратил внимание на бумажный пакетик, что стоял на лавке рядом с господином Годжо, и в любопытстве склонил набок голову. Сатору заметил это и любезно протянул мальчишке пакет. — Это для Кенди, — уточнил он. Кейтаро вытащил пластинку в глянцевой бумажной обложке и одобрительно опустил уголки широкого рта: — «Милен Фармер», — прочитал он. — Мама будет пищать от восторга. — Набрёл вчера на магазинчик со всяким раритетом и подумал, что ей понравится, — уточнил Сатору. — А вы хорошо её знаете, — не унимался Кейтаро. — Она всё время вспоминает, как дедушка ставил кассеты Милен в машине. Жаль, у нас проигрывателя дома нет, только у маминой двоюродной тёти в Нью-Йорке. — Надеюсь, Элейн ещё здравствует? — Да она нас всех переживёт! — махнув рукой, буднично ответил Кейтаро, а затем удивлённо добавил: — Вы и Элейн знаете? «Он меня как будто… прощупывает, — заметил Годжо. — Хах, интересно, на что ты всё намекаешь, юный Шерлок?» — Лично знаком. Сатору вдруг развернулся к сыну всем телом и сощурился — высматривал свои черты и черты Кендис: «Хмурится совсем как Конфетка, зато брови вскидывает в моей манере. А глаза хоть и голубые, но по форме скорее её, чем мои. И у него какой-то гигантский запас проклятой энергии! Не похоже, что он неиссякаемый, как у Оккоцу, но точно больше моего. Как же не терпится узнать, на что этот мальчишка способен!» — А ты… — Сатору склонил к плечу голову и вопросительно уставился на футболку Кейтаро, на которой красовался жёлтый смайлик с высунутым языком. — Ты фанат группы «Nirvana»? — Он улыбнулся. — Не уверен, что в школу можно в таком. — Отчитали за неё сегодня, — сознался мальчишка. — Но у меня отличная успеваемость, так что на первый раз просто выговор. — Маленький бунтарь, значит? — Так последний день перед каникулами! — воскликнул вдруг Кейтаро с негодованием. — Ненавижу японскую школу. Мама рассказывала, что в Штатах можно на уроки ходить в чём угодно. Не понимаю, зачем мы вообще тут остались? Мне в Нью-Йорке больше нравится… — Он снова уставился на свои ботинки и стал болтать ногами. — Наверное, это из-за отца: мама часто ездит к нему на могилу. Но мне ничего не рассказывает о нём. — Кейтаро повернулся к Сатору и с надеждой произнёс: — Может, вы знали моего отца, господин Годжо? Ну, раз вы давно с мамой знакомы. — Я… эм… — Сатору опешил от внезапности вопроса и глупо хлопал веками, не находя слов. — Нет, Кейтаро, — тихо ответил он, — я его не знал. «И ведь это даже не ложь, — с болью на сердце подумал он. — Я не видел его первых шагов, не слышал первых слов и не вскакивал к нему по ночам, чтобы убаюкать. Я никто — чужой человек». Сатору впился пальцами в колено и повыше надвинул очки. Ему стало нестерпимо жаль всех непрожитых мгновений и потерянных лет. Как глупо он, должно быть, звучал, когда просил Кендис стать его женой: это для него жизнь остановилась в конце две тысячи восемнадцатого года, а жизнь Конфетки неумолимо помчалась дальше. Он ничего не знает о том, что ей пришлось пережить, каким человеком она стала, чем теперь живёт и что её волнует. «Смогу ли я однажды нагнать упущенное? — спросил себя Сатору. — Если уж выбирать «скучную мещанскую жизнь со своей скучной девчонкой», то непременно придётся чем-то пожертвовать. Готов ли я по-настоящему к этому? И выберет ли меня моя девчонка? Хах, девчонка! У неё уже мальчишка родился — какая нафиг девчонка? Хотя… наверное, отчасти мы навечно останемся друг для друга юными Сатору и Кенди. И вечно будем сидеть на её постели тем сентябрьским утром под звуки моих лживых слов». — Понятно… — на выдохе произнёс Кейтаро с разочарованием и смущённо поджал губы. Затем он оттянул край футболки и уставился на развесёлый смайлик. — А вам нравится «Nirvana»? — Моему лучшему другу в колледже нравилась, — с грустной улыбкой ответил Сатору. — У него плакат с этим смайликом в комнате общежития висел. Здоровый такой! Дыру в стене прикрывал. Кейтаро тихонько засмеялся, и на душе у Сатору потеплело. — Обожаю старый рок, — добавил Кейтаро, — я у Элейн в Нью-Йорке все пластинки переслушал! И маму мучил своим старьём прошлым летом, когда мы во время каникул вдвоём по Штатам колесили. Целый альбом «The Runaways» заставил её переслушать и с десяток песен «The Stooges»! — Он захихикал бесёнком. — Это ж дедуля да Элейн слушали хард-рок, а маме всего несколько песен нравятся, она больше инди любит и латинщину эту свою, под которую танцует. — Пластинки тёти Элейн всем вкус подправили! — со смешком заметил Сатору. — Элейн рассказывала, что когда папа разбил маме сердце, она це-е-е-елый день сидела рядом с проигрывателем на стуле, пялилась в одну точку и на повторе слушала песню Пэт Бенатар «Heartbreaker», пока пластинку не заело, — с выпученными глазёнками заговорщицки тараторил Кейтаро. — Песня, конечно, клёвая, но меня б стошнило слушать одно и то же несколько часов подряд! — Не знаю, что за песня, но название… говорящее. — Сатору неловко почесал затылок. — Мама иногда так загадочно закрывается у себя в комнате, и оттуда подолгу просто орёт музыка. Всегда было до чёртиков интересно, что она там делает, когда закрывается? — Мне тоже, — ответил Сатору, сгорбившись и подперев ладонью щёку. — Когда я гостил с ней у Элейн в Нью-Йорке, она тоже так делала. И просила к ней даже не стучаться, пока сама не выйдет. — Чудачка, — заключил Кейтаро, стегая носком ботинка траву. — Ага. «И сам он славный. Очень смышлёный мальчишка», — крутились в памяти Сатору слова Кендис. Не слукавила — и впрямь славный. По чёрным ресничкам беззаботно перетаптывалось вечернее солнце, алый луч дрожал в небесно-голубой радужке задумчивых глаз, непослушная медовая прядка щекотала переносицу загорелого носа. Славный-преславный! Сгрести бы его за плечики и прижать к груди — прямо к своему ноющему, кровоточащему сердцу. — Смотрю, уже познакомились, — из раздумий его вывел голос запыхавшейся Кендис. Сатору и Кейтаро одновременно обернулись: Кендис, одетая в обтягивающий белый топ и чёрные лосины, легко и быстро летела по тропинке, придерживая за ручки туго набитую спортивную сумку. Когда она приблизилась, Сатору по привычке вытянул шею, чтобы поцеловаться, но мгновенно осёкся. — Хух, ну и жара! — выдохнула Кендис, остановившись подле лавки и утерев со лба испарину. — Я в душ и к вам. — Затем кивнула на сына. — А ты чего в форме до сих пор? — Ключи от дома потерял, — виновато буркнул Кейтаро. — Это уже третьи в этом месяце, — строго добавила Кендис и снисходительно покачала головой. — Чую, к концу года разоримся из-за этих ключей. Ладно, завтра новые сделаю. — Я не буду переодеваться, — деловито заявил мальчишка и протянул ей форменный пиджак. — Так поеду. — А чего в футболке? Небось, выговор сделали. — Да нормально всё, мам, — пробубнил Кейтаро. Кендис шагнула к сыну, поцеловала его в макушку, с ласковой небрежностью потрепала по волосам и скрылась в доме. Кейтаро, смущённый нежностью матери, скорчил гримасу и почесал поцелованное место. «Он, как она, боится излишней тактильности, — заметил Сатору. — Помню я, как Конфетку порой нельзя было спокойно ни обнять, ни поцеловать: насупится, сожмётся в комок и ладонью мне в лицо ткнёт, дескать, настолько близко не пущу. Между нами всегда была невидимая грань, за которую мне нельзя». — А чем вы занимаетесь, господин Годжо? — совладав с неловкостью, поинтересовался Кейтаро. — Преподаю. — В университете? — В Токийском Магическом колледже. — Ого! Так вы маг?! Как мой дедушка? — Кейтаро восторженно распахнул глаза. — Круче, чем твой дедушка, — самодовольно отозвался Сатору и улыбнулся во весь рот. Затем он вытянул шею и заглянул сыну в глаза поверх линз. — Ты, кстати, тоже, — добавил он шёпотом и подмигнул. — Я? — Кейтаро инстинктивно чуть отпрянул и вжал голову в плечи. — Разве ты не видишь то, чего не видят другие, м? — Я знаю, что у меня есть способности, если вы об этом, — деловито произнёс Кейтаро и скрестил на груди руки в манере матери. — Но с чего вы решили, что я сильнее дедушки? — А я вижу, — вкрадчиво ответил Сатору и снял очки. — Это моя способность — видеть чужие техники. И не только это… Хлопнула входная дверь, и на пороге дома появилась Кендис в длинном шифоновом платье персикового цвета с мелким цветочным принтом и в босоножках на невысоком каблучке. Подкрасила ресницы и губы, уложила волосы — собиралась старательно. — Чего так вырядилась, мам? — удивлённо протянул Кейтаро. — На бал, что ли, собралась? — Затем он повернулся к Сатору и, хихикнув, добавил: — Чудачка же, правда, господин Годжо? Сатору не услышал его: он смотрел на Кендис с открытым ртом. И влюблёнными глазами. «Какая непривычная, — с восхищением думал он. — Такая нежная в этом наряде. Не помню, чтобы Кенди носила юбки ниже колен. Хах, ещё и декольте всегда глубже Марианской впадины! А тут только плечи обнажённые — теряешь хватку, Конфетка». — Думаешь, вырядилась? — мягко спросила Кендис у сына, оглядев своё платье. — Для господина Годжо, небось… — пробурчал Кейтаро и дурашливо сполз с лавки. — Рот хоть прикройте, а то муха залетит, — шепнул он Сатору на ухо и поскакал к машине. Сатору набрал в лёгкие воздуха, чтобы оправдаться, но не успел, а потому молча закрыл рот и издал смешок. Кенди легонько толкнула коленкой его колено и вопросительно изогнула бровь. — Ничего не говори, — посмеиваясь, произнёс Сатору. — Раскусил нас с тобой, как детей. — Он… проницательный мальчик, — ответила Кендис и, покраснев, улыбнулась. — Поверить не могу, что это мы с тобой его такого чудесного сделали! — приглушённо выпалил Сатору, схватив Кендис за руки и умильно зажмурившись. — Мы с тобой, — шепнула Кендис, — мы… — Убедившись, что Кейтаро не смотрит, она высвободила одну руку и погладила Сатору по щеке костяшками. — Поехали уже, и так поздновато. Сели по местам. Кейтаро пристегнулся, и, едва автомобиль тронулся, как он тотчас открыл все окна и подставил лицо встречному горячему ветру. — Котёнок, может, кондиционер всё-таки включим? — спросила с надеждой Кендис. Кейтаро не ответил: расправил руки, словно птица, прикрыл глазёнки и покачивался, как в полёте. Сатору с любопытством наблюдал за ним в зеркало заднего вида, и его рот всё шире и шире растягивался в улыбке. — Значит, самолёты любишь, да? — произнёс он, когда выехал на автомагистраль. — Обожаю. Когда вырасту, стану пилотом, — отозвался Кейтаро, не прерывая «полёта». — Не магом, — шепнула Кендис. — Увидим, — ответил Сатору, пожав плечами. — Никаких «увидим»! — шикнула Кендис. Кейтаро сунулся между передними сидениями, обхватив подголовник кресла Сатору: — Шу-шу-шу! — передразнил он их. — Больше двух говорят вслух. — Я всего лишь предположил, что ты можешь захотеть в будущем связать себя с магическим миром, — сказал Сатору, коротко глянув на сына. — Но твоей маме, кажется, не по душе такой расклад. — Я об этом не думал, господин Годжо… — И не надо, Кей, — оборвала Кендис. — Это очень опасная и неблагодарная работа. — Она нервно потёрла лоб и добавила сердито: — Может, сменим тему? — Ты чего не в духе? — беззаботным тоном спросил Сатору. — Пока ты не начал петь про свою грёб… про свою магию, я очень даже в духе была, — процедила она сквозь зубы. — Да ладно тебе, мам, не ругайся на господина Годжо, он же всего-навсего спросил… — Извини, котёнок. — Кендис сделала глубокий вдох. — Просто мне не нравится эта мысль, вот и всё. «Обиделась, — с сожалением заключил Сатору. — Надо бы извиниться, иначе так и будет ехать надутая». — Нет, это ты меня прости, — шепнул он. — Больше не буду. Кендис обернулась, изумлённо уставилась на него и одобрительно опустила уголки губ. — Не часто вы извиняетесь, господин Годжо, — со смешком протянула она. — Ладно, считай, я оценила. Довольный собой Сатору удовлетворённо ухмыльнулся. Оказавшись в музее авиации, Кейтаро сразу же поспешил в главный зал — громадную открытую площадку, где располагалась основная часть экспонатов. Он ураганом носился по узеньким асфальтированным дорожкам и, останавливаясь у самолётов, в нетерпении припрыгивал, спеша рассказать маме и господину Годжо какой-нибудь интересный факт. — Ты ему нравишься, — сказала Кендис, легонько прижавшись плечом к плечу Сатору. — Давно я не видела его таким оживлённым и счастливым, он чаще угрюмый или просто задумчивый. Ещё и болтает без умолку! — Она улыбнулась. — Хотя про самолёты он может часами рассказывать. А я всё равно ничего не понимаю! — Всплеснула руками. — Так себе из меня мать. — Неправда, — возразил Сатору. — Из тебя получилась прекрасная мама, Конфетка. — Он на мгновение умолк, а затем внезапно сделался серьёзным и негромко произнёс: — Извини, что расстроил тебя в дороге. Я не хотел. — Сатору… — Кендис остановилась и, тяжело вздохнув, прижала к груди сжатую в кулак руку. — Я понимаю, тебя завораживает идея познать возможности Кейтаро, ведь он твой ребёнок, но пойми и ты меня: я потеряла отца, потеряла тебя — шаманский мир не принёс мне ничего, кроме боли. Если уж начистоту, он и по тебе катком проехал. При всей любви к своему образу жизни, в то же время ты испытываешь отвращение к магической верхушке и установившимся в мире магов порядкам. Так почему ты жаждешь затащить в этот ад своего сына? — Дело не в моей жажде. Просто хочу, чтобы у него был выбор. Ты ведь и сама прекрасно понимаешь, что его сила будет расти вместе с ним. День ото дня. Думаешь, он не захочет познать свои возможности? Поверь, ещё как захочет! Ему будут нужны ответы, которых у тебя нет. А я мог бы помочь ему. — У него нет твоих амбиций, Сатору, — не сдавалась Кендис. — Ну, пока нет. Мои появились пусть и в очень раннем возрасте, но тоже не сразу. — Всё равно не убедил. — Даю слово, что не стану на него давить. Да и не хочу. Всего лишь намереваюсь дать выбор и только. У нашего сына замечательная мечта, вообще-то, — шепнул он. — Пилотов в роду Годжо точно ещё не было! — Сатору сунул руку в карман, что-то достал оттуда и вложил в ладонь Кендис. — Хочу, чтобы и у тебя был выбор. — Сатору… — Кендис отчётливо ощутила, что именно в её ладони — помолвочное кольцо. — Я уже говорила, что… — Я не требую ответа прямо сейчас, — прервал её Сатору. — Я буду ждать столько, сколько понадобится, Кенди. — Он крепко сжал её ладонь в своих горячих руках. — Пожалуйста, пусть оно будет у тебя. Я и так носил его слишком долго… — Ты что? — Кендис открыла рот. — Подожди, как давно оно у тебя? — С тех пор, как мы сошлись в последний раз. Я купил его в самом начале две тысячи семнадцатого. Не помню, что был за день, но мы так круто покувыркались тогда, что мне крышу снесло! — Сатору придурковато засмеялся, а потом внезапно притих. — А, может, дело было в том, как ты утром гладила меня по голове — не знаю. — Он смущённо потупил взор. — Помню, подумал тогда, что хочу каждое утро чувствовать, как ты шебуршишь мои волосы. Хах! Глупость какая-то… — Это не глупость, — расколотым голосом ответила Кендис. — Вообще-то, это очень трогательно. — Она разжала кулак и наконец рассмотрела кольцо: из платины, с большим бриллиантом в форме овала. — Выпендрёжник! — Она издала смешок. — Камушек на колечке от Такеши был раза в три меньше, а он никогда не был жадным. — У госпожи Годжо должно быть всё самое лучшее. — Заткнись, Сатору! — сконфуженно выпалила Кендис, зажмурившись. — Так тебе нравится? — тихо спросил он. — Да оно пиздец какое красивое! — выругалась Кендис по-английски и нервно потёрла висок. — И чего ты таскал его столько лет, а предложение не делал? Струсил опять? — А что бы ты мне ответила? Я же намекал, когда спрашивал, долго ли ты собираешься ещё жить с этим стариканом. Но ты говорила, мол, я с ним до конца и бла-бла-бла! — Сатору театрально откинул руку и брезгливо высунул язык. — Как видишь, не до конца. — Он знает про Кейтаро? — Не знает. Я развелась с ним почти сразу, как узнала о твоей гибели. Месяца через полтора, в феврале. Правда, пришлось немало повозиться с этим сраным разводом: Такеши знал, что мы спим — записал нас на скрытую камеру. Мерзость… — Кендис вздрогнула. — Так что меня ждал традиционный японский иск за измену и последующая за этим здоровенная моральная компенсация. Но у меня начался второй триместр беременности, и мне было уже не до судебных разбирательств. Собственно, я потому и перебралась в провинцию — потому что денег не было. Да и ребёнку лучше на свежем воздухе, подальше от бешеного ритма мегаполиса. — У тебя осталась та запись? — дурашливо склонив голову, поинтересовался Сатору. — Уверен, мы на ней неотразимы! — Боже, ну что ты за дурень! — Кендис снисходительно прыснула и легонько ткнула его пальцем в ребро. Сатору расхохотался, а после сжал плечи Кендис и посмотрел ей в глаза: — Горжусь тобой, Конфетка, — произнёс он с искренним восхищением. — Наверняка тебе было тяжело в одиночку. Но ты и сына нашего воспитала, и мечту исполнила — обскакала меня по всем фронтам! Ты лучше всех, маленькая янки, — добавил нежно, а затем игриво пропел: — Девушка моей мечты! Была и всегда будешь… Кендис не успела возразить: прискакал радостный Кейтаро, схватил Сатору за руку и потащил за собой. — Господин Годжо, вы же посидите со мной в кабине пилота? — прощебетал мальчишка. — Конечно, — ответил он, ощущая, как тепло от ладошки Кейтаро растекается по всему телу и устремляется прямиком к его раскрошенному сердцу. Из поездки они вернулись поздней ночью. Кейтаро настолько утомился, что заснул на диване, пока пил чай, и Сатору пришлось нести его на руках до кровати. «Когда-то мой отец точно так же нёс до кровати меня, уснувшего с печеньем в руке», — вспомнил он, и в душе затеснились счастье пополам с печалью. Уложив сына, Сатору вернулся в гостиную, сел рядом с Кендис, потягивающей красное вино, и робко спросил: — Могу я… поделиться с тобой кое-чем? Вдруг это поможет тебе понять, отчего я страшился самой идеи брака. — Тебе есть что рассказать? — Кендис взяла второй бокал, немного плеснула и протянула его Сатору. — Это никогда не было для меня загадкой, знаешь ли. Мне думалось, что ты просто боишься ответственности и не хочешь обременять себя лишними обязательствами. Да и все молодые парни боятся слова «женитьба» как огня — тоже мне новость! — Отчасти так, но я хочу, чтобы ты кое-что знала обо мне. Вернее, о моём детстве. — Я слушаю, — мягко сказала она и ласково сжала его колено. — Мне рано пришлось расстаться с родителями: маги невысокого ранга вряд ли смогли бы чему-то научить обладателя «шести глаз» и бесконечности. В восемь лет я переехал из родного Киото в Токио и жил вместе с дальними родственниками, а родители навещали меня по выходным. Я не был обделён вниманием и заботой, но навсегда уяснил опасность глубоких привязанностей, ведь рано или поздно любимые могут уйти. И не важно по какой причине. — Нашему сыну послезавтра стукнет восемь, — прошептала Кендис, отставив бокал, и посмурнела. — Мне очень жаль, Сатору. — Всё не настолько трагично! — Жалкая попытка сгладить мрачное впечатление, произведённое его рассказом. — Родители ведь не умерли и им не запрещали со мной видеться. Просто, понимаешь, это расставание… оно будто где-то в подкорке засело! — Сатору глуповато приулыбнулся. — Благо мне не нужно никому отдавать своего ребёнка: если его сила будет и впрямь велика, я сам со всем справлюсь. Кендис молчала и пристально вглядывалась в острый профиль Сатору, подсвеченный тёплым светом ночника. Он всегда был для неё загадкой — знакомый незнакомец. Душа нараспашку, но вместе с тем — под железным замком. Он много говорил о себе, но в сущности — не говорил ничего. И вот её незнакомец уже не такой и загадочный. За этот день Сатору стал ей ближе, понятнее и роднее, чем за все двадцать лет, что она его знала. Сломя голову он нёсся жить, рьяно нагонял упущенное и безрассудно бросался в откровения, несмотря на страх перед уязвимостью. Мальчишка с алчущими всего мира морозно-голубыми глазами. Вечный победитель, не принимающий отказов, не терпящий поражений. В нём столько пугающей своей необъятностью и непостижимостью силы! Как же страшно сдаться такому. Но как же хочется… Кендис, сморгнув внезапно накрывший её экзистенциальный страх перед силой Сатору и своё любованием им, подлила в опустевший бокал ещё вина. — Ты сказал «из родного Киото»… ты чего это, Годжо, кансаец, что ли?! — осознала вдруг Кендис. — Я разве не говорил? — Он испуганно захлопал длиннющими белыми ресницами. — Нет, ну ты даешь, конечно! Замуж позвать — позвал, но за хренову тучу лет не удосужился рассказать, откуда родом. Клянусь, я была уверена, что ты родился и вырос в Токио! Знаешь, а ведь место твоего рождения объясняет твой чудаковатый нрав получше любых рассказов о детстве. — Я даже на кансайском диалекте не говорю, хоть и понимаю его, — оправдывался Сатору. — А вырос я в самом деле в Токио. — Что ещё мне нужно о тебе знать? — прыснув, спросила Кендис, а затем дурашливо сощурилась и приблизила лицо к его лицу. — А тебя точно зовут Годжо Сатору? — Не, я Хан Соло. Запрыгивай на моего «Сокола тысячелетия», принцесса Лея, полетим с тобой бороздить Далёкую галактику!

***

Сатору был без сил, казалось, постоянно. Слишком много сражений для едва окрепшего тела с ослабленными техниками и не восстановленным запасом проклятой энергии. Слишком много деловых встреч с правительственной верхушкой страны: Новый Токийский Магический колледж несколько лет существовал нелегально, исключительно на добровольных началах и финансах двух крупных спонсоров, но благодаря содействию Сатору как главы клана Годжо получил государственную поддержку и был аккредитован. «Здоровая конкуренция в сфере образования — это хорошо», — отвечали представители власти на возражения магической верхушки, управлявшей прежним Токийским Магическим колледжем. На поверку «здоровой конкуренцией» вряд ли можно было назвать бесконечные козни и череду бессмысленных проверок, которые чинил новичкам Совет старейшин. «Эти молодые выскочки во главе с Сатору Годжо слишком много о себе возомнили, нужно поставить их на место! — кричали члены Совета на собраниях, потрясая сединой. — Может, не стоило отдавать приказ о казни директора Яги? — несмело и шёпотом поговаривали немногие, кто был не согласен с политикой Совета. — Хоть какая-то управа на Годжо сейчас была бы». Сатору немыслимо скучал по Кендис и Кейтаро. Под утро он без задних ног падал на кровать, чтобы по привычке забыться аскетичным трёхчасовым сном, в котором всякий раз летел верхом на громадном самолёте прямиком к дому своей Конфетки и сжимал её в пылких объятиях до тех пор, покуда рассветные лучи не обрушивались на него ультрафиолетовым водопадом, возвещая о начале нового дня. Дня, который Сатору вновь проведёт вдали от Кенди и Кейтаро. Он смог выкроить время лишь в сентябре, спустя полтора месяца разлуки, которую едва ли скрашивали переписки и ночные видеозвонки. Дисплей телефона не мог передать тепло кожи и аромат карамельного геля для душа. Он суррогат, блёклая тень настоящей Кендис. Но сегодня она наконец-то окажется в саторовских жадных руках, в его бессовестных объятиях. Если, конечно, проклятый автомобиль, заглохший посреди лесной дороги, соизволит завестись. Сатору плевался проклятиями и молился хотя бы об одной живой душе, однако помощи дождался лишь к ночи. Но все страдания и мучительные ожидания вмиг померкли, когда руки Кендис сплелись вокруг шеи, а в ноздри забился аромат карамельного геля для душа. Конфетка, разумеется, немного поворчала для проформы — куда ж без этого? Их маленький обязательный ритуал, после которого можно без лишних расшаркиваний скинуть одежду и беззастенчиво любить друг друга — любить, покуда хватит сил! В бледном свете утра Кендис наблюдала с постели за нехотя одевающимся Сатору и отчего-то ощущала вину. Подползла на коленках к краю и добродушно протянула руки. Сатору улыбнулся, сжал её кисти и подошёл поближе. — Такой он жуткий, — прошептала Кендис, проведя пальцами вдоль опоясывающего шрама на животе Годжо. — Да и тот, на лбу, не лучше. — Да ладно тебе, почти не видно же! — Он машинально потёр лоб костяшками. — Всё равно чёлка или повязка всё закрывают. Кендис помотала головой, дескать, твой весёлый тон всё равно ничего не меняет, легонько поцеловала уродливый шрам на животе и припала к нему щекой. — Разве они не должны были исчезнуть после воскрешения? — Нет. Они остались вместе с другими шрамами, родинками и прочими мелкими несовершенствами оболочки. — Надо же, Годжо, у тебя есть какие-то несовершенства? — иронично протянула Кендис, прикрыв ладонью рот. Сатору рассмеялся в ответ. — Мой биологический возраст, кстати, тоже разогнался до нужных тридцати семи, а не продолжил отсчёт от двадцати девяти. Это ещё одно ограничение способности господина Ивасаки: возраст воскрешаемого к моменту возвращения из мёртвых не может превышать сто пятьдесят лет. Признаться, я бы не хотел воскреснуть и тотчас превратиться в трухлявую развалину! Кендис молча поелозила щекой по шраму и снова причмокнула его. — Кей сейчас в школе: если хочешь, оставайся. М? — Она упёрлась подбородком в низ живота Сатору и посмотрела на него снизу вверх. — Покажу тебе фотки и видео, где он мелкий. Хочешь? — Спрашиваешь ещё? Конечно, хочу! Кендис радостно спрыгнула с кровати, кое-как натянула домашние фланелевые шорты с тонкой трикотажной майкой и достала из комода три увесистых фотоальбома. — Тут не всё, ещё в телефоне есть, — деловито уточнила она, усевшись по-турецки обратно на кровать и похлопав рядом с собой по пустому месту. — Запрыгивай давай! Сатору дурашливо плюхнулся на кровать, сел у Кендис за спиной и заключил её в объятия. Прижавшись друг к другу потеснее, как воробьи, они открыли первый альбом. — Боже, я тут на пингвина похожа! — прыснув, смущённо произнесла Кендис и пригляделась. — Это я… вроде на шестом месяце. Так ноги распухали, ужас просто! И лицо какое-то оплывшее… — По-моему, ты прелесть, — не согласился Сатору и робко коснулся кончиками пальцев краешка фотографии. На фото Кендис стояла на скалистом выступе, освящённая ярким солнцем, и прикрывала лицо козырьком из ладони. Пронырливый ветер гулял в подоле её чёрно-белого платья, из-под которого выглядывали загорелые сильные ноги. Тень тонкостволого дерева с раскидистой кроной бережно укрывала её от палящих лучей. Левая рука Кендис оберегающе покоилась на сильно округлившемся животе. «Волосы ещё не отросли, — подумал Сатору, вглядываясь в уставшее, но притягательное лицо. — Такая хорошенькая! Зацеловал бы этот насупленный лоб и руки её, и губы — всю-всю зацеловал бы!» Он никогда её не зацелует. Это даже не его воспоминание. Его там не было и никогда не будет. — А это первый день после родов, — вывел его из задумчивости голос Кендис. — Сёко снимала, — уточнила она. — Ты посмотри какой уродец! — добавила она, хохоча и тыча на фото новорождённого Кейтаро. — Лицо сморщенное, весь краснючий, брр. Зато акушерки наперебой галдели, мол, какой красавчик! Хотя глазки у него были и впрямь расчудесные… — шепнула Кендис дрогнувшим голосом и приложила кулачок ко рту. Видео первых шажочков и запись детского праздника, фото из поездки в Нью-Йорк и выходных в аквапарке, дни рождения, прогулки, покупка игрушек и туристический поход к Гранд-каньону — целая вереница потерянных и не прожитых мгновений. Вечные «а расскажи» — не собственные воспоминания. «Никто не виноват, — утешал себя Сатору, — так уж вышло, что я погиб и ничего не знал. Но что если бы я всё же решился позвать Кенди замуж? И не в две тысячи семнадцатом, а раньше. Если бы не струсил с самого начала и позволил нашим отношениям идти своим чередом ещё с юных лет, может, мы уже давно были бы родителями. Тогда я не пропустил бы рождение своего ребёнка, увидел его первые шаги и услышал первые слова. Не было бы идиотской многолетней неразберихи и тягомотины, не было бы сраного Такеши! Ну чем, чёрт побери, Кенди мне помешала бы?! Каким же кретином я был в семнадцать, честное слово… Я ведь был так влюблён! Зачем я оставил её? Ради чего нанёс неизлечимую сердечную рану? Тщеславный и нелепый мальчишка». Сатору улыбался и шутил, а в голове у него не смолкал ад из сожалений и раскаяний. «Ты простишь меня?» — мысленно спрашивал он, когда Кендис показывала ему видео с рождественского застолья у своих американских родственников, на котором трёхлетний Кейтаро обнимался под елкой с пушистой чёрной кошкой. «Ты простишь меня?» — кричал он про себя, когда Кендис, смеясь, рассказывала, как однажды Кейтаро незаметно снял ботинки в поезде и шёл до дома босиком. «Ты простишь меня?» — беззвучно вопрошал он, когда Кендис, привстав на носочки, целовала его на прощание и поглаживала по затылку. «Ну скажи, что мне сделать, чтобы ты меня простила и пустила в свою жизнь, Кенди? Скажи! Скажи! Скажи!» Сатору фальшиво улыбнулся и с фальшивой игривостью пожелал своей Конфетке отличного дня. С фальшивым спокойствием он дошёл до машины, сел за руль и вставил ключ в замок зажигания. Но повернуть не смог — рука не слушалась. Сатору издал смешок, а затем посмотрел в зеркало заднего вида: его широкий рот расчертила кривая, пугающая ухмылка — однажды он уже видел её, когда лгал себе, что не грустит. «Тебе грустно, Сатору?» — надломленно и нежно прошептала из недр воспоминаний призрачная Кендис. Сатору небрежно снял очки и бросил на приборную панель, зажал ладонью глаза, с дрожью всхлипнул и, опустив белоснежную голову на руль, дал волю слезам. Дверь машины резко распахнулась: Сатору вздрогнул и увидел перед собой одетого в школьную форму Кейтаро, придерживающего за лямки рюкзак. Сатору посмотрел на сына растерянно и испуганно, не решаясь заговорить. Кейтаро не ожидал застать господина Годжо в подобном положении и глядел на него с приоткрытым ртом. Но уже через мгновение он сделал шажок вперёд, осторожно приложил светящуюся ладошку к груди Сатору, и тот ощутил невыразимое душевное облегчение. Сатору сомкнул отяжелевшие веки, и обжигающие слёзы непрерывно покатились по щекам, скапливаясь на подбородке и стекая на выжженную зноем пожелтевшую траву. Каждую клетку и каждую мышцу распирало от невероятной силы. Хотелось взлететь, воспарить над землёй — настолько всемогущим себя ощущал Сатору. Когда он открыл глаза, Кейтаро уже не было, только замок входной двери издал шкодливое «вжик!». Сатору протяжно выдохнул, уставился на свою растопыренную пятерню, а затем сунул её под рубашку — шрама на животе не было. Зато он отчётливо ощутил наполненность центра проклятой энергии и равномерность потока, циркулирующего по телу. Ощупал лоб — шрам исчез и оттуда. Нахмурившись, Сатору посмотрел под ноги и к своему изумлению обнаружил, что в том месте, куда капали его слёзы, проросли и зацвели луговые цветы с фиолетовыми головками.

***

2007-й год, июль Опаздывала на целый час и на смс-ки не отвечала. Сатору наматывал бесконечные круги вокруг студенческого общежития и нетерпеливо хлопал крышкой раскладушки, поглядывая на время. Бесконечный учебный день, бесконечный нравоучительный трёп учителя Яги и бесконечное ожидание. Он не видел свою Конфетку уже три дня, и у него страшно тряслись колени. А ещё нестерпимо ныла ладонь, стёртая в неустанных ночных самоудовлетворениях. Чёртово подростковое тело, напичканное взрывным коктейлем из гормонов и пошлых фантазий! Иногда Сатору ловил себя на том, что ему становилось неловко даже перед самим собой: в конце-то концов, секс — далеко не всё, чего он хотел от милашки Кенди! Правда, юный Годжо в принципе не до конца понимал, чего хочет от общения с Кендис. А спросить у самого себя было боязно — как бы чего не вышло. И всё же ладонь он не лечил нарочно: хотел ощущать все оттенки своих чувств, даже стыдные и неловкие. Особенно стыдные и неловкие. Тело под униформой взмокло и ныло от тоски. В голове взрывались мысли-кометы. Сатору неосознанно касался губ костяшками сжатой в кулак руки, представляя тот миг, когда наконец сможет приветственно поцеловать Кендис и запустить пальцы в медовые локоны, источающие аромат карамели или шоколада. Какая всё-таки Кенди сладкая! Ну почему она никак не придёт и не упадёт в его объятия? Он почувствовал её прежде, чем увидел: слабенький и скудный, но равномерный поток проклятой энергии Кендис не спутать ни с чьим другим! Его идеальная девушка — в потёртых джинсовых шортах, трикотажной оранжевой майке без лифчика и чёрных кедах — летела к нему по изрезанной тенями деревьев извилистой дорожке, пряча улыбку в поджатых губах. Его идеальная девушка — с охапкой острых шуточек и насмешливых подколов. Его идеальная девушка — не боящаяся откровений и прямоты. Непохожая ни на кого вокруг. Девушка его мечты. — Заждался? — запыхавшись, спросила она. — Да не очень, — нагло соврал Годжо в ответ. — Было чем заняться. — Извини: пришлось немного потрепаться с Рэйко, а то начала бы спрашивать, чего я тут забы… Нетерпеливый Сатору не дал ей договорить, впившись в рдеющие тёмно-розовые губы жадным поцелуем. Нахраписто стиснул Кендис в длиннющих руках, приподняв от земли, и целовал так глубоко, как только был способен. Из-за дрожи в коленях Сатору едва не подкосился на слабеющих ногах. Нужно срочно к чему-нибудь прислониться или куда-то сесть. Сатору прервал поцелуй, обхватил запястье Кендис и, воровато озираясь, повёл её за собой — под могучее дерево с пушистой кроной. Приземлились в душистую тёмно-зелёную траву: Кендис уселась на Сатору верхом и обхватила его снежную голову, взъерошила мягкие пряди, залитые сиреневыми тенями. До чего Конфетка хороша! Сатору невесомо провёл кончиками бесстыжих пальцев по оголённой пояснице, и грудь Кендис покрылась мурашками — начиная от шеи и вниз, по загорелой ложбинке. Под обтягивающей майкой отчётливо проступили острые сосочки, и Сатору прижался к своей Кенди теснее, надеясь ощутить их, но ткань униформы оказалась слишком плотной. Издав неудовлетворённый стон, он припал губами к шее Кендис, лизнул шаловливым горячим языком и пьяно хохотнул. — Вот дурачело! — усмехнулась Кендис, смущённо вжав голову в плечи. — Лучше пошли отсюда, а то кто-нибудь застукает. — Тут никого нет, — шепнул Сатору и потёрся щекой о румяную щёчку Кендис. — А давай целоваться и не закрывать глаза, а? Сможешь так, Конфетка? — дурашливым тоном предложил он. — У меня губы ещё с прошлого раза болят, хорош уже сосаться! — Ты больше не хочешь? — сокрушённо произнёс Сатору. Кендис смущённо потупила взор. — Ну, не так чтобы совсем не хочу… — теребя пуговицу пиджака Сатору, тихо пробормотала она, не желая запросто уступать. — Извини, Конфетка, — шепнул он и целомудренно прижался лбом к её подбородку. — Нет, я хочу! — проскулила вдруг Кендис, испугавшись, что он и впрямь перестанет. Они целовались, смотря друг другу в глаза, и от стеснения то и дело хихикали. Но хотелось им вовсе не смеяться. Кендис безотчётно развела пошире ноги и энергично задвигала бёдрами. Намокшее бельё липло к промежности, внутри пульсировало от прилива крови, а в голове… да чёрт с ней, с этой головой! Она давно расплавилась под палящим солнцем. Сатору покачивал бёдрами в ответ, прижимался напрягшимся под брюками членом к мокрой промежности Кендис и уже не целовал, а чуть прикусывал её губы, с которых напрочь «съел» всю помаду. Много ли нужно для разрядки юным и безрассудно влюблённым? Сатору и Кендис сплелись в тесном объятии и, сдавленно вскрикнув, кончили в унисон. Сухой обжигающий ветер покачивал листву векового дерева, изумрудную траву и взмокшие волосы разомлевших Сатору и Кендис, едва не заснувших на плечах друг у друга. Разомкнули объятия, робко посмотрели глаза в глаза и снова захихикали. — Я голодный как волк! — страдальчески протянул Сатору, повертев по кругу неуёмной головой. — Пошли поедим, а, Кенди-Кенди? — Сладкого хочешь? — ласково спросила она. — Агась! — поправив очки и вздёрнув острый нос, отозвался Сатору. — Пробовал когда-нибудь макать картошку-фри в молочный коктейль? — Это вообще съедобно? — Годжо поморщился. — Американская классика вообще-то. Я тут недавно нашла кафе, в котором готовят просто офигительную картошку и вкуснейшие во всём Токио бургеры! — Я пойду за тобой куда угодно… — протянул Сатору, устало уронив голову на грудь Кенди. — Если, конечно, там и впрямь вкусно кормят! — Только давай сначала зайдём в уборную? — предусмотрительно предложила Кендис. — У тебя же есть запасная форма? А то тебе… ну, вряд ли тебе будет уютно в липких брюках. Сатору сконфуженно уставился на неё, а затем громко прыснул. Она засмеялась вместе с ним и потрепала по взъерошенному затылку.

***

2027-й год, сентябрь Сатору потуже надвинул повязку на утомлённые глаза: за всю жизнь он столько раз самостоятельно не водил машину, сколько в этом месяце. Зато поездки до дома Кендис стали значительно быстрее. Сегодня он отправился в дорогу спозаранку и приехал сразу после того, как Кейтаро ушёл на занятия. Сатору был настроен решительно: «Вряд ли это разом решит все наши проблемы, но под лежачий камень и вода не течёт. Я заберу себе свою идеальную девушку — чего бы это ни стоило!» Сменил повязку на очки, вышел из машины и бодро зашагал по садовой дорожке к дому. — Собирайся, Конфетка, съездим кое-куда! — заявил он с порога, упёршись руками в дверной проём. — И тебе доброе утро, Сатору, — ответила Кендис, удивлённо смерив его взглядом. — Куда это тебя понесло ни свет ни заря? — Хочу кое-что попробовать, — загадочно произнёс он и, приспустив очки, подмигнул. Кендис недоверчиво хмыкнула, но всё же посторонилась и кивком пригласила Сатору внутрь. — Ладно, — сдалась она, — налей пока себе кофе, а я пойду оденусь.